Я улыбнулась ей.
— Думаю, шоппинг как раз то, что доктор прописал.
Мы сели в поезд до торгового центра, ковыряясь в телефонах по пути. Винтер искала платье для балла-маскарада, на который собиралась в следующем месяце, поэтому мы решили сначала зайти в магазин выпускных платьев. Пока она перемерила бесчисленное количество моделей, я голосовала за или накладывала вето на несколько, высказывая свое мнение даже тогда, когда оно ей не было нужно.
— Мне нравится это, — сказала она и отступила назад, глядя на себя в зеркало.
— Фу, — сказала я, имитируя рвотные позывы. Это была уродливая розовая тень. — Выглядит так, будто ты только что с вечеринки пятилетней принцессы.
— Я рада, что взяла тебя с собой, — сказала она, вслушавшись в мой аргумент. — Если бы платье было не розового-вырви-глаз цвета, то все было бы не так плохо, цвет портит все впечатление.
Мы пробыли в магазине два часа, я уже была по горло сыта девчачьими делами, но не хотела ссориться.
Заголосил мой телефон, и мы вдвоем подскочили, глядя на экран.
— Это Кингстон, — сказала я, так как ранее уже сохранила его номер.
Не стоит медлить с ответом.
— Привет?
— Где ты, черт тебя дери? — проорал он мне в ухо.
Я съежилась.
— Я в городе. Мне казалось, ты не хочешь, чтобы я участвовала в бое?
— Ты и я, мы оба знаем, что я не стану удерживать тебя от боя, Макс. — начал он. От того, как он произнес мое имя, по коже пошли мурашки. — Так что тащи свою задницу в зал. Сейчас же. — И повесил трубку.
— Какого черта?
— Что он сказал? — спросила Винтер.
Я отложила телефон.
— Он сказал мне идти в зал.
— Полагаю, наш шоппинг окончен, — сказала она, признавая свое поражение.
— Полагаю, да. — И пусть даже мне не хотелось идти на тренировку, но я слишком сильно хотела сбежать с шоппинга. Зал был меньшим злом в сравнении с магазином платьев.
Глава восьмая
Прошло двенадцать дней. Двенадцать выкручивающих, разочаровывающих и занятых дней. Помимо тренировок дважды в день, Кингстон посадил меня на строгую диету и назначил бег. Изнурение — слово не способное описать мое состояние. Я бы спала до обеда, но в пять утра уже была на тренировке.
Больше всего я скучала по еде. Как бойцу, мне очень повезло, я могла есть, что угодно, не заботясь о своем весе, но Кингстон решил, что мне необходима диета, чтобы прийти к своему идеальному весу и войти в свою весовую категорию. Так же он ввел полный запрет на алкоголь. Почти две недели без пива или бокала вина действовали на меня удручающе.
Больше всего меня удивила его готовность держаться от меня подальше. Конечно, мы проводили практически каждый момент вместе за тренировкой, едой, и его лекциями про то, что я должна делать, но он не сделал ни одного движения ко мне, а я слишком уставала, чтобы даже думать о том, чтобы запрыгнуть на него первой. Он пояснил это тем, что мне нужно полностью сосредоточиться на бое, без какой-либо романтики или секса.
С одной стороны, я с ним согласилась, но это совсем не значило, что я не восхищалась его горячей формой, когда он снимал в зале свою футболку. Он был восхитителен, каждый мускулистый дюйм его тела. Мне постоянно приходилось вытирать с подбородка слюну.
Винтер же возненавидела мой новый график, как только поняла, что времени на нее у меня не останется вовсе. Но я продолжала активно смс-иться и большинство ее сообщений демонстрировала Кингстону, чтобы он понимал, как она расстроена моей внезапной социальной пропажей. На ее гримасы он реагировал только смехом. И в принципе, я не могла его в этом винить, Винтер действительно переигрывала.
Итак, наконец, моя последняя тренировка перед боем. Пока я разогревалась, нервная дрожь так и пробирала меня до костей. Кингстона в зале все еще не было, но я даже не удивилась, так как всегда приходила первая. Полчаса спустя я уже была немного обеспокоена. Я спросила всех парней вокруг, занимавшихся в зале, но никто не видел и не слышал его. Я все вышагивала вокруг груши, переживая, что мой недоброжелатель мог добраться и до него.
Не нужно было брать его в тренеры.
Он споткнулся о порог двери несколько минут спустя, одетый в один только кожаный пиджак. Он прошел мимо меня прямо в мужскую раздевалку. Я без колебаний проследовала за ним.
— Где ты был? — спросила я скорее раздраженно, нежели обеспокоено.
Он смотрел на меня, пока аккуратно снимал пиджак. Его белая рубашка была вся в крови.
— Что за черт? Это кровь? — спросила я, хоть и знала ответ.
Кингстон снял свою рубашку, аккуратно отделяя ткань от раны, которая выглядела как огнестрельное ранение.
— Что происходит? — потребовала я ответа, ловя его взгляд в отражении в зеркале.
— Не переживай, — сказал он, морщась, пока отрывал ткань от кожи с уже засохшей кровью.
— Черт, Кинг! Ты не можешь просто так прийти весь в крови и ничего мне не объяснить!
— Все в порядке, — угрюмо бросил он.
— Нет, ты не в порядке, — с издевкой бросила я. — Я везу тебя в больницу.
— Нет! — заорал он, поворачиваясь ко мне. — Никто не должен знать, что меня подстрелили, Макс.
Я была не согласна, но понимала, что переубедить его не смогу.
— Что я могу сделать?
Он облегченно вздохнул.
— Возьми аптечку первой помощи в кабинете Фредди и убедись, что никто за тобой не увяжется. Мне нужно промыть рану.
Я кивнула, с готовностью отводя взгляд от его ранения, которая была прямо под рукой. Я постаралась взять аптечку и не привлечь лишнего внимания к своей персоне, и закрыла дверь раздевалки изнутри, как только вернулась обратно.
— Есть, — сказала я, объявляя о своем присутствии.
Он взглянул на меня снизу вверх, его лицо было мертвенно бледное.
— Я потерял слишком много крови. Первое, что мы должны сделать, это промыть рану и перемотать, чтобы остановить кровотечение. — Он протянул мне руку, и я шагнула ближе, готовая сделать всё необходимое.
— Мне нужно, чтобы рана была чистая, тебе нужно посмотреть и удостовериться в этом.
Идея тыканья и ощупывания его раны меня не особенно привлекала, но я знала, что мне придется сделать это, если я хочу его выздоровления. Я сделала глубокий вдох в попытках успокоить свое бешеное сердцебиение. Он облил алкоголем пинцет и протянул мне.
Я подумала, что могу спасовать. Я никогда не видела столько крови, вытекающей из порванных металлической пулей тканей. Десять минут спустя я так и не смогла ничего найти.
— Я думаю, мы в порядке, — пробормотал он с гримасой боли на лице.
Слава богу.
— Прости, — сказала я.
— Ради бога, почему ты просишь прощения? — Он встретился глазами с моими.
— Я понимаю, что сделала тебе больно.
— Да, но это лучше, чем ковыряться там самому. — Криво усмехнулся он. Спасибо.
Я не ожидала и даже не желала слушать извинений. Чего я действительно хотела, так это объяснений. Тем не менее, я молчала.
— Теперь нужно ее перевязать.
Я не знаю, что бы мы делали, если бы не идеальное самообладание Кингстона, он сам смастерил бандаж и дал мне перевязать его рану. Затем мы закрепили бинт на его груди, чтобы он лучше держался. Видно было, что ему больно, создавалось впечатление, что под синяком на груди скрывается и пара поломанных ребер. Это было лучше, чем объяснять всем и каждому, что его подстрелили.
Хотелось устроить ему настоящий допрос, но осознание необходимости отдыха остудило мой пыл.
— Тебе нужно отдохнуть.
— Ты собираешься побыть моей медсестричкой? — сказал он с глазами полными вожделения. После двух недель совместной работы и параллельного отсутствия секса, мы оба были на грани.
— Ни в коем случае, — ответила я, собираясь сохранять между нами дистанцию, по крайней мере, пока не узнаю, что он скрывает. — Но я позабочусь о тебе. Без всяких двусмысленностей!
Он рассмеялся и резко скривился от острой боли, которую причинил себе сам, задев грудную клетку.
— Звучит хорошо. Есть болеутоляющие?
Я покачала головой, и мы покинули раздевалку. Мы успели пройти все расстояние до моей квартиры, когда Кингстон потерял сознание. Он едва успел добраться до дивана, прежде чем упал, я же так устала, будто последнюю милю несла его на себе.
Когда он, наконец, оказался в безопасности на диване, я смогла отойти за 2 таблетками ибупрофена и стаканом воды. Он смог привстать только для того, чтобы выпить таблетки и затем опять провалился в глубокий сон. Я волновалась, что зря не отвезла его сразу в больницу, но мне не дали даже подумать об этом, прервав терзания звонком в домофон.
— Да? — ответила я.
— Это Винтер, впусти меня.
Дерьмо!
— Я не могу Вин, плохо себя чувствую, — солгала я, надеясь, что она поверит мне.
Не тот случай.
— Впусти меня немедленно, Макс! Я была в твоем зале, и там мне сообщили, что вы вместе со своим Ромео свалили к тебе домой.
Я знала ее достаточно, чтобы быть уверенной в том, что она не сдастся. Поэтому вместо попыток ее выгнать, я просто нажала кнопку и впустила ее. Я села за журнальный столик, терпеливо ожидая подругу.
Она вихрем ворвалась в дверь.
— Что, черт возьми, происходит?
Я уставилась на нее и многозначительно указала на Кингстона спящего на моем диване.
Она понизила тон, увидев его.
— Что происходит?
Я поднялась и пошла в свою комнату, надеясь на более личный разговор, поэтому прикрыла за нами дверь.
— Я сама понятия не имею о том, что же происходит.
— Начни с самого начала, — предложила она.
Так я и сделала. Я рассказала ей обо всем, что произошло за сегодняшнее утро, учитывая и отказ Кингстона ехать в больницу.
Когда я закончила свой рассказ, она села на кровать и целых две минуты просидела молча. Наконец она заявила:
— То есть, никто в зале не знает о том, что его подстрелили?
Я покачала головой.
— Думаю, нет. Я была осторожна. По крайней мере, никто из парней не задавал лишних вопросов, когда мы выбирались оттуда.
— Ну, твоя правда. И что теперь?
Я села рядом с ней на кровать.
— Понятия не имею.
— Ты должна держаться от него подальше, Макс, — сказала она.
— Возможно, — согласилась я.
Она еще долго убеждала меня прогнать его к черту, как только проснется, прежде чем уйти. Он был очень слаб, и ему понадобилось время, чтобы понять, где находится, когда он пришел в себя. Я принесла ему стакан воды.
— Спасибо, — пробормотал он, делая глоток. — Как долго я был в отключке?
— Весь день, — ответила я, сидя на кофейном столике напротив него. — А теперь ты расскажешь мне, наконец, что же все-таки происходит.
Он медленно покачал головой.
— Я не могу этого сделать, Макс. Черт, ты подвергаешь себя опасности, даже позволяя мне находиться здесь.
Мое раздражение быстро переросло в злость.