Печать Соломона

– Так, Кенни, верни то, что взял.

– Что вернуть?

– Сам знаешь.

Через пару секунд я увидел отблески тусклого света на черном металле. Это Кенни спустил со своей койки мой меч. Я знал, что клинок очень острый, поэтому принял его с большой осторожностью.

– Кенни, я же запретил его трогать, – сказал я и прижал меч к груди.

– Прости, Альфред Кропп. Пожалуйста, не злись на меня.

Я провел пальцем по гладкой стороне черного меча.

– Больше к нему не прикасайся, ладно?

– Ладно, Альфред Кропп.

Я положил меч обратно под кровать.

После возвращения из Лондона я поначалу ежедневно доставал из-под кровати меч Беннасио. На меня наваливалась такая тоска, что со временем я стал браться за него все реже и реже. В последний раз с этим мечом в руках Беннасио бился за спасение мира, а теперь он превратился в обычный подарок на память.

Я представил, как под старость буду показывать меч Беннасио соседским детишкам и говорить скрипучим голосом: «Посмотрите-ка, ребята! Знаете, что это за меч? Это меч последнего рыцаря на земле и самого храброго человека из всех, кого я знал». А мальчишки наверняка рассмеются и убегут от сумасшедшего старика Кроппа, который уже надоел своими бесконечными небылицами о волшебных мечах, пруклятых рыцарях и поющих ангелах.

– О чем ты думаешь, Кропп? – шепотом спросил Кенни со своей койки.

– Кенни, как бы ты поступил, если бы сию вот секунду узнал, что тебе оставили в наследство миллиард долларов, а Хорас Таттл собирается тебя усыновить, чтобы захапать эти деньги?

Кенни немного помолчал. Наверное, обдумывал ответ.

– Я бы сбежал, Альфред Кропп.

– В точку, – сказал я.

5

Я не сбежал в ту ночь. И в следующую. И через день. В последний раз я смылся из Ноксвилла в чем был и без всякого плана (то есть конкретно у меня его не было), поэтому теперь твердо решил, что не уеду без чистых носков и белья и заранее продумаю весь маршрут.

Спустя пару дней после визита мистера Нидлмайера Хорас сообщил, что назначено слушание по существу его ходатайства о моем усыновлении. Мне светило стать Хорасом Таттлом-младшим. Он начал заваливать меня подарками: купил айпод, новую одежду, сотовый. И еще стал называть меня «мой мальчик». Например, говорил: «Доброе утро, Альфред, мой мальчик!» А если не ходил за мной по пятам, как щенок, который отчаянно хочет заслужить внимание хозяина, то высматривал с Бетти новый дом в богатых кварталах Ноксвилла.

Я понимал, что надо как можно скорее бежать от Таттлов, но все никак не придумать, куда именно и чем я буду заниматься, когда доберусь до места. Англия – подходящий вариант, ведь мой отец приехал оттуда, и там вполне могли жить какие-нибудь мои родственники. Только я не представлял, как нарисуюсь у них на пороге и заявлю: «Привет! Я ваш кузен Кропп!»

Как-то днем по дороге к автобусу меня реально «откроппили». Четыре парня из футбольной команды набросились на меня, сбили с ног, сорвали рюкзак и пару раз двинули им по голове. Они слиняли, а я остался лежать на газоне, закрыв лицо руками.

– Эй, ты как? В порядке?

Я раздвинул пальцы и увидел, что надо мной стоит девушка. Светлые волосы. Голубые глаза. Загорелая.

– Ты ведь Альфред Кропп?

Я кивнул.

– А я – Эшли.

У нее было круглое лицо и голубые глаза, то есть очень голубые, я таких никогда не видел, и еще большие, как четвертаки.

Эшли присела рядом со мной. Автобус, изрыгая черный дым, отъехал от тротуара.

– Это был твой автобус?

Я кивнул.

– Тебя подвезти?

Я снова кивнул. После «кроппинга» даже кивать было больно.

– Идем. Я вон там припарковалась.

Я пошел за Эшли к ее машине. Это оказалась ярко-желтая «мазда-миата» с откидным верхом. Я закинул рюкзак на крохотное заднее сиденье и забрался в машину.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Кто-то сказал, не помню. Я только недавно приехала из Калифорнии. Отца сюда перевели.

– Ты из выпускного класса? – спросил я, хотя уже и сам догадался, потому что ее машина была припаркована на стоянке старшеклассников.

Эшли кивнула, а я подумал, что это отличный пример везения по-кроппски: меня решила подвезти роскошная девушка из выпускного класса и рядом нет никого, ни одного свидетеля.

– Почему те ребята тебя побили?

– Это такой «кроппинг».

– Кроппинг?

– Ты точно новенькая, раз не слышала о «кроппинге», – заметил я.

– А почему ты не дал им сдачи?

– Кодекс не позволяет.

Эшли удивленно посмотрела на меня:

– Какой кодекс?

– Ну, не знаю. Рыцарский, наверное.

– Рыцарский? Ты рыцарь, что ли?

– Нет, потомок рыцаря… – Я осекся. Эшли могла принять меня за фрика, что, вообще-то, недалеко от истины; короче говоря, я подумал, что лучше на эту тему не распространяться, и сказал: – Рыцарей больше не осталось. Ну, если не считать некоторых ребят в Англии, вроде Пола Маккартни. По-моему, он рыцарь, но это у него, скорее, почетный титул.

Тут вдруг моя левая щека стала горячей, а правая, которую не видела Эшли, похолодела, прямо ледяной стала. Это было жутковато.

Я сказал Эшли адрес Таттлов. Когда она остановилась, мы с минуту сидели и смотрели на покосившийся дом и заросший сорняками газон с неухоженными кустами.

– Значит, здесь ты живешь? – спросила Эшли.

– Нет. Здесь я существую. – Я вышел из машины. – Спасибо, что подвезла.

– Без проблем. Еще увидимся.

– Обязательно. Пока.

Маленькая желтая «миата» рванула по шоссе, а я проводил ее взглядом и пошел в дом. Надо было приложить к голове лед.

6

Следующие две недели я постоянно натыкался в кампусе на эту высокую, загорелую, голубоглазую выпускницу. Однажды в столовой за ланчем я поднял голову, и – раз! – Эшли сидит напротив меня. Она улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, но почему-то занервничал.

– Привет, Альфред, – сказала Эшли. – Как дела?

Я огляделся:

– Ты уверена, что хочешь, чтобы тебя видели вместе со мной?

– А почему нет?

– Это плохо отразится на твоей репутации.

Эшли рассмеялась и откинула волосы. Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что блондинки откидывают волосы гораздо чаще, чем брюнетки или рыжие.

– Я рискну.

– Я знаю, каково это. Быть новеньким в школе. Только когда я поступил сюда в прошлом году, я не был выпускником, у меня не было крутой тачки и на меня уж точно никто не заглядывался.

– Почему ты постоянно себя принижаешь?

– Ничего я себя не принижаю, а просто знаю, какой я.

Эшли почти не притрагивалась к еде, цепляла на кончик вилки маленький кусочек и покачивала им в воздухе.

– До тебя уже наверняка дошли все эти слухи. Что я террорист, агент ЦРУ или псих.

Эшли помотала головой:

– Все, что я слышала, – это то, что у тебя дядю прошлой весной убили.

– Да, это правда.

– Бедный Альфред, – довольно искренне сказала Эшли и сменила тему.

И только на шестом уроке, за минуту до звонка, до меня вдруг дошло, что было в этой встрече в столовой нечто странное. У выпускников ланч на полчаса позже, чем у моего класса.

В тот же день я увидел Эшли по пути к автобусу.

– Привет, Альфред, – сказала она.

– Привет, Эшли.

– Куда направляешься?

Я показал на автобус.

– Хочешь, подвезу? – предложила она.

– Ты серьезно? – Если бы она спросила, не хочу ли я отрастить вторую голову, я бы и то меньше удивился.

– Ну да, – сказала Эшли.

Я пошел за ней на стоянку для выпускников и забрался в желтую «миату». Эшли любила ездить на большой скорости и не соблюдала дистанцию, но верх «миаты» был поднят, день выдался солнечным, девушка она была загорелая, так что с ее манерой вести машину я готов был смириться.

– В Огайо, где я рос, у нас была соседка. – Из-за ветра пришлось повысить голос. – Так вот, та старая леди подбирала всех бродячих собак в нашем районе.

– Зачем?

– Жалела.

– Ты думаешь, что я тебя жалею?

Я пожал плечами.

– А тебе не кажется, что ты еще слишком молод, чтобы быть циником, Альфред?

– Такие, как ты, обычно не замечают таких, как я.

– А может, мне с тобой интересно. Слушай, я проголодалась, – заявила Эшли. – Хочешь, прокатимся к «Стейк-энд-Шейк»?

Ответа Эшли дожидаться не стала. Она вырулила на линию обслуживания «на ходу» и заказала два больших шоколадных коктейля, два двойных бургера и две порции картошки фри.

Забрав все это, Эшли заехала на стоянку и остановилась под брэдфордской грушей, крона которой напоминала застывший взрыв из красных листьев. От молочного коктейля меня бросило в дрожь и появилась эта острая боль в глазах. Эшли уплела свой бургер и картошку так, будто не ела несколько дней. Правда, я уже встречал стройных девушек, которые способны на такое.

– А ты реально загорела, – сказал я. – Не боишься заболеть раком кожи?

– Солнце – моя жизнь, – ответила Эшли, и это, как я понял, означало, что ей плевать на рак.

– Моя мама умерла от рака кожи, – сообщил я.

– У тебя и мама умерла?

Я кивнул: