Помоги проекту - поделись книгой:
Дамы и господа, я считаю, что нынешним вечером мы должны избавить профессора Юнга от дальнейших трудов и выразить ему глубокую признательность.
ЛЕКЦИЯ ВТОРАЯ
Вчера мы рассмотрели функции сознания. Сегодня я хочу закончить с проблемой структуры психики. Обсуждение человеческого разума, целостной психической сферы будет неполным, если мы не включим сюда существование бессознательных процессов. Вчера я уже говорил о том, что мы не можем иметь непосредственный контакт с бессознательными процессами, так как они для нас непостижимы. Бессознательное дает о себе знать только в своих продуктах, и нам остается только постулировать его как таковое на основании специфичности этих продуктов; утверждать, что существует нечто, состоящее у истоков их возникновения. Мы называем эту темную сферу бессознательным психическим.
Эктопсихические содержания сознания вытекают прежде всего из окружающей среды посредством чувственных данных. Существуют и другие источники, такие как память и процессы суждения, иначе – субъективные компоненты. Последние относятся к эндопсихической сфере. Третьим источником осознанных содержаний является темная сфера разума – бессознательное. Мы приближаемся к ней благодаря свойствам эндопсихических функций, которые не контролируются волей. Эти функции – как раз то самое средство, благодаря которому бессознательное содержание достигает поверхности сознания.
Бессознательные процессы не фиксируются прямым наблюдением, но их продукты, переходящие через порог сознания, могут быть разделены на два класса. Первый содержит познаваемый материал сугубо личностного происхождения; эти программы являются индивидуальными приобретениями или результатами инстинктивных процессов, формирующих личность как целое. Далее следуют забытые или подавленные содержания и творческие процессы. Относительно их ничего особенного сказать нельзя. У некоторых людей подобные процессы могут протекать осознанно. Есть люди, сознающие нечто, не осознаваемое другими. Этот класс содержаний я называю подсознательным разумом или личностным бессознательным, потому что, насколько можно судить, оно всецело состоит из личностных элементов; элементов, составляющих человеческую личность как целое.
Есть и другой класс содержаний психики с очевидностью неизвестного происхождения; все события из этого класса не имеют своего источника в отдельном индувидууме. Данные содержания имеют характерную особенность – они мифологичны по сути. Специфика здесь выражается в том, что содержания эти принадлежат как бы типу. не воплощающему свойства отдельного разума или психического бытия человека, но, скорее, типу, несущему в себе свойства всего человечества, как некоего общего целого. Когда я впервые столкнулся с подобными явлениями, то был несколько удивлен и, убедившись, что наследственными факторами их не объяснишь, решил, что разгадка кроется в расовых признаках. Чтобы решить вопрос, я отправился в Соединенные Штаты и исследовал сны чистокровных негров, после чего, к великой радости, убедился, что искомые признаки ничего общего с. так называемым кровным или расовым наследованием не имеют, как не имеют и личностного индивидуального происхождения. Они принадлежат человечеству в целом и, таким образом, являются коллективными по природе.
Эти коллективные паттерны, или типы, или образцы, я назвал архетипами, используя выражение Бл. Августина. Архетип означает типос (печать – imprint – отпечаток), определенное образование архаического характера, включающее равно как по форме, так и по содержанию мифологические мотивы. В чистом виде мифологические мотивы появляются в сказках, мифах, легендах и фольклоре. Некоторые из них хорошо известны: фигура Героя, Освободителя, Дракона (всегда связанного с Героем, который должен победить его). Китом или Чудовищем, которые проглатывают героя. Мифологические мотивы выражают психологический механизм интроверсии сознательного разума в глубинные пласты бессознательной психики. Из этих пластов актуализируется содержание безличностного, мифологического характера, другими словами, архетипы, и поэтому я называю их безличностными или коллективным бессознательным. Я глубоко понимаю, что даю здесь лишь слабый эскиз понятия о коллективном бессознательном, требующим отдельного рассмотрения, но хочу привести пример, иллюстрирующий символическую основу явления и технику вычленения специфики коллективного бессознательного от личностного. Когда я поехал в Америку исследовать бессознательные явления у негров, я считал, что все коллективные паттерны наследуются расовыми признаками либо являются «априорными категориями воображения», как их совершенно независимо от меня назвали французы Губерт и Маусс. Один негр рассказал мне сон, в котором появилась фигура человека, распятого на колесе. Нет смысла описывать весь сон, так как он не имеет отношения к разбираемой проблеме. Разумеется, он содержал личностный смысл, равно как и намеки на безличностные идеи, но нас здесь интересует только мотив. Негр был с юга, необразованный, с низким интеллектом. Наиболее вероятным было предположить, что исходя из христианской основы, привитой неграм, он должен был увидеть человека, распятого на кресте. Крест – символ личностного постижения. Но маловероятно предположить, что во сне он мог увидеть человека, распятого на колесе. Подобный образ весьма необычен. Конечно, я не могу доказать, что по «счастливой» случайности, он не увидел нечто подобное на картине или не услышал от кого-либо, но если ничего такого у него не было, то мы имеем дело с архетипическим образом, потому что распятие на колесе – мифологический мотив. Это древнее солнечное колесо, и распятие означает жертву богу-солнцу, чтобы умилостивить его, так как и человеческие жертвы и жертвы животных издавна приносились в целях повышения плодородия земли, т. е. солнце-колесо – очень архаичная идея, древнейшая из существовавших когда-либо у религиозных людей. Ее следы можно обнаружить в мезолите и палеолите, в чем убеждают родезийские скульптуры. Как показывает современная наука, изобретение колеса относится к бронзовому веку; в палеолите колеса как такового еще не существовало (оно не было изобретено). Родезийское колесо-солнце по возрасту сродни самым ранним наскальным изображениям животных, и поэтому является первым изображением, вероятно, архетипического образа-солнца. Но этот образ не является натуралистическим изображением, так как он всегда разделен на четыре или восемь частей (рис. 3). Этот образ, разделенный круг, является символом, который можно обнаружить на протяжении всей истории человечества, а также и в снах наших современников. Можно предположить, что изобретение колеса началось с этого образа. Многие изобретения возникли из мифологических предчувствий и первобытных образов. К примеру, искусство алхимии – мать современной химии. Наш сознательный научный разум начался в колыбели бессознательного ума. Человек на колесе в сновидении негра является повторением греческого мифологического мотива Иксиона, который за свою обиду на людей и богов был привязан Зевсом к бесконечно вращающемуся колесу. Я привожу этот пример мифологического мотива во сне лишь для того, чтобы проиллюстрировать идею коллективного бессознательного. Один пример, разумеется, еще не доказательство. Но в данном случае нельзя предполагать, что негр изучал греческую мифологию, и исключается возможность того, что он мог видеть какие-либо изображения греческих мифологических фигур. Тем более, что изображения Иксиона крайне редки. Я мог бы предоставить вам убедительные и подробные доказательства существования этих мифологических структур в бессознательном разуме. Но за недостатком времени я сначала раскрою вам значение сновидений и снов-сериалов, а затем предоставлю все исторические параллели, символизм идей и образов которых редко знаком даже специалистам. Мне пришлось работать годы, собирая материал. Когда мы займемся техникой анализа сновидений, я более подробно остановлюсь на разборе мифологического материала, а сейчас лишь хочу предварительно заметить, что в слое бессознательного содержатся мифологические паттерны и что бессознательное формирует содержания, которые невозможно предписать индивиду и которые, более того, могут оказаться в крайнем противоречии с личностной психологией сновидца. Поразительными порой оказываются и детские сновидения, символика которых подчас поражает глубиной мысли, настолько, что невольно воскликнешь сам себе: «Да как это возможно, чтобы ребенок мог такое увидеть во сне?».
В действительности все достаточно просто. Наш разум имеет свою историю, подобно тому, как ее имеет наше тело. Возможно, кому-то и покажется удивительным, что человек имеет аппендикс. А знает ли он, что должен его иметь? Он просто рождается с ним, и все. Миллионы людей не знают, что имеют зобную железу, однако они ее имеют. Так и наш бессознательный разум, подобно телу, является хранилищем реликтов и воспоминаний о прошлом. Исследование структуры коллективного бессознательного может привести к таким открытиям, какие делаются и в сравнительной астрономии. Не следует думать, что здесь прячется что-то мистическое. Хотя стоит мне заговорить о коллективном бессознательном, как меня сразу же стараются обвинить в обскурантизме. А речь идет всего лишь о новой области науки, и допущение существования коллективных бессознательных процессов граничит с тривиальным здравым смыслом. Возьмем ребенка: он не рождается с готовым сознанием, но его разум не есть табула раса (tabula rasa). У младенца наличествует определенный мозг, и мозг английского ребенка будет действовать не так, как у австралийца, но в контексте жизненных путей современного гражданина Англии. Сам мозг рождается с определенной структурой, работает современным образом, но этот же самый мозг имеет и свою историю. Он складывается в течение миллионов лет и содержит в себе историю, результатом которой является. Естественно, что он функционирует со следами этой истории, в точности подобным телу, и если поискать в основах мозговой структуры, то можно обнаружить там следы архаического разума.
Идея коллективного бессознательного действительно очень проста. Если бы это было не так, можно было бы говорить о чуде. Но я вовсе не торгую чудесами, а исхожу из опыта. С моим опытом вы бы пришли к таким же выводам по поводу этих архаических мотивов. Случайно «вступив» в мифологию, я всего-навсего прочел больше книг, нежели, возможно, вы.
Так вот, однажды, когда я работал в клинике, случился пациент с диагнозом шизофрении и весьма своеобразными видениями. Он рассказал мне об этих видениях и предлагал при этом «взглянуть тоже». Чуть позже я натолкнулся на книгу одного исследователя из Германии (Albrecht Dieterich, «Eine Mithras-liturgie»), опубликовавшего главу о магическом папирусе. Я прочел ее с большим интересом и на седьмой странице обнаружил видение моего лунатика «слово в слово». Это меня потрясло. Как могло оказаться, чтобы мой клиент мог увидеть подобное? И это был не просто один образ, но серия, и в книге буквально все повторялось. Данный случай я опубликовал в «Символах трансформации».
Наиболее глубоко лежащий слой, в который мы можем проникнуть в исследовании бессознательного, – это то место, где человек уже не является отчетливо выраженной индивидуальностью, но где его разум смешивается и расширяется до сферы общечеловеческого разума, не сознательного, а бессознательного, в котором мы все одни и те же. Подобно анатомической схожести тел, имеющих два глаза, два уха, одно сердце и т. д., с несущественными индивидуальными различиями, разумы также схожи в своей основе. Это легко понять, изучая психологию первобытных людей. Наиболее ярким фактом в мышлении первобытных является отсутствие различия между индивидуумами, совпадение субъекта с объектом, как определил Леви-Брюль, мистическое участие (participation mystique). Первобытное мышление выражает основную структуру нашего разума, тот психологический пласт, который в нас составляет коллективное бессознательное, тот низлежащий уровень, который одинаков у всех. Поскольку базовая структура мозга и разума одна и та же у всех, то функционирование на этом уровне не несет в себе каких-либо различий. И здесь мы не осознаем происходящее с вами или со мной. На низлежащем коллективном уровне царит целостность, и никакой анализ здесь невозможен. Если же вы начинаете думать о сопричастности, как о факте, означающем, что в своей основе мы идентичны друг другу во всех своих проявлениях, то неизбежно приходите к весьма специфическим теоретическим выводам. Дальнейшие рассуждения на этот счет нежелательны и даже таят в себе опасность. Но некоторые из этих выводов вы должны использовать на практике, поскольку они помогают в объяснении множества вещей, составляющих жизнь человека.
Я хочу подытожить сказанное, используя диаграмму (рис. 4).
На первый взгляд изображенное здесь может показаться сложным, но, в сущности, все выглядит достаточно просто. Представьте, что наша ментальная сфера выглядит наподобие светящегося глобуса. Поверхность, из которой выходит свет, является доминирующей функцией личности. Если вы человек, адаптирующийся в окружающем мире, главным образом, с помощью мышления, то ваша поверхность и будет поверхностью мыслящего человека. Ведь вы осваиваете мир вещей и событий путем мышления, и, следовательно, то, что вы при этом демонстрируете, и есть ваше мышление. Если же вы принадлежите к другому типу, то налицо будет проявление другой функции.
На диаграмме в качестве периферической функции выступает ощущение. С его помощью человек получает информацию о внешнем мире. Второй круг – мышлеше: на основании информации, полученной от органов чувств, человек дает предмету имя. Затем идет чувство, которое будет сопутствовать его наблюдениям. И, в конце концов, человек осознает, откуда берутся те или иные явления и что может произойти с ними в дальнейшем. Это интуиция, с помощью которой мы «видим в темной комнате». Эти четыре функции формируют эктопсихическую систему.
Следующая сфера в диаграмме представляет сознательный ЭГО-комплекс, к которому обращены функции. Начнем по порядку: память, функция, контролируемая волей и находящаяся под контролем ЭГО-комплекса. Субъективные компоненты функций могут быть подавлены или усилены силой воли. Эти компоненты не так контролируемы, как память, хотя и она, как вы знаете, несколько ненадежна. Теперь мы переходим к аффектам и инвазиям, которые контролируются одной только силой. Единственно, что вы можете сделать, это пресечь их. Сожмите кулаки, чтобы не взорваться, ведь они могут оказаться сильнее вашего ЭГО-комплекса.
Разумеется, никакая психическая система не может быть отражена в такой грубой диаграмме. Это, скорее, шкала оценок, показывающая, как энергия или интенсивность ЭГО-комплекса, манифестирующая себя в волевом усилии, уменьшается по мере приближения к темной сфере – бессознательному. Прежде всего мы вступаем в личностное подсознание, некий порог в сфере бессознательного. Это часть психики, содержащая те элементы, которые могут быть осознанными. Многие вещи именуются бессознательными, но это относительно. Есть люди, для которых осознанно практически все, что может осознать человек. Конечно, в нашем цивилизованном мире есть много неосознанных вещей, хотя индусы, китайцы, к примеру, осознают то, к чему наши психоаналитики идут долгим, сложным путем. Более того, живущий в естественных, природных условиях человек удивительным образом осознает то, о чем городской житель просто не догадывается, а если и вспоминает, то лишь под влиянием психоанализа. Я обнаружил это еще в школе. Я жил в деревне, среди крестьян, и знал то, чего не знали другие мальчишки в городе. Просто мне представился случай и это во многом помогло мне. Анализируя сны или симптомы фантазий невротиков или обычных людей, вы проникаете в сферу бессознательного, вы переступаете этот искусственный порог.
Весьма примечательно то, что человек может развить свое сознание до такой степени, что может сказать: Ничто человеческое мне не чуждо. (Nihil humanum a me alienum puto).
В конце концов мы подходим к ядру, которое вообще не может быть осознано – сфере архетипического разума. Его возможные содержания появляются в форме образов, которые могут быть понятны только в сравнении с их историческими параллелями. Если вы не распознаете определенный материал как исторический и не проведете параллели, то не сможете собрать все содержания в сознании, и последние останутся проектированными (о проектировании см. Лекцию пятую. – Прим. перев.). Содержания коллективного бессознательного не контролируются волей и ведут себя так, словно никогда в нас и не существовали – их можно обнаружить у окружающих, но только не в самом себе. К примеру, плохие абиссинцы нападают на итальянцев; или, как в известном рассказе Анатоля Франса: два крестьянина живут в постоянной вражде. И когда у одного из них спрашивают, почему он так ненавидит своего соседа, он отвечает: «Но ведь он на другом берегу реки!»
Как правило, когда коллективное бессознательное констеллируется в больших социальных группах, то результатом становится публичное помешательство, ментальная эпидемия, которая может привести к революции или войне и т. п. Подобные движения очень заразительны – заражение происходит потому, что во время активизации коллективного бессознательного человек перестает быть самим собой. Он не просто участвует в движении, он и есть само движение.
Вы человек, и где бы вы ни жили, вы можете защитить себя реально только путем ограничения сознания, опустошая себя, насколько это возможно. Вы всего лишь пылинка, крупица сознания, брошенная в океан жизни, существующий сам по себе. Но если вы не растворитесь и останетесь сами собой, то тут же заметите, что окружающая атмосфера поглощается вами. И вам не удастся избежать этого, потому что кем бы вы ни были – негром, китайцем, – все едино, ибо прежде всего вы – человек. В коллективном бессознательном все люди имеют похожие архетипы, независимо от цвета кожи. Различные уровни мышления отличают лишь истории рас.
Изучая северных американцев, я сделал интересные открытия: американец по причине того, что живет на земле аборигенов, несет в себе краснокожего индейца. Краснокожий, которого американец, возможно, никогда не видел, или негр, несмотря на всевозможные «только для белых», прочно вошли в американца и сделали его принадлежащим отчасти к нации «разноцветных». Эти вещи всецело бессознательны, и говорить о них следует лишь с просвещенными людьми. Нелегко, скажем, обсуждать с французом или немцем причины их взаимного недопонимания.
Не так давно я провел приятный вечер в обществе весьма образованных людей. Мы говорили о национальных различиях. «Вы цените ясность романского сознания, – сказал я, – поскольку проигрываете ему. Романское мышление в свою очередь уступает в сравнении с немецким». Все насторожились. Я продолжил: «Зато ваши чувства непревзойденны, вдобавок абсолютно дифференцированны. Ваше искусство может быть гротескным, циничным и тут же сентиментальным: мать теряет свое дитя, последняя любовь или что-то патриотическое – и тут же слезы на ваших глазах. Вы едите сладкое и соленое одновременно. Немец же целый вечер предпочитает сладкое. Француз при встрече обязательно скажет, что ему приятно познакомиться, даже если он готов послать вас к черту. Немец же этим, ничего не значащим приветствиям поверит. Прислав вам из магазина пару подтяжек, помимо обычной платы он будет ждать вашей любви».
Для немцев вообще характерна подчиненность и недифференцированность чувственной функции. Если вы скажете об этом немцу, он оскорбится. Я бы тоже обиделся. Немец очень привязан к тому, что называется Gemutlichkeit, в переводе «уют». Комната, полная табачного дыма, где царит любовь и взаимопонимание, – это уютно и никто не вправе этот уют нарушить. Все было бы понятно, но необходимо сделать одно замечание: это и есть та самая «ясность» подчиненного немецкого чувства. С другой стороны – француз, для которого всякое парадоксальное высказывание обидно, поскольку неясно, и англичанин, который считает, что лучшие мысли всегда не совсем понятны. Я согласен с этим, то же самое происходит и с чувствами, мыслями. Правдивые чувства, в которых вы слегка сомневаетесь, принесут вам только наслаждение. Мысль, в которой нет мягких противоречий, не убедительна.
Теперь займемся вопросом: как достичь темной сферы человека? Я уже говорил вам, что это можно сделать с помощью трех методов анализа-текста словесных ассоциаций, анализом сновидений и методом активного воображения. Начнем с теста словесных ассоциаций. Многим он может показаться старомодным, но я часто им пользуюсь, даже в криминальных случаях.
Эксперимент прост: я читаю перечень из ста хорошо знакомых слов, а тестируемый человек должен как можно быстрее отреагировать на каждое произнесенное мной слово другим словом, своим. Объясните пациенту, что от него требуется произнести первое, пришедшее ему в голову слово. Фиксируйте время каждой реакции с помощью секундомера. Эксперимент после первого чтения повторяется снова. Вы повторяете слова-стимулы и испытуемый должен воспроизвести свои предыдущие ответы. В некоторых случаях его память дает «осечку» и воспроизведение оказывается с другим значением, либо вовсе затрудненным. Подобные сбои очень важны для исследователя.
Исходная идея теста была утопична – ментальные ассоциации. Тест оказался слишком примитивен для этого. Но именно ошибки, допущенные тестируемым, помогут вам кое-что узнать. Вы произносите элементарное слово, знакомое даже ребенку, а высокообразованный человек не может вам ответить. Почему? Просто это слово натолкнулось на то, что я называю комплексом. Комплекс-скопление психических характеристик, отмеченных специфическим, возможно болезненным, чувством. Комплекс – это то, что обычно тщательно скрывают. И тут словно острая молния пронзает толстый слой персоны и попадает в темный пласт сознания. Человек с комплексом денег, например, запнется на словах «покупать», «деньги», «платить».
Мы столкнулись более чем с двенадцатью различными типами нарушений реакции. Продление времени реакции наиболее важно. Чтобы выяснить что, необходимо рассчитать среднее время реакции тестируемого. Нарушения могут быть иного характера: реакция более чем одним словом; реакция не словесная, а выраженная мимикой, это может быть смех, движения тела, покашливание, заикание и т. д.; ассоциация может не соответствовать реальному значению стимулирующего слова; использование одних и тех же слов; использование иностранного языка; неправильное воспроизведение, когда память не срабатывает в повторном эксперименте, а также полное отсутствие реакции.
Эти реакции не контролируются волей, и поэтому всегда истинны. Результаты теста можно четко проиллюстрировать диаграммой (рис. 5). Высота колонок отражает время реакции на каждое слово. Штриховая горизонтальная линия показывает среднее время реакции. Белые колонки обозначают реакции без нарушений, а заштрихованные – нарушенные реакции, время которых превышает среднее. В реакциях 7-10 мы наблюдаем целую серию нарушений. Реакция 13 изолирована, но вслед за ней идет еще одна серия нарушений (16-20).
Необходимо отметить, что сам пациент не замечает в своих реакциях отклонений. Наиболее сильное нарушение мы наблюдаем в реакциях 18 и 19. В этом частном случае мы имеем дело с так называемой интенсификацией чувствительности через бессознательные эмоции: когда критическое слово вызвало стойкую реакцию, а следующее оказалось созвучно первому, можно ожидать большего эффекта, чем от серии обычных ассоциаций. Это называется эффектом усиления чувствительности.
Его применение в криминальных случаях может оказаться полезным. Для усиления эффекта критических слов-стимулов необходимо расположить их в определенной последовательности, чтобы они могли вызвать стойкую реакцию. Если тестируемый подозревается в совершении преступления, для него критическими будут слова-стимулы, имеющие прямой намек на преступление.
Тест, изображенный на рис. 5, был проведен со здоровым мужчиной тридцати пяти лет. Замечу, что я провел немало экспериментов с обычными людьми до того, как научился делать выводы из патологического материала. Если вы хотите знать, что беспокоило этого человека, взгляните на слова, вызывавшие нарушения. Свяжите их, и у вас получится неплохая история.
Итак, это был «нож», который вызвал четыре нарушенные реакции. Следующими словами-раздражителями были «копье», «ударить», «острый», «бутылка». Мне было вполне достаточно небольшой серии из пятидесяти слов, чтобы сказать: «Я не думал, что с вами могла случиться такая беда. Помните, вы были пьяны и ножом убили человека…». Потрясенный, он во всем мне признался. Этот человек был из респектабельной семьи. Будучи заграницей, он попал в пьяную ссору, в которой ножом убил человека. Он просидел год в тюрьме, но скрывал это; ибо не хотел осложнять себе жизнь.
Я приведу другой пример. Много лет назад, когда я был еще молодым доктором, пожилой профессор криминологии спросил меня об эксперименте, выразив свое недоверие. Я предложил ему попробовать тест на себе. Он согласился, однако после десяти слов устал, и мне пришлось довольствоваться ими. Я сказал ему, что совсем недавно его беспокоили денежные дела, что он боится умереть от сердечного приступа. Возможно, он учился во Франции, там у него было любовное приключение. И, как это часто бывает, когда человеку приходят в голову мысли о смерти, память приносит светлые воспоминания из далекого прошлого.Как я мог это знать? Это мог понять даже ребенок!
У человека семидесяти двух лет слово,,сердце» ассоциировалось с «болью», «смерть» с «умирать»; естественная реакция, вызванная боязнью смерти. На слово «деньги» он отреагировал обычно – «слишком мало». Следующие ассоциации поразили меня: на «плата» он, после некоторого раздумья, ответил «La Semeuse». Это известное изображение на французской монете. Мы говорили по-немецки, почему же он употребил французское «La Semeuse»? Пришла очередь слову «поцелуй», была долгая реакция и ответ – «красивый». Теперь я мог представить события связно. Он ни за что бы не использовал французский, если бы это не было связано с определенными ощущениями. Какими? Неприятности с французским франком? Нет, в те дни о девальвации франка не было и речи. Я сомневался – любовь или деньги, – что послужит ключом к разгадке, но реакция «поцелуй» – «красивый» убедила меня в том, что причина – любовь. Он был не из тех, кто ездит во Францию в зрелые годы. Он был в Париже студентом-юристом, учился, возможно в Сорбонне. Теперь я мог с легкостью «соорудить» историю.
Бывают случаи, когда вы сталкиваетесь с настоящей трагедией. На рис. 6 представлен тест, проведенный с женщиной тридцати пяти лет. Она лежала в клинике с диагнозом «шизофрения депрессивного характера». Прогноз был удручающ. Она была моей подопечной, но я был не совсем согласен с таким диагнозом. Уже тогда у меня была своя точка зрения по поводу шизофрении: я думал, что все мы в какой-то мере сумасшедшие. Я сделал анамнез, но не обнаружил ничего, что могло бы пролить свет на ее болезнь. Тогда я применил тест на ассоциации и сделал с его помощью немаловажные открытия. Первое нарушение было вызвано словом «ангел», а полное отсутствие реакции повлекло за собой слово «упорный». У пациентки наблюдалось нарушение реакции на слова «зло», «богатый», «деньги», «глупый», «дорогой» и «женитьба». Эта женщина была замужем за преуспевающим и, по-видимому, довольным жизнью человеком. Я беседовал с ее мужем, и он лишь подтвердил ее слова о том, что депрессия началась спустя два месяца после смерти ее старшей четырехлетней дочери. Тест запутал меня окончательно, я не мог свести воедино и объяснить реакции моей пациентки. Вы тоже могли попасть в такую ситуацию, особенно если вы не так часто сталкивались с такого рода заболеваниями. Начните со слов, которые не отражают суть вашего теста. Если же вы сразу попросите охарактеризовать наиболее сильные раздражители, вы можете получить ложный ответ. Поэтому начните с,,невинных» слов, и я обещаю вам честный ответ.
Я начал с того, что спросил у пациентки, значит ли для нее что-нибудь слово «ангел». Заплакав, она сказала, что это ребенок, которого она потеряла. Значение слова «упорный» пациентка отрицала, сказав, что оно для нее ничего не значит. Мне трудно было объяснить это. Затем последовала серьезная негативная реакция на,,зло». Она просто отказалась отвечать. Я не мог вытянуть из нее ни слова. «Голубой» ассоциировалось у нее с глазами умершего ребенка: «Они были удивительно голубые, когда она родилась, но это не были глаза моего мужа…» В результате выяснилось, что глаза у девочки были похожи на глаза бывшего возлюбленного ее матери. Мне удалось расположить пациентку к рассказу.
В небольшом городе, где она росла, жил богатый молодой человек. Она была из обеспеченной, но не именитой семьи. Он – богатый аристократ. Герой, о котором мечтала каждая девочка в том маленьком городке. Она была хорошенькой, верила в себя и надеялась. Но родители сказали, что он богат, и вовсе не думает о ней. А вот мистер такой-то, милый человек, и почему бы ей не выйти за него замуж… Она вышла замуж и даже была счастлива первые пять лет своего супружества, до тех пор, пока ее не навестил старый друг детства. В отсутствие мужа он сказал ей, что она причинила боль одному джентльмену (имелся в виду Герой), что он был влюблен в нее, а ее брак был для него ударом. Это известие словно током пронзило нашу пациентку, но она сумела взять себя в руки. Через две недели она купала своих детей – мальчика двух и девочку четырех лет. Вода – это было не в Швейцарии – вызывала некоторые подозрения, как оказалось, она на самом деле была заражена тифозной палочкой. Мать заметила, что девочка тянет в рот губку для мытья, но не остановила ее. А когда мальчик попросил пить, она дала ему эту воду. В результате девочка заболела тифом и умерла, мальчика спасли. Получилось то, чего она втайне хотела, – или дьявол в ней хотел, – возможность расторгнуть брак, с тем чтобы выйти замуж за другого. Получилось, что она совершила убийство. Сама она этого не знала: она излагала только факты, но выводы не делала. Но именно она была в ответе за смерть ребенка, поскольку знала, что опасность заражения была. Предо мной встал вопрос: сказать ей о том, что она убийца, или следует промолчать? Поясню, криминал ей не грозил, но «известие» могло бы ухудшить ее состояние. Учитывая неблагоприятный прогноз, я решил использовать шанс: если она осознает свой поступок, возможно выздоровление. Я собрался с духом и сказал: «Вы убили своего ребенка». Это был взрыв эмоций, они затмили все, но потом она пришла в себя. Через три недели мы ее выписали. Я наблюдал за ней в течение пятнадцати лет – рецидива не было. Депрессия психологически соответствовала ее случаю: она – убийца, и должна понести наказание. Но вместо тюрьмы она оказалась в психиатрической лечебнице. Возложив тягостную ношу на ее сознание, я фактически спас ее от кары безумия. Признание греха дает силы жить дальше, в противном случае человек обрекает себя на неизбежные страдания.
ДИСКУССИЯ ВТОРAЯ
Вопрос:
Я хочу напомнить о том, что было вчера. Уже ближе к концу лекции, когда речь шла о высших и низших функциях, Доктор Юнг сказал, что мыслительный тип в своей чувственной функции неизбежно архаичен. Мне хотелось бы знать, истинно ли обратное? Когда чувственный тип пытается мыслить, он что — мыслит архаически? И с другой стороны, должны ли мы неизменно видеть в мышлении и интуиции функции высшие в сравнении с чувством и ощущением? Я спрашиваю об этом потому, что ... насколько я понял из лекции, ощущение является низшей из сознательных функций, а мышление — высшей. В повседневной жизни мышление, ясное дело, представляется более значительным. Когда профессор — не наш, конечно, а вообще, — думает над своими исследованиями, сам он себя считает и другим представляется высшим типом — высшим по сравнению с крестьянином, который говорит: «Иногда я сижу и думаю, а иногда просто сижу».
Профессор Юнг:
Смею надеяться, что не дал вам повода считать, что я отдаю предпочтение какой‑либо из функций. У конкретного индивида всегда наиболее дифференцирована его доминирующая функция, но таковой может быть любая из функций. У нас нет абсолютно никаких критериев, на основании которых можно было бы сказать, что та или иная функция сама по себе является наилучшей. Мы лишь можем сказать, что данный индивид лучше всего адаптируется с помощью своей дифференцированной функции и что наибольший ущерб от этого испытывает подчиненная функция: она как бы оказывается в тени высшей. В наше время есть люди, считающие интуицию высшей функцией. Утонченные люди предпочитают интуицию — это так тонко! Человек сенсорного типа всегда считает других людей ниже себя: он уверен, что им недостает реализма. Он один -реалист, а все остальные — фантазеры, которые далеки от реальности. Каждый считает, что его высшая функция является квинтэссенцией всего на свете. В этом вопросе мы все склонны к печальнейшим заблуждениям. Для подлинного понимания связи функций в сознании необходим строгий психологический критицизм. Есть масса людей, считающих, что мышление способно решить все мировые проблемы. На самом деле нет такой истины, которую можно было бы установить без участия всех четырех функций. Помыслив мир, вы сделали лишь одну четвертую часть того, что положено; остальные три функции могут оказаться против вас.
Доктор Эрик Б. Штраус:
Профессор Юнг сказал, что ассоциативный тест является средством, с помощью которого можно изучать содержания индивидуального бессознательного. На самом деле в приведенных им примерах были обнаружены содержания сознания пациента, а не его бессознательного. Если бы кто‑то захотел обнаружить бессознательный материал, ему бы пришлось сделать следующий шаг — заняться поиском свободных ассоциаций там, где наблюдались аномальные реакции. Я имею в виду ассоциации, связанные со словом «нож», из которых профессор Юнг столь ловко вывел историю о том несчастном случае. Все это присутствовало в сознании пациента, но если бы слово «нож» имело бессознательные ассоциации, мы должны были бы — будь мы фрейдистами — предположить, что оно связано с бессознательным комплексом кастрации или чем‑то подобным. Я не говорю, что это так, но мне непонятно, что профессор Юнг имеет в виду, говоря, что посредством ассоциативного теста мы достигаем бессознательного пациента. В случае, рассмотренном сегодня, мы достигаем сознания, или того, что Фрейд, возможно, назвал бы предсознательным.
Профессор Юнг:
Я был бы очень рад, если бы вы внимательнее слушали, что я говорю. Я говорил, что бессознательные феномены очень относительны. Если я не осознаю нечто, то это лишь относительно; в каком‑то ином отношении я могу об этом знать. В определенном смысле содержания индивидуального бессознательного совершенно сознательны, но мы их не осознаем, то ли в определенном отношении, то ли в определенный момент.
Как мы можем установить, является сознательным или бессознательным? Нужно просто спросить об этом самих людей. У нас нет никакого иного критерия для того, чтобы установить, сознательно ли это или нет. Вы спрашиваете: «Заметили ли вы у себя определенные колебания?» — и вам отвечают: «Нет, у меня не было никаких колебаний; насколько я знаю, я реагировал как обычно». — «Осознаете ли вы, что вас что‑то обеспокоило?» — «Нет». — «У вас нет никаких воспоминаний, связанных с вашим ответом на слово «нож»?» — «Нет, никаких». Подобное неведение очень распространено. Если меня спросят, знаю ли я некоего человека, я могу сказать, что не знаю: я ведь просто могу его не вспомнить или, иначе говоря, не осознать, что знаю его; но когда мне скажут, что я встретил его два года назад, что его зовут так‑то и так‑то, что он сделал то‑то и то‑то, я отвечу: «Конечно, я его знаю». Я знаю его — и не знаю. Все содержания индивидуального бессознательного, включая даже комплексы кастрации и инцеста, бессознательны относительно. С одной стороны, они совершенно сознательны, а с другой -бессознательны. Относительность сознания становится совершенно очевидной в случае истерии. Очень часто оказывается, что некоторые вещи, кажующиеся бессознательными, выглядят таковыми лишь для врача, а для медсестер или родственников — вовсе нет.
Как‑то в известной клинике в Берлине мне довелось наблюдать интересный случай; речь шла о множественных саркомах спинного мозга, и хотя диагноз был поставлен знаменитым неврологом, перед которым я, можно сказать, трепетал, я все же настоял на проведении анамнеза, что дало великолепные результаты. Я спросил о том, когда появились симптомы, и выяснил, что все началось вечером того дня, когда единственный сын этой женщины женился и покинул ее. Она была вдовой, очевидно, обожавшей своего сына, и я сказал: «Это не саркома, а обычная истерия, в чем можно теперь же убедиться». Профессор ужаснулся, уж не знаю чему — моей глупости, бестактности или еще чему‑то, и мне пришлось уйти. Но кое‑кто побежал за мной на улицу. Это была медсестра, которая сказала: «Доктор, я хочу вас поблагодарить за то, что вы сказали, что тут была‑таки истерия. Я всегда так думала».
Доктор Эрик Грэхем Хоу:
Могу ли я возвратиться к тому, что сказала доктор Штраус? Вчера вечером профессор Юнг упрекнул меня в произвольном употреблении слов, но, на мой взгляд, очень важно, чтобы эти слова были ясно поняты. Хотелось бы знать, задумывались ли вы над тем, что произойдет, если ассоциативный тест будет применен к словам «мистика» или «четвертое измерение»? Я уверен, что реакция всех существенно замедлится и всегда, когда будут упоминаться эти слова, вас будет охватывать сильнейшая ярость. Я предлагаю вернуться к идее четырехмер–ности, которая, как мне думается, со всем этим тесно связана и, следовательно, может помочь нам разобраться. Доктор Штраус использует слово «бессознательное», но его, как я. понял из высказываний профессора Юнга, как такового нет, есть лишь относительно бессознательное — в зависимости от степени осознанности. Согласно сторонникам Фрейда, имеется некое место, нечто, реальность, называемая бессознательным. Согласно профессору Юнгу, насколько я его понял, таковой не существует. У него речь идет об изменчивой среде отношений, а у Фрейда — о статичной среде безотносительных сущностей. Проще говоря, Фрейд трехмерен, а Юнг — в своей психологии в целом — четырехмерен. По этой причине я бы, с вашего позволения, подверг критике схематизированную систему Юнга за то, что тут нам предлагается трехмерное изображение четырехмерной системы, статичное изображение того, что является функционально динамичным; кроме того, несмотря на все объяснения, вас сбивает с толку фрейдовская терминология, и вы уже ничего не можете понять. Поэтому я продолжаю настаивать на необходимости уточнения слов.
Профессор Юнг:
Хотелось бы надеяться, что Доктор Грэхем Хоу будет более осторожен. Вы правы, но, пожалуй, не стоило заводить этот разговор. Я ведь объяснил, что стараюсь исходить из наиболее осторожных предположений. Этого‑то как раз вы и коснулись, заговорив о четырех измерениях, о слове «мистика» и сказав мне, что на эти слова–раздражители у нас у всех будет замедленная реакция. Вы совершенно правы, мы все легко уязвимы, ибо находимся в самом начале пути. Я согласен с вами в том, что очень трудно поддерживать в психологии ее живой дух и не сводить ее к статичным сущностям. Естественно, привнеся в трехмерную систему временной фактор, вы вынуждены будете воспользоваться понятием четвертого измерения. Когда вы говорите о динамике и о процессах, вам необходим временной фактор, но поскольку вы вводите понятие «четырехмерности», против вас восстают все предрассудки этого мира. Это слово–табу, которое не следует упоминать. Оно имеет свою историю, и мы должны обращаться с ним и ему подобными исключительно тактично. Чем дальше мы продвинемся в понимании psyche, тем осторожнее нам придется обращаться с терминологией, ибо каждое слово имеет множество исторических параллелей и с ним связана масса предрассудков. Чем глубже мы проникнем в фундаментальные проблемы психологии, тем чаще будем затрагивать философские, религиозные и моральные предрассудков. Поэтому с определенными вещами следует обращаться крайне осторожно.
Доктор Хоу:
В данной аудитории лучше не осторожничать. Сейчас я скажу нечто рискованное. Ни вы, ни я не рассматриваем эго как прямую линию. Мы должны быть готовы рассматривать в качестве истинной формы самости четырехмерную сферу, одним из измерений которой является трехмерный контур. Если так, можете ли вы ответить на вопрос: «Каковы масштабы той самости, которая в четырех измерениях предстает как движущаяся сфера?» Я предполагаю, что ответ будет таков: «Это сам универсум, включая ваше понятие коллективного расового бессознательного».
Профессор Юнг:
Я был бы очень признателен, если бы вы повторили вопрос.
Доктор Хоу:
Как велика эта сфера четырехмерной самости. Я не могу удержаться от ответа и не сказать, что она по величине подобна универсуму.
Трехмерный контур как одно из четырех измерений, очевидно, следует понимать как оговорку Доктора Хоу, беспристрастно зафиксированную стенограммой: "...four dimensions, of which one is the three‑dimensional outline» — Ред.
Профессор Юнг:
Это чисто философский вопрос, ответ на него требует серьезного обращения к теории познания. Мир — это наша картина. Лишь по–детски мыслящие люди воображают, что мир таков, каким мы его себе представляем. Образ мира является проекцией мира самости, так же, как последний является внутренней проекцией внешнего мира. Лишь особо устроенный философский разум может заглянуть по ту сторону этой привычной картины мира, где вещи статичны и изолированы друг от друга. Шагнув за рамки этой картины, обыденный разум испытает потрясение: это способно поколебать основы всего мироздания, поправ наши сокровеннейшие убеждения и надежды, и я не вижу необходимости расшатывать устоявший порядок вещей. Это не нужно ни пациентам, ни их врачам; может быть, это то, что нужно философам.
Доктор Ян Д. Сатти:
Я бы хотел возвратиться к вопросу доктора Штрауса. Я могу понять, что имеет в виду доктор Штраус, и думаю, что в состоянии понять, что имеет в виду профессор Юнг. Насколько я могу судить, профессору Юнгу не удалось как‑то связать свои рассуждения с тем, что сказал доктор Штраус. Доктор Штраус хотел узнать, как ассоциативный тест может выявить фрейдовское бессознательное, т.е. материал, который в настоящее время вытеснен из сознания. Насколько я понимаю профессора Юнга, он имеет в виду фрейдовское «Id». Мне кажется, что каждый из нас должен определить свои понятия достаточно четко для того, чтобы их можно было сопоставлять, а не просто употреблять в характерном для своей школы смысле.
Профессор Юнг:
Я вынужден вновь повторить, что мои методы служат открытию фактов, а не теорий, и я рассказываю вам, какого рода факты я открываю с помощью этих методов. Я не смог бы открыть комплекс кастрации или вытесненный инцест, или что‑нибудь еще в этом роде, ибо занят поиском психологических фактов, а не теорий. Боюсь, вы слишком часто путаете теорию с фактом и поэтому с разочарованием узнаете о том, что эксперимент не подтверждает наличия комплекса кастрации и подобных вещей, но ведь комплекс кастрации — это теория. Посредством ассоциативного теста вы обнаруживаете определенные факты, о которых мы прежде не знали и о которых в определенном смысле не знал и сам тестируемый. Я не отрицаю того, что он их знал в каком‑то ином смысле. Есть много вещей, которые вы осознаете на работе и не осознаете дома, но так же и дома вы знаете множество таких вещей, о которых вы не знаете в рабочей обстановке. В одном положении вам это известно, а в другом — нет. Это мы и называем бессознательным. Я должен повторить, что невозможно проникнуть в бессознательное эмпирическим путем, а затем открыть, скажем, фрейдовскую теорию комплекса кастрации. Комплекс кастрации является мифологической идеей, но как таковой он не обнаружим. В действительности мы обнаруживаем специфически сгруппированные факты и в соответствии с историческими или мифологическими параллелями даем им название. Мы в состоянии обнаружить не мифологический, а лишь индивидуальный мотив, причем последний всегда появляется не в форме теории, а как живой факт человеческой жизни. Исходя из него мы можем построить теорию — фрейдовскую, адлеровскую или любую другую. Вы можете думать о фактах, что вам угодно, но в результате теорий будет столько же, сколько ломающих над этим голову людей.
Доктор Сатти:
Я протестую! Меня не интересует та или иная теория, меня не интересует, какие факты обнаружены, а какие нет, но я заинтересован в обретении средств коммуникации, с помощью которых каждый сможет понять, что имеют в виду другие, и с этой целью я настаиваю на том, чтобы мы определили наши понятия. Мы должны знать, что другие подразумевают под тем или иным понятием, таким, например, как бессознательное Фрейда. Что касается слова «бессознательное», оно уже всем более или менее понятно. В силу своего социального признания и наглядности оно имеет известную ценность, но Юнг отказывается понимать под бессознательным то, что имел в виду Фрейд, и употребляет это слово так, что теперь мы можем его понимать как то, что Фрейд называет «Id».
Профессор Юнг:
Слово «бессознательное» не является изобретением Фрейда. Оно было известно в немецкой философии задолго до него: Кант, Лейбниц и другие. Каждый из этих мыслителей давал данному термину собственное определение. Прекрасно зная, что есть множество разных концепций бессознательного, я по мере сил пытался высказать о нем свое собственное мнение. Это не значит, что я не признаю заслуги Лейбница, Канта, фон Гартмана и других великих мыслителей, включая Фрейда, Адлера и т.д. Я просто объяснял вам, что я сам подразумеваю под бессознательным, предполагая, что вы все прекрасно осведомлены о том, что думает на этот счет Фрейд. Я не думал, что моей задачей было объяснить вещи таким образом, чтобы все сторонники фрейдовской теории, отдающие предпочтение его точке зрения, отказались от своей веры. У меня–нет намерения разрушать ваши воззрения и убеждения. Я просто предлагаю собственную точку зрения, и если кому‑то покажется, что она тоже имеет смысл, мне этого достаточно. Мне совершенно безразлично, какие у кого представления о бессознательном, иначе мне бы пришлось срочно садиться за длинную диссертацию о том, как понимали бессознательное Лейбниц, Кант и фон Гартман.
Доктор Сатти:
Доктор Штраус спросил, как соотносится ваше понимание бессознательного с фрейдовским. Можно ли установить между ними ясную и определенную взаимосвязь?
Профессор Юнг:
Доктор Грэхем Хоу ответил на этот вопрос. Фрейд рассматривает психические процессы как статичные, в то время как я говорю о них в терминах динамики и взаимосвязи. Для меня все это относительно. Нет ничего однозначно бессознательного: это лишь то, что не осознано разумом в определенном свете. Можно выдвигать самые различные предположения насчет того, почему нам что‑то с одной точки зрения известно, а с другой — нет. Единственное исключение я делаю для мифологического паттерна: у меня есть фактические подтверждения того, что он глубоко бессознателен.
Доктор Штраус:
Безусловно, между использованием вашего ассоциативного теста в качестве детектора преступления и поисками с его помощью, скажем так, бессознательной вины имеется различие. Преступник у вас осознает как свою вину, так и свой страх быть разоблаченным. Невротик же не знает ни о своей вине, ни о своем страхе быть разоблаченным. Можно ли пользоваться одной и той же техникой в двух столь несхожих случаях?
Председательствующий:
Та женщина не осознавала своей вины, хотя не запретила ребенку сосать губку.
Профессор Юнг:
Я покажу вам различие экспериментальным путем. На рис. 7 мы имеем схематическое изображение дыхания тестируемого во время проведения ассоциативного эксперимента. Вы видите четыре серии по семь вдохов и выдохов, зарегистрированных после слов–стимулов. Диаграмма отражает типичную для множества тестируемых зависимость дыхания от индифферентных и критических стимулов.
Серия «А» показывает, как протекает дыхание после индифферентных слов–стимулов. Вдохи, идущие сразу после слов–стимулов, ниже нормы, затем следует нормализация.
В серии «В» слово–стимул было критическим и объем дыхания существенно снижен, порой более чем в два раза по сравнению с нормой.
В серии «С» дана динамика дыхания после слова–стимула, относящегося к комплексу, осознаваемому тестируемым. Первый вдох почти нормальный, и лишь затем происходит некоторое уменьшение объема дыхания.
Серия «D» соответствует дыханию после слова–стимула, относящегося к такому комплексу, который не осознается тестируемым. В этом случае первый вдох явно слаб, и те, что идут вслед за ним, несколько ниже нормы.
Эти диаграммы наглядно демонстрируют различие между реакциями, соответствующими сознательным и бессознательным комплексам.
В серии «С», например, комплекс является сознательным. Слово–стимул задевает тестируемого за живое, и следует глубокий вдох. Но когда слово–стимул ударяет по бессознательному комплексу, объем дыхания, как показывает диаграмма «D» (ее первая колонка), уменьшается. Имеет место спазм грудной клетки — дыхание практически замирает. Таким образом можно эмпирически подтвердить различие между сознательными и бессознательными реакциями.
Доктор Уилфред Р. Байон:
Вы провели аналогию между архаическими формами тела и архаическими формами сознания. Это просто аналогия или на самом деле есть более тесная связь? Из того, что вы сказали вчера вечером, можно сделать вывод о том, что вы признаете наличие связи между сознанием и мозгом; недавно в «British Medical Journal» был опубликован диагноз, поставленный вами на основании сна: органическое расстройство*. Если это сообщение является точным, то мы получаем очень важное подтверждение, и мне хотелось бы знать, не считаете ли вы, что между этими двумя рудиментарно–архаическими формами существует более тесная связь.
Профессор Юнг:
Вы вновь касаетесь противоречивой проблемы психофизического параллелизма, в отношении которой у меня нет ответа, ибо она находится за пределами человеческого познания. Как я пытался объяснить вчера, эти две вещи — психический факт и факт физиологический — некоторым образом происходят вместе. Они случаются вместе, и я предполагаю, что они являются двумя
Доктор Байон:
Будете ли вы говорить об этом впоследствии — при обсуждении проблемы сновидений?
Профессор Юнг:
Боюсь, что не могу входить в такие детали; это слишком специальная тема. На самом деле это предмет особого опыта, и попытка его представить была бы очень трудоемкой. Представляется невозможным сжато изложить вам критерии, с помощью которых я анализирую сны. В упомянутом вами сне был маленький мастодонт — помните? Для того чтобы показать, что же на самом деле этот мастодонт означает в органическом аспекте и почему сам сон я должен рассматривать как органический симптом, мне придется прибегнуть к таким аргументам, что вы обвините меня в жутчайшем мракобесии. Тут действительно все окутано мраком. Мне пришлось бы изъясняться в терминах глубинного разума, мыслящего архетипическими паттернами. Когда я говорю о мифологических паттернах, люди, осведомленные об этих вещах, понимают, о чем идет речь, но если вы не в курсе, то подумаете: «Парень сошел с ума — он говорит о мастодонтах и их отличии от змей и коней». Прежде чем вы смогли бы оценить сказанное мною, мне потребовалось бы прочитать вам примерно четырехсеместровый курс по символизму.
К сожалению, между тем, что об этих вещах общеизвестно, и тем, что я наработал за все эти годы, имеется расхождение. Даже если бы я выступал перед медицинской аудиторией, мне пришлось бы вести речь не только о niveau mental (
Поделиться книгой: