Летун

Так и протекал этот допрос, больше похожий на беседу двух милых, интеллигентных людей. Только что чаю Постышев не предложил, так может, его здесь и не пьют? Что другое употребляют? Сам дознаватель, чем дальше, тем больше страдал забывчивостью – переспрашивал, возвращался к уже сказанному. То вдруг пускался в пространные рассуждения о религии, нравственности и долге человека перед обществом. То неожиданно переходил на несерьёзный тон и сыпал шутками. Или принимался выпытывать пристрастия Андрея – что он читает, чем увлекается. Ах, планеризмом? – но это же чудесно! Планёры у нас в чести. Парашют? Тоже очень модно и престижно. Барышни обожают прыгунов!

И ни слова, ни одного вопроса о том, откуда прибыл Сосновцев. Будто всё ему было об этом известно. Тем не менее, политические взгляды гостя интересовали дознавателя. То и дело возвращался он к самодержавию, потом вдруг переходил к парламентаризму, а следом прямо спросил – как он, Андрей Павлович то есть, относится к революциям всякого рода и смене власти?

– Вот Французская революция 1789 года, к примеру? Это же чудесно! «Либерте, Эгалите, Фратерните!» Разве не об этом доложен мечтать любой свободолюбивый и мыслящий человек?!

– А июльский расстрел парижан в девяносто первом году на Марсовом поле? – парировал Сосновцев и сам поразился, откуда всплыли в памяти даты и названия? Никогда ведь не интересовался историей, тем более французской. Правда, пару раз замещал заболевшего историка, может, оттуда и выскочило? Как бы то ни было, успех стоило закрепить, не хватало ещё быть заподозренным в симпатиях к социалистам. – А якобинский террор, диктатура, казни, кровь?…

– Да… – задумчиво протянул Постышев, – это тоже революция… Власть вынуждена себя защищать. Всегда. Так было и так есть.

– Цена только великовата, – подыграл Андрей. Интересно, а о событиях 1917 года здесь знают? Не могут же не знать, он явно не первый такой, из далёких, ещё не состоявшихся времён… Может, спросить?

Но Постышев неожиданно изменил направление беседы, вытащил из стола лист бумагу и карандаш.

– А нарисуйте-ка нашего Мишеньку? – проговорил с улыбкой. – Вы с ним калякали давеча.

У Сосновцева неплохо получались шаржи. В студенческую бытность свою он баловался этим, смешил девчонок на лекциях, изображая особенно нудных лекторов. Сделал набросок.

– А ведь, похоже! – развеселился Пётр Афанасьевич. – Ей-богу, похоже. Но Михаилу Васильевичу мы этого показывать не будем, у него с чувством юмора не того… – и спрятал листок в стол. – Стало быть, в политических партиях вы не состоите, как заявили давеча Михаилу Васильевичу. Но политикой вообще интересуетесь? Взгляды какие-то свои на этот вопрос наверняка имеете, по-другому быть не может…

Сосновцев прямо посмотрел в глаза дознавателя и произнёс тихо, но твёрдо:

– Простому человеку, тому, что без выверта мозгов, и вынужден на хлеб себе зарабатывать, нет большой разницы, кто у кормила власти – коронованная особа, всенародно избранная или ещё какая. Лишь бы в государстве твёрдо соблюдалась законность и порядок, одни народы не притесняли другие, и была уверенность в завтрашнем дне. Уверенность, что власть не бросит тебя на произвол судьбы, без куска хлеба, без надежды и веры. Вот так я думаю, ваше высокоблагородие.

Какое-то время специальный агент смотрел на Сосновцева, как бы взвешивая его слова и определяя для себя степень их искренности. Видимо, ответ его удовлетворил, и беседа потекла в прежнем ключе. Как полноводная, неспешная река. Пороги начались тогда, когда речь зашла о переходе. Добродушия у Постышева сразу как-то поубавилось, вопросы посыпались быстрые, резкие. И взгляд стал острым и зорким, зрачок в зрачок.

Вы упали в люк – в котором часу? Что было у вас в руках? Ничего, но вы ведь отправились за покупками? Ах, да… на прогулку. Простите, милостивый государь, запамятовал. А в карманах, что было в карманах? Вот так прямо и ничего? Любой человек что-то имеет при себе – портмоне, портсигар… Вы курите? Иногда, но ведь курите! В парк шли, а почитать – газетку там, книжонку для развлечения? Тоже нет? И денег не брали – у вас там всё бесплатно? А девушку пригласить? Вы видный мужчина, барышни на вас наверняка заглядываются. А вы?

Теперь Сосновцев понял, что такое напор опытного следователя. Порой ему приходилось доказывать самому себе, что было так, а что – этак. Почему не сложилось с Верой, а ещё раньше с Галей и Мариной? Почему не получилось торговать, почему он не любит пить вино, а предпочитает пиво, и что бы он сделал с водителем внедорожника – источником всех его бед? И далее: а здесь, когда выбрался из оврага – что делал, с кем говорил, о чём? Поминутно, во всех подробностях.

Скоро Андрей взмок, но тут Постышев вновь превратился в безобидного, стареющего, усталого чиновника, занимающегося рутинной работой. После нескольких малозначащих реплик он безразличным голосом проговорил:

– Вы солгали мне по мелочам, Андрей Павлович. При вопросе, в котором часу вы к нам попали, непроизвольно глянули на левое запястье. Там были часы? При упоминании портмоне – хлопнули по карману. Взрослый человек выходит из дому хоть с какими-то деньгами, так заведено во все времена и под любыми небесами. Так что, кое-что у вас при себе было. И это «кое-что» вы припрятали по дороге, воспользовавшись какой-нибудь нехитрой уловкой. Мы сейчас поедем и заберём сие «кое-что». Негоже предметам чужого мира валяться где попало. Да и правила у нас такие. Поехали. Сами покажете, или попросить Никодима Митрофановича, чтоб в точности провёл нас по маршруту, коим вы сюда добирались?

– Сам покажу, – подавленно ответил Сосновцев. Под дурака закосить не удалось. Сыскарь выпотрошил его как карася, он и сам не заметил как. Теперь уже лучше отдать всё, тем более что в пакете сущие безделицы. Ничего опасного или угрожающего этому миру там нет. И пусть специальный агент решает его судьбу. Может, ещё и обратно отправит? Вот было бы здорово!..

Постышев отворил дверь и кликнул Михаила.

– Приготовьте автомобиль, Михаил Васильевич. Съездим… – и обернулся к Сосновцеву, – далеко?

– Нет, тут близко.

– Вот видите, – подхватил специальный агент, – недалеко съездим. А пока прошу сюда, Андрей Павлович.

Они вышли во внутренний двор управления. Слева высилась пожарная каланча, справа шёл глухой забор. В дальнем конце двора было устроено что-то вроде стрельбища – бревенчатые щиты с мишенями. Видимо, здесь тренировались полицейские.

Постышев повёл Андрея прямо к щитам. Не доходя двадцать метров до мишеней, они остановились. Здесь была очерчена черта – рубеж.

– Вам эта вещь знакома? – спросил эмиссар таинственной Особой комиссии, подавая Андрею пистолет Макарова. – Вы ведь в армии служили, обращаться умеете?

Сосновцев непроизвольно принял протянутое оружие. Точно, ПМ. Выщелкнул магазин, масляно блеснули патроны – боевые, без дураков. Загнал обратно и вопросительно уставился на Постышева.

– В мишень попадёте? – спросил тот скучным голосом.

– Что – стрелять? – не поверил Андрей.

– Ну да. Пистолет, он ведь для того чтобы стрелять.

Двор был совершенно пуст. Забор перепрыгнуть, при его-то спортивной подготовке, раз плюнуть. А там, с пистолетом, его ещё взять нужно. Или можно захватить в заложники «его высокоблагородие», потребовать возвращения в свой мир, поговорить с местными с позиции силы. И тогда он уже не пленник, судьбу которого решают чужие дяди, а сам себе хозяин…

Постышев стоял, отвернувшись.

Мысли вихрем промчались в голове Сосновцева. И как неожиданно налетели, так и схлынули. Ты что, парень, боевиков насмотрелся? Держать ствол у виска пожилого человека и орать дурным голосом – вертолёт мне сюда! И миллион баксов! И беспрепятственный перелёт до Южнореченска! Это ж анекдот! Стало вдруг и смешно, и тошно одновременно.

Андрей передёрнул затвор и выстрелил навскидку. На мишени – около семёрки на три часа, – взвилось лёгкое облачко.

– Неплохо, – похвалил Постышев.

– Ещё? – едко спросил Андрей.

– Довольно, – спокойно ответил особист. – На этом упражнение в стрельбе будем считать законченным. Давайте, – и протянул руку за оружием.

Андрей вложил ребристую рукоять ПМ в ладонь Постышева. Тот поставил пистолет на предохранитель и спрятал в карман.

– А вот и транспорт, – как ни в чём не бывало промолвил он. – Прошу, Андрей Павлович.

На сей раз аппарат подали гораздо более привычного абриса, нежели виденный на улице с Селивёрстовым. Этот был вполне узнаваемый автомобиль – архаичный, с огромными фарами на куцем капоте, с большими колёсами на спицах. Оно и понятно, здесь в чести гужевой транспорт, о качестве дорожного покрытия можно только догадываться. Но всё же, это был настоящий автомобиль с местами для пассажиров и застеклёнными окнами. Вместо ручки уже присутствовало рулевое колесо. «Renault voiturette – 1901» – прочел он там, где позже будет располагаться решётка радиатора. Однако!

Внутри Андрея ждали мягкие сидения. Пахло хорошей кожей, и ни малейшей примеси запаха бензина. Видно, топливо пока предполагалось иное. Ничего, усмехнулся про себя Сосновцев, скоро и вы поймёте ценность нефти. Салон показался крошечным, но достаточно удобным. Приборная панель простая, и школьник бы управился. Всё это забавляло Андрея.

Водитель в фуражке вопросительно посмотрел на Постышева.

– Трогай, Фёдор. Господин Сосновцев укажет путь.

Фёдор отжал последовательно несколько ручек. В утробе автомобиля заклокотало, заурчало, потом громко выстрелило. Потом раздалось ужасное тарахтение двигателя, вибрация от которого передавалась на весь корпус, и экипаж тронулся. Городовые распахнули ворота, самобеглая коляска выкатилась на мощёную улицу. Водитель поддал газу, и железный конь приёмисто покатил по дороге.

Они вновь сидели в кабинете номер три. Горела лампа, ярко освещая порядком обшарпанный казённый стол. На столе лежали пластиковый пакет с надписью «Адидас», телефон «Нокия», китайские кварцевые часы и дешёвая зажигалка. Ещё тощая пачечка купюр, сложенных вдвое.

На всё это богатство Постышев смотрел без особого интереса. Чувствовалось, подобные предметы он уже видел и цену им знал.

– Давайте поговорим начистоту, Андрей Павлович, – сказал он спокойным размеренным тоном. – Вы уже наверняка поняли, что попали в далёкое прошлое вашей родины. Нашей с вами Родины. Вы когда родились – в одна тысяча девятьсот восемьдесят шестом году? А жили в более поздние времена. Нынче на дворе год совсем иной. Эту Россию вы знаете лишь по учебникам истории. И не уверен, что информация, которой вы обладаете в той или иной мере, точна. Есть различия. Даже старые газеты, – старые, конечно же, для вас, с моей точки зрения их ещё не издавали… Так вот, даже эти газеты, содержащие описания того или иного события, не абсолютная гарантия, что это событие повторится в точности. В назначенное время и в указанном месте. Всегда найдутся какие-то несовпадения, неточности. Что-то всегда пойдёт не так. И даже то, что оно произойдёт вообще – тоже не факт. Находились хитрецы, пытались играть на бирже, якобы зная наперёд котировки акций. Обогатиться мечтали, легко и быстро. Не вышло. Точного повторения хода истории не происходит. Основные, эпохальные события – да, они, как правило, имеют место. Но… тоже не всегда и не совсем таким образом, как указано в будущих летописях. Поэтому мы не пытаем вас о грядущем. Не требуем прогнозов, не заставляем пророчествовать. Мы живём своей жизнью, следуя естественному ходу вещей. В противном случае наступил бы полный хаос…

Постышев сделал паузу. Сосновцев смотрел на него, усваивая услышанное. На дворе 1901 год, через какие-то четыре года первая революция, русско-японская война. Неужели всё это их не интересует? Или интересует, и информацией этой здесь уже располагают, и принимают меры? А Мировая бойня, что унесёт миллионы жизней? Неужели такое событие оставлено без внимания?

– Почему вы у нас оказались? – продолжал между тем специальный агент. – Над этим ломают голову лучшие умы нашего времени. Может быть, и вашего тоже, но эти знания не для широких масс. Визитёров, как мы называем людей, являющихся из другого времени, случайных жертв несчастливых обстоятельств, начали находить не так давно. Около двух десятков лет назад. До этого никаких упоминаний о подобных случаях в документах разыскать не удалось. У наших учёных есть основания полагать, что причина кроется в вашем времени, возможно, в развитии техники, переступившей некую дозволенную черту. Возможно, причина другая. Во всяком случае, рабочая гипотеза на сегодняшний день такова – образовались некие проходы между нашими мирами. Щели, прорехи, трещины – называйте, как угодно. Предугадать место возникновения такой трещины невозможно. На сегодняшний день известно одно – проходы односторонни, и вернуться вам в своё время не удастся. С этим придётся смириться, принять как данность. Нам, например, не удалось найти ни одной щели, и мы не смогли отправить в будущее ни одного своего человека. Хорошо это или плохо – не знаю, но вам с этим жить.

Андреем овладевала тоска. Одно дело смутно подозревать нечто подобное, другое, когда рубят тебе вот так, прямым текстом, что ты, парень, в мышеловке, в западне, и выхода из ловушки не существует.

– Итак, вы далеко не первый, кто попадает к нам подобным образом, – продолжил после короткой паузы Постышев. – Именно поэтому была создана Особая комиссия при Штабе Отдельного корпуса жандармов. И я – специальный агент этой Комиссии при Губернском жандармском управлении. Я знаю, например, что вот это, – он указал на телефон, – средство связи. Как оно работает, мне неизвестно, у нас таких нет, но предмет безобидный. Далее, хронометр. Забавный, но у нас подобными не пользуются. Всяко солидная «луковица» на цепочке смотрится предпочтительнее. Деньги вашего мира, огниво. Сумка сделана из удобного материала, у нас такого пока не выпускают. Ничего криминального. И знаете, я считаю, что вам в какой-то степени повезло. Ведь можно было вывалиться в бушующий океан, к примеру, или куда-нибудь в дикий уголок Африки, где водятся опасные хищники. Вы же попали в Россию, в цивилизованную местность. И мы с вами оба – русские люди.

– Вернуться точно нельзя? – с робкой надеждой спросил Сосновцев.

– Точно, – отрезал Постышев. – Но что я хотел сказать, Андрей Павлович. Положа руку на сердце – ведь вас в вашем времени ничего не держало. Семьи у вас нет. Даже близких родственников нет. Богатства не нажили, положения в обществе, должностей – тоже. Профессия учителя в будущем, как я понял по вашим интонациям, не в большой чести. Так что случилось трагического? Тем более, изменить ничего нельзя. Право, если дождик испортил вам планы на воскресенье, отменил приятную прогулку, или, там, рыбалку, вы ведь не теряете головы, не лезете в петлю? Испытываете лёгкую досаду, не более того. Пример, конечно, не вполне корректен. Здесь ситуация иная, но некоторые схожие черты есть…

– Зачем вы заставили меня стрелять? – неожиданно спросил Андрей.

Постышев откинулся на стуле:

– Мне было интересно, как вы себя поведёте. Пистолет из вашего времени, забрали у одного из визитёров. Если бы вы, человек, отслуживший в армии и с оружием знакомый, отпрянули, стали бы кокетничать, отнекиваться – я бы сделал одни выводы. Если бы вцепились в него – другие. Кстати, раздумья ваши мимолётные от меня не укрылись. – Особист улыбнулся. – Но вы приняли пистолет спокойно, а это говорит, что силовое решение неопределённых ситуаций вам не свойственно. И это вам плюс. Вы человек разумный, взвешенный, не даёте страстям играть собой.

– То есть, это была проверка? И я её прошёл?

– Безусловно.

– А на каланче, в это время, не притаился ли кто с дальнобойной винтовкой? На всякий случай…

Постышев без улыбки посмотрел в глаза Сосновцева:

– Я не провокатор, Андрей Павлович. У вас был выбор, и вы его сделали. Ну да ладно, давайте вернёмся к нашим баранам. Я хотел сказать – проблемам. Вот это всё, – он указал на разложенные по столу предметы, – я передам в Правовую коллегию. Структура эта существует в рамках Особой комиссии. Представлена она учёными, правоведами, людьми, обличёнными властью и имеющим достаточный жизненный опыт. Они решают, насколько опасен – или безопасен – визитёр для нашего времени.

– Оставьте хоть зажигалку, – невесело усмехнулся Андрей. – На память о прежней жизни.

Особый агент покрутил пластмассовую безделушку в руке, щёлкну кнопкой – появился бледный огонёк газового пламени.

– Держите. Я передавал такие вещицы и раньше. Уверен, всё, что есть в этой штуковине полезного, эксперты уже вытащили и переварили.

– А что будет со мной? – напрягся Андрей.

– Нас с вами ждёт путешествие в Санкт-Петербург. В судьбе вашей поучаствует Главный Комиссар, его превосходительство генерал-майор Дронов Павел Валерианович, а окончательное решение за Главным Экспертом Правовой коллегии. Вам, кстати, ещё предстоит побеседовать с дознавателями этого всемогущего ведомства. Однако я напишу подробный рапорт и отображу в нём своё мнение. Считаю, что опасности для нашего мира вы не представляете, даже напротив, можете быть полезны. Быть ли в наших пенатах художником – вам решать, но вот педагоги, в отличие от вашего времени, у нас в почёте. И дом, и храм с чертежа начинаются. А великолепный дворец – с эскиза. Так что, найдём вам место под солнцем, и оклад содержания положим достойный. А девушки у нас, так просто на загляденье! Женитесь, построите дом…

– Выращу дерево и сына, – закончил за него Андрей, без особой, впрочем, радости.

– Вот-вот! – весело подхватил Постышев. – Какие ваши годы, Андрей Павлович?! Быть может, жизнь для вас теперь только и начинается…

Ночевал Андрей не в камере. В управлении содержали вполне приличную гостевую комнату для приезжающих по какой-либо служебной надобности сотрудников. Командированных, так сказать. На ужин сытно накормили – мясо, каша, кружка горячего сладкого чая. И душевые кабинки имелись, Сосновцев с наслаждением смыл с себя пыль оврага и нервное возбуждение. Правда, потом выяснилось, что все его вещи исчезли. Выдали свежее солдатское исподнее и уложили спать.

Однако обещанный отъезд откладывался. С утра Михаил Васильевич принёс стопку бумаги и перо с чернильницей.

– Пётр Афанасьевич велели подробно описать всё, что вы ему вчера рассказывали, Андрей Павлович. – Положил принесённое на столик у окна и вышел.

До обеда Сосновцев подробно расписывал свою жизнь на бумаге, взвешивая каждое слово. Обед подали прямо в номер, а потом тот же унтер принёс ещё бумаги и довольно толстый журнал, который оказался опросником.

– Вот, велено отвечать на все вопросы по порядку. Бумаги не жалеть, если надобно ещё чернил, принесу.

И вновь началось бумаготворчество, вплоть до самого вечера. Покончив с опросником, Сосновцев отужинал и завалился спать. На следующий день его вообще не беспокоили. Надо полагать, разбирали и оценивали его каракули. Но к вечеру появился Постышев, коротко поздоровался и объявил, что завтра они вылетают.

Рано утром Андрея разбудил Пришвин. На стуле, рядом с кроватью, висела одежда: рубашка, узкие брюки под штиблеты, сюртук простого сукна и шляпа. Сами штиблеты стояли под стулом. Всё новое, необмятое, но пришлось впору. Одежда казалось непривычной, но была удобной и приятной телу.

После короткого завтрака чаем с бутербродами, Андрея повезли на уже знакомом автомобиле «Рено» к эллингам. По дороге Сосновцев жадно смотрел в окно: на здания, вывески магазинов, аптек и трактиров. На церкви, которых во Владимире было не счесть. Ну да, Золотое Кольцо, в его время сюда возят туристов. Смотрел на прохожих, будто сошедших со страниц старинных журналов.

С утра небо затянуло тучами, то и дело накрапывал дождик. Мужчины надели длинные плащи, шляпы и котелки. Многие шли с тросточками. Дамы укрыли плечи пелеринами, в руках миниатюрные сумочки, на головах элегантные шляпки. Мелькали яркие зонтики. Вот ровной колонной прошагали солдатики с сосредоточенными лицами, ясно – в городе военный аэродром. Жизнь текла своим чередом. Сможет ли он найти своё место в этом течении?

Дважды они обгоняли пролётки, потом какое-то время ехали параллельно конке. Чётвёрка лошадей бодро тянула не слишком-то и большой вагон с пассажирами, весело позвякивали колокольцы. А на выезде из города их обошла быстроходная колесница, которую кроме как мотоциклом и назвать-то было невозможно. Правда, задние колёса у него были двойные, а так же имелся лёгкий тент, прикрывающий седоков от дождя. Но без сомнения это был мотоцикл, экипаж, рассчитанный на одного, от силы двух человек.

Зато не резала глаз навязчивая, крикливая реклама. Не было толчеи, транспортных пробок, не тащили неподъёмные сумки пожилые женщины. И вообще, старики на улице если и встречались, то вышагивали чинно, обмениваясь поклонами. Или приподнимали шляпы. Вокруг царила чистота. Да вон, неутомимый бородатый дворник в фартуке и с бляхой на груди, несмотря на накрапывающий дождик, метёт тротуар со всем усердием…

Автомобиль окончательно покинул городскую черту. С обеих сторон замелькали убранные поля и облетевшие сады. Скоро показалось ограждение станции дирижаблей. На проходной стоял солдат в шинели и с винтовкой. Стоило появиться гостям, как из караулки показался офицер в фуражке и накидке. Михаил Васильевич предъявил ему бумагу, офицер коротко отмахнул солдату. Шлагбаум поплыл вверх.

По накатанной дороге они доехали до эллингов. Вблизи величественные сооружения выглядели и вовсе уже грандиозно. Башни и платформы причальных мачт производили впечатление монументальности и надёжности. У одной из них висел дирижабль, такое впечатление – тот самый, виденный вчера. До него было метров тридцать, и Сосновцев смог разглядеть гиганта воздухоплавания получше.

Серебристая сигара корпуса достигала в длину не менее двухсот метров, а в поперечнике, в центральной части – около сорока. Корпус жёсткий, с отчётливыми продольными рёбрами и мощным хвостовым оперением. На борту горделиво вздёрнул оба своих клюва двуглавый имперский орёл, а ближе к носу сияла надпись «Гром Небесный».

Гондолы были без сомнения бронированные. Передняя несла плутонги лёгких орудий – спереди и сзади. Вторая, та, что расположилась ближе к корме, размерами превосходила первую и предназначалась, очевидно, для перевоза десанта или авиабомб. По её периметру щетинились пулемётные стволы. Вынесенные по бокам дирижабля мотогондолы несли двигатели. Вращались пропеллеры, подрабатывая то в одну сторону, то в другую, и удерживая дирижабль в устойчивом положении.

– Что, впечатляет? – улыбнулся Постышев, дожидавшийся у входа в одну из решётчатых башен. Одет он был в тужурку – укороченное пальто – и круглую мерлушковую шапку с синим верхом. – Не правда ли, величественное зрелище! А в полёте и вовсе красота, весь мир на ладони! Вам идёт наша одежда, – без перехода продолжил он. – Надеюсь, вы не в обиде, что пришлось распрощаться с этими вашими кепочкой и штанами непонятного цвета? Согласитесь, ходить в таком наряде по улицам наших городов…

– Да бог с ней, с кепочкой, – отмахнулся Сосновцев. – Мы что, полетим на этой штуковине?

– Не поминайте Бога всуе, сударь, – совершенно серьёзно заметил особист. – Признак дурного тона. И это – не «штуковина». Это боевой дирижабль крейсерского класса, гордость империи. По комфортабельности он, конечно, уступает пассажирским судам, но путешествовать будет достаточно удобно. А главное – быстро. Прошу, – он указал на вход.

Собственно, они вошли не в башню, а в лифтовую кабину. Здесь стоял солдат-лифтёр в фуражке с трёхцветной кокардой и кобурой на поясе. При появлении Постышева он отдал честь. Лишь путешественники заняли место в кабине, солдат закрыл дверь, отжал рычаг, и лифт плавно поплыл наверх. Должно быть, где-то есть и грузовой лифт, подумал Андрей. Если приходится пополнять боезапас дирижабля, запасы горючего и провианта, то без него не обойтись.

Подъём продолжался недолго. На площадке, перед люком в переднюю боевую рубку стоял офицер воздушного флота. Коренастый, крепкий, в свитере грубой вязки и с кожаными нашлёпками на рукавах. На груди – голубой ромб со стилизованным изображением аэростата. На шее – белоснежный шарф. Штаны из толстой, похожей на брезент ткани, заправлены в высокие ботинки на толстой подошве. С чисто выбритого, скуластого лица на гостей смотрели спокойные серые глаза. Сзади маячил часовой с карабином.

– Капитан второго ранга Елецкий, – отрапортовал он, поднося руку к голубой пилотке с изображением молнии, бьющей из грозовых туч.

– Специальный агент Особой комиссии Губернского жандармского управления Постышев, – представился особист и протянул военлёту документ.

– С вами Сосновцев Андрей Павлович?

– Да, кавторанг, в приказе всё чётко сказано.

– Прошу на борт «Грома Небесного», господа. Стародубцев, сопроводи.

И отступил чуть в сторону. В проёме тут же материализовался некто чином пониже, но одетый почти также, как и капитан. Только шарфа на шее не было, вместо него из-под свитера выглядывала тельняшка. На груди не ромб, а клин, направленный остриём вниз, и на поясе – тесак.

Первым в переход шагнул Постышев, за ним – Андрей. Судьба заходила на новый вираж, и каким-то он будет? Один Господь Бог знает. Сосновцев невольно отметил, что даже мысленно произнёс имя Бога с каким-то новым чувством. А ты быстро усваиваешь, учитель…

Входной люк привёл их в первую гондолу, но рассмотреть, как там и что – не дали. Боковым проходом Стародубцев быстро вывел пассажиров в узкий коридор в корпусе дирижабля и повёл в направлении кормы. Вдоль стен пролегали трубы различного диаметра и выкрашенные в разные цвета. С вполне понятным любопытством Сосновцев потянулся было к одной из них – ярко-красной и самой толстой:

– А это что?

И тут же получил жёсткий удар по руке:

– Ни к чему не прикасаться, сударь!

При этом боец воздушного флота России так зыркнул из-под густой брови, что охота проявлять излишнюю любознательность у Андрея вмиг пропала. Сжалился Постышев:

– Тут и правда, куда попадя пальцы лучше не засовывать, Андрей Павлович. А то вот так схватитесь за электропривод подачи боезапаса к главному калибру, и сметёт залпом пол-аэродрома. Шучу, конечно, от простого касания пушки не стреляют, но в каждой шутке лишь доля шутки.