Высокопоставленного церковного чиновника, которому один шаг оставался до красной шапочки кардинала, тяжело было чем-либо по-настоящему пронять. Разудалые студенческие приключения и пирушки, нередко заканчивающиеся поножовщиной в нетрезвом виде. Дуэли, нападения разбойников на большой дороге, после принятия сана — покушения и несколько попыток отравить. Сам себя Спада считал искренне верующим, но видел в этой жизни достаточно, чтобы понять: молись или не молись, а Бог помогает только тем, кто сам себе помогает. И вот, в преклонных годах, Фабрицио в первый раз в жизни захотелось встать на колени и истово взмолиться о помощи и спасении. Ум продолжал настойчиво нашёптывать, что лестница и туман — просто фокус, но из глубины души шла уверенность: всё по-настоящему. Магия, колдовство — и вот он, в самом средоточии этой чужеродной человеку Силы.
Однако, как бы ни был глубок шок, архиепископу быстро удалось взять себя в руки. Особенно помогло наличие откровенно струхнувших подчинённых — в их глазах Фабрицио не мог позволить себе выказать страх или растерянность.
— Спокойно, дети мои! — зычный голос архипастыря, задействовавшего всю мощь своих тренированных длительными проповедями и спорами лёгких, заставил вздрогнуть даже проводников. — Смотрите на меня: разве мне страшно? Разве Господь не защитит добрых католиков от колдовства и нечистого? Уверуйте и ничего не бойтесь, ибо я с вами, а с нами — Бог!
И первым стал подниматься по лестнице.
Ступени вывели архипресвитера в чистое поле… По крайней мере, ему сначала так показалось. Ан нет: обернувшись, Спада в свете поднятого над головой факела разглядел всё ту же стену из тумана. Только здесь белёсая преграда убегала в обе стороны в ночь и поднималась вверх. Пройдя пару шагов в сторону, папский инспектор убедился: не показалось, стена действительно заворачивала внутрь, по-видимому образуя огромный круг. А если учесть изгиб сверху, то… купол. Что ж, похоже, именно тут орденцы не наврали — место Силы действительно было огорожено и удалено от мира. Хитр
— Днём тут светло или так же темно? — деловито поинтересовался Фабрицио у выбравшихся за ним следом Франциска и Мартина.
— Свет Божий доходит сюда, несмотря на купол, — осторожно подсказал местный инквизитор и на всякий случай благочестиво перекрестился.
Настороженное выражение так и не сошло с его лица: ничего хорошего от инспектора Святого Престола он для себя не ждал. И, кстати, был прав — архиепископ уже решил, что вывезет из поместья всё, и людей, и предметы, и документы. Подальше от холда, где можно было, как теперь сам архипастырь убедился, спрятаться от мира лучше, чем в любой крепости. И преследователи могут сколько угодно тыкаться в глухой тупик подземного хода. Тем более, если нос государственного секретаря не обманывал своего владельца, тут у орденцев жила как минимум одна корова — а, значит, и другой припас наверняка был складирован.
По-хорошему, стоило развернуться и уйти, и наведаться сюда уже днём, и не с парой слуг, а с десятком: инспектировать пусть даже ограниченное, но большое незнакомое пространство с факелом в руках было просто глупо. Но доверенное лицо самого Папы прекрасно знал, что утром запросто можно будет недосчитаться как минимум части золота, а как максимум — части архива вместе с несколькими колдунами. Ну а что, Спада сам бы упрятал самое ценное вот в такой вот тайник, если бы он у него был. Опять же, раз магам тут ничего не угрожает — почему не оставить пару верных присматривать за всем. Да и, за коровкой какой-никакой, а присмотр нужен…
—
— Д-да, — колдун в рясе аж запнулся — так ему не хотелось отвечать на вопрос инспектора. Нутром чуял подвох, но никак не мог сообразить, в чём он состоит.
— Видные теологи до сих пор спорят о
Монах как-то обречённо посмотрел на архипресвитера, затушил о землю и откинул свой факел… И в следующий миг от его сложенных в молитвенном жесте рук стало исходить сначала бледное, а потом всё более и более набирающее яркость тёплое жемчужное сияние. Это свет не слепил, от неощутимых прикосновений его лучей в чёрствой и заскорузлой душе секретаря правительства Папской области внезапно ожило что-то светлое и давно забытое. Что-то из глубокого детства, когда весь мир казался одним огромным чудесным местом, и в котором не было даже понятия о зле, насилии, принуждении…
…Немного привели в себя архипресвитера звуки: это дружно рухнули на колени его доверенные слуги. Оружие выпало из их рук, глаза устремлены на чудотворца, губы благоговейно шептали заученные слова молитв. Фабрицио, с трудом удерживаясь от того, чтобы вновь отдаться на волю чудесных ощущений, собрав волю в кулак, заставил себя оглядеться. Франциск, назвать которого колдуном у папского инспектора больше не поворачивался язык, тоже застыл, словно изваяние, подняв умиротворенное лицо с закрытыми глазами к затянутому серебристым туманом небу… Небу? Как бы не так — к потолку купола холда, который теперь было прекрасно видно! Спада всё-таки добился того, чего хотел — вокруг было светло, как днём.
Отрывать взгляд от монаха каждый раз приходилось с ощутимым усилием, но чиновник Святого Престола уже практически пришёл в себя. Чего-чего, а силы воли ему было не занимать. Попытка осмотреться привела к тому, что взгляд немедленно зацепился глазами за фигуру брата Мартина, спокойно стоящего чуть в стороне. Окольчуженного воина ничуть не зацепил эффект чудесного света — столкнувшись с ним взглядами, Фабрицио поразился равнодушию и откровенной скуке на лице… экзорциста?! Цепочка выводов мгновенно сложилась в голове архипресвитера: на экзорцистов не действует магия, магия и чудеса происходят из одного источника (
Архипастырь всё-таки продолжил осмотр, но теперь его мысли были далеки от того, что он видит. Сознание лишь методично отмечало несуразности этого странного места. Вот загон для скота — даже без намёка на крышу и стены. Здесь не бывает дождей? Вместо предполагаемой коровы загон занимала пара волов. Рядом с загоном — добротная купеческая телега. Зачем она здесь, если от стенки до стенки купола едва ли не минута скорым шагом в самом широком месте? Или вот — огромное итальянское зеркало стоимостью, как неплохое поместье[14], висит на грубо сколоченной из толстых деревянных балок раме, тупо вкопанной в землю в чистом поле. А вот клетки из толстых стальных прутьев, размером вполне подходящие для заточения одновременно нескольких человек, сейчас пустые…
Спада думал о том, как распорядиться свалившимся в руки неожиданным бесценным наследством Борджиа. И чем дольше думал, тем больше склонялся к мысли, что лучше бы он его не находил. А ещё лучше — чтобы никто никогда не находил. Достойный отпрыск рода знаменитых отравителей и заговорщиков переплюнул всех родственников вместе взятых. В раскопанном во время финансового аудита поместье яда могло хватить, ни много, ни мало, на весь христианский мир! И прежде всего достанется Святому Престолу и конкретно Римской и Вселенской Инквизиции. Колдовства-то, получается, ни в одном успешно закрытом деле об оном не было. А новосвятые, признанные за последние двести лет в том числе и по результатам проявлений чудотворств — тоже все ложные?! Нет, такие откровения
…Всё произошло очень быстро: свет, источаемый ладонями брата Франциска вдруг умерил яркость, мигнул, как пламя свечи, и папский инспектор вдруг почувствовал жар. Не тепло, а именно жар — словно от огромного костра, к которому приближаешься шаг за шагом. Вот только — он сам стоял на месте, это невидимое пламя приближалось и, самое страшное — приближалось оно
Мартин — а это он схватил архипресвитера — повелительно взмахнул свободной рукой, и по траве протянулась пылающая багровым дымная полоса.
— Ч-что эт-то?! — едва слышно, сорванными от крика связками, прошептал Фабрицио.
— «Волна», — как всегда коротко «объяснил» воин, но, видя в глазах приходящего в себя мужчины вопрос, всё-таки расщедрился на подробности: — Ваш дар пробудился от «волны» и чуть вас не убил. Я забрал у вас магию — и выпустил её. Сейчас вы в безопасности.
— М-мой дар?!
— Вы… маг, — с крохотной заминкой ответил экзорцист. — Не очень сильный.
— Я?! Но как…
— Наследство, — пожал плечами Мартин.
«Не врала, оказывается, мать про бабку, действительно та была ведьмой» — пронеслось в голове у Спады. И тут он обратил внимание на своих слуг.
Люди, молившиеся коленопреклоненно, упали там же, где стояли: ни их вера, ни вера архиепископа не смогли защитить. Один лежал без движения, из полуоткрытого рта быстрым ручейком вытекала кровь. Второй слепо и безумно царапал землю, почти беззвучно подвывая. Кожа его на глазах краснела и вздувалась ужасными волдырями. Фабрицио машинально поднёс свою кисть к глазам и увидел совершенно здоровую кожу, хотя рукав дорогой сутаны был порядком обуглен.
— Волна убила их, — не дожидаясь вопроса, прокомментировал орденец, отпуская инквизитора. — Второй тоже будет мёртв, не пройдёт и четверти часа. А вас спас ваш дар… А я — вас от него, Ваше Высокопреосвященство.
— Ясно, — Спада подошёл к ещё живому слуге и подобрал пистолет. Машинально проверил порох на затравной полке — не высыпался — и выстрелил в голову, обрывая мучения. Быки в своём загоне от громкого звука заволновались, один протяжно замычал, а вот Франциск даже не шелохнулся: как стоял, так и продолжал стоять, словно окаменел. — Долго он так будет?..
— Брат может молиться иногда несколько дней кряду, без перерыва и сна.
«Не святой?» — с горечью подумал архиепископ. Жемчужный свет всё так же разливался вокруг, успокоив животных и опять даря душам людей умиротворение. Тем, кто уцелел. — «И пойди разбери — чудо, или такая хитрая ловушка Падшего?»
— Брат Мартин, — тихо попросил Фабрицио, — выведи меня отсюда.
Караван гружёных телег медленно тронулся от тёмной мокрой громады поместья — словно само небо плакало над совершённой ошибкой. Вот только ошибки не было. Только выбор — выбор меньшего из зол. В своих людях Фабрицио не сомневался — будут держать рот на замке, что бы не увидели. Вот только не все из его многочисленной свиты были
Что прикажет Папа, раскопав подноготную этой истории, высокопоставленный инквизитор даже не сомневался: всем причастным обет молчания и в монастырь, мало отличающийся от тюрьмы. Где братья очень быстро перемрут как бы естественной смертью — так оно надёжнее. К счастью, остальные видели только бумаги и приборы — и никаких чудес, а разговоры с местными архипресвитер очень вовремя запретил. Так что пока всё выглядело, как разорение гнезда еретиков — или даже слишком увлекающихся исследованиями братьев по вере: оно ведь по-разному бывает, в жизни-то. Тут уж как Святая Инквизиция решит. То есть в данном случае — сам Спада. Ну что ж, он уже решил.
Фабрицио не мог издать папскую буллу — да, но само по себе слово архипастыря, приближённого к Святому Престолу, было не пустым звуком. Потому он своей властью приказал проживающим на территории поместья… исчезнуть, не дожидаясь возможного прибытия комиссии церковного трибунала (мало ли как дело в столице повернётся?). Больше формальная, чем реальная по численности охрана, оставленная сторожить поместье, никак не сможет помешать ограбленным орденцам ночью через подвал убраться в холд. Ну а дальше — пусть сами разбираются, не маленькие. Захотят жить как обычные люди — пусть живут… Где-нибудь подальше. А лучше пусть по холдам сидят, раз все такие магические…
И всё-таки Спада надеялся, что расследование удастся замять: ничего хорошего от раскапывания истории двухсотлетней давности не выйдет. Ну, всё-таки он далеко не последний в Инквизиции, даже наоборот — один из первых, должен справиться. Бумаги в подвалы базилики, откуда он потом их аккуратно изымет и уничтожит, а собранных ценностей хватит удовлетворить Папу и, таким образом, в очередной раз заткнуть рты завистников и недоброжелателей. Всё равно взять с ограбленного малого ордена экзорцистов уже больше нечего — это-то из предоставленных описей будет ясно.
Ценностей вышло и впрямь немало — монахи пренебрегали роскошью, зато золотая и серебряная лабораторная посуда (!) у них была обычным предметом. Шёлк и другие ткани (что они, интересно, с ними делали?), неиспользованные остатки ежегодного денежного перевода, целая телега свечей — всё это немало стоит. Но главным призом, вне всякого сомнения, были зеркала: огромные, одно другого больше — и в количестве аж девяти штук. Особенно впечатляло одно — круглое, чтобы погрузить его, в одной из телег пришлось прорубить борта.
Можно будет попробовать разобраться на досуге, зачем столь дорогие предметы были заказаны и сделаны… Хотя нет, лучше не поддаваться искушению. Во многия знания — многия печали, и пусть он собрался унести с собой в могилу не одну только эту тайну — лучше не рисковать. В любом случае магия в мире больше не работает — значит, зеркала тут просто очень ценные предметы и не более того. Одно жаль — подвиг братьев-инквизиторов, навсегда заперших мерзкое колдовство (вместе с чудесами Господними, увы) в холдах, был предан забвению, и даже имена их не сохранила история. Что ж, выходит — такова воля Божья. Люди должны надеяться только на свои силы. Аминь!
Часть 1. Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся.[17]
Глава 1
Что бы ни случилось такого нового и непривычного — человек быстро привыкает ко всему. Уж поверьте — я знаю, что говорю. Например, несколько дней назад мне бы и в голову не пришло тратить драгоценное утреннее время не на сон и не на чашку мерзкого противного растворимого кофе, а на…
На самом деле, бег утром — это дисциплина, идеально отточенная каждым студентом, даже если он живёт в общежитии через улицу от учебных корпусов. Студент и «вовремя» — два таких сложно сочетаемых понятия… Так что можно сказать, что на самом деле я ничего нового и не делаю, только развиваю уже давно тренируемый сверхполезный навык…
А это — Ми. Мирен Родика, мой личный тренер. Очень хороший тренер — потому что буквально видит меня изнутри.
А ещё — мой будильник, мотиватор и советчик. И идеальная шпаргалка на любом экзамене. Почему? Потому что можно отобрать мобильник и все бумажки, но не голос в голове.
Я слышу голос Ми в своей голове с возраста пяти с половиной лет. И нет, это не шизофрения. Всё не так просто. Летом далёкого уже две тысячи пятого года родители привезли меня на дачу, где я неожиданно нашёл… гм, древний магический артефакт. Да-да, я знаю, как это звучит. Как завязка глупой истории о супермаге-всех-нагибателе, которые так обожает мой одногруппник Макс Сумских. К счастью или к несчастью, супер и даже просто магом я не стал. Вместо этого долбанное антикварное зеркало, которое я умудрился испачкать своей кровью, одарило меня телепатической связью с Ми. Ну, по крайней мере, у Мирен магические способности точно есть. Ми — суккуба.
Вы наверняка что-нибудь читали или слышали о демонах? О жутких тварях, насылаемых самим сатаной для сбивания с пути душ человеческих? Так вот, в старых сказках и церковных текстах есть доля правды. Врождённые магические способности демонов действительно очень опасны — причём, бывает, и для своих же носителей. Кстати, наша с Ми связь чем-то тоже напоминает вполне себе известное состояние одержимости. С другой стороны, информация даже в древних письменных источниках так основательно переврана, что отличить истину от выдумки, не зная настоящего положения дел, практически невозможно. По правде говоря, я и сам знаю далеко не всё, но кое-что мне всё-таки известно.
Итак, демоны — это тоже люди… Хотя может быть и не все, но все человекоподобные — точно. Как, кстати, ведьмы, колдуны и прочие маги. Мы — один вид в биологическом смысле этого слова: многочисленные браки одарённых и неодарённых, чьё потомство вполне себе живёт и дальше размножается, тому порука. Например, отец Мирен — самый обычный человек, по крайней мере, если верить её матери, Роксане Родике… м-да. Если верить.
С родственниками Ми не повезло: по сравнению с ней я рос в идеальной семье. Любящие и пытающиеся прислушиваться к запросам чада родители — чего ещё желать? Своего отца Мирен ни разу не видела, а мать… Роксану Родику нельзя было назвать равнодушной, но её любовь к дочери выражалась… как-то странно, если не сказать хуже. Для начала, я так и не смог понять, за каким чёртом она вообще стала растить и воспитывать дочь в холде, когда спокойно могла всё то же самое проделать, живя среди людей. И было бы у Мирен нормальное детство, а не одиночное заключение в коттедже, где единственным способом скоротать досуг были книги и фильмы. Страшно представить, во что вылилось бы такое воспитание, если бы не наша связь. Я стал для суккубы окном в большой мир и единственным другом… А потом и не только другом.
Я люблю Ми, и нет, это не следствие чар. Невозможно не влюбиться в девушку, которая выглядит, как эталон женской красоты и при этом идеально тебя понимает. Встретиться вживую и остаться вместе навсегда — вот каким было наше самое большое желание, но… Рукс и тут смогла подгадить. Теперь Мирен учится в международной школе для магов и демонов, и раньше, чем через два года, покинуть её не сможет, причём школа эта территориально расположена аж в Японии! Десять часов разницы поясного времени: когда я просыпаюсь, у суккубы уже середина дня. Иногда это невероятно напрягает. Да что там говорить, я из любителя до последнего поспать по утрам уже уверенно превращаюсь в жаворонка. Иногда от такого «расписания» сдохнуть хочется…
Но нет худа без добра: в школе «Карасу Тенгу» у Ми наконец-то появились друзья. Да и само обучение оказалось далеко не бесполезным, хотя… эээ, иногда очень специфичным. А уж какие там учителя! Да и некоторые однокашники Мирен от преподавательского состава не отстают…
Человек быстро привыкает ко всему, но некоторые события, регулярно повторяющиеся из года в год, каждый раз вызывают эмоции, как в первый раз. В Москву наконец-то пришла настоящая весна: на исходе апрель, а вместе с ним уходят в прошлое подтаявшие сугробы. Скоро май, тёплые, почти летние деньки, яркая молодая зелень, конец учебного года — от одной мысли об этом радостно на душе! Ужасно не хочется сидеть в аудитории, когда на улице в кои-то веки солнечная погода, и знания, через силу запихиваемые-таки в голову, лезут туда с большим трудом. До тех пор, пока не вспоминается ещё одно «магическое» слово: сессия!
— Перерыв, — махнул рукой лектор, и я оторвался от ноутбука, разминая кисти рук.
Быстро печатать на неудобной парте — это отдельное, высокое искусство. Дающееся, прямо скажем, не всем. Но лучше так, чем потом пытаться разобрать адские каракули, оставленные ручкой в бумажном конспекте. Именно на лекциях будущие врачи раньше портили почерк: попробуй успей записать всё, что говорит препод, да ещё и схемы перерисуй. Некоторые нормальные преподаватели сами раздают конспекты на флешках, справедливо не доверяя студенческому слуху и быстроте пальцев, но большинство работает по принципу «проблемы индейцев шерифа не волнуют». Вот и приходится самостоятельно решать вопрос: пока двое печатают (потом кому-то дома ещё сводить два текста в один), остальные фотографируют доску и в силу художественных способностей подробно перерисовывают схемы и планы. И да, угадайте, кто всю эту работу в нашей группе координирует? Кстати, насчёт координации.
— Девчата, где Максим и Алёна? — подошёл я к неразлучной парочке подружек. Совсем не праздный вопрос, учитывая следующие пары по органической химии. Чтобы кого-нибудь отмазать в стиле «они приходили на лабораторку, но вот прямо сейчас вышли», нужно, чтобы эти «они» хотя бы в начале занятия появились.
- Посмотри в кафешке внизу, там твой Макс, — не отрываясь от листа со схемой работы почек, посоветовала Настя. На мой взгляд раскрашивать коллективное творение изобразительного таланта завкафедры анатомии и «я так вижу» Анастасии было совершенно излишним, но — чем бы дитя не тешилось, лишь бы конспект был.
— Ленка пытается сдать прогулянную физру, — без паузы дополнила Инга. На полторы головы ниже свой высокой подружки-пацанки, с идеально наложенной косметикой и причёской, как будто только из модельного салона, Инга Седова словно распространяла вокруг себя флюиды женственности. Чему, несомненно, помогало аккуратное и вдохновенное накрашивание внушительных ногтей.
— А на лабу придёт?
— Собиралась, кажется… — пожала плечами красотка. — А вообще, Дима, следить за своей подружкой самостоятельно надо.
Начинается…
— Я и слежу за всеми в группе, и на всех занятиях торчу, всех прикрывая, — ровно сказал я, — а вы не цените своего старосту.
— Мы очень-очень ценим, — заверила меня Настя, наконец-то оторвавшись от рисунка и картинно сделав «честные глаза». — Ты у нас самый ценный…
— …Незаменимый… — вставила Инга, любуясь маникюром.
— Всегда помогаешь и всё организовываешь…
— …но некоторым помогаешь особо…
— Отпрашиваешь с последних пар через день…
— Делаешь лабораторки…
— Даёшь свой телефон…
— И компьютер…
— И сидишь рядом…
— И сумку носишь…
— В кафе пригласил.
— В кафе я всех пригласил, в кои-то веки просто отдохнуть, — хмыкнул я. — Только почему-то у всех сразу же нашлись свои дела, кроме Алёны и Макса. Сумку всего один раз помог донести. И… Вам не надоело?
- Хороший староста, только наи-ивный, — сообщила Настя подруге.
— Наивный, — поддержала длинноволосая стервочка. — Нео-опытный.
Я молча покачал головой и вышел из аудитории.
Наивный я. Ага. Как я уже и говорил, прямая связь между мною и Ми не сделала из меня мага. Вот только, связь — это не только передача мыслей, ощущений и образов между нами, это ещё и нечто, похожее на удалённый доступ. Ну или на одержимость, если это сравнение больше нравится — если, конечно, бывает обоюдосторонняя одержимость. Я мог «подвинуться» от управления своим телом, и Мирен могла смотреть моими глазами, двигать моими руками и шагать моими ногами. А я — её. И это без сбоев и проблем через половину мира.
А ещё суккуба могла удалённо, через меня, задействовать свои способности! Как мы недавно выяснили, в сильно ослабленном варианте, но этого, поверьте, вполне хватало, для, так сказать, бытовых нужд. У меня никогда не бывало проблем с учителями в школе, продавцами в магазинах, таксистами и просто прохожими. Напоровшись в тёмном переулке на нехорошую компанию, я мог просто пройти, или, по желанию, ещё и сигарет настрелять, как «братан пацанчиков». Так работает инстинктивная проекционная эмпатия демонов любви или, если коротко, шарм: располагает к себе. Главное — не пережать с внушением, а то последствия могут быть до самых… как бы это сказать, нетрадиционных. Мощная штука, даже если работает на одну десятую. Представляете, что может сама суккуба собственной персоной?
Наверное, кто-нибудь другой, заполучив в руки такой инструмент, попытался бы обманом заполучить побольше денег и жить в своё удовольствие. По счастью, у меня даже в одиннадцать лет мозгов хватало понять — действуя в полную силу, в тайне такую возможность манипулировать людьми не удержать. И после «засветки» попасть в «агенты влияния» какой-нибудь спецслужбы и провести остаток дней на коротком поводке будет невероятной удачей. А так, путь один: бандитам на крючок, и после пары акций «по-крупному» — мой труп в одном из подмосковных болот.
Так что я использовал дар Мирен крайне аккуратно: отпроситься с последней пары занятий, попросить разрешить одногруппнику сделать ещё одну пересдачу и прочее того же уровня. Магия для этого была практически не нужна: вызывать лёгкое расположение к себе и правильно подобрать слова… Отношение к которым у слушающего легко определялось «принимающей», классической эмпатией. Да и вообще, можно обойтись вовсе без сверхъестественных возможностей: используют же разрекламированные американскими сериалам бихевиористы[18] только выражение лица оппонента, непроизвольные движения и ловкость в обращении со словами — и результат ничуть не хуже…
В общем, я был в курсе причин поведения сладкой парочки подружек-одногруппниц… скажем так, самую малость больше, чем они сами считали. Эмпатия вообще позволяет узнать о людях массу информации, большую часть которой я предпочёл бы вообще не узнавать. Кто как себя чувствует, у кого температура, понос, или что у Инги с Настей начались «эти дни». Ага, одновременно. Так что лучше пусть сцедят свою стервозность на меня, чем на кого-нибудь ещё — я-то, зная объективные причины, могу понять и простить. О чём эти стервочки как-то просекли своей женской чуйкой (без всякой магии!) и беззастенчиво пользуются.
Макс действительно обнаружился в «кафе» — микроскопической забегаловке под лестницей первого этажа с прилавком полтора метра длиной и тремя белыми пластиковыми столами. Пристанище растворимой лапши, традиционно мерзкого кофе из порционных пакетиков и стандартных несъедобных сладостей-сухариков из торгового автомата пользовалось популярностью — оно было близко, а за более-менее нормальной едой нужно было тащиться в соседний корпус, теряя драгоценное время перерыва между занятиями. Впрочем, если был выбор, студенты предпочитали всё-таки съесть и выпить что-нибудь, сделанное из более вкусного картона.
Максим Сумских был типичным, как говорят американцы, «нёрдом»: этакой личинкой сумасшедшего учёного, пока ещё «ботаника»-заучки, но уже с вечно растрёпанными волосами и мятым условно белым халатом. Он стереотипно не особо умел общаться с девушками, зато увлекался японской мангой и анимацией. А ещё слушал японский рэп (ужас!), попсу и фолк — всё это я выяснил, немного неудачно разговорившись с ним на одной из перемен сразу после начала второго семестра. И понеслась! Макс самолично зачислил меня в свои друзья, и моё мнение его совершенно не интересовало. В итоге мне просто пришлось смириться, что у меня есть такой… гм, друг.
— Интегральное и дифференциальное исчисление, — прочёл я, бесцеремонно потянув на себя угол книги, которую парень читал. Полюбовался на ряды формул, разбавленные редкими строчками текста, на лицо Макса, и задал, в общем-то, риторический вопрос:
— Ну как?
— Никак.
Ожидаемо.
— Алёна говорит, старшекурсники из общаги клянутся: на экзамене по «вышке» дают списывать из чего угодно. Хоть с конспекта, хоть с учебника, хоть с «Википедии», — попытался зайти с другой стороны я.
— Угу.
— И мне тебя никак не переубедить, что когда тебе эти формулы понадобятся, ты просто напишешь программисту «тут для расчёта использовать метод Эйлера»[19], и он остальное сделает за тебя?
— Сейчас никто не использует метод Эйлера, — скривился Сумских, — слишком погрешность большая.
— Ма-а-акс! — я схватился за голову. — Что с тобой такое, а? Ты же раньше не страдал перфекционизмом… Так сильно!