Всё было крайне хорошо, просто великолепно — так, как и должно быть. Не нужны ни планы, ни цели. Всё, меня нет! Нет ни для О.Г. с его несуразными планами на будущее. Нет ни для А.В. с её надоедливым участием и извечным вопросом: «Как ваши дела?». Понятно, что А.В. это абсолютно не волнует, так как, задав вопрос, она тут же упорхнёт куда-то, не выслушав ответ. Нет ни для девчонок из бухгалтерии, каждый час предлагающих чай. Меня нет. Я исчез для бессмысленных планов, которыми живу ежесекундно. Нет для перспектив и целей, которые на поверку оказываются такими нелепыми, когда до них доберёшься. Я сегодня потеряюсь — совсем, навсегда, для всех! Для жизни, для не-жизни, которая, пожалуй, требует с каждым часом всё больше, не давая ничего взамен. Эфемерное владение чем-либо было столь мимолётно, что в тысячный раз себя спрашивал: а нужно ли мне оно? Вроде бы и нужно, но вот ответа — зачем? Не было….
Потеряюсь совсем, для всех. Отключу телефон, ни за что не буду проверять почту, чтобы не знать ни о чём, ни о ком. Не буду заводить будильник, зная, что могу проспать, а опоздать не имею право.
Поистине, это и будет маленькое, недельное счастье, когда, спрятавшись от мира — я исчезну… Если я не потеряюсь сегодня, то завтра я этого сделать не смогу. День, месяц, год — был расписан по минутам на столетие вперёд. Меня ни для кого нет.
Фантазия рисовала одинокий, затерянный в океане остров, маленькое бунгало, пустынный пляж. Лазоревое с багрянцем небо, шумливых и вездесущих чаек с пронзительными и трогательными песнями. И море. Море, которое отражало белизну облаков и солнечные лучи, мерцание таинственных галактик и загадочность жёлтого диска луны. Я буду сидеть на берегу бескрайнего морского простора. Пушистый Зефир будет сушить губы, а тёплый, морской бриз будет ласкать тело. Порывы ветра с оглушительным треском будут разбивать волны о прибрежные скалы, разбрасывая вокруг миллиарды маленьких капель, в каждой из которой будут отражаться звезды.
Волна за волной будет набегать на прибрежный песок, изменяя рельеф, рисуя всё новые и новые каскады узоров. Море. Дикое, дерзкое в своей непокорности и величавости. Море, сокрывшее и дарующее любому, способному попытаться постичь ту истовую, неподдельную свободу. Свободу быть собой. Свободу на своё, пусть и безумное, бытиё. А в кармане у Мишки лежал билет на белоснежный лайнер, который унесёт его через три часа туда, где никого нет….
Мишка припарковал авто возле дома. Нужно быстро собрать вещи и ехать на регистрацию, иначе — опоздаю. А у подъезда, громко всхлипывая, и размазывая грязными ручками слёзы по щекам, сидела маленькая девочка.
— Ты чего плачешь? — спросил Мишка.
— Я потеряла маму, — сквозь слёзы прошептала кроха.
Мишка протянул платок.
— Мы её найдём, — и взял малышку за руку, а на лавочке так и остался лежать кусочек недельного счастья….
Санька
Ольга родилась у белокаменных стен храма, где капли росы, отражаясь в сизой дымке тумана, казались пурпурными от божественной любви, витавшей вокруг, и не могли не сказаться на сущности.
Оля выросла в детдоме, на пороге которого, её — двухлетнюю, нашла воспитательница. Сибирский мороз лишил девочку слуха, но как вызов судьбе и самой себе, Ольга обладала крепеньким здоровьем и неуёмной жаждой жить. За сильный и бунтарский характер и вечно взъерошенные волосы, Ольге в приюте дали прозвище, которое так и осталось с ней навсегда — Санька.
Годы в приюте, забытом властями и обывателями, не поломали и не переделали добродушный нрав и озорной характер. Санька всегда была со всеми приветлива и мила. Нельзя быть жестокой только от того, что мир таков — надо было всегда найти в себе любовь. Не так важно было кому помочь — будь то бездомный котёнок, или тщедушная старушка, Санька старалась поддержать всякого, и в этом видела своё предназначение и истинный смысл жизни.
В детских мечтах, которые год за годом неотступно следовали за ней, она грезила о том, что когда — нибудь обретёт семью, родит детей и будет счастлива, неподдельно надеясь, что где-то должен быть человек, которому она будет нужна.
Санька, обладая неплохими способностями, без особых усилий прекрасно окончила школу, и поступила в институт, выбрав профессию педагога, понимая, что только так она сможет «просто любить».
Санька вернулась в родной приют уже преподавательницей. Она учила детей рисовать. Санька бережно водила детские ручки над мольбертом и обучала маленьких крох представлять жизнь в ярких и тёплых тонах. Малыши у Саньки постигли науку Любви, которую смогли видеть во всём, в каждой мелочи жизни: будь то пасмурный день или беспросветная ночь. Красками Санька оживляла серые будни детей детдома, понимая, что не любить этот мир и этих детей она не может. Всё своё свободное время она проводила с детьми, лишь изредка выезжая в город, чтобы купить книги, которые рассказывали о самом прекрасном и удивительном чувстве….
Она познакомилась с Лёшкой вьюжной зимой. Рождественский дух, морозный воздух, витающее ощущение сказки, которое можно было увидеть даже на пушистых лапах деревьев, облепленных бриллиантами — сделали это знакомство для Саньки самым желанным подарком судьбы.
Казалось, что Лёшка был ангелом. Милый и искренний друг мог часами стоять под окнами приюта и ждать конца занятий для того, чтобы подарить цветок или книжку. Они были созданы друг для друга, для этой ирреальной жизни, в которой не существовало зла, и была одна мечта на двоих.
Долгая командировка Лёшки должна была закончиться через месяц их венчанием под сводчатым потолком храма, где божественная сила скрепит союз таких близких и безнадёжно нужных друг другу людей.
Лёшка не вернулся ни через месяц, ни через полгода, так ничего не сообщив о себе. Лёшка закружился в водовороте жизни, забыв о той, чьё сердце так безудержно страдало. Санька писала долгие письма в пустоту, а сжигая, по пеплу рисовала радужное и светлое будущее. Будущее их любви — чистой и светлой, не подвластной никаким преградам. Немыслимые муки любви заставили Саньку искать убежище и защиту в храме. Настоятельница и послушницы окружили Саньку теплом и заботой, и она обрела то, что так долго искала её израненная и истерзанная душа. Спасение. Защиту. Любовь.
Санька родила на рассвете, когда прозрачные капли дождя казались пурпурными в сизой дымке тумана. С первым криком новорожденной, Санька умерла, и её похоронили под белокаменными стенами монастыря. Послушницы, убирая келью Саньки, нашли единственную записку: «Спаси и сохрани того, кого любила, и буду любить».
Этот странный-странный мир
Это был странный мир, но он не был утопией. Этот мир был реален. Все обитатели были обычными. Стандартные цели, перспективы. Единственное, чего так не хватало этому миру — тепла и душевной доброты.
Люди жили обычной жизнью — растили детей, играли свадьбы, и, как им казалось, были счастливы. Меховые облака купались в лужах, рисуя чудные картины бытия, но люди, не замечая, спешно бежали навстречу новому дню, заурядным свершениям. Не было времени, а, скорее, желания остановиться и полюбоваться первыми каплями солнца или багряным закатом. Нескончаемая серая мгла жизни, состоящая из цепочки неотложных дел и вечной суеты. Время стремительно мчалось вперёд, и не давало, не думая, насладиться каждым волшебным мигом. Эпохе хватало времени на всё, но у человека не было времени только на саму жизнь….
Сей мир был потерян во времени, он был духовно нищ. Это был мир безразличных людских душ, мир, не имеющий права на существование.
Это был странный город. Рядом с авангардными строениями современности, которые больше демонстрировали вложенные дензнаки, нежели оригинальные решения, стояли маленькие постройки прошлых веков. Восхитительные балюстрады, ротонды, резные арки молчаливо привлекали зевак взглянуть на свои фасады, но неоновые рекламные проспекты предлагали туристам массу наслаждений. Прохожие, не обращая внимания на архаику, устремлялись вперёд к удовольствиям, теряя своё прошлое, обменивая его на рекламируемые глянцевые удовольствия. Забитые современностью, обветшалые особняки вносили разнообразие в этот унылый, но помпезный город, однако, мало кого интересовали. Лишь по ночам дух старины, живущий в фасадах, выбирался наружу, согревая запоздалых прохожих своими нежными объятьями.
;
Кроткая, бархатная ночь спустилась на город. Случайные прохожие торопливо спешили к своим тёплым очагам укрыться от мира.
Проще спрятаться от чужих проблем, чем жертвовать собой. Ты можешь упасть, но, вряд ли растрогаешь кого — либо своей неудачей или неспособностью подняться. Не замечание или незнание о бедах вносит гармонию в собственную жизнь. Эта была жестокая гармония человека современности, купленная сторонними бедами. Это была истина современности, где материальные блага превалировали над духовными.
В прихожей горел свет, приглушенным светом наполняя квартиру. В комнате царил полумрак, и лишь отдалённый Альтаир иль
Регул, символ натальной карты Мишки, да проказница — луна, заглядывающая в окна, были свидетелями раздумий и терзаний владельца.
Михаил, Миша, Мишка, хозяин этой квартиры — не был чудаком, он был удивителен своей непохожестью на других. Это был харизматичный, импозантный, атлетически хорошо сложенный мужчина
30-35 лет, целеустремлённый и добившийся каузальных и ментальных целей на ниве жизни. Жёсткий характер и выразительно добрые глаза, неимоверная жажда жить и пронизывающее чувство абсурдности существующего бытия, спрятанного где-то в глубине души, куда бунтарский дух был загнан в рамки «успешности» — черты, как нельзя лучше, характеризующие Михаила. Дерзкий нрав прекрасно сочетался с изысканной утончённостью и неимоверной добротой.
Красота души отражалась в его лазоревых глазах. Жалость — самое противоестественное чувство в человеке — нельзя быть добрым чуть-чуть. Мишка не был жалостлив, он был добрым, истинно добрым.
Можно долго рассуждать о том, когда человек становится взрослым. Биологический возраст не является показателем независимости. Миша был удивителен тем, что достигнув высот, он так и остался ребёнком — нежным, искренним, верящим в чудеса.
Но, так или иначе, Мишка жил во времени, когда нужно было сражаться с абсурдным пониманием жизни. Боги, глядя на нелепость желаний людей, путей достижения намерений, даже не роптали, они лишь безмолвно созерцали сей дольний мир. Это был мир, где вещи имели стоимость человеческой жизни, а, порой, ценились выше, но оставались лишь безделушками.
Мишка родился где-то на Байкале. Там, где можно было прикоснуться к первозданной природе и попытаться постичь то, что подвластно только истовой и чистой душе. Неземная краса бескрайних лугов, величавых гор, таинственных утёсов, в которых владыка Время сотворило удивительные гроты и восхитительное озеро с хрустальной водой — всё было пропитано ароматом горней благости и любви.
Потом была школа, которую Мишка с неохотой закончил. Потом институт, работа. Стремительная карьера. Множество побед и поражений. В сущности, любая фобия — всего лишь химера. Единственный страх, которого удавалась всегда избежать — остаться без мечты, и как следствие, без веры и без любви. Время летело вперёд, но Мишка, не смотря на положение в обществе, оставался таким же добрым и истовым, что разительно его и отличало от окружающих.
Странно устроена жизнь. Мы ежедневно делаем одно и то же, при этом непомерно стремимся вырваться из замкнутого круга интенций, замыслов и обязательств. Даже отдых становится лишь частью грандиозного плана под названием жизнь.
Мишка любил фотографировать. Стремительный ритм и постоянные командировки не позволяли вдоволь насладиться тем самым мгновением жизни, который воспроизводил объектив. Мишка не снимал вычурные и роскошные здания — нет. Прекрасна была дождевая лужа на восходе солнца, закрытый бутон чудного цветка в шорохе дождя, ласковое сверкание пустынных улиц с причудливыми отзвуками, сиротливый щенок, лежащий у канавы, одинокий, сгорбленный жизнью, старик. Словом, это была та неподдельная и истовая красота, которую так легко увидеть, а испытать столь сложно.
Инсталляция чувств на нечаянных фотографиях была поразительно искренна, и так различествовала от современных проявлений, где безраздельно царили ложь и фальшь. Уловить пульсацию любви во взгляде, почувствовать неведанное, услышать песнь жизни во всей её многоликости и многогранности — дано избранным, тем, чья душа не отягощена злобой и лицемерием. Изумительны были дети — с их игривыми, не испорченными благостями жизни, личиками. Умудрённые жизнью старики не вызывали жалости — они были красивы и благородны дыханием истины, которая отражалась в усталых, но светлых глазах. Ошеломительны были животные с их абсолютно открытыми, не способными предать, мордочками. Прекрасно было всё. Во всём и везде была любовь и красота, нужно было только её узреть, услышать и постичь.
Мишка возвращался из клуба в гостиницу. Мерклые фонари Гекаты тускло играли на снеговой тропке. Они повстречались во мраке, на грани бытия и не-бытия, на лезвии абсурда и реальности, на очередном витке жизни и смерти. Сошлись для поединка, в котором не будет ни победителя, ни проигравшего. Он — человек, чьи дерзания и чаяния предопределены младенческим нектаром, впитанным с детства, и теми людьми, которые находились рядом. Есть только неистовое желание жить вопреки всему, и по тем правилам, которых ты достоин. Противник, зверь — сильный, смелый, могучий, живущий теми же принципами, что и человек. Они были столь различны, что казались узорами одной монеты — человеческой сущности. Одна сторона была светлой, а во второй превалировали лишь тёмные силы. Хмельной аромат растворился перед вызовом смерти. Это был самый истовый и красивый кадр их жизни — обречённый на смерть медведь умирал от рук павшего и истерзанного человека. Ночная мгла спрячет их от людских глаз, а свирепая, снежная буря разоденет в жемчужный саван. Мишка прикрыл собой израненного зверя от немилосердной бури, понимая, что сам может умереть. Впрочем, это уже было не важно…
Москва, 2013