На восток

А освободившиеся места у стенки мастерских заняли три номерных миноносца, сохранивших боеспособность после штурма Сасебо. На них, помимо устранения боевых повреждений, необходимо было переделать кирпичную кладку в топках котлов, провести щелочение и перебрать водяные и паровые магистрали. Параллельно перебрать и отладить машины, уже изрядно расшатанные интенсивной службой, а также отремонтировать корпуса, с основательной ревизией всех заклепочных швов обшивки и набора.

Считавшиеся боеспособными «Орел» и «Бородино» чинили главные и вспомогательные механизмы, паровые магистрали и прочее оборудование кочегарок, сохраняя готовность к выходу в море на половине котлов и одной машине. Пока на заводе для них вырубали и гнули подлежащие замене листы наружной обшивки и элементы набора, на самих кораблях эти места ломами и зубилами освобождались от временно закрывавшего их бетона. Хорошего, крепкого бетона!!!

Помимо ремонта броненосцев на заводе заканчивали оснащение двух вспомогательных крейсеров, в которые переоборудовали трофейные пароходы «Шропшир» и «Виндекс», захваченные в Симоносекском проливе. Им присвоили имена погибших при штурме Цусимы «Риона» и «Кубани». Крейсера вооружили четырьмя шестидюймовками и шестью трехдюймовками, придав по паре минных аппаратов, из числа доставленных для так и не состоявшейся сборки миноносцев. Это было очень вовремя. Японские коммуникации в Тихом океане явно нуждались в нашей постоянной опеке.

Общим итогом адмиральской инспекции стал вывод о том, что в ближайшее время будут готовы к плаванию только три эсминца отряда капитана второго ранга Андржиевского и, может быть, корабли отряда Небогатова, недовооруженный «Александр» и малые миноносцы. На всех остальных работы продлятся еще минимум две-три недели. Следовательно, продолжить полномасштабные активные действия на море будет возможно не ранее начала сентября. Но даже тогда сохранятся серьезные ограничения, ввиду явной поспешности и избирательности проводимых сейчас работ.

К этому времени, согласно аналитическим выкладкам штабов, ожидалось уже существенное восстановление противником транспортных возможностей на всем западном побережье Японских островов, а также линий снабжения армий, воюющих на материке, проходящих через Цусимские проливы и южнее них.

Весьма озабоченный таким положением дел, Бирилев немедленно созвал совещание по морским делам. К этому времени уже были готовы предварительные оперативные планы штабов, как его, так и Рожественского. Подготовленные совершенно независимо друг от друга, оба они сходились в одном: возможность давить на Японию сейчас была только на коммуникациях. И по-прежнему точкой наивысшего напряжения являлась Цусима.

Связь с ней до сих пор оставалась крайне ненадежной, можно сказать, эпизодической. Оттуда поступали доклады о начавшихся систематических бомбардировках с моря береговых укреплений и аэростанций. Несмотря на вынужденный приказ командования островного гарнизона экономить боеприпасы и в перестрелки с противником не ввязываться, батареи, «Мономах» и стоявшие за мысом Эбошизаки «Аврора» с «Жемчугом», порой открывали огонь по особенно обнаглевшим японским миноносцам и прочим малым судам, пытавшимся проникнуть в Цусима-зунд.

Причем теперь подобные вылазки почти всегда прикрывали «Фусо» или несколько вспомогательных крейсеров и канонерок. Предпринимались попытки приблизиться вплотную к подходящим для высадок местам и на других участках побережья. Противник явно прощупывал оборону островов, ища в ней бреши. Оставлять это без внимания было никак нельзя.

Требовалось срочно изыскать надежный способ регулярного получения достаточно оперативной информации из Озаки. Рассчитывать на повторение «трюка» с депешами через Берлин, но уже с сокращенным в десятки раз плечом передачи, не приходилось. Японцы наверняка примут меры по недопущению подобного в дальнейшем.

Предложенная кем-то голубиная почта вряд ли решила бы проблему. Далековато. Да и лететь почтовику все время над морем. А проложить телеграфную линию до окончания боевых действий в Японском море совершенно не представлялось возможным. Ничего другого, достаточно дельного, пока придумать не удавалось.

На данный момент отсутствие проводной связи и ненадежность радио оставляли всего один весьма рискованный вариант, но выбирать не приходилось. Только посылать кого-то с каждой срочной новостью, в надежде, что тот сможет преодолеть незамеченным японские дозорные линии. А лучше сразу нескольких. Чтобы было больше шансов, поскольку никого, способного прорваться с боем во Владивосток или Шанхай, на Цусиме уже не оставалось.

Необходимость срочной доставки снабжения этому передовому гарнизону становилась совершенно очевидной. Того, что привезли удачно проскочившие шхуны, на долго не хватит. Японская агентура, судя по всему, об этом узнала и предприняла кое-какие действия, оказавшиеся весьма успешными. В результате планировавшаяся отправка «Терека» так и не состоялась, а заменить его оказалось некем. Оставалось всемерно форсировать работы и ждать результатов.

У «Терека», при выходе на пробу машин после их регулировки и переборки паровой арматуры, неожиданно появился сильный стук в цилиндрах высокого и среднего давления левой машины. Когда ее разобрали, обнаружили целую горсть гаек, шайб и прочего железного мусора, неизвестно как туда попавшего. Сама машина теперь требовала серьезного ремонта.

Это очень смахивало на диверсию. Все, кто участвовал в работах, были задержаны и с ними разбирались жандармы. Но выяснить ничего так и не удалось. Вообще в последнее время в крепости все чаще начали появляться неблагонадежные элементы. Причем, если раньше это были «ряженные» под китайцев японцы или натуральные китайцы, но на японской службе, то теперь, с наплывом добровольцев из всех слоев общества, такие мелкие пакостники оказывались либо особо «продвинутыми» студентами, желавшими «сделать для блага своей страны» куда больше, чем просто отправить поздравительную телеграмму микадо, либо работягами, «жаждущими крови эксплуататоров».

Совместными усилиями военных и жандармского корпуса до сих пор удавалось избежать крупных революционных выступлений, но мелкие диверсии набирали размах. Хотя их исполнителей регулярно арестовывали, причем, чаще всего до окончания реализации задуманного, того, кто всем этим управляет, до сих пор не знали, и достать его не получалось.

В остальном ситуация на контролируемых из Владивостока просторах Японского и Охотского морей складывалась вполне благоприятно для нас. Даже наметился выход и из «пушечного тупика». Доклад артиллерийского комитета штаба по вариантам его решения был заслушан сразу после обсуждения вопроса с Цусимой.

Если кратко, то десятидюймовки на «Адмирале Ушакове» предлагалось поставить с «Осляби» Они были уже отремонтированы в мастерских базы. Три пушки находились в хорошем состоянии и опасений не вызывали, а вот четвертая, из носовой башни, сбитая со станка в Цусимском бою японским снарядом, могла стрелять только ослабленными зарядами из-за угрозы разрыва ствола и, соответственно, не выдавала «паспортной» дальности.

Некоторые осложнения вызывало то, что под эти пушки требовались переделки в башнях, поскольку они были на тонну с четвертью тяжелее. Соответствующий проект уже утвердили и начали воплощать в железе. Работы со станками ведутся, параллельно с ремонтом гидравлики в башнях и подбашенных отделениях и совершенствованием систем зарядки орудий главного калибра.

Имевший повреждения подводной части в носу и полностью изношенный главный калибр «Адмирала Сенявина» вынужденно вставал на прикол и разукомплектовывался. В короткие сроки исправить подводные повреждения его корпуса возможности не имелось, да к тому же вооружить его оказалось нечем. Больше во Владивостоке десятидюмовки взять было неоткуда.

В то время как использование части вспомогательных и некоторых деталей главных механизмов с него, а также электрических машин и пушек среднего и противоминного калибра для скорейшего восстановления боеспособности «Ушакова» и «Апраксина, позволяли сократить сроки стоянки у заводской стенки остававшейся пары минимум на две недели. Параллельно планировалось вести работы и по усовершенствованию системы управления огнем обоих восстанавливавшихся малых броненосцев, а на «Апраксине» переделать электропроводку в башнях по образцу «Александра III».

С такими перспективами предстоящий основательный ремонт большинства боевых единиц не особенно портил складывающуюся общую картину, учитывая, что противнику тоже чиниться надо. Грело душу и то, что передовые пункты базирования значительных сил японского флота, могущих представлять реальную угрозу для наших морских перевозок, значительно отодвинулись к югу. Теперь основные коммуникации между Владивостоком и Гензаном, а также между Владивостоком, Сахалином и далее на север и на восток оказались в нашем достаточно глубоком и сравнительно безопасном тылу.

Кроме того, имевшийся в начале кампании дефицит грузового тоннажа остался в прошлом, благодаря постоянно поступавшим трофеям. Теперь транспортов хватало для обеспечения всем необходимым быстро расширявшихся и увеличивавшихся числом гарнизонов вдоль всего побережья Японского моря и северо-восточной Кореи. Это также позволило развернуть полноценное снабжение морем наших войск в северо-восточной Корее, весьма затруднительное по сухому пути из-за отсутствия железнодорожного сообщения и сильной зависимости проходимости местных дорог от погодных условий. К тому же доставка снабжения морем была гораздо быстрее и дешевле. Организованные перевалочные тыловые базы в Кенгшене, Хамьенге и Порту Шестакова распределяли снабжение дальше, вплоть до самых дальних застав, куда чаще всего мог добраться только вьючный обоз.

Владение морем создавало нормальные условия и для организации регулярных конвоев с Сахалина. А это уже, в свою очередь, снимало проблему обеспечения крепости и города дешевым строевым лесом, а также топливом всей этой оравы углеедов, свалившейся на голову портового начальства, едва не свихнувшегося от счастья в первое время, но, тем не менее, быстро оправившегося и начавшего требовать трофеев еще и еще.

Поскольку уголь с сахалинских копей уступал кардифу, его использовали в основном транспорты и стоявшие в ремонте или в базе корабли. Для активных действий флота боевого угля было пока достаточно, учитывая поступления с Сучанского месторождения и более-менее регулярно приходившие через Курильские острова и пролив Лаперуза угольщики.

А с недавнего времени этим маршрутом начались полноценные поставки и оборудования для дооснащения и расширения ремонтных мастерских базы. Буквально накануне прихода эскадры в порту Владивостока встал под разгрузку германский пароход «Эльзас», доставивший все необходимое для ввода в строй новой кузнечной и литейной мастерских, подъемные краны, прессы и станки. На этом же судне прибыла большая группа немецких специалистов, занятая сейчас монтажом этих машин и обучением местного персонала. До этого «Белый Орел» совершил подобный рейс в САСШ, и сейчас все привезенное им оборудование уже ввели в строй.

Для обеспечения большей безопасности курильского маршрута была разработана десантная операция по захвату островов Курильской гряды Кунашир и Итуруп, примыкавших к японскому острову Хоккайдо. Это должно было облегчить прохождение судов, прорывающих японскую блокаду через проливы Екатерины и Фриза, и выход наших рейдеров в Тихий океан. К тому же угроза потери столь крупных, пусть и почти не заселенных территорий с их богатыми рыбными и прочими морскими промыслами, могла отвлечь противника на северо-восточное направление и снизить давление на Цусиму.

В дальнейшем, если хватит сил, планировалось взять под наш контроль также остров Шикотан и гряду островов Хабомаи, чтобы максимально обезопасить и пролив Измены. Необходимые для первой стадии операции войска уже были выделены из гарнизона крепости и переброшены в порт Корсаков, где проходили усиленную подготовку.

Одновременно собиралась вся информация о японских поселениях и гарнизонах на Курилах. Сахалинские рыбаки айны, уже давно торговавшие рыбой с японскими купцами с Хоккайдо и даже с Хонсю, знали об этом неожиданно много. Просто их раньше никто не спрашивал.

Общим итогом совещания стало единогласное решение о временном переходе к глухой обороне на море, ввиду острого недостатка боеспособных сил, но с продолжением рейдов вспомогательных крейсеров восточнее и южнее Японских островов. Район Цусимского пролива признавался временно недоступным, но прорыв быстроходных судов на саму Цусиму все же возможным. Однако от штабов по-прежнему требовалось прорабатывать возможные варианты продолжения кампании все в той же агрессивной манере, что и прежде.

Для разведки Курил и наведения порядка на рыбных и котиковых промыслах далекой восточной окраины страны, где за последний годы совершенно распоясались браконьеры, по настоятельным рекомендациям из самого Санкт-Петербурга предполагалось отправить вдоль архипелага крупную экспедицию. Ее конечной целью должны были стать берега Камчатки и Командорские острова.

Инициатором отправки с самого момента прорыва эскадры во Владивосток выступало «Камчатское торгово-промышленное общество». Его титулованные акционеры (в том числе и из Императорского дома) весьма активно и настойчиво продавливали эту идею в самых высших сферах. Причем не столько через «беззубый», особенно во время войны, Департамент рыболовства, в чьем ведении находились подобные вопросы, сколько через Отдельный корпус пограничной стражи и, даже, адмиралтейство. При этом кроме откровенного давления ничего конкретного, хотя бы в плане разрешения давно назревших юридических проблем, в этой отрасли не предпринималось.

Но флот ни в конце мая, ни, тем более, теперь не располагал свободными силами для ее проведения. Одних только финансовых поступлений, собранных по подписке, и выделения специальным указом из состава Заамурского округа пограничной стражи трех рот для охраны котиковых лежбищ и промыслов ценных пород рыб было явно недостаточно. Использовавшиеся до начала войны шхуны и боты Отдельного отряда вооруженных судов Приморского управления охраны рыбных и зверобойных промыслов явно не могли справиться с такой масштабной задачей в разумные сроки. Тем не менее выход нашелся.

В газетах было напечатано, что с самого начала войны все лицензии на промысел для иностранцев и российских подданных, нанимающих иностранные суда, аннулированы. Следовательно, вне зависимости от бумаг, кто не русский – тот браконьер. А поскольку браконьерские шхуны под любыми флагами активно ведут разведку в интересах противника, по законам военного времени, согласно новому указу генерал-губернатора и наместника, подлежат уничтожению или аресту на месте задержания у Командор, Камчатки, всей гряды Курильских островов, во всей акватории Охотского моря и в северной части Японского. Пограничная стража объявила набор добровольцев из числа судовладельцев-промысловиков для наведения порядка. Все конфискованное у браконьеров будет делиться поровну между казной и владельцами судов, изъявивших желание участвовать.

Как и ожидалось, уже через пару дней от желающих встать на охрану наших морских богатств не было отбоя. Появилась возможность выбирать самые крепкие и ходкие суда с опытными экипажами. И уже к середине августа в поход отправилось более полутора десятков шхун, предоставленных местными промысловиками и укомплектованных дополнительно моряками, казаками и охотниками из пограничной стражи.

На каждой из них установили по две-три списанные с миноносцев и старых кораблей многоствольные 37-и 47-миллиметровые пушки или митральезы, пылившиеся во флотских арсеналах, так что, уступая в размерах, по огневой мощи они гарантированно превосходили потенциального противника. Миндальничать никто не собирался. Война, знаете ли!

Результаты появились уже к концу месяца, когда в Корсаков, Николаевск-на-Амуре, а потом и во Владивосток потек ручеек конфискованных шхун и даже небольших пароходов. Причем английских, канадских и американских судов среди них было гораздо больше, чем японских. Их экипажи иногда даже могли предстать перед судом для отправки на каторгу, но чаще все решалось на месте в яростных перестрелках. Хорошо осознавая стоявшую перед ними перспективу (от пяти лет каторги и выше), легко сдаваться никто не хотел.

Однако «винчестеры» и «Лиэнфилды» против русских пятистволок, как правило, оказывались неубедительными. Поэтому редкие уцелевшие представители цивилизованных стран, в конце концов, начинали переговоры. Правда, как выразился один из казаков, «уже с мокрыми штанами».

Самый жирный разовый «улов» пришел в Корсаков от острова Матуа. Своими же американскими экипажами (которым обещали амнистию за ценную информацию и содействие) под командой наших казаков было приведено сразу пять паровых шхун. Еще две из той же флотилии пришлось разбить из пушек в проливчике, разделяющем Матуа с островком Топорковый в юго-западной части острова для принуждения к капитуляции крупной браконьерской фактории.

Добытые суда очень заинтересовали военных, поскольку из-за некоторых специфических условий браконьерского промысла, особенно проявившихся именно в последние годы (котиков и тюленей старались бить на путях миграции из шлюпок), шхуны оказались довольно ходкими и мореходными. Имея водоизмещение от полутора до двух сотен тонн, они оборудовались средствами для быстрого спуска и приема на борт большого числа четырех-шестивесельных гребных шлюпок. Штук по восемь на корабль! Перспектив использования таких трофеев открывалось множество.

В дальнейшем, когда экспедиции удалось добраться до камчатских берегов, поток призов только увеличился. На острове Шумшу был разгромлен японский гарнизон в поселке Катаока и взят в плен его начальник лейтенант Исокава. Его вместе с почтой с Камчатки доставили в Корсаков на одном из трофейных пароходов вместе с грузом красной рыбы, консервов из горбуши, кеты и трески, икры и шкур, сразу переправив во Владивосток.

Население острова, состоявшее из японцев, с момента поселения в тех местах промышлявшее браконьерством и мародерством в наших водах, оказалось настроено весьма враждебно, так что всех их от греха подальше пришлось вывезти для интернирования и принудительных работ на Камчатку.

В этом сильно помог встретившийся караван шхун петропавловского купца Огородникова. На Камчатке уже знали об успехах недавно прибывшей эскадры Рожественского, и предприимчивые люди резко активизировались. Объединившись в «Торгово-промышленную Петропавловскую артель», которую и возглавил Огородников, они снарядили восемь парусных судов, вооружили их, чем нашли, и отправили в Николаевск-на-Амуре с различными сезонными грузами, рассчитывая там продать все это выгоднее, чем заезжим купцам.

Но кроме торгового интереса имелся еще и расчет: получить самую свежую и достоверную информацию о ходе войны, воспользовавшись чем, можно будет и торгануть более удачно, чем теперь. Поскольку из-за отсутствия телеграфа все новости в Петропавловске узнавали от приходивших преимущественно из Сан-Франциско пароходов с большим запозданием и в сильно искаженном виде, ориентироваться с рынками сбыта и ассортиментом предлагаемых товаров было трудно.

Кроме того, они передали жалобу на начальника Командорских островов статского советника Гребницкого. В ней сообщалось об активном препятствовании с его стороны промыслу зверя и потворствовании английским и американским интересам на Командорах и в прилегающих водах. Многие промысловики были недовольны его действиями, о чем и составили соответствующую петицию.

В ходе разбирательства, учиненного по этой скандальной бумаге, выяснилась изрядная сомнительность поданной жалобы. Сам Гребницкий, к этому времени уже почти три десятка лет бессменно занимавший пост управляющего Командорскими островами, зарекомендовал себя как дальновидный хозяйственник, организовавший строго регламентированный промысел пушного зверя с однозначными правилами охоты для всех, как иностранцев, так и русских подданных.

Кроме своих непосредственных обязанностей он вел метеонаблюдения и научную работу. Там же успел обзавестись семьей, женившись во второй раз, завести семерых детей, кроме которых в семье росла и воспитывалась девочка – сирота из айнов. Но вопреки жалобе состояния не сколотил и не имел средств даже для приобретения жилья в столице.

Чтобы обеспечить детям достойное образование, его семейство проживало в Коломне с 1898 года, а до того несколько лет в специально купленном своем небольшом имении (даче) в Новгородской губернии, лишь снимая ненадолго жилье в Петербурге.

А «притеснения промыслу» выражались введенными им регулярными запусками (полным запретом на охоту для восстановления поголовья зверя). При этом, по причине отсутствия под рукой русских кораблей, для контроля за исполнением этих правил и численностью популяции котиков на подведомственных территориях, он пользовался услугами английского охранного судна «Алджерейен» и предоставляемых торговым домом «Гутчинсон Кооль и Ко» и другими фирмами или частными лицами американских пароходов, один из которых («Минелопа») потерпел крушение в устье реки Тигиль в конце лета 1905 года. Использование английских и американских судов и послужило поводом для слухов о потворстве иностранцам9.

Столь неожиданная встреча на самом краю русских земель едва не закончилась перестрелкой, но все быстро прояснилось. После того как к обоюдному удовольствию бумаги передали пограничному капитану, а груз икры, рыбы, шкур, а также почти годовой продукции рыбоконсервного завода «Камчатского торгово-промышленного общества» был закуплен на месте, японцев посадили на суда, отправившиеся назад в Петропавловск.

Хотя там и без того уже негде было содержать арестованных браконьеров, последний указ генерал-губернатора, заверенный наместником императора, делал возможным в военное время производство суда над всеми браконьерами, теперь еще и подозреваемыми в шпионстве, непосредственно по месту задержания и немедленную отправку на каторжные работы для искупления вины.

Получив копию такой серьезной бумаги, камчатские заметно оживились. Это здорово упрощало дело. А дополнительные рабочие руки в тех пустынных местах просто не могли не пригодиться. Особенно в свете предписанного тем же самым указом наместника немедленного начала работ по расширению складских помещений порта и подготовке к строительству мастерских и слипа, а также береговых укреплений современного типа с позициями под батареи. Причем последних не только в самом Петропавловске, но также и других ключевых пунктах побережья полуострова (на западном берегу в Большерецке и Тигиле, а на восточном, помимо Авачинской губы, еще и в Усть-Камчатске). Артиллерию, которую обещали доставить еще до начала зимы, предписывалось установить и испытать до установления морозной погоды. Кроме Камчатки предстояло укрепить в срочном порядке все прочие посты Берингова и Охотского морей.

Покончив с этим щекотливым вопросом, на Шум-шу оставили гарнизон с береговой батареей из двух пушек, установленных на колесных лафетах, и двинулись вдоль западного камчатского берега. Впоследствии этот гарнизон захватил и отправил в Корсаков еще несколько шхун и пароходы «Ройе-мару» в 340 тонн, «Хокаи-мару» в 705 тонн и «Сейрю-мару» в 328 тонн, используемые японцами на вывозе рыбы.

Уже к середине осени вдоль всей Курильской гряды начали регулярно курсировать не только русские промысловые суда, но и эти товаро-пассажирские пароходы, «перекрещенные» русскими именами. До конца сентября они доставили в Петропавловск полевую артиллерию с боеприпасами (старые горные пушки Барановского) и войска для усиления гарнизонов, а также более полусотни орудий для вооружения береговых батарей.

А экспедиция всего за месяц конфисковала 34 судна, потопила 17. Арестовали, выселили и после суда отправили на принудительные работы более 4000 человек, занимавшихся незаконным промыслом и его переработкой на нашем берегу. Кроме конфискованного вместе с судами, на складах факторий обнаружили и изъяли: шкур котиков, голубых песцов и командорских бобров на 693 тысячи рублей, 785 пудов икры, 17 754 пуда готовой к вывозу соленой рыбы и более 30 000 пудов рыбных туков. Припрятанные иностранцами заначки находили до самой зимы. Вконец обнаглевших японских и прочих браконьеров явно застали врасплох. Такого успеха никто не ожидал.

А в самом Владивостоке тем временем продолжало увеличиваться число квалифицированных рабочих рук и технические возможности порта. В частности, была запущена вторая электростанция, ускоренными темпами шел монтаж нового кузнечного и литейного оборудования в еще только строящихся новых заводских корпусах и окончательно введен в действие второй сухой док, куда встал «Сисой». Объемы капитальных вложений, освоенных за одно это лето, уже приближались к суммам, затраченным на портовую инфраструктуру за все предыдущие годы.

Не имея возможности полностью придушить японскую агентуру, не оставляли попыток ее обмана. В частности, именно из этих соображений эсминцы Андржиевского после неожиданно быстрого, для многих, завершения корпусного ремонта в весьма развившихся миноносных мастерских бухты Уллис сразу убрали с глаз долой, объявив выговор начальнику отряда за неудовлетворительное техническое состояние вверенных ему кораблей. В городе вовсю судачили, что по итогам ревизии восстановлению они не подлежат по причине износа. При этом документы всех членов команд этих миноносцев провели по штабным канцеляриям как убывающих для дальнейшего прохождения службы (по слухам на третью эскадру для доукомплектования). После чего, снабдив ими группу отправлявшихся на долечивание или комиссованных по болезни или ранению матросов, с оркестром и всеми почестями отправили с вокзала.

А в мастерских бухты Уллис, параллельно с начатым сразу ремонтом номерных миноносцев, приступили к работам на второй тройке эсминцев. Их также поставили в плавучие доки, но из-за нехватки времени и рабочих рук с ними «темнить» не стали, сразу наняв китайцев для очистки подводной части и прочих грязных работ. Большая часть материалов для них была заготовлена заранее или приспособлена из остатков привезенного с завода Крейтона. Это провели по бумагам как запчасти, снятые со списанной и якобы уже частично разобранной первой тройки. Все остальное нашлось в крепости.

Поскольку корабли первого минного отряда имели заметно меньший «штормовой пробег», их общее техническое состояние оказалось лучшим, так что, по прогнозам специалистов, работы с ними много времени не потребуют. В штабах ожидалось, что они войдут в строй одновременно со вторым отрядом, что было бы весьма кстати. Оставалось проследить, чтобы они нигде не появлялись одновременно обоими отрядами. В этом случае начавшееся мелькание на горизонте характерных четырехтрубных силуэтов вражескую агентуру не должно было встревожить.

С началом массового ремонта сметы постоянно росли. Объем предстоящих работ просто «зашкаливал». По выражению флагманского механика Политовского, для полного восстановления некоторых самых активных участников всех боев потребуется их чуть ли не полная разборка. Но ни времени, ни возможности для этого, естественно, не было, так что снова предстояло ограничиться максимально реализуемым в приемлемые сроки повышением резко снизившихся боеспособности и ходовых качеств.

Попутно на «Светлане» и «Богатыре» планировали заменить радиостанции на привезенные немцами. Эту часть работ новые союзники целиком брали на себя. Еще один свежий комплект радиооборудования большого радиуса действия уже монтировали на «Николае I».

Вопрос об отдыхе экипажей все же решился положительно. Несмотря на явную зажатость по срокам, в этом остро нуждались все: от нижних чинов до командиров кораблей и отрядов. Немедленно предоставлялось по двое суток выходных посменно с последующим вахтовым отдыхом не менее недели с сохранением ограничения рабочего и учебного времени.

Глава 3

Две недели до возвращения поезда Рожественского из Маньчжурии все в крепости шло более-менее спокойно. Но только до его возвращения. Хотя он умышленно не уведомлял никого о дате приезда, когда литерный поезд еще только подъезжал к Никольк-Уссурийску, об этом уже были предупреждены значимые чины в крепости и городе. Так что встречу, хоть и без особой помпы, все же подготовили.

Естественно, об этом узнали и репортеры, заблаговременно начавшие подтягиваться к вокзалу. Как оказалось, не напрасно. Когда вместе с Рожественским из вагона вышли сначала генерал-губернатор Приамурья Хрещатицкий, потом генерал Штакельберг, за ним генерал-майор Бернов, командовавший войсками в Корее, и все обещали дать по короткому интервью, они уже оказались достойно вознаграждены за свое долгое ожидание.

А уж когда на перрон вышел великий князь Михаил, еще недавно наследник престола, а теперь регент при цесаревиче Алексее, явно запахло сенсацией. Слухи о его отъезде из столицы в действующую амию успели докатиться и до этих мест, но появления такой фигуры здесь, да еще и так скоро, никто не ожидал.

Но добраться до столь высокой персоны никому из пишущей братии так и не удалось. Прикрывшись заслоном из генералов, наместник с великим князем и небольшим эскортом из казаков его личной охраны укатили сразу в порт. Пришлось журналистам пока довольствоваться несколькими кадрами, удачно сделанными на перроне, да ждать.

Когда поезд еще только подъезжал к вокзалу Владивостока, Михаил Александрович предложил Рожественскому назначить дату проведения официальной встречи с представителями прессы на следующий день после большого общего совещания, а сейчас, для экономии времени, сбежать от встречающих и сразу отправиться в штаб. Но наместник рекомендовал сначала осмотреть корабли эскадры. Так и решили. Быстро согласовав дальнейшие действия с генералами и охраной, оба «самых главных» успешно избежали внимания назойливых и пронырливых журналистов. К этому времени они довольно тесно сошлись за долгую дорогу из Харбина и легко общались между собой.

Возможно, этому способствовало то обстоятельство, что из соображений строжайшей секретности, личным распоряжением Николая II только наместнику Михаил имел право сообщить некоторые факты, обнажившиеся к лету 1905 года, наглядно показывавшие степень неготовности Российской империи к этой войне10.

Давая такое распоряжение, император рассчитывал на то, что, имея опыт ведения активных действий при откровенно скудном обеспечении Владивостока и тотальной нехватки всего и везде, Рожественский сможет подсказать выход из наметившегося тупика, в который все глубже вползало Военное министерство, а следом за ним и вся страна.

Несмотря на то, что в Японии большинство населения умело читать и писать, в том числе и крестьяне в дальних деревнях, ее считали обезьяньим государством, и в случае обострения отношений предполагалось быстро добиться победы малой кровью и на чужой территории. Ошибочность этих суждений обозначилась уже в первые месяцы войны.

За время совместной поездки из Харбина во Владивосток, в ходе состоявшегося приватного разговора, растянувшегося, под перестук вагонных колес, далеко не на одну ночь, Михаил поведал о неожиданной резкой непопулярности этой войны с самого начала. Как оказалось, с момента ее объявления это встретили с одобрением не более 20 процентов общества. Причем не только среди крестьян и рабочих, но и дворянства и буржуазии. Причем среди крестьян проявлялись даже самые недостойные формы протеста, выражавшиеся в отказе в помощи семьям солдат. А дальневосточные промышленники, чьи интересы она затрагивала в первую очередь, не ждали от нее ничего, кроме потери денег и имущества. Все новости с театра военных действий воспринимались со злорадным сарказмом. Это еще более подкреплялось не слишком успешными и, как правило, запаздывавшими, а порой и неадекватными действиями властей.

Такое положение сохранялось вплоть до самой Цусимы. Однако с середины мая все изменилось. Словно глаза открылись. Люди увидели, как может и должно быть. За этим первым толчком последовали другие, не менее неожиданные, уже в самой столице, наделавшие немало шума. Вполне сопоставимые со «Снарядным скандалом», разразившимся после получения императором рапорта о проведенных во Владивостоке испытаниях современных типов боеприпасов для морских пушек, применявшихся с самого начала войны. Этот рапорт стал одной из главных причин отставки великого князя Алексея Александровича со своего поста.

При этом вскрылись просто огромнейшие недостачи казенных денег. По словам Михаила, император был просто взбешен и категорически отмел все увещевания своих многочисленных августейших родственников, настоятельно рекомендовавших не афишировать «небольшие семейные неурядицы».

В ответ некоторым из них самим было рекомендовано воздержаться от попыток участия в государственных делах, чтобы в перспективе избежать новых «семейных неурядиц», а «многоуважаемый», «драгоценный» дядя отправился на отдых и поправку здоровья, расшатанного непосильной ношей службы, в Ниццу, в Париж или еще куда за границу, на его усмотрение.

Эта отставка вызвала целую цепь рокировок в высших флотских и армейских эшелонах власти. Как только над флотом встал великий князь Александр, глава ГУКиС Верховский, имеющий патологическую склонность экономить на мелочах, неожиданно для себя отправился на пенсию, так же как и главный интендант Ростковский. Основательно перетрясли весь Государственный совет, но его председатель, великий князь Михаил Николаевич, возглавлявший также и Главное артиллерийское управление, сохранил свой пост. Еще многие значимые фигуры оказались задвинуты, а кое-кто, наоборот, из неизвестности взлетел неожиданно высоко.

Но то в столицах. А здесь, на месте?! Михаил, касаясь этой темы, каждый раз заметно нервничал, говорил резко, постоянно курил. Знали ведь, что воевать придется, а понимать, о чем говорят пленные или что в захваченных бумагах написано, не имели возможности ни к началу войны, ни сейчас. Стыдно сказать, на всю армию, даже после всех принятых экстренных мер, к концу лета 1905 года всего одиннадцать переводчиков. Да и из тех лишь двое могут разбирать рукописные японские тексты и полевые донесения!

А из этого вытекает необходимость нанимать китайцев для работы в строевых частях. Да и китайцев ли? У половины, наверное, косы не настоящие. У японцев уже лет семь в Пекине открыто работает Высшая военная школа. А потом удивляемся, как это они так много о нас всего знают.

Да и кроме азиатов желающих шпионить хватает. В Екатеринославе задержали двоих австрияков. Те подкупили писарей воинского начальника и получали всю их переписку. Их и отловили-то чисто случайно. А как допросили, так за голову схватились. В ином месте и свой дурак хуже японского шпиона оказывается.

Много о чем говорил в запале. Насмотрелся за дальнюю дорогу. Накипело! Но, как потом вспоминал великий князь, «эти новости, что с самого верха, о которых и в столице знали очень немногие, что «бытовые», уже едва ли не с самого низа, не вызвали у Рожественского ожидаемой реакции, словно он их все уже знал».

С вокзала отправились прямиком на завод, откуда поданным катером добрались до бухты Уллис, а потом через артиллерийский полигон в бухту Новик. В штаб попали только поздно вечером, так что никаких совещаний в этот день собирать не стали, ограничившись знакомством со структурой и принципами его работы. А на следующий день, то есть на 28 августа, было назначено первое заседание Дальневосточного Военного совета.

* * *

Появление во Владивостоке сразу стольких высоких начальников объяснялось тем, что противоречивые доклады о состоянии дел, поступавшие из Маньчжурии и Владивостока, вызывали все большее беспокойство у императора, наконец начавшего проявлять должный интерес к делам армии и флота. Все, кто хорошо знал его, отмечали, что после цусимской победы он словно преобразился, встряхнулся. Многие считали, что этому способствовала приватная беседа с отцом Иоанном Кронштадтским, состоявшая сразу после торжественного молебна в честь успеха русского оружия и продлившаяся до глубокой ночи.

От прежнего податливого царя, хорошего семьянина, но слабого правителя, не осталось и следа. Он теперь не избегал ссор со своим многочисленным семейством, когда это касалось государственных интересов, а упорно отстаивал принятое решение и, что немало важно, стал требовать их исполнения, не считаясь ни с чем и ни с кем.

Довольно скоро это привело к отъезду его матушки на историческую родину, ввиду ее категорического несогласия с курсом на сближение с Германией. Это резко ослабило позиции некоторых из великих князей. В высших сферах продолжились перестановки фигур. Кроме того, все правительство начало работать как во время войны, а не только Военное министерство, как было до этого.

Сенсацией, сопоставимой с отставкой шефа флота, стало начатое в конце мая тщательное расследование событий 9 января этого года на Дворцовой площади. Причем расследование публичное, о ходе которого постоянно печатались отчеты на страницах газеты «Русское слово». Более того, ее владелец Иван Дмитриевич Сытин, составивший свой начальный капитал на лубочной продукции, параллельно развернул выпуск еще и наглядных красочных плакатов на эту и другие политические темы, обеспечивая правильное донесение монаршей воли, касаемо последних нововведений, до самых глубоких слоев населения.

Моментально развернувшаяся в «передовой прессе» критика его самого, как прижимистого и скупого эксплуататора, не желающего платить своим рабочим-наборщикам даже за запятые, быстро захлебнулась, поскольку этот его указ оказался к тому времени отменен. Даже более того, все его наемные рабочие перешли на круглосуточную работу в три восьмичасовые смены с гарантированным одним выходным днем в неделю, оплатой больничных листов и приличным заработком по прогрессивной тарифной сетке, с двойными сверхурочными.

В процентном отношении такая зарплатная политика несколько снижала прямой доход издателя, но в абсолютных цифрах совершенно наоборот. Это было одним из непременных условий договора, заключенного напрямую с Канцелярией его императорского величества и полицейским депертаментом и дающего монопольное право на освещение хода этого расследования и многих других. Итогом стал скачкообразный рост тиражей всей периодики и ее раскупаемости. Даже круглосуточная работа не полностью обеспечивала резко возросшие потребности, что в сочетании с госдотациями на развитие средств народного просвещения увеличило прибыли в разы.

Через ту же газету получили огласку подтвержденные факты встречи господина Акаси, как выяснилось, полковника японского генерального штаба, с Плехановым, Лениным, Деканозовым и Лорис-Мельниковым и попыток поставки восьми тысяч винтовок финским националистам, пяти тысяч на кавказ и еще около девяти тысяч прочим социалистическим партиям для ведения террористической и подрывной деятельности. Все оружие и патроны оплатила Япония.

Главной причиной столь пристального внимания собратьев по цеху к персоне Сытина стали, конечно, вопросы конкуренции. Тиражи его газеты росли как на дрожжах, а прочая полиграфическая продукция нового типа моментально расходилась в бездонной крестьянской массе, пользуясь чрезвычайным спросом. Он снова угадал потребность рынка, будучи к этому готов.

Грызня печатников позволила отвлечь часть внимания от дальнейших действий императора, которым многие теперь также стремились придать скандальный окрас. Страницы некоторых газет буквально вопили. Как же так?! Чтобы прибить маленькую Японию, огромной России приходится перекраивать бюджет под военные нужды! Началось это после того, как Военное и Морское ведомства получили дополнительные чрезвычайные ассигнования за счет некоторых мирных статей бюджета. А во всей стране было введено военное положение, что позволило решать некоторые щекотливые вопросы гораздо жестче, а потому быстрее и эффективнее.

Порядок в области финансов начали наводить и непосредственно на театре военных действий и в сферах, напрямую к нему причастных. По предложению Столыпина на Дальний Восток отправили сразу несколько ревизионных комиссий с самыми широкими полномочиями. Причем большей частью тихо, без лишнего шума. А также значительные силы от отдельного жандармского корпуса для проведения оперативных следственных действий на местах.

Предшествовавшая этому широкая огласка факта подготовки к отправке с проверкой представителей Канцелярии его императорского величества вызвала громкий резонанс и укрыла в «тени» остальных, быстро и тихо добравшихся до мест назначения, что позволило им работать с максимальной эффективностью.

Еще в середине июля на специальном совещании у Николая II было высказано мнение, что эта война являет собой совершенно новый вид войн, пришедших на смену всем, что были прежде. Теперь уже невозможно вести полноценные боевые действия без перестановки промышленности, да и части повседневной жизни на военные рельсы. В Японии так было с самого начала, а вот в России считали это не нужным, и страна к этому оказалась не готова, за что теперь и расплачивается. Тогда же было принято решение об отправке во Владивосток великого князя Михаила Александровича с полномочиями, позволяющими вести переговоры с японским императором Муцухито-Мейдзи от лица российского императора. В состав его свиты тоже вошло несколько опытных ревизоров и следователей, что оказалось далеко не лишним.

С ним должны были ехать и представители Министерства иностранных дел, дипломатического корпуса и прочие чины, соответствующие предстоящей процедуре. Но Михаил не стал дожидаться, когда все будут готовы, а отправился в дальний путь уже через день, согласившись взять с собой только тех, кому доверял лично. В итоге его поезд далеко обогнал основную делегацию, оставаясь в ее тени, что позволило выявить немало «интересных» фактов.