Помоги проекту - поделись книгой:
Людей охватили страх и отчаяние. Еще никогда они так долго не находились вдали от суши. Их угнетало однообразие жизни и полное безделие, если не считать вахт. Лишь изредка они ловили рыбу или спокойно купались в теплых водах океана. На кораблях давно уже не звенели песни, не ходила ходуном палуба под ногами плясунов. Тоска и безразличие перерастали в озлобление и ненависть друг к другу и к адмиралу – этому фанатику чужестранцу.
Ночи напролет подобно изваянию стоял он на носу каравеллы, устремив горящий взор на запад, прислушиваясь, не ревут ли впереди волны, разбиваясь о скалы. Он вглядывался во тьму, стараясь различить при свете звезд темную полоску берега…
Не случайно Колумб писал в дневнике, что он приучает себя обходиться ночью без сна. Команда боялась адмирала, который, подобно привидению, день и ночь бродил по кораблю.
Куда ведет их этот проклятый генуэзец? Что видит он вдали за горизонтом? Надо повернуть назад, на родину, пока еще не поздно, пока не съедены сухари и не выпита пресная вода.
О настроении команды в изложении дневника говорится: «Люди теперь уже не могли больше терпеть, жалуясь на долгое плавание, но адмирал ободрял их как нельзя лучше, вселив в них добрые надежды на большие выгоды в будущем». Колумб горячо убеждал усталых моряков, рисуя перед ними заманчивые картины дальних стран, почерпнутые им из книг Марко Поло. Стоит ли теперь жаловаться, когда мы уже почти у цели, и надо продолжать путь до тех пор, пока Индия, с помощью господа, не будет найдена.
Такие записи свидетельствуют о недовольстве команды, уставшей от дальнего пути. Но адмиралу обычно удавалось успокоить и убедить встревоженных людей.
Существует немало версий об угрозе бунта на кораблях Колумба. Лас Касас, относившийся к Колумбу с симпатией, сообщает, что мятежные матросы все чаще обсуждали план возвращения домой. Они говорили, что было бы безумием и даже самоубийством рисковать своей жизнью во имя осуществления сумасбродных замыслов какого-то чужеземца, готового принять смерть, лишь бы стать большим господином. Генуэзец обманул команду и потому его надо выбросить за борт, а дома объявить, что он сам свалился в море. И так, по словам Лас Касаса, они говорили день и ночь; к этому причастны были Пинсоны, капитаны и старейшины всех трех команд, ибо остальные моряки были уроженцами и жителями Палоса и Могера.
Лас Касас подчеркивает, что адмирал, угадав настроение команды, вел себя с большим мужеством и выдержкой и не отступился от своих замыслов.
Эрнандо – сын великого мореплавателя, не скупившийся в биографии своего отца на вымысел, рассказывает, что команда сговорилась ночью, когда адмирал захмелеет от света звезд, сбросить его в море.
Однако сам адмирал в своих заметках ни словом не обмолвился о бунте. Ведь если бы команда взбунтовалась, он не преминул бы описать свои заслуги в подавлении волнений, похвастаться своей решимостью и волей. Но в дневнике упоминаются лишь ропот и тревога, малодушие и подавленность, а отнюдь не беспорядки и не вооруженный бунт. К тому же «Санта-Мария» была не одна в океане, рядом шли две другие каравеллы с командами, преданными королю.
Имеются сведения, что в начале октября матросы и офицеры настойчиво требовали лечь на другой курс, так как Колумб не изменял своего приказа держать прямо на запад. Наконец и он стал сомневаться в своей правоте: семьсот лиг – расстояние до острова Сипанго – были давно пройдены, но земля так и не показывалась.
И вот 7 октября Колумб решил изменить курс и повернул на юго-запад: над кораблем с севера на юго-запад пролетало множество птиц и можно было полагать, что они ищут ночлега на суше или же бегут от суровой северной зимы. Это был добрый знак, вселявший надежду.
Пассат дул все сильнее, море под порывами ветра заволновалось, и каравеллы на всех парусах полетели навстречу неведомой земле. Теперь о ее появлении говорило уже множество примет: в лунные ночи флотилию обгоняли стаи перелетных птиц, мимо проплывали зеленый тростник, сучья деревьев, покрытые листьями и цветами, а однажды волны принесли ветку шиповника, усеянную плодами, и деревянную доску, обтесанную рукой человека. Все эти признаки воодушевляли и успокаивали людей.
В четверг 11 октября после захода солнца и вечерней молитвы адмирал обратился к экипажам всех трех кораблей с краткой речью. Он возблагодарил господа за милости, которые тот ниспослал им в путешествии: дал тихое море, добрые и приятные ветры, спокойную погоду и уберег от бурь и волнений. Адмирал просил людей этой ночью особенно зорко стоять на вахте, ибо земля может показаться в любую минуту. И тот, кто первым увидит землю, помимо королевской награды, получит от него лично шелковый камзол. А католические короли Испании Фернандо и Изабелла обещали такому счастливцу ежегодную пожизненную пенсию в десять тысяч мараведи[22].
Той ночью на кораблях никто не сомкнул глаз. Люди пристально всматривались в непроглядную тьму. Давно уже погасли отблески заката на горизонте, а луна еще не взошла на небосклон.
Около десяти часов вечера Колумб и один из матросов почти одновременно заметили далеко в море какой-то свет, но он был так слаб, что Колумб попросил королевского контролера и других офицеров пристально всмотреться в темную морскую даль. И, действительно, они увидели нечто похожее на огонек восковой свечи, то подымавшийся, то опускавшийся во мгле.
Был ли то мираж, вызванный разгоряченной фантазией и напряжением всех чувств, или свет, излучаемый микроскопическими обитателями тропических морей, а может быть просто отблеск фонаря идущей впереди «Пинты» – кто знает? Но только это не было землей. Колумб и сам заколебался и не велел подавать сигнал.
Прошло еще четыре часа. Корабли, перегоняя друг друга, все также неслись по бурному океану, освещенному взошедшей уже луной. И тут, наконец, испанцы увидели далекий берег. Раньше всех его заметили на быстроходной «Пинте», шедшей впереди всех.
Это произошло 12 октября 1492 года в два часа пополуночи. Матрос Родриго де Триана, увидев белевший в свете луны песчаный мыс, закричал; «Земля! Земля!».
Капитан Мартин Пинсон приказал выстрелить из пушки и замедлил ход. Подоспевший на «Санта-Марии» Колумб крикнул Пинсону, что ему за это открытие полагается пять тысяч мараведи.
Впоследствии Родриго де Триана потребовал обещанного вознаграждения, но так никогда и не получил его – не досталось ему ни шелкового камзола, ни пенсии. Колумб утверждал, что он сам еще с вечера заметил свет на берегу, хотя в то время каравеллы находились на расстоянии пятидесяти-шестидесяти миль от песчаного мыса. Адмирал выторговал королевскую пенсию себе, владельцы севильских боен аккуратно выплачивали ее до самой его смерти.
Адмирал не хотел делить славу ни с кем из своих подчиненных. Он всюду хотел быть первым и первым увидеть свет на берегу.
Этот постыдный эпизод свидетельствует о необузданном честолюбии первооткрывателя Америки, о его жадности и отсутствии великодушия.
Ведь Колумб той же ночью стал вице-королем вновь открытой земли и должен был получать огромные доходы. Для нищего же матроса эта пенсия составила бы целое состояние. Братья Пинсоны тоже были оскорблены такой несправедливостью. А обиженный матрос впоследствии покинул родину, переселился в Африку и даже принял мусульманство.
После сигнала с «Пинты» флотилия убрала паруса и легла в дрейф до утра; ночью можно было сесть у берега на мель или наткнуться на коралловые рифы. Матросы, радостные, взволнованные, стали приводить себя в порядок – брили бороды, чистили одежду. Наконец-то, после тридцати пяти дней пути адмирал привел их к земле великого хана!
Что же ожидает их здесь, на чужом берегу? Все надеялись увидеть на рассвете, как в первых лучах утреннего солнца заиграют золотые крыши пагод, как проступят силуэты деревьев, благоухающих корицей и перцем, как из мрака вынырнут величественные мраморные дворцы, порт и груженые дорогими товарами суда, стоящие на якорях с золотыми и серебряными цепями. Они надеялись увидеть побережье, по которому медленно ступают слоны, покрытые шелковыми, шитыми золотом попонами с золотыми башенками на спине. Золота здесь хватит для всех, все смогут разбогатеть…
Людям казалось, что они уже ощущают аромат пряностей, смешанный с соленым морским ветром. На сей раз это был не мираж, впереди действительно лежала земля, но то была не Индия, не Катай, не Сипанго, а лишь один из многочисленных островков Багамского архипелага.
Багамские острова и Куба
На рассвете 12 октября 1492 года перед испанцами открылся низкий песчаный берег, на котором зеленели деревья и заросли кустарника. Матросы поставили паруса, и корабли, обогнув остров с юга, пристали к подветренному западному берегу.
Багамский архипелаг состоит из тысячи больших островов, островков и рифов, и теперь, спустя более чем четыре столетия, невозможно точно указать, какой из них был открыт первым. Коренные жители – индейцы – называли его Гуанахани. Возможно, что это был остров Ватлинг.
За причудливыми деревьями блестела тихая гладь озера, но нигде не было видно ни мраморных пагод с золочеными крышами, ни гавани, ни слонов, ни кораблей.
В зарослях мелькали голые тела туземцев, в ужасе следивших за вынырнувшими из моря неведомыми чудовищами с большими белыми крыльями.
Колумб облачился в блестящий панцирь, набросил поверх пурпурную мантию – торжественное одеяние кастильского адмирала, – и, взяв с собою офицеров королевского нотариуса и контролера, сел в шлюпку и направился к берегу. За ними следовали шлюпки с капитанами и офицерами двух других кораблей, вооруженными шпагами, пиками, большими луками-арбалетами и тогдашним огнестрельным оружием – аркебузами и мушкетами.
Высоко держа развевающееся знамя Кастилии, Христофор Колумб ступил на берег.
Все опустились на колени и возблагодарили господа, ниспославшего им свое милосердие, дозволившего достичь острова. Со слезами на глазах они обнимали обретенную землю. Затем, как отмечено в дневнике, адмирал поднялся с колен и нарек остров именем Сан-Сальвадор[23].
Трудно представить себе более возвышенный миг в жизни первооткрывателя, чем тот, когда он впервые сходит на берег новой, никому не известной земли! Но еще труднее представить ту кровавую, полную трагизма страницу истории, которую открыл Колумб в эту самую счастливую минуту своей жизни.
Высоко подняв знамя, адмирал призвал королевского нотариуса и контролера засвидетельствовать, что он, дон Христофор Колумб, от имени короля и королевы объявил этот остров испанским владением и сделал шпагой отметки на деревьях, как это было принято в те времена при посещении земель, населенных язычниками. Нотариус немедля составил соответствующий акт.
Вскоре на берегу собралась большая толпа островитян. Любопытство заставило их забыть недавний страх перед плавучими рощами с высокими деревьями, усеянными белыми и цветными листьями, вынырнувшими, на рассвете из морской пучины. От этих рощ отделилось несколько лодок с сидевшими в них невиданными людьми, облаченными в яркие, твердые одеяния, сверкавшие под лучами солнца. Бледные лица чужеземцев были украшены пучками белого, рыжего или черного хлопка многие из моряков отпустили бороды, краснокожие бород не имели и никогда прежде не видели их). Все вызывало удивление туземцев: и пучки ярких перьев на шлемах, и знамена, похожие на крылья больших птиц, и блестящие острые палки у пояса – шпаги. Нагие дети природы нерешительно приближались к чужестранцам, неся им свои дары и пытаясь понять их язык и жесты.
Эту первую встречу с народом чужой земли адмирал описал так:
«Поскольку они держали себя дружественно по отношению к нам и поскольку я сознавал, что лучше обратить их в нашу святую веру любовью, а не силой, я дал им красные колпаки и стеклянные четки, что вешают на шею, и много других малоценных предметов, которые доставили им большое удовольствие. И они так хорошо отнеслись к нам, что это казалось чудом. Они вплавь переправлялись к лодкам, где мы находились, и приносили нам попугаев, и хлопковую пряжу в мотках, и дротики, и много других вещей и обменивали все это на другие предметы, которые мы им давали, как, например, на маленькие стеклянные четки и погремушки. С большой охотой они отдавали все, что у них было.
Но мне показалось, что эти люди бедны и нуждаются во всем. Все они ходят нагие, в чем мать родила… И все люди, которых я видел, были еще молоды, никто из них не имел более тридцати лет, и сложены они были хорошо, и тела и лица у них были очень красивые, а волосы грубые, совсем как конские, и короткие. Волосы зачесывают они вниз на брови, и только небольшая часть волос, и притом длинных, никогда не подстригаемых, забрасывается назад».
Цветом кожи они напоминали Колумбу гуанчей – коренных жителей Канарских островов: они были не черны, не белы и не слишком темны; их тела или только лица были разрисованы красной или черной краской. Они не носили и не знали железного оружия: когда испанцы показали им свои шпаги, они схватились за лезвия и порезались.
На другое утро каноэ-челноки индейцев, выдолбленные из цельного ствола дерева, окружили каравеллы. Некоторые каноэ вмещали по сорок-пятьдесят человек, но были и совсем маленькие, с одним гребцом. Туземцы ловко орудовали веслами, похожими на лопаты, которыми сажают в печъ хлеб.
Адмирал захотел поближе осмотреть открытую им землю. Это был большой, равнинный остров; местами рос густой лес, среди деревьев летали разноцветные попугаи.
Испанцы прошли на шлюпках вдоль берега острова и увидели несколько селений. Их жители громкими криками призывали своих соплеменников: «Идите, смотрите – вот посланцы небес, несите им пищу и питье!»
Могли ли подумать эти простодушные, гостеприимные люди, что так называемые посланцы небес через несколько лет будут охотиться за ними как за дикими зверями по всему архипелагу; станут увозить их в испанские колонии, что их превратят в рабов и заставят нырять в море за жемчугом и надрываться на непосильной работе на золотых и медных рудниках, где эти несчастные быстро перемрут? И к 1520 году на Багамском архипелаге не осталось ни одного индейца. Острова опустели. Мертвые и покинутые лежали они посреди океана и никто уже не мог указать, где впервые сошел на берег первооткрыватель Америки Христофор Колумб.
Но пока что индейцы ни на этом, ни на других островах не подозревали ничего дурного. Они оказывали пришельцам почет и уважение, преклонялись перед ними, даже обожествляли их. Ведь древние легенды всех индейских племен, от Антильских островов до Мексики и Перу, предвещали, что когда-нибудь с Востока придут божественные существа – сыны солнца, которые принесут с собой радость и счастье. Простодушным островитянам казалось, что древняя легенда наконец-то стала действительностью и сыны богов приплыли к ним на солнечных кораблях.
«И они благодарили бога, бросаясь на землю, воздевали руки к небу и призывали нас к себе», – записано в дневнике Колумба.
Но адмирала больше всего интересовало золото: «Я же был внимателен к ним и упорно дознавался, имеют ли эти люди золото. Я видел, что у некоторых кусочки золота воткнуты в отверстия, которые они для этой цели проделывают в носу. И, объясняясь знаками, я дознался, что, плывя на юг, я встречу в тех местах одного короля, у которого есть большие золотые сосуды, и король этот имеет очень много золота».
Для индейцев золото не имело реальной ценности.
Считая, очевидно, этот металл волшебным, так как он не менялся с течением времени, они носили кусочки золота в носу, губах и ушах для защиты от злых духов. Индейцы охотно, без всякого сожаления меняли золото на всякие безделушки, даже на осколки стекла и черепки глиняной посуды. Зато, испанцы в поисках драгоценного металла заглядывали в нищие хижины, жадно хватались за любой, даже самый маленький кусочек благородного металла. Но золота здесь было мало.
Из рассказов индейцев можно было понять, что оно попадает сюда издалека, его добывают на каком-то большом острове, И адмирал решил отправиться дальше на юго-запад. Оставаться у этих нищих людей не имело больше никакого смысла. Колумба интересовали также и пряности, но ни на Сан-Сальвадоре, ни на других близлежащих островах их не было и в помине.
Туземцы говорили, что дальше к югу есть еще острова и среди них большой остров Куба, где много желтого металла.
Представления Колумба о географии были такие же путаные, как и в начале путешествия. Он ни на миг не усомнился в том, что его каравеллы достигли именно Индии, то есть Восточной Азии, и что Сипанго и страна великого хана – Катай находятся где-то рядом. Вот почему он назвал обитателей острова «индейцами» (indios) – жителями Индии. Это название как своеобразный памятник ошибке Колумба сохранилось до наших дней. Впоследствии острова Карибского моря стали называть Вест-Индией, или Западной Индией, а настоящую Индию – Ост-Индией, или Восточной Индией.
Захватив силой нескольких индейцев, чтобы они служили ему в качестве проводников, Колумб стал продвигаться между островами Багамского архипелага дальше на юг. Нельзя отказать ему в известной наблюдательности, которая ярко проявлялась при описаниях природы:
«Тут много озер и вокруг них чудесные рощи. И как все другие острова, этот остров весь зеленый, и травы здесь как в Андалусии в апреле, и поют в лесах птицы, и человеку, который сюда попал, не захочется уж покинуть эти места. Затмевая солнце, летали здесь стаи попугаев, и было, кроме того, на диво много других птиц, самых разнообразных и во всем отличных от наших.
…Рыбы здесь настолько отличаются от наших рыб, что кажется это чудом. Иные похожи на петухов и имеют тончайшую расцветку – тут и синие, и желтые, и красные, и все иные тона, другие же расцвечены на много ладов… Тварей я не видел здесь никаких, если не считать попугаев и ящериц. Корабельный мальчик говорил мне, будто он видел большую змею. Ни овец, ни коз, ни других животных я не видел…».
По свидетельству Колумба, на одном из островков испанцы пронзили пиками змею семи пядей в длину с короткими лапами. Очевидно это была игуана – большая ящерица, мясо которой у островитян считалось деликатесом.
Первое время индейцы, завидев корабли, в панике покидали свои убогие жилища. Тогда испанцы задержали одного туземца, одарили его разными побрякушками, угостили вином и патокой и отпустили на все четыре стороны, чтобы он понес к своим соплеменникам весть о добрых чужестранцах.
Наблюдая робких, миролюбивых островитян, вооруженных лишь короткими деревянными дротиками с костяными наконечниками, богобоязненный, но воинственный католик Колумб решил, что их легко будет обратить в христианскую веру и заставить работать на испанцев, иными словами, крестить и превратить в рабов. Отношение Колумба к индейцам с самого начала было двуличным и вероломным: он превозносил их нрав, добродушие и красоту, но в то же время считал их своей и королевской собственностью.
Однако голые, нищие островитяне ничуть не соответствовали тем представлениям, которые сложились у Колумба при чтении удивительных историй Марко Поло и фантастических рассказов Мандевиля. Ведь Марко Поло ни словом не обмолвился об островах, где под сенью роскошных цветущих деревьев и кустов живут голые, нищие люди.
Адмирал как поэт воспевал открытую им землю, прекрасную, как рай, но в то же время смотрел на нее глазами алчного купца, прикидывая, как бы получить побольше барышей.
Колумб открыл еще несколько небольших островов и все объявил испанским владением, назвав их именами святой девы Марии и кастильских королей. Они ничем не отличались от Сан-Сальвадора – это были такие же равнинные острова, поросшие тропическим лесом и населенные такими же миролюбивыми племенами.
«Эти острова очень зеленые и плодородные, воздух здесь приятен… Желаю продолжать путь и обойти эти земли и проникнуть на многие острова, чтобы найти золото. И так как пленники знаками объяснили, что тут носят золотые браслеты на руках и ногах… то я уверен, что с помощью господа нашего найду золото там, где оно родится», – пишет Колумб.
После двухнедельных скитаний среди бесчисленных мелких островов и рифов Багамского архипелага Колумб 28 октября 1492 года подошел к острову Куба, к его северо-восточному побережью (теперешняя провинция Ориенте) и вошел в устье полноводной реки, которая текла по широкой долине, окаймленной прекрасными горными хребтами. Он назвал эту землю Хуана, по имени наследника испанского престола. После смерти принца острову присвоили имя Фернандино, но в конце концов испанцы стали употреблять старинное индейское название Куба.
Остров был действительно прекрасен. В изложении дневника Колумба ему посвящено немало восторженных слов.
Адмиралу казалось, что он никогда не видел такой красивой земли. Повсюду росли роскошные зеленые леса. Деревья цвели и плодоносили, и цветы и плоды были в великом множестве и разнообразии. Сладкозвучно пели птицы. И там и тут возвышались пальмы с большими листьями, не похожие ни на гвинейские, ни на кастильские.
Колумб не переставал восхищаться красотами тропической природы. Каждый новый островок, каждая бухта, устье реки, берег и гора казались ему прекраснее предыдущих.
«…Он смотрел на роскошный мир тропической природы, как нежный отец в прозрачные глаза своего ребенка», – с восхищением отмечает немецкий историк географических открытий О. Пешель, начисто забывая, какие бедствия этот «нежный отец» принес открытой им стране.
Берега Кубы были изрезаны многочисленными хорошо защищенными, тихими бухтами и устьями глубоких рек. Море было так спокойно, что казалось, оно никогда не волнуется: трава на побережье росла почти до самой воды, чего никогда не бывает на землях, омываемых бурными морями.
Спокойствие прозрачных голубых вод казалось Колумбу вечным: ему не довелось еще увидеть страшные ураганы, циклоны, свирепствующие в этих морях: они вырывают деревья с корнями, вызывают разрушительные наводнения, топят корабли и гонят на равнины морские волны.
Кубинские реки были совсем непохожи на африканские. В Африке текут могучие потоки мутной воды, унося с собой гниющие растения, здесь же реки были глубокие, чистые и прозрачные. В них водилось немало жемчужных, моллюсков и больших черепах.
По жестам индейцев Колумб понял, что земля эта очень велика и ее нельзя обойти на корабле даже за двадцать дней. Тогда он решил, что уже миновал Сипанго и достиг берегов Катая. «Несомненно, что если эта земля – материк, – писал он, – то я нахожусь перед Саито и Кисаем (южными городами Китая)». Куба, по его мнению, была одним из полуостровов провинции Манзи на океанском побережье Азии. Но где же города, где пагоды с золочеными крышами, бронзовые пушки, знатные вельможи в тканых золотом одеждах, где золото и пряности?
Каравеллы испанцев шли вдоль северного берега Кубы, останавливаясь в бухтах и устьях рек, где виднелись индейские селения.
В те времена Кубу населяли три племени индейцев которыми правили касики-вожди и бехики-жрецы, знахари или шаманы. Два племени вели кочевой образ жизни, занимались охотой и рыболовством. Они пользовались грубыми орудиями труда из неотесанного камня, дерева, больших морских раковин и рыбьих костей. Третье племя – таины достигло более высокого уровня развития и занималось земледелием. Поля возделывали всем селением, сообща. Таины выращивали кукурузу, маниок, бобы, земляной орех, тыкву, перец, сладкий картофель, различные фрукты и табак.
Однако щедрая природа острова не была еще так богата, как сегодня. Здесь не зеленели бескрайние заросли сахарного тростника – главного богатства Антильских островов, не было ни банановых плантаций, ни рощ кофейного дерева, ни кокосовых пальм.
Рыболовством и охотой занимались мужчины, а женщины работали в поле. Таины умели делать глиняную посуду, прекрасно резали по дереву, изготовляли из больших раковин орудия труда, плели сети, ткали из хлопка и волокон дерева сейба прекрасные ткани, строили тростниковые или бамбуковые хижины. Испанцы находили у них глиняные статуэтки и маски. В хижинах туземцев жили собаки, не умеющие лаять, и прирученные лесные птицы, но нигде не было домашних животных.
Об островитянах – о гостеприимных, простодушных и доверчивых людях – Колумб отзывался так: «Эти люди покорны и боязливы. Как я уже говорил, они нагие, без оружия и без закона. Земли эти весьма изобильны, здесь во множестве растут „mames“[24] – плоды, подобные моркови, имеющие вкус каштанов, есть фасоль и бобы, но значительно отличающиеся от наших кастильских, встречается много хлопка. Хлопок, однако, тут не сеют. Он растет в диком виде на пустырях и имеет высокие стебли. Я думаю, что собирать хлопок можно здесь в течение всего года… Тут имеется такое множество разных плодов, что нет возможности описать их. И из всего этого можно извлечь пользу… Здесь сеют „ахе“[25] – растеньице с корневищами, как у морковки. „Ахе“ приготовляют, как хлеб: размалывают корни, затем замешивают муку и выпекают ее».
Колумб рассказывает дальше, что после сбора урожая побеги этого растения пересаживают в другое место и из них вырастают по четыре-пять корневищ толщиной с человеческую ногу.
В те времена четыре пятых кубинской земли были покрыты густыми тропическими лесами, и весь этот остров можно было обойти под сенью пальм.
В лесах порхали громадные, похожие на цветы, бабочки; мелькали, переливаясь всеми цветами радуги, насекомые, не уступавшие в красоте великолепным цветам с дурманящим запахом. А цветов здесь было множество, но особенно выделялись своей прелестью орхидеи. В зарослях без устали стрекотали сверчки и цикады.
В устье реки Хибары Колумб приказал бросить якорь и оставался там двенадцать дней. Индейцы, убедившись, что белые не делают им зла, окружили на своих челнах корабли, и вскоре завязалась оживленная меновая торговля.
В ответ на настойчивые расспросы чужеземцев о золоте индейцы утверждали, будто этот металл в больших количествах имеется в глубине острова – на Кубанакане. Колумб решил, что это описанная Марко Поло столица хана Кубилая, и отправил туда двух послов – переводчика Луиса де Тореса, владевшего арабским и еврейским языками, и одного из моряков, которому довелось побывать в Гвинее у негритянских вождей. Послам дали с собой письмо испанских государей и дары для великого хана, а также стеклянные побрякушки и пестрые лоскуты материи для обмена по дороге на пищу. Посланцев сопровождали двое индейцев.
Можно ли представить более злую иронию судьбы: великий мореплаватель искал на Кубе путь к городу, находившемуся совсем на другом конце света, и хотел попасть к хану монголов, династия которого свыше ста лет назад была свергнута и изгнана из Китая.
Там, где теперь расположен город Ольгино, посланцы увидели селение из пятидесяти хижин, крытых пальмовыми листьями. Индейцы встречали их как пришельцев с неба. Вождь устроил в их честь пир, туземцы целовали им руки и ноги и приносили всякие дары. Испанцы были восхищены сердечным приемом, но Торес в тревоге обнаружил, что никто из этих краснокожих не владеет арабским языком и никто не слыхал о богатых городах с каменными домами, в которых живут купцы и могущественные правители.
Индейцы потчевали чужеземцев кассавой – хлебом из муки маниоки, – испанцы уже отведали его на островках Багамского архипелага, – и испеченными в золе костра ароматными мучнистыми плодами, которые они выкапывали из земли. Так европейцы познакомились с картофелем.
Однако ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней, ни пряностей послы не нашли. Они тщетно показывали индейцам перец, гвоздику и корицу – таких растений островитяне на своей земле не видели.
Возвращаясь к кораблям в сопровождении большой толпы индейцев, испанцы обратили внимание на их странное поведение: многие туземцы складывали в трубочку сухие листья какого-то растения, зажигали их с одного конца, а затем с наслаждением «пили по своему обычаю дым». Эти огромные сигары островитяне называли табако. На каждом привале они зажигали по одной такой сигаре, затягиваясь ею по очереди три-четыре раза, и выпускали дым через ноздри. Знатные люди – касики «пили дым» из полой трубки, толщиной с мизинец – каовы. Один конец трубки с двумя дырочками они вкладывали в ноздри, второй же держали над кучкой горящего табака. Это было первое знакомство европейцев с табаком.
Моряки, очевидно, тоже пробовали табак, и адмирал им этого не запрещал, хотя видел, что они быстро одурманиваются непривычным крепким дымом. Он только заметил в своем дневнике, что не понимает, какая польза от этих тлеющих головней.
Испанцы даже не подозревали, как скоро эти «тлеющие головни» распространятся по всему свету, несмотря на строгие запреты и даже проклятие церкви, какие огромные барыши они принесут торговцам и какой вред – человеческому здоровью.
Поделиться книгой: