Помоги проекту - поделись книгой:
Не каждому кораблю удается заслужить у противника персональное прозвище. «Сайену» удалось. В гарнизоне Артура бывший китайский крейсер 3-го ранга получил прозвище «Гадюка». За регулярные дерзкие обстрелы прибрежных флангов. Но в этот раз японской канонерке противостояло сразу семь кораблей. И это при том, что «Амур» от греха подальше отошел от места главных событий мили на две. Через сорок минут, получив два снаряда в 120 миллиметров, один шестидюймовый и один восьмидюймовый, «Сайен», волоча за собой дымный шлейф, уполз сперва за бон, а затем отступил еще глубже, скрывшись за островом Хасянтао. Но сам пролив оставался под обстрелом, как с него, так и с трех других японских канонерок, прикрывавших скучившиеся в глубине якорной стоянки угольщики и прочие вспомогательные суда.
К этому моменту японская береговая артиллерия состояла из одного действующего орудия. Однако это была армстронговская пятидюймовка. Та самая, чьи снаряды уже семь раз поражали русские корабли. Сначала один ее снаряд зацепил «Сивуча». Затем, после паузы, вызванной близким разрывом очередного русского «гостинца», дважды «огреб» свое «Гремящий», и, наконец, когда стало ясно, что огонь «Сайена» слабеет, ее артиллеристы перенесли огонь на «Манджур».
В течение нескольких минут флагман Лощинского был поражен аж пять раз! На близнеце героического «Корейца» замолчала правая девятидюймовка, была снесена грот-мачта, и возле нее возник пожар. Правда, вскоре потушенный. В форпике красовалась изрядная дыра, от баркаса остались обломки. Полтора десятка человек из экипажа погибли, среди раненых был сам русский контр-адмирал, получивший два небольших осколка в левое предплечье и легкую контузию.
С учетом быстро сгущающихся сумерек, продолжающегося упорного сопротивления противника и возможной минной атаки Лощинский принял решение об отходе на ночь к Дальнему. Не удаляясь от берега Квантуна дальше трех миль, его отряд направился восвояси, провожаемый отблеском взрывов и разгоравшихся на побережье бухты Энтоа пожаров. Доложить Макарову о своем решении Лощинскому удалось лишь в 22:00. Комфлота, обдумав ситуацию, приказал ему, не доходя до Дальнего, перестоять ночь в бухте Дипп, дождаться утром Рейценштейна, а затем вместе с его крейсерами вновь наведаться к Эллиотам.
Степан Осипович понимал, что Того, скорее всего, уже дал команду своим легким силам и обозу покинуть передовую стоянку. Но, по крайней мере, можно было ликвидировать телеграфную связь по кабелю, которую японцы уже успели там наладить, порушить все, что еще осталось на берегу, и завалить подходы к рейду минами…
И Макаров не обманулся в реакции своего визави. Того еще в 20:45 по радиотелеграфу прислал гарнизону и кораблям Эллиотов приказ об эвакуации в Чемульпо. Ликвидация дел потребовала семи часов. В ночную тьму по проливу Ермак уходили тихоходы: повреждённый «Сайен», по природе неспешные «Каймон» и три канонерки типа «Майя», а также шесть флотских транспортов: три 4000-тонных угольщика, 1200-тонные артиллерийский и минный арсеналы («Кассуга-Мару» и «Никко-Мару») и плавмастерская «Миикэ-Мару». Разведку и передовое охранение конвою обеспечивали относительно быстроходный авизо «Мияко», старый безбронный крейсерок «Цукуси», а фланговым охранением были вполне современные уцелевшие миноносцы первого класса 14-го и 15-го дивизионов.
На следующий день проведший ночь на якорях отряд русских канонерок при поддержке миноносцев и крейсеров Рейценштейна, за исключением эскортировавшей к Артуру призы «Паллады», к полудню вновь пришел к Эллиотам. Никто по ним огня не открывал. Для разведки к берегу отправили паровой катер с «Амура», в первородстве – минный с «Ретвизана». И после того как высадившиеся моряки донесли об отсутствии японцев, «Амур» выставил остатки мин на подходе к каждому из трех проливов, боны были подорваны и разрушены, а станция телеграфа уничтожена. Найденный таки по буйку конец кабеля, «Баян» оттащил на милю от берега. Чтобы обнаружить его, японцам нужно было поднимать кабель от самого Чемульпо.
Глава 3. Стенка на стенку
По возвращении Руднева из очередного диверсионного набега крейсера ВОКа, не мешкая, вновь вышли на совместное маневрирование и стрельбы. За время его отсутствия во Владивостоке Небогатов сотворил чудо – все броненосные корабли устойчиво держали строй и довольно-таки сносно совместно маневрировали. Проблемы начались при стрельбе. Понятно, конечно, что на крейсерах итальянской постройки орудия серьезно отличались от используемых в русском флоте. Понятно, что их система управления стрельбой была не знакома русским канонирам. Но…
Но как артиллеристы «Витязя» умудрились с дистанции в 25 кабельтовых вместо щита для практической стрельбы положить восьмидюймовый снаряд под корму буксировавшего этот самый щит миноносца?! Это так и осталось загадкой. Разгадывать ее было некогда – надо было срочно тащить в гавань потерявший винты, руль, а заодно с этим и ход со способностью управляться «Двести первый»…
Но, так или иначе, с каждым очередным выходом в море броненосные крейсера все увереннее маневрировали и иногда даже попадали по мишеням. Пару раз Руднев и Небогатов, командуя каждый своим отрядом, отрабатывали совместное маневрирование и поотрядную пристрелку. В роли «противника» выступали номерные миноносцы.
По росту интенсивности боевой подготовки моряков всем во Владивостоке было ясно, что назревают какие-то важные события. Что подтвердила очередная попытка неизвестного китайца проникнуть в порт, доступ куда лицам монголоидной расы был закрыт с момента начала модернизации крейсеров. Очередной «побирушка китаец», который был застрелен часовым при попытке перелезть через забор, имел с собой столь не типичную для нищего вещь, как фотокамера. И уж совсем не типичную для китайца фальшивую косу.
Это добавило Рудневу оптимизма – если японцы так упорно пытаются получить фотки крейсеров, возможно, они до сих пор не в курсе, как именно были перевооружены «Рюрик» с «Громобоем». И за неделю до решающего выхода в море в интимные заведения города были отпущены некоторые артиллерийские офицеры. Перед посещением «жриц любви» они имели приватную беседу с Рудневым, во время которой им был отдан весьма странный приказ. Офицерам с «итальянцев» вменялось во время «утех» обронить к слову в разговоре, что артиллерия их гарибальдийцев абсолютно не боеспособна. Артиллеристам же «Рюрика» предписано было в разговоре жаловаться на старые, полностью расстрелянные стволы орудий.
Во время последнего выхода на стрельбы на «Рюрике» опробовали доставленные из Питера затворы новой конструкции. Их применение позволило повысить скорострельность старых 35-калиберных восьмидюймовок, и по этому важнейшему показателю они почти сравнялись с новыми, разработанными Бринком, с заимствованием ряда решений от системы Канэ. Такая копеечная, по сравнению со стоимостью самих орудий, доработка, вкупе с увеличением угла возвышения старых пушек, делала старичка как минимум адекватным противником любому броненосному крейсеру японцев. Почему как минимум? А потому, что количество самих этих пушек теперь было несколько иным, чем числилось в справочнике Джена.
На верхней палубе вместо снятых тяжелых мачт и 120-миллиметровых орудий удалось смонтировать дополнительно аж шесть таких экс-канонерочных восьмидюймовок, а не три или четыре, как Петрович задумывал первоначально. По одной на носу и на корме, способной вести огонь на любой борт. И по паре на каждом борту, на местах установки прежних пятидюймовок, с соответствующим усилением подкреплений. Хотя осадка «Рюрика» в полном грузу на пару футов возросла, его главный пояс в воду не ушел, а скорость заметно не уменьшилась. Все-таки он был большим крейсером.
Руднев, прибывший на борт «Рюрика» после постановки кораблей на бочки, злорадно усмехнулся. И предложил Трусову представить себя на месте командира какого-нибудь «Якумо», который окажется в линии напротив его корабля. Вместо ожидаемых двух восьмидюймовок в бортовом залпе по нему будут бить шесть! Причем четыре из них, установленные на верхней палубе, будут на 10 кабельтовых дальнобойнее своего оригинального паспортного значения. И все это – при том же самом количестве шестидюймовых орудий в залпе.
– Жаль, что тяжеловато это хозяйство. Вот если бы на их место поставить трофейные стодевяностомиллиметровки, да с их-то дальнобойностью и снарядами… – мечтательно вздохнул Трусов.
– Бринк считает установку с использованием ваших станков. По первым прикидкам вроде бы получается. За общий вес не ручаюсь, но если по его чертежам мы опытную пушку соберем и удачно отстреляем, к теме обязательно вернемся через месяца два-три. Хотя даже сейчас у вас, Евгений Александрович, под командованием уже не прежний пожилой броненосный фрегат, а прямо-таки какая-то «неожиданная неприятность» для господина Камимуры. Главное, чтобы она неожиданной для него и оставалась, до поры до времени.
Много ли надо удачному прозвищу, чтобы прилипнуть к человеку или кораблю, не важно? Всего-то лишь один раз быть произнесенным вслух…
Когда до дядюшки Ляо дошли новости, что все крейсера отряда начали свозить на берег каютное дерево, а через четыре дня Руднев заказал молебен «во одоление неприятеля» в главном соборе Владивостока, «портной» понял, что пора отправлять в Японию кодированный сигнал о выходе ВОК навстречу «Ослябе». И в тот же день моложавый, щегольски одетый корреспондент-иностранец отправил с телеграфа Владивостока в редакцию латиноамериканской газеты заметку про быт и нравы русских морских офицеров…
Через трое суток из базы в Сасэбо к западному входу Сангарского пролива вышли самые быстроходные броненосцы Соединенного флота – «Хацусе» и «Ясима». С ними для поддержки и разведки шли бронепалубные крейсера «Читосе» и «Кассаги».
Через восемнадцать часов после их выхода Камимура, подняв флаг на «Идзумо», вывел из Мозампо пять броненосных крейсеров. Их сопровождали старые знакомые Руднева еще по Чемульпо – четвертый боевой отряд. В связи со смертью адмирала Уриу им командовал Того-младший. Кораблям его отряда, скорее всего, предстояло драться с «Варягом» и «Богатырем», поэтому для усиления ему были приданы «Такасаго» и «Иосино».
Противники встретились примерно там, где они и ожидали увидеть друг друга. Как и предполагал Руднев, Камимура не стал брать с собой броненосцы – с ними отрядный ход снижался до 17 узлов, и у русских были все шансы оторваться, не вступая в бой.
Как и планировал японский адмирал, отряды его крейсеров оказались между противником и Владивостоком, так что он фактически отрезал Руднева от базы, а попытайся его русский визави после боя улизнуть Сангарским проливом, его ожидала бы встреча с парой броненосцев контр-адмирала Дева.
Боя «пять на пять» Камимура не опасался, полагая, что минимум два из пяти русских больших крейсеров ограниченно боеспособны, а остальные три весьма неудачно построены для линейного боя. Прекрасные бронепалубники русских, «Богатырь» и «Варяг», вряд ли могли хоть чем-то помочь своим броненосным коллегам в эскадренном линейном бою…
Приятно удивив Камимуру, русская эскадра не стала пытаться обойти его крейсера и удирать во Владивосток. Держа на левом крамболе хорошо видимую на горизонте вершину острова Кодзима, корабли Руднева упорно держали курс на Сангарский пролив.
– Похоже, на этот раз наша разведка не оскандалилась, – обратился на мостике «Идзумо» Камимура к своему начальнику штаба каперангу Като, – судя по настойчивости гайдзинов, они и правда идут встречать своих. И явно готовы драться. Что ж, об «Ослябе» позаботится Дева с его двумя броненосцами, а наша работа – Руднев с его крейсерами. Сближаемся на параллельных курсах. Не пойму пока, с такого расстояния, кто же у него головным?..
Когда корабли неприятельских колонн сблизились на 80 кабельтовых, а на мачтах были подняты боевые стеньговые флаги, у Камимуры появилось еще два повода для удивления. Как там говорят эти русские – «на безрыбье и рак рыба»? Он, наконец, разглядел состав и порядок кильватерной колонны противника. Нет, то, что Руднев может поставить в линию баталии[7] свои бронепалубные крейсера, японец мог предположить. Чем еще русский адмирал мог усилить свою внушительную, но мало боеспособную линию? Но вот узреть «Варяга» во главе линии русских кораблей Камимура никак не ожидал. Как не ожидал он и того, что место за «Варягом» займет «Богатырь». Свои бронепалубники Камимура заранее оттянул за корму броненосной пятерки, чтобы «не путались под ногами».
Второй сюрприз оказался более неприятным. До русских было еще больше семи миль, когда на носу предпоследнего в строю русского крейсера вспухло облако выстрела. Спустя примерно полминуты упавший с полумильным недолетом до «Токивы» десятидюймовый снаряд «Памяти Корейца» показал, что насчет степени освоения русскими артиллерии их трофеев разведка японцев все же ошибалась. Следующий снаряд обрушился с неба спустя примерно полторы минуты. На этот раз с перелетом в пару кабельтовых у борта «Адзумы»…
В носовой башне «Памяти Корейца» Платон Диких наслаждался. В период подготовки к боям они с мичманом Тыртовым, переведенным на крейсер с «Адмирала Ушакова», расстреляли более пятидесяти снарядов. После первых двадцати выстрелов из единственного десятидюймового орудия эскадры мичман с прапорщиком призадумались о расстреле ствола при такой интенсивности тренировок, но выслушав их, Беляев сначала похвалил офицеров за правильный ход мысли, «как выражается наш адмирал». А потом, по секрету, сообщил им о составе груза захваченного «Варягом» «Капштадта».
При наличии аж четырех десятидюймовых стволов от броненосца типа «Трайэмф» и оперативно заказанного у Виккерса станка с тормозами отката и накатниками для такой пушки, прибытие которого во Владивосток планировалось в августе, штаб решил, что для обучения расчета и одного крупного боя ресурса «родной» пушки должно хватить с избытком.
После сражения, во время неизбежного ремонта боевых повреждений, предполагалось произвести замену и станка, и ствола. Поскольку конструкторы Виккерса были разработчиками артустановок как «Кассуги», так и «Трайэмфа», новый станок они делали с учетом габаритов и крепежных мест стола и башни крейсера итальянской постройки.
Перед походом на корабль загрузили полуторный боекомплект для носовой башни, так что снарядов должно было хватить на два часа боя на полной скорострельности. И самое приятное – перед выходом в море его и Тыртова вызвал к себе на «Варяг» Руднев. Адмирал предоставил им полную свободу действий в бою!
– По результатам последних стрельб вы уже достаточно уверенно поражаете цели на дистанции до шестидесяти-семидесяти кабельтовых. Ваше орудие наиболее дальнобойное на эскадре, и грех было бы этим не воспользоваться. Я приказал переоборудовать пару примыкающих к погребу боеприпасов вашей башни отсеков под хранилище дополнительного запаса снарядов и зарядов. Ваша башня единственная на гарибальдийцах, в которой оставили свой собственный дальномер. Остальные каннибализировали на «рюриковичей» – больше дальномеры нам пока взять было просто неоткуда. Стреляйте по своему усмотрению на дистанции более пятидесяти кабельтовых по среднему в колонне противнику, при сближении постарайтесь достать флагмана. Но если какой-либо из крейсеров противника окажется более удобной целью – бейте по нему.
При сближении не забывайте корректировать дистанцию по результатам пристрелки среднего калибра. Впрочем, что я вам это рассказываю в сто первый раз? Вы сами все знаете лучше меня. Я ожидаю процент попаданий из вашего орудия от двух, если вы не блеснете меткостью, до семи-десяти, если вам повезет. А это от четырех до двадцати попаданий. Не подведите, другим наличным у нас калибрам с дистанции более двадцати пяти кабельтовых нам крейсера Камимуры не пронять[8]. Забронированы борта и башни у супостата на совесть…
В полной пороховых газов башне молодой мичман и начинающий седеть сверхсрочник дуэтом вели свою партию в бою. Диких стоял за наводчика, ловя в оптику далекие силуэты на горизонте, выработавшимся за годы шестым чувством определяя упреждение и момент выстрела. Тыртов сидел на дальномере и вносил поправки по дальности. После пятого выстрела снаряды стали ложится довольно прилично, если учесть запредельную для начала века дистанцию и полное отсутствие пристрелки…
Камимура мрачно наблюдал за очередным султаном взрыва, обрушившим на палубу «Идзумо» тонны воды с осколками. Очень, очень близкий недолет. Практически накрытие. А при том угле падения, с каким 10-дюймовый снаряд попадает с дистанции 60–70 кабельтовых в относительно слабо бронированную палубу, он вполне может дойти и до машинного отделения. Не желая дальше терпеть огонь противника даже без возможности отвечать, Камимура приказал изменить курс на два румба влево. Это позволило сократить время сближения с русской эскадрой и сбить пристрелку доставшей десятидюймовке с бывшей «Кассуги».
Но, с другой стороны, при сближении «по гипотенузе» японцы неизбежно отставали, и теперь головной «Идзумо», подойдя к русской линии на 50 кабельтовых, оказался не на траверсе шедшего головным «Варяга». И даже не на траверсе идущей третьей под контр-адмиральским флагом «России». Имея преимущество в ходе не более двух узлов – по «паспорту» крейсера японцев были быстроходнее на несколько узлов, но на практике этого как-то не показали, – Камимура по ходу сближения подотстал, и его флагман после поворота на параллельный с русскими курс оказался чуть позади «Громобоя».
Уходя с крыла мостика в боевую рубку, Руднев злорадно усмехнулся. Даже если сладкая парочка на десятидюймовке вообще никуда сегодня не попадет, свое дело они уже сделали. Камимуре пришлось форсировать сближение и теперь догонять опережающих его русских под огнем. «Кстати, об огне. Неплохо бы сблизиться еще на пяток кабельтовых, пока наш дружок Ками не закончил поворот…» С «Варяга» взлетела в небо одна ракета белого дыма и одна зеленого, что было отрепетовано следующими за ним кораблями…
Во время маневров в окрестностях Владивостока в голову Петровичу пришла занятная идея. Тогда неправильно разобрав поднятый на мачте флагмана сигнал о повороте «Все вдруг», шедший концевым «Рюрик» вывалился из линии и, не имея запаса скорости, полчаса потом не мог ее догнать. Теперь перед любой эволюцией флагман не только поднимал сигнал, но и пускал ракеты соответствующего цвета. Белая – вправо, черная – влево. Одна – поворот «последовательно», две – «все вдруг». А количество румбов – количество красных (влево) или зеленых (вправо). Сначала была путаница, но потом, привыкнув, командиры кораблей уже не представляли маневрирования без помощи ракет. Метод этот был вскоре принят на артурской эскадре, а затем через циркуляр ГМШ введен на всем флоте…
«Варяг» принял один румб вправо, и наша линия стала постепенно и практически незаметно приближаться к японцам. На дальномерном посту «Варяга» лейтенант Нирод, словно метроном, отсчитывал дистанцию до головного корабля противника. Японцы открыли огонь с 50 кабельтовых сразу после поворота на параллельные курсы, но с русских кораблей в ответ летели только редкие десятидюймовые снаряды с «Памяти Корейца».
Море вокруг «Варяга» кипело от недолетов и перелетов. Но даже получив первый шестидюймовый снаряд в борт, русский крейсер молчал. Молчала и вся остальная колонна, хотя последовательно поворачивающие японские крейсера уже начали обстрел «России» и «Громобоя».
Но наконец, после пяти томительных минут под безответным обстрелом, с дальномера донеслось долгожданное «Сорок пять кабельтовых!». Руднев, который до этого нервно барабанил пальцами по бронированному ограждению рубки[9], решительно кивнул Зарубаеву, но тот и сам уже отправлял данные для пристрелки на три шестидюймовых орудия правого борта. И не успели еще уйти в сторону «Идзумо» снаряды первого полузалпа, как на вторую тройку были отправлены данные с уменьшенной на три кабельтовых дистанцией…
Через две минуты на мачте «Варяга» взвился сигнал «До головного 46 кабельтовых. Мой курсовой 193», и одновременно с этим рявкнули его баковая и ютовая восьмидюймовки.
Меньше минуты понадобилось артиллеристам остальных русских крейсеров для определения дистанции между «Идзумо» и
Все крейсера эскадры Руднева открыли огонь. Но еще до того, как снаряды давшего залп последним «Рюрика» упали у борта флагмана Камимуры, «Варяг» и «Богатырь» увеличили скорость до 23 узлов…
Через несколько минут перестрелки Камимуре стало ясно, что его провели. Обстреливаемый огнем всех японских кораблей «Варяг» начал отрываться от основных сил русских, уводя за собой «Богатырь», а во главе их линии оказалась «Россия». Пристрелку по этому броненосному крейсеру, на котором держал флаг контр-адмирал Небогатов, надо было начинать с нуля.
Решив, что разгадал финт Руднева – поставить в голову линии бронепалубные крейсера для отвлечения огня противника в завязке боя, которые затем, используя свое преимущество в ходе, должны оторваться и побежать навстречу «Ослябе», – Камимура несколько успокоился. Два бронепалубных крейсера, сколь бы распрекрасными они ни были, не помогут «Ослябе» проскочить мимо двух броненосцев. А поддержку броненосным товарищам здесь они уже не смогут оказать. С сожалением бросив последний взгляд на удаляющиеся шеститысячетонники русских, он приказал перенести огонь на «Россию». Но, как показали дальнейшие события, расслабился японский адмирал рано…
Не успев отойти от сцепившихся в схватке броненосных колонн и на милю, «Варяг» с «Богатырем» изменили курс. Повернув «вдруг» и приняв строй пеленга, они стали склоняться в сторону флагмана противника, держась от него на дистанции порядка шести миль. Когда же они вышли почти в голову японской колонны, «Варяг» снизил скорость и позволил японцам самим его догонять. И тут Камимура осознал, что наглец Руднев фактически сделал ему «crossing Т» силами двух крейсеров, даже не защищенных поясной броней!
Японский адмирал оказался перед трудным выбором. С одной стороны, выйти из-под обстрела пары бронепалубников было просто – всего-навсего отвернуть на пару румбов вправо. Но тогда из зоны его огня выходили основные силы русских, по которым только-только пристрелялись его корабли: на «России» разгорался первый пожар на шканцах. С другой стороны, отогнать наглую русскую пару огнем не так просто: из всей эскадры по ним может вести огонь только носовая башня «Идзумо» и три его носовые шестидюймовки правого борта. От огня остальных кораблей эскадры их прикрывает корпус самого флагмана. Поразмыслив, Камимура решил перетерпеть огонь пары наглых крейсеров, пока будет такая возможность.
Прекрасно зная характеристики русских шестидюймовок, которыми были вооружены «Варяг» и «Богатырь», японский адмирал понимал, что ни утопить, ни серьезно повредить его корабль с расстояния более двух миль русские не смогут. Их снарядам не пробить даже 127 миллиметров брони верхнего пояса «Идзумо», а тем более 152 миллиметров брони башни или 178 миллиметров главного пояса, прикрывающего ватерлинию. А то, что их шестидюймовые «подарки» вполне могут снести орудия на верхней палубе или пробить борт выше пояса, это можно и придется вытерпеть. Сперва надо разобраться с броненосными противниками, а уж потом можно будет заняться и этой кусачей мелочью.
Когда за неделю до выхода в море Руднев изложил Небогатову свой план охвата головы Камимуры силами двух своих не броненосных, но скоростных крейсеров, тот задал простой вопрос:
– Всеволод Федорович, а что помешает ему просто отвернуть на два румба, встать к вам бортом и расстрелять бортовыми залпами?
– Ну, во-первых, вы тогда от него уйдете, поскольку курса менять не будете. А вы – по нашей легенде – идете помочь прорываться «Ослябе». И главная задача Камимуры не утопить меня, а не пустить вас! Во-вторых, вы не учитываете психологию японцев. Вы бы отвернули. И я бы принял в сторону, если это логично и целесообразно. Но для японца, для самурая, отвернуть от слабейшего противника, даже если тот в заведомо лучшем положении, это потеря лица. Так что максимум, что мне грозит, это огонь одной башни с парой восьмидюймовок.
– Вашим крейсерам может и этого за глаза хватить. Разве нет?
– Пробить скос японским снарядом с двух миль, даже восьмидюймовым, – это вряд ли. А остальное – не смертельно. И пока будет у меня хоть пара живых пушек, я с головы Камимуры не слезу! Если потеряю скорость – отползу к вам за линию, Николай Иванович. Пустите?
– Угу. Вас не пустишь, пожалуй… – шутливо проворчал Небогатов и уже вполне серьезно продолжил: – Я только теперь понимаю, почему его величество в приватной беседе мне столь настойчиво порекомендовал прислушиваться ко всему, что вы говорите. И хотя по времени производства в чин я вас, Всеволод Федорович, и превосхожу, но неофициально император меня попросил выполнять ваши указания как его собственные. Я, признаться, даже обиделся сперва. Но теперь вижу, что он был абсолютно прав, не сочтите за лесть…
Когда «Варяг» с «Богатырем», увеличив ход, стали отрываться от «России», Небогатов вздохнул с облегчением, хотя и немного вымученно. Ему казалось, что за последние дни он сильно постарел. И, похоже, виной тому был не возраст, хотя и он уже не малый. Да, к такой работе по обучению он привык, последний год на Черном море этим и занимался. Правда, тут был жесткий лимит времени, но на то и война. Да, приходилось решать довольно сложную задачу по совмещению сплаванных броненосных крейсеров ВОК и новичков в одном отряде. Однако строки Пушкина, пришедшие в голову поначалу: «В одну телегу впрячь неможно коня и трепетную лань», а именно такой сперва показалась задача, последнее время в голове не крутились. И хотя новые крейсера упорно не хотели делать то, что от них требовалось, но опыт эскадренных плаваний «старичков» сильно помогал, да и экипажи на «новичках» были не новобранцами. В последние дни отведенного срока уже удавалось сносно маневрировать, а артиллеристы утверждали, что с орудиями они разобрались.
Ну, в полигонных-то условиях они ничего себя показали, но каково будет в бою? Оптимизма добавляла десятидюймовая башня «Памяти Корейца». Парочка, заправлявшая ею, мало того что великолепно «спелась» и показывала отличные результаты стрельбы, они не просто выполняли приказы, но и сами активно проявляли инициативу. Если учесть, что один из них побывал в бою, да еще в каком, то за эту башню в бою можно было не беспокоиться. Не подведут ни люди, ни техника, ими управляемая.
Но когда Руднев впервые излагал ему свой план боя, Небогатов поймал себя на мысли, что чувствует себя стариком перед этим молодым человеком… Но разве Руднев молод? Да, он младше, но не столь уж и намного. А вот поди ж ты! Даже если не принимать в расчет всего, что про него рассказывают, того, что Небогатов видел своими глазами, – хватало. Что он сделал с кораблями? И как ему это все пришло в голову, он же не инженер, и как он добился выполнения своих планов? Ни одному из встречавшихся ранее Небогатову морских офицеров не приходило на ум менять конструкцию и состав вооружения вверенных ему кораблей. Плавали на том, что давали, жаловались, но чтобы перевооружать заново готовые корабли…
А их первая встреча? «Варяг» вернулся, взорвав японскую дамбу. Мост на ней. Ну, где это видано? Даже не канонерка – крейсер, быстроходный крейсер атакует… мост! Да откуда Руднев про него узнал и зачем вообще он ему сдался? Сколько у Японии вариантов перевозки войск? А дальше – больше, мало ему моста! Пошел резать кабель у японцев. Сам! Ну, дите, чисто дите! А минеры еще говорят, какую-то хитрую мину на кабель прицепили, что он сам выдумал. И ведь опять – получилось!
А с этим портным! Полдня слушал объяснения Руднева, кто этот Ляо такой, зачем он тут взялся, откуда Руднев про него знает и с какого рожна надо к нему идти им, адмиралам, а не послать парочку жандармов и конвой. А уж свои речи учили прямо как в театре. Ну какие актеры из бывалых моряков? Но пока разговор не стал получаться более или менее сносным, Руднев все начинал сначала. Это заставило задуматься… Откуда столько энергии, опыта и знаний, причем в большой степени отнюдь не относящихся к компетенции морского офицера? Но и как морской офицер: эскадр, правда, в бой он пока не водил, но кораблями командовал успешно, да и организация действий вспомогательных крейсеров требовала по крайней мере штабного опыта. А он все успевал практически в одиночку, и, по сути, между делом…
В какой-то момент Николаю Ивановичу показалось, что Руднев не собирается брать его, Небогатова, в бой. План разработан. Корабли в линии расставлены. Кстати, сам Небогатов расставил бы их по-другому и даже несколько раз порывался изложить свои соображения. Но уверенный тон Руднева и его веские, хотя и не всегда бесспорные аргументы каждый раз останавливали. Командиры всех наших кораблей, да и, что уж греха таить, он сам – контр-адмирал – проинструктированы. Экипажи сработались, настрой в командах бравый…
Небогатов в итоге почувствовал себя мебелью и с каким-то облегчением отдался воле Руднева. И вот теперь, проведя завязку боя в кильватере у двух его бронепалубных крейсеров, Небогатову предстояло взять командование главной силой Владивостокского отряда, всеми пятью его броненосными крейсерами, на себя.
Орудия грохотали уже несколько минут, но все боевые приказы Николая Ивановича пока свелись к формальному «Открыть огонь по флагманскому кораблю неприятеля». Минут через пять «Россия» содрогнулась от взрыва первого попавшего в наш крейсер снаряда. Началось, подумал Небогатов и облегченно вздохнул. Началось! Ступор наконец-то прошел.
Как и предполагал Руднев, японцы пока полностью игнорировали пару дерзких русских бронепалубных крейсеров. Весь свой огонь они сосредоточили на концевых кораблях русской колонны, головной «России» и концевом «Рюрике». Русские в долгу не оставались, действуя примерно по тому же сценарию – по флагманскому «Идзумо» били «Россия», «Громобой» и «Витязь», а также носовая башня «Памяти Корейца». Но повреждений на японце еще не было видно, русские снаряды с пироксилином давали при взрыве мало дыма и взрывались чаще внутри корабля противника или уже отрикошетив от брони.
Зато «Рюрик» и «Россия» периодически скрывались за облаками черного дыма, от красочных шимозных разрывов. Кроме этого, в местах взрывов японских снарядов загоралось все, что хотя бы теоретически может гореть. Несмотря на «борьбу с деревом» на русских кораблях, на шканцах «России» вовсю заполыхал пожар. К месту возгорания с носа и кормы, торопливо раскатывая шланги, пробивались пожарные дивизионы.
С борта «Рюрика» в двух местах, подобно лоскутам старой, отшелушившейся кожи, свешивались в воду рваные листы котельного железа, которыми так долго и старательно «добронировали» в доке оконечности крейсера. Но приняв на себя энергию взрыва, свое дело это железо уже сделало – пробоины в «родном» борту были очень скромных размеров и уже заделывались деревом.
Впрочем, несмотря на внешне идеальное состояние японских крейсеров, на них тоже было «весело». Отрикошетивший от боевой рубки «Идзумо» снаряд ушел свечкой вверх и разорвался под боевым марсом, изрешетив его, превратив в обломки прожектор и поубивав или перекалечив всех, кто на нем находился. В левом носовом каземате 12-фунтового орудия взрывом среднекалиберного фугаса и последующей детонацией складированных у орудия патронов вывело из строя орудие и весь его расчет. Третий шестидюймовый снаряд пробил навылет паровой катер, сдетонировав аккурат между раструбов котельных вентиляторов, подававших воздух в кормовую кочегарку.
Кроме легких ранений, полученных тремя членами машинной команды, это привело к падению тяги в четырех котлах. Ну и, наконец, первый крупный русский снаряд, пробивший в этом бою броню верхнего пояса «Идзумо», разорвался, не дойдя до скоса бронепалубы каких-то полметра.
«Якумо», поставленный в хвост японской колонны как самый тихоходный, поначалу страдал меньше. По нему вели огонь лишь «переметнувшийся» на русскую службу «Кассуга» и старик «Рюрик». Но и у «японского германца» хватало проблем. Неожиданно плотный и частый огонь «Рюрика» стал для командира крейсера каперанга Мацучи откровением.
Для верности открыв в справочнике страницу с «Рюриком», он снова и снова переводил взгляд с изображенного на бумаге силуэта на ощетинившийся вспышками от выстрелов тяжелых орудий оригинал. Положим, смену мачт на более легкие не заметить было тяжело, но почему с «Рюрика» прилетает столько снарядов, причем калибром явно больше шести дюймов? Прописанные у Джена в справочнике две восьмидюймовки на подобное снарядоизвержение не способны даже «по паспорту». А уж в реальном бою и подавно.
Со вздохом отложив явно врущий британский «талмуд», он стал пытаться в подзорную трубу пересчитать орудия на палубе и в казематах русского крейсера. Недоверчиво хмыкнув полученному результату, Мацучи начал было считать снова. Получившийся у него после подсчета более ярких вспышек выстрелов восьмидюймовых орудий результат был заведомо не верен. Утроенный по сравнению с проектным бортовой залп главного калибра? Просто чушь какая-то! Но тут его внимание было отвлечено первым угодившим в «Якумо» русским снарядом…
Около получаса с начала боя ни одна из эскадр не имела ощутимого преимущества. Количество попаданий с обеих сторон было примерно одинаковым. Японские крейсера имели слишком хорошее бронирование, чтобы всерьез надеяться избить их восьмидюймовыми снарядами до потери боеспособности. На вывод из строя пары стоящих на верхней палубе орудий японцы ответили выбиванием пары казематов с русскими пушками.
Однако, по сравнению с боем при Ульсане в том, оставленном Карпышевым мире, потери русских при аналогичных попаданиях оказались в разы ниже: как дополнительные броневые перегородки между орудиями в батареях, так и противоосколочное прикрытие всего, что можно и нужно было прикрывать, себя вполне оправдали. На стороне владивостокцев были также большее водоизмещение и скверный характер японских взрывателей. Обе стороны могли надеяться или на удачный тактический ход, или на «золотой снаряд». Новый тактический ход попробовал Руднев, а вот с «золотым снарядом», пожалуй, больше повезло японцам…
Адмирал Камимура нервничал. Разумеется, со стороны этого не было заметно. Он все так же сосредоточенно следил за противником и так же лаконично отдавал необходимые приказания. Но сам он начинал верить, что Руднев на самом деле угробил «Асаму»!
Сначала он считал, что «Кореец» там был ни при чем, даже с учетом слухов, что дело нечисто. Что могла сделать старая канонерка броненосному крейсеру? Он полагал, что по неосторожности, в нервном напряжении перед первым боем с европейской державой, экипаж «Асамы» допустил взрыв погреба главного калибра, а все списали на противника. Однако этот русский адмирал действует сегодня так, будто в него вселились демоны. Может, они и впрямь помогли ему потопить флагман Уриу?
Источником нервозного состояния адмирала были два русских бронепалубных крейсера, зависших на носовых курсовых углах его «Идзумо». Их снаряды теоретически серьезно не угрожали боеспособности флагманского корабля, вот только в реале их разрывы были крайне неприятны. А несколько особо сильных подталкивали к мысли, что огонь ведется не только из шестидюймовок.
Но что делать, адмирал никак не мог решить. Перенос огня на русские бронепалубники означал потерю половины бортового залпа «Идзумо», причем с учетом того, что огонь нужно было размазать по двум крейсерам, можно было рассчитывать лишь на единичные попадания в русские корабли. Это врядли приведет к потере боеспособности, а просто испугать русских он уже не надеялся. Мысль об изменении курса, чтобы иметь возможность стрелять всем бортом, была настолько чудовищна, что Камимура ее отогнал сразу. Для этого придется отвернуть от русских броненосных крейсеров, от более слабого или, в крайнем случае, равного противника. Никогда!
Адмирал уже несколько раз порывался приказать перенести огонь всего, что дотянется, на русские бронепалубники, но каждый раз останавливался. Сквозь уважение к талантливому и серьезному противнику все сильнее пробивалось раздражение.
Напрашивалась аллегория: дерутся два самурая. Вокруг бегает ребенок одного из них и время от времени дергает второго за… гм… яйца… Не смертельно. Но неприятно. Конечно, если обратить внимание на этого щенка, то от него и мокрого места не останется. Но ведь взрослый-то самурай этим воспользуется! Но и не обращать внимания… Дергает, дергает… а ну как все-таки оторвет?
Медленно позволяя себя догонять, «Варяг» с «Богатырем» постепенно увеличивали огневое воздействие на японский флагман. Когда первый прилетевший с «Варяга» 8-дюймовый снаряд ударил в борт «Идзумо», его отнесли на счет «Громобоя» и «России». Но последовавшее через пять минут второе попадание, в боковую стенку носовой башни, записать на счет находящихся на левом траверсе броненосных крейсеров русских было уже нельзя.
В башне от сотрясения перебило кучу лампочек, телефонов и циферблатов управления стрельбой. Башенный дальномер вместо реальной дистанции до цели стал упорно показывать десять кабельтовых, хотя даже на глаз до «России» было не меньше тридцати пяти. Хуже того: началась течь из уплотнения сальников гидравлической системы привода самой башни. Сколько еще она сможет вращаться до падения в системе рабочего давления, сказать было сложно, резервная электрическая система никогда не внушала доверия. А уж поворачивать ее махину вручную – это значит снизить и так не самую высокую скорострельность…
Кроме того, в «Идзумо» с бронепалубников уже прилетело с десяток шестидюймовых снарядов. Они не смогли пробить брони пояса, башни или траверса, но передняя труба уже опасно качалась на растяжках и после еще пары попаданий должна была рухнуть.
Камимура, наконец, решился и приказал перенести на «Варяга» огонь всего, что могло до него добить. Увы, в момент поднятия на мачте «Идзумо» флажного сигнала о переносе огня удачный снаряд с «Богатыря» разметал по мостику японского флагмана и сигнальщиков, и их ящики с сигнальными флагами. Осколками того же снаряда были перебиты фалы, по которым эти флаги поднимались на фок-мачту. Терзаемый продольным огнем легких русских крейсеров «Идзумо» с каждым новым попаданием все менее подходил для выполнения роли флагманского корабля.
Да, все механизмы и орудия на японце были надежно прикрыты непроницаемой для шестидюймовых снарядов броней. Но каждое попадание в трубу – это падение тяги в котлах и, как следствие, падение скорости крейсера и всей колонны. Каждый снаряд, разорвавшийся у раструба вентилятора, – это смятый воздуховод, по которому в топки котлов всасывается уже меньше кислорода, и снова – падение хода. Пара рваных пробоин в небронированной носовой оконечности крейсера – это не только дополнительная вентиляция подшкиперской, но и затопления каждый раз, когда нос крейсера ныряет в поднятый тараном бурун.
И пусть один снаряд, сделавший эти пробоины, достаточно безвредно разорвался на бронированном траверсе (вспучивание палубы, многочисленные осколочные повреждения и шесть раненых в лазарете), второй, с несработавшим (традиция, однако, хотя после смены взрывателей неразрыв попавшего в цель снаряда стал, скорее, исключением) взрывателем, подобно бильярдному шару проскользил по бронепалубе, пока не завяз в переборке у каземата шестидюймового орудия. Где и проторчал, пугая прислугу своим мрачным видом до конца боя. А «до кучи» еще и пожары, и выведенные осколками из строя орудия на верхней палубе, переполненные лазареты, невозможность подать сигнал идущим сзади мателотам и прочие радости плотно обстреливаемого корабля. И все это – без единого пробития брони!
Похожая картина была и на «России». Хотя броня его была не по зубам японским снарядам, повреждений от осколков и огня было предостаточно. Верхний средний каземат шестидюймового орудия в одно мгновение превратился в гибрид печи высокого давления и крематория, в котором заживо сгорели шесть членов расчета орудия. Виновник – крошечный раскаленный осколок снаряда, который даже не попал в сам корабль, воспламенивший беседку с гильзами для шестидюймового орудия…
Крейсер к этому моменту получил с десяток попаданий, однако тревожных сообщений пока еще не было. Докладывали в основном о пожарах. Их тушили, хотя и с переменным успехом. Особенно долго возились с самым первым, с непривычки. Правда, так до конца его погасить и не удавалось. Вроде бы уже укрощенный огонь периодически вспыхивал снова, но никого уже не пугал. Дым на рострах мешал наблюдать за кормовым сектором, чем Небогатов был недоволен.
– Да что там они с пожаром справиться не могут? Сгорим ведь, господа!
Поделиться книгой: