Помоги проекту - поделись книгой:
– Когда же, мой друг, когда?
– Вырастут, Шошиа, вырастут! Ты ещё птенец! – говорит Тигран.
– Уже не вырастут! Радуйся, Тигран! Вчера сон такой видел – не будет у меня крыльев!..
– Какой такой сон?
запел Шошиа.
– Врешь, Шошиа! Не так!
поправил его Тигран.
– Это для меня не имеет значения. У Саят-Новы свое горе, у меня свое! – отмахнулся Шошиа и продолжал:
– Вах! Ты сам слова сочиняешь, что ли? – удивился Тигран.
– Что тут сочинять? Пою то, что есть! – вздохнул Шошиа.
Шошиа – скворец, но поет он словно соловей! Когда поет Шошиа, замирает вся тюрьма! Кому-кому, но Шошиа за пение не грозит карцер. Когда поет Шошиа, Тигран скулит, как побитый щенок.
Шошиа создан для свободы и песен… А по своей глупости сидит в тюрьме! Жаль!..
Честное слово
Дверь камеры с шумом отворилась. Показался надзиратель. Все встали.
– Выходи, Накашидзе! – сказал он.
– С вещами? – спросил я.
– Нет, с мебелью!.. Выходи на допрос!
Я не спеша вышел из камеры.
– Шагай быстрей, руки за спину! – приказал надзиратель.
Я выполнил приказ.
Миновали коридор, по лестнице спустились во двор.
Я иду впереди, надзиратель – за мной.
Из противоположного корпуса выводят заключенного – наверное, с допроса.
– Повернись лицом к стене и стой! – велит надзиратель.
Я выполняю и этот приказ.
Проходят те двое.
– Здравствуй, Арсен! – обращается чужой надзиратель к моему.
– Здравствуй! – отвечает мой.
– Есть закурить?
– Хочешь "Приму"?
– Хоть стрихнин! Настроение у меня собачье! – отвечает тот. – Чего уставился? Пройди и стой у дверей! – говорит он своему заключенному. Тот идет и двери.
– Вор? – спрашивает мой надзиратель.
– Вор. А твой?
– Убийца.
– Гм, а похож на человека… Встретишь такого на улице – поди разберись, кто он такой! – говорит чужой.
– Что с тобой, почему ты не в духе? – спрашивает мой.
– Ребенок у меня тяжело болен… Врач прописал такое лекарство негде достать…
– А у евреев?
– Эх, куда там теперь…
– Что за лекарство?
Тот расстегнул нагрудный карман гимнастерки, достал листок бумаги и по слогам прочитал:
– Кор-да-рон. Слыхал?
– Нет.
– Ну, будь здоров!
– Дай тебе бог!
Мы вошли в противоположный корпус, поднялись на второй этаж и остановились у комнаты No 36. Надзиратель приоткрыл дверь.
– Нет его… Заходи, подождем, он скоро вернется.
Надзиратель уселся в кресло следователя, я напротив, на стуле. На столе лежало наше – Ростома Амилахвари и моё – дело. Надзиратель раскрыл его, пробежал глазами заглавный лист, потом захлопнул папку и взглянул на меня.
– Подумать только, что делает вино! Губит, губит оно человека!.. Вот я, например, однажды в Сололаки… – Он вдруг вспомнил, что разговаривает с заключенным, и умолк.
– Ты убил? – спросил он в упор.
– Нет! Не убивали ни я, ни мой товарищ!
– Значит, он сам покончил с собой? – усмехнулся надзиратель.
– Что вы за народ! Почему вы не хотите мне верить?! Говорю же я: подошел к нам какой-то пьяный, нес какую-то чепуху, а потом разозлился, взял да и запустил бутылкой в своих дружков!
– Подошел к вашему столу?
– Да!
– Разозлился?
– Да!
– Запустил бутылкой?
– Да, бутылкой! – Я покосился на графин с водой. Надзиратель переставил графин ближе к себе.
– А на своем столе он не нашел бутылки?
– Да, не нашел!
– Ну-ка, подай мне твой стул! – попросил надзиратель.
– Как же подать, когда он привинчен к полу?
– А ты знаешь, почему он привинчен?
– Чтобы заключенный не обрушил его на голову такого следователя, как ты! – разозлился я.
Надзиратель рассмеялся.
– А я думаю – наоборот!
На этот раз рассмеялся я.
– Почему ты не веришь, что я не убийца?
– Я, может быть, и верю, но чем ты докажешь?
– Докажу!
– Бог тебе в помощь…
– И все же ты не веришь!
– Понимаешь, с одной стороны, я готов поверить тебе – лицо у тебя доброе, хорошее. Но, с другой стороны, как вспомню убитого… Ну, если б ты сказал, что убил его случайно…
– Какого черта – случайно! Не убивал я!
В комнату вошел следователь. Мы встали.
– Вот, начальник, привел! – отрапортовал мой надзиратель.
– Хорошо. Подожди в коридоре, – ответил следователь, усаживаясь за стол.
Надзиратель вышел, но тотчас же вернулся.
– Извините, начальник, сигареты его случайно захватил! – Он положил на стол передо мной пачку "Примы" и спички и быстро покинул комнату. Что-то теплое разлилось по моему телу, к горлу подкатил соленый комок.
Следователь Гагуа расследует дело с первого же дня нашего ареста. Собственно, он уже закончил следствие, составил обвинительное заключение и ждет лишь наших подписей, чтобы передать дело в прокуратуру. Но мы отказываемся от подписания обвинительного заключения. Гагуа, конечно, давно плюнул бы на это – он может обойтись и без наших подписей, – но ему мешает одно формальное, по его мнению, обстоятельство: до сих пор не допрошен человек, который в тот злополучный вечер подходил к нашему столу и из-за которого, по существу, и разгорелся весь сыр-бор. Вот уже второй месяц Акакий-Како-Каки лежит в больнице с сотрясением мозга.
Каждый день, за исключением субботы и воскресенья, Гагуа вызывает меня к себе и задает одни и те же вопросы. Вот и сейчас он сидит передо мной. И я знаю наизусть, что он скажет, что он сделает, куда он посмотрит… Это становится невыносимо!..
Сейчас он вынет расческу из кармана кителя… Вынул.
Проведет расческой по жидким волосам… Провел.
Дунет на расческу и положит её в карман… Положил.
Подойдет к окну, откроет его… Открыл.
И снова сядет… Сел.
Потом согнет толстые пальцы, забарабанит до столу и скажет: "Мда-а-а…"
– Мда-а-а… До каких же пор ты думаешь отнекиваться, а?
Боже мой, какая у него большая голова и какой низкий лоб!
– Тебя спрашиваю! Долго мы ещё будем играть в молчанку?
– Товарищ Гагуа… – начал я.
– Я тебе не товарищ! Я – капитан милиции Виктор Адольфович Гагуа, следователь, – поправил он меня.
– Я не нуждаюсь в снисхождении, уважаемый следователь, я понимаю ваше затруднительное положение, но ведь и вы должны войти в моё безвыходное положение…
– Накашидзе, я не обвиняю тебя в умышленном убийстве. В состоянии опьянения ты запустил в человека бутылкой, что и явилось причиной его смерти. Это несколько облегчает твоё положение.
– Я не нуждаюсь в снисхождении, уважаемый следователь, я требую установления истины!
Поделиться книгой: