Помоги проекту - поделись книгой:
Ириша вопросительно взглянула на Армиду, та согласно кивнула и осторожно протянула ей через кровать свой сверток. Ириша положила свою спящую малышку удобно на подушку и взяла протянутый кокон. Даже похожа на родную, только посмуглее, бровки черненькие, глазки, как у галчонка, темные, смотрят вопросительно. Похныкивает. А говорят, малыши в первые дни все видят вверх ногами и ничего не смыслят. Еще как смыслят! Как только Ириша поднесла грудь к ротику малышки, та — цап! — и вцепилась, засосала, жадно, голодно, как будто боялась, что отнимут. Все наблюдали за этой картиной. Армида успокоилась, по ее щекам стекли две слезинки, а глаза улыбались слегка виновато. Ириша закусила губу, так резко заныло и сжалось что-то в животе, из груди, казалось, струей лилось молоко. Насосавшись, малышка выплюнула сосок, зачмокала зелеными губками и по-кошачьи довольно прикрыла глаза…
— Спасибо тебе! — сказала Армида, когда Ириша протянула ей через кровать драгоценный сверток. — И что бы я без тебя делала?
— Да не за что, мне даже легче стало в груди. Жаль, что моя так и спит…
— Ага, — сказала Вера, — теперь проснется в детской палате, все спать будут, а она орать с голоду. Ей опять глюкозу ткнут…
— Мамочки! Сдаем малышей!!! — прокричала медсестра.
Подкатили большую тележку к двери палаты. Ириша вздохнула, встала, осторожно подняла свою малявочку, поцеловала в носик и отнесла ее на каталку. Ротик ее был по-прежнему розовый, в отличие от остальных «зеленоротых».
— Девочки! Чей-то мужик в окно снежки кидает! Ириша, твой вроде, иди глянь! — крикнула Анжела, уже усевшаяся на подоконнике.
Подошла. И правда — муж махал ей руками, посылал воздушные поцелуи и показывал сумку с передачей. Ириша тоже помахала ему. Он жестами спросил о ребенке. Она закивала и показала рукой куда-то назад. Снова вопросительный жест. Ириша оглянулась. Каталка все еще стояла у двери палаты, но медсестра, поняв ее взгляд, сказала строго:
— Не дам! Им, дорогуша, все равно не видно оттуда, вон возьми — соседка еще не сдала, его и покажи. Третий этаж, один черт.
Ольга засмеялась и протянула ей своего богатыря. Ириша тоже засмеялась, взяла большой сверток и показала в окно мужу. Тот поставил сумку на снег, поднял обе руки вверх к окну и показал: «Во! Молодец!» Потом потыкал пальцем себе в грудь: «На меня похожа!» Ириша засмеялась и закивала. Мамочки, стоявшие за спиной, тоже захохотали. Ириша отдала Ольге пацана и продолжила странный немой разговор через окно.
На улице было совсем темно. Уже половина десятого. Поблескивал снег, под окнами топтались какие-то люди, ждали новостей из родзала или записок от мамочек. Как все странно изменилось за последние два дня в ее жизни! Взять бы сейчас эту соню — и домой. А там уже идут приготовления к их возвращению, покупают «приданое» для малышки, соседка отдала им свою кроватку, нужно будет еще купить колясочку и столько всего… Ириша уже размечталась про чепчики-бантики-оборочки-куклы… Эх, еще бы умудриться досдать сессию. Еще два экзамена и два зачета. Ладно, там уж как-нибудь уладится. Сейчас не это главное. Муж послал еще пару воздушных поцелуев и пошел уговаривать нянечку в приемном покое взять передачу в неположенное время. За рубль.
Внизу остался один мужчина. Он стоял и смотрел примерно в это же окно, хотя точно понять было трудно. Как-то странно стоял — никого не звал, не махал руками, не прыгал, ничего не кричал. Стоял и смотрел вверх. Ириша оглянулась. В двух метрах от нее, возле второго окна, так же неподвижно стояла Светлана в белой косынке и смотрела на улицу.
Тележку с детьми увезли. Никаких инструкций больше не поступало. Бывалые мамочки снова взялись выдавливать из себя до последней капли остатки молока в баночки, Ириша последовала их примеру, правда, было больно и не очень получалось. Хотелось спать. День казался длинным-предлинным, просто огромно-бесконечным, и никак не заканчивался. Пришла нянечка со шваброй, стала мыть пол водой с хлоркой. Запахло бассейном. Вспомнился зачет по плаванию… Заглянула медсестра, сообщила, что следующее кормление в полночь, потом в шесть утра, а дальше — через каждые три часа и так до следующей полуночи. Строго по графику.
— Ничего себе, — сказала в шутку Ириша, — через каждые три часа! Тридцать минут на кормление, потом — сцеживание, поесть, то-се… Плотный график… Жить некогда!
— Все! Про «жить» теперь забудь! — ответила ей Вера, а Ольга закивала. — Лет через десять-пятнадцать жить начнешь, когда дети на ноги встанут и без тебя смогут обходиться!
— И то до тех пор, пока внуков не подкинут! — добавила нянечка, гремя шваброй под кроватями. Домыла, погасила свет и вышла.
Палата затихла. В высокие голые окна светила луна, в дверь с матовым стеклом проникал слабый свет из коридора. Глаза сами закрывались. Где-то рядом Ириша услышала подозрительное пошмыгивание носом. Протянула руку через проход и погладила Светлану по голове. Та уткнулась в подушку и зарыдала.
— Жалеешь? — спросила Ириша.
— Нет, я сама так решила, — ответила Светлана. — Сама. Он и не хотел вовсе. Но ничего и не сделал, чтобы я передумала. Глупый еще. Молодой. Хотя и старше меня. Рано ему было жениться. Пусть бы еще гулял. Не хочу я с ним жить. Обойдемся. И сами проживем.
— Ну, не знаю, — прошептала Ириша, — тебе виднее, но что-то ты намудрила… Хотя чужая жизнь — потемки. Значит, не любишь его. Ладно. Чего плакать-то? Спи, говорят, настроение мамы на ребенке сказывается. Может, еще и помиритесь. Всякое бывает.
— Не хочу я… Не боец он. Да и не нужны мы ему, я же видела, — ответила Светлана, погладила Иришину руку, отвернулась к стене, шмыгнула носом, зевнула и задышала ровно.
Ириша опять улеглась на живот, обняла обеими руками тощую подушку и мгновенно провалилась куда-то безо всяких сновидений. Впереди было почти два часа до следующего кормления.
Так и завертелась дальше роддомовская жизнь по часам. Эти крохотные существа, едва появившись на свет, диктовали мамочкам (в сговоре с медперсоналом) свои условия игры, а тем ничего не оставалось, как с готовностью их выполнять. «Соня» наконец удостоила Иришу взгляда своих темно-серо-голубых глаз, лениво сосала грудь, так что вполне еще доставалось и «галчонку», потому что молоко у Армиды так и не появилось. Говорят, что это большая редкость, но все же бывает. Когда у Ириши на двоих не хватало, дочь полка кормила другая мамочка, а Армида смущенно бормотала благодарности и ругала свою «бестолковую» грудь. Мужу даже боялась писать об этом в записке. Сказала, что он мужчина строгий и может не понять, его нужно подготовить. Еще в первый день, узнав о рождении дочери, он прислал записку: «Готовься через девять месяцев рожать пацана. Не успокоюсь, пока не получу сына!» Да, серьезный мужик… Для него девочка — не ребенок, женщина — не человек…
Все уже узнавали чужих родственников в окно, общались между собой, будто были знакомы сто лет. «Какие разные люди, — думала Ириша, — какие разные судьбы… Как странно, что мы все здесь встретились…»
Измерение температуры, обход врачей, кварц-зеленка, кормление-сцеживание, выписка одних, пополнение другими, новыми растерянными мамочками… День похож на день — странная и непривычная карусель. Первое кормление в шесть утра. Подъем — на двадцать минут раньше, чтобы успеть привести себя в порядок. Представляете себе, что такое шесть утра в конце декабря? Ириша за всю свою жизнь раза два-три в такое время вставала, чтобы повторить что-нибудь перед экзаменами. А тут — каждый день… Жуть. «А хотя бы в семь нельзя? — думала она. — Ну, покормить попозже в ночное кормление и поспать на часок подольше утром. Какая разница?» — ныла в ней прирожденная сова… Привычка слушаться, не задавать лишних вопросов и идти в ногу с коллективом была заложена с детства родителями и укреплена членством в разных молодежных организациях. Но молчание не означало, что ей ничего не интересно, все ясно или она со всем согласна. Просто она часто сознавала бесполезность всяких «трепыханий».
Улучив свободный момент, Ириша потихоньку спустилась на второй этаж и зашла в палату к Наталье. Та была очень рада ее видеть и скороговоркой выдала все новости. Их с мальчиком уже возили в центральную детскую больницу на консультацию к известному хирургу. Он сказал, что нужно делать операцию, обнадежил, что ходить ребенок будет, может, будет хромать, но наука не стоит на месте, есть надежда… Мальчишка славный, во всех остальных отношениях — здоровенький, ее жизнь наполнилась смыслом, и тяжелые мысли о потере растворяются теперь в заботах об этом несчастном ребенке. О ее ребенке. Приятно было видеть Наталью ожившей. Они обменялись телефонами и адресами, расцеловались, и Ириша пошла наверх, чтобы успеть к кормлению. Как будто камень упал у нее с души. «Надо же? Бывает же такое! — думала она. — А что, если бы я не подошла тогда к ней у окна? Нет, это судьба. Все равно вышло бы именно так, только другим путем».
Через несколько дней в этом «заведении строгого режима», как в шутку назвала его Вера, муж которой был милиционером, у мамочек появился новый интерес — дождаться, когда у малышиков отпадет пупочек. Это был добрый знак — при прочих благоприятных условиях он приближал срок выписки домой. Армида волновалась и рассказывала, что у нее на родине за отпавший пупочек со счастливого папочки медсестры всегда брали выкуп деньгами — такая традиция. А кто же откажется от дармовых денег?! Поэтому отдирали они эти пупочки по живому ради выкупа, чтобы не достались следующей смене. Наши бывалые мамаши успокоили ее, что здесь, слава богу, о такой традиции еще не слышали, так что процесс идет бескорыстно и естественно.
Вот что действительно волновало мамочек, так это сколько же раз в день детишек перепеленывают. Подозрение зародилось, ясное дело, у Веры и Ольги, которые заметили в полдень, что пеленки все те же, что и в 6 утра. Разматывать свое дитя без спросу было тягчайшим преступлением, поэтому народ решил схитрить — сделать метки — кто крестик карандашиком поставил, кто узелочек завязал на «этикеточке»…
В 15:00 — без изменений. В 18:00 — тоже… А кушают-то детки регулярно! Значит, обратный процесс тоже идти должен. «Коконы» были снаружи сухими, но детишки куксились и ерзали, нервничали и особо счастливыми уже не выглядели. Короче — скандал разгорелся. Молодая медсестра, проходившая во время кормления мимо палаты, сначала схватилась за косяк двери, потом за сердце, а потом взвыла, как сирена: «Вы шо там, подурели все?! Вы зачем детей поразматывали?!! Я доложу главврачу!!!»
Нарушение устава было вопиющим и массовым. Шесть коконов были однозначно испорчены. На кучах пеленок и клеенок на каждой кровати лежали грудники и дрыгали малюсенькими худющими ножками и ручками. Подложенные под попки тряпки, естественно, были мокрыми насквозь. И если бы только мокрыми! Что представляли собой эти несчастные попки, просто трудно описать. Мокрые, грязные, красные, пятнистые и воспаленные, они никак не соответствовали виду счастливо торчащих из косыночек щечек…
«Бедненькие! — подумала Ириша, не зная, что же теперь дальше делать. — Какая же она малюсенькая и худенькая без пеленок, моя девочка! А казалась такой мордастенькой и довольной… Вот тебе — форма и содержание…»
Медсестра продолжала орать и угрожать разборками.
— Закрой пасть! — рявкнула Анжела. — Ты еще угрожать будешь?! Ты бы лучше дело делала со своей сменой, а то черт знает чем вы там занимаетесь в детской! Почему дети обосранные весь день лежат?!
— Ладно, не ори, без тебя умных хватает! — пошла на попятную медсестра. — Где я тебе на всех наберусь пеленок, если нам их под счет из прачечной привозят? Что мне, самой стирать да гладить для ваших принцесс?! А разматывать все-таки не положено!
— Не можете сами до ума дело довести, отдали бы детей матерям, мы бы уж и пеленок своих из дому заказали, — вступила в спор Ольга. — Глянь на эту задницу — с нее уже кожа кусками слазит! Гестапо, а не роддом! Недаром они и сосать не хотят, не до того им, бедным!
Бунт на корабле успокоила вызванная в палату дежурная врач, которая, имея большой опыт работы, умела ублажить кого угодно, приняв сторону возмущавшихся. Она искренне поахала над бедными попками, строго выговорила медсестре, пообещала сейчас же послать кого-нибудь в прачечную и приказала немедленно вымыть, смазать и перепеленать всех малышей. Из этой палаты. Другие же пока молчат! График кормления был сорван, но цель достигнута. Минут через тридцать мамочкам вернули голодных, но чистых и сухих детей, но все равно не обещали перематывать их через каждые три часа — по техническим причинам.
«Господи, скорей бы домой! — думала Ириша, пока кормила изголодавшуюся соню. — Да, пеленок понадобится очень много… Хорошо, что удалось недавно купить простенькую стиральную машину. Правда, где же их сушить-то зимой? И батарей не хватит в доме…»
Приближался Новый год. Каждая мамочка напряженно ждала решения врачей о выписке. Кому же хочется праздновать в больнице, пусть даже со своим родным дитятком? Эта палата еще имела шансы разойтись по домам. Родившие позже — уже вряд ли. В ожидании выписки мамочки ознакомились с местной неписаной традицией «благодарения». Конфеты, коньяк и шампанское врачам, акушеркам и медсестрам за их доблестный труд были в преддверии праздника очень кстати. Денежное вознаграждение не обсуждалось и, скорее всего, знающими людьми было сделано или оговорено еще до того. Ириша по наивности и неинформированности думала, что медицина у нас бесплатная. Может, потому так долго и рожала, пустив дело на самотек.
Родственники носились как угорелые в предновогоднем дефиците, готовясь к их возвращению с малышами домой, но это все было где-то там, за стенами роддома, а здесь были свой график жизни и свои проблемы.
Двадцать один ноль-ноль, тридцатое декабря. Вечернее кормление. Все, как обычно. Только, раздобрившись, сегодняшняя смена вытащила из ординаторской и включила в коридоре телевизор. Перед кормлением мамочки смотрели предновогодний концерт и оставили телевизор работать.
Женщины кормили малышей. Кто сидя, кто лежа. Каждая думала о своем — о муже, о старших детях, о маме с папой, о работе, о недосданных экзаменах… Но все, конечно, думали еще и о том, что в новый год они входят уже совсем другими и что жизнь теперь будет другая. Конечно, хорошая. А какая же еще она может быть у их малявочек?!
Из коридора доносилась песня. Это был романс из фильма «Дни Турбиных». Красивый. Грустный такой… «Боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда…» Ирише взгрустнулось. И чего, спрашивается? Все ведь хорошо, все просто замечательно. Но что-то ей не давало покоя. Напротив, на кровати лицом к стене, лежала Светлана, кормила свою дочку, и плечи ее вздрагивали. Она тихо вытирала слезы и мокрый нос углом косынки и старалась не шмыгать, чтобы не привлекать внимания.
«Плачет, — подумала Ириша. — Ну, чем тут поможешь? Она же и не рассказывает почти ничего. Родители не приходят. Подружки-студентки — те довольно часто, веселые, и она с ними весело так в форточку разговаривает, все прекрасно, говорит. Только Ирише сказала, что о разводе никому и не говорила пока, чтобы не волновать их зря. А еще сказала, что разрешила мужу забрать ее из роддома и отвезти домой. А уж Новый год, пожалуй, будет вдвоем с дочкой встречать… Правда, дома и есть-то нечего пока, но он что-нибудь купит. А может, встретят Новый год втроем, поймут, что не чужие друг другу, помирятся и заживут вместе по-нормальному?» — вдруг обнадежила сама себя Ириша и погладила Светлану по плечу. Та потерлась о ее руку головой, но не оглянулась.
Назавтра, после обхода врачей, расклад был такой: Ольга еще оставалась, уж больно тяжелы были роды, много швов и слегка температурит; Армида тоже остается — пупочек у девочки еще не отпал; Светлана тоже — у нее ночью поднялась температура, сказали, что из-за груди, и выписывать побоялись. Иришу, Веру и Анжелу выписали. Они очень радовались и искренне сочувствовали остававшимся. Армида тихо и привычно смирилась с судьбой, Ольга жалела, что дочка расстроится — Новый год без мамы, что без Деда Мороза. А Светлана тихо сказала Ирише:
— Значит, так должно было быть. Может, оно и к лучшему. Не придется ему разрываться между мной и его родными. Встретит Новый год с родителями, да еще и с друзьями погуляет, как раньше. А мы тут с доченькой сами встретим. Как раз кормить буду в двенадцать.
— Я буду думать о вас в полночь, честно! Ты почувствуешь, — сказала ей Ириша. — И загадаю, чтобы у вас все было хорошо.
— Спасибо, — ответила Светлана. — Оно и будет хорошо. Потому что иначе просто не может быть. Я так решила. А ты собирайся потихоньку, чтобы потом горячку не пороть.
— Вот же падло! — донесся от двери зычный Верин голос. — Нет, ну вы представляете — я ему звоню на работу, говорю, что нас выписали, что уже можно брать вещи и приезжать забирать, а он мне — его, мол, сегодня в три часа будут принимать в кандидаты в члены КПСС и только после он сможет нас забрать! Ну не твою мать, а?!
Все засмеялись. Как-то совершенно не увязывалось все это в одно целое — роддом, Новый год, КПСС…
— А я ему и говорю, — не унималась Вера, — как троих девок наколупать, ты и не членом партии сумел, а как, мать твою, жену из роддома забрать — так нечлену нельзя?! А он дал трубку их майору, тот меня еще лечит — несознательной называет…
— Так чем кончилось-таки? — спросила Анжела с любопытством…
— Чем-чем? Выматерила я и майора. Пообещал машину служебную дать. Буду ждать, а что делать? Часов в пять приедет. О, девки, кино! Тридцать первого декабря на «канарейке» из роддома, да с мигалкой, да с ветерком! — засмеялась она уже не так сердито.
И то правда — чего уж сердиться, если ничего не изменишь?
Ириша собрала вещи и ждала, когда за ней придут. Спустилась на второй этаж в надежде увидеть Наталью, но ее уже выписали. Ну и слава богу, значит, оба здоровы. Знакомая смена. Раздала конфеты-шампанское. На этаже — затишье. Спрашивает у нянечки:
— Что за сонное царство?
— Да укололи всем успокоительное, чтобы погодили пока рожать, не мешали Новый год встречать людям. Завтра родят, пусть поспят пока, сил наберутся!
«Ничего себе! — подумала Ириша. — Какой, оказывается, управляемый процесс — роды!» Аж страшно стало. И тут она вспомнила еще об одном своем страхе — печень в судочке…
— Нянечка, скажите, а зачем детское место относят в холодильник? Куда его потом?
— А на лекарства, детка, какие-то полезные вещества из него извлекают, все в дело идет, — сказала нянечка и, увидев, как облегченно вздохнула Ириша, добавила: — А ты небось думала, что мы его на суп домой забираем? — И подмигнула.
Ириша засмеялась, сунула нянечке денежку «на шоколадку», попрощалась и пошла к себе наверх.
— И где ты вечно лазишь?! — с порога встретила ее вопросом Анжела. — Твой вон уже приехал за тобой, заждался внизу, шуруй бегом, только смотри, ничего тут не оставь, чтобы не вернуться. Примета такая — подметай все в торбу, это тебе не море — монетки бросать!
Ириша огляделась вокруг. Да уж, возвращаться сюда в ближайшее время ей вовсе не хотелось. И так воспоминаний на всю жизнь.
— Не болтай глупости, Анжелка! Все это дурные приметы, — сказала Вера. — От судьбы не уйдешь! Я тоже трех девок не думала заводить…
Ириша распрощалась со всеми, написала Светлане свой номер телефона на пачке печенья, погладила ее по плечу и пошла с нянечкой вниз по лестнице.
В специальной комнате переоделась в свое домашнее. Расчесалась, подкрасила губы… Как здорово! В соседней комнате ей показали малышку — убедиться, что не чужая, рассказали, как обрабатывать пупочек, потом запеленали ее в новенькое свежее белье, ловко так, Ириша, пожалуй, и не сумеет сама так же. Она хотела взять большущий сверток в одеяле и кружавчиках, но нянечка ее опередила:
— Нет, я сама выношу!
Они вышли в холл, муж сделал несколько шагов им навстречу и замер с широкой улыбкой. Нянечка протянула ему сверток. Он неловко взял его двумя руками, потом перехватил иначе, подпер коленом снизу, правой рукой что-то ткнул в карман нянечке, опять бережно взял сверток, и они вышли из роддома на заснеженную улицу, где ожидал в машине сосед Акимыч.
— В добрый путь! — сказала нянечка.
— Тут такса смешная какая-то, — сказал муж, уже сидя рядом в машине, — нянечке положено за пацана пятерку, а за дочку трояк давать при получении. Я, Ириш, пятерку дал, что она у нас — уцененная какая, что ли?! — И заглянул осторожненько под кружевное покрывальце. Дочка спала и тихо чмокала зеленым ротиком.
— Нет, не уцененная, — прошептала Ириша. — Самый первый сорт!
Рассыпанные пазлы
— Здравстуйте! Ирину можно услышать?
— Это я, а кто говорит?
— Поздравляю с днем рождения доченьки!
— Спасибо! А кто это? Я что-то не узнаю.
— Это Светлана. Ну, помнишь, год назад в роддоме? Помнишь, ты мне еще свой телефон записала на обертке от печенья? Поздравляю! Желаю счастья и здоровья!
— Ничего себе! Светланка! Где ж ты пропала?! Я тебя столько раз вспоминала! Что ж ты не позвонила ни разу за год?! Как у вас дела? И тебя поздравляю — у вас ведь тоже день рождения!
— Спасибо, но у нас завтра. Я же после полуночи родила. Так что мы — двадцать шестого. Как малую-то назвала? Не Соней? — смеется в трубку женский голос.
— Нет, Машенькой, а дома Марусей дразним. Вон бегает. Две недели, как оторвалась от опоры, так только успевай ловить. Маша! Маша! Куда ты побежала?! Антон, лови ее! Сейчас опять в кухне куда-то влезет. Извини, Светланка, сегодня отмечаем, гости на пороге, малая возбужденная такая, спать днем не захотела, теперь даст жару. А твоя как? Как назвала?
— Лесей. Ничего малая, тоже уже бегает. Еле справляемся.
— «Справляемся»? Сошлись? Скажи два слова, Светланка, как ты?
— Сошлись. Живем. Справляемся.
— Что-то не очень радостно ты сказала, подруга… Антон! В двери звонят, открой, пожалуйста, это, наверное, кума Наталья. Маша! Маша! Не трогай телефон! Извини, Свет, дурдом тут, не дадут поговорить. Давай встретимся? Ты где живешь? Погоди! Дай же мне твой номер! А то опять пропадешь на год. Погоди, сейчас дотянусь до карандаша… Маша! Что ж ты наделала?! Еще и смеется! Ты ж вынула провод из розетки! А мама с тетей разговаривала. От уже шкода малая! Ну, может, еще раз перезвонит. Антон, кто там пришел?
— Машенька! Раздеваемся, моя дорогая! Маме на работу пора бежать, маму детки ждут в школе, вот тебе Чебурашка, держи, будешь играться. Ну, чего ты воешь? Ты опять начинаешь? Ты ж сама просилась в садик, к деткам… Вот скоро кашку принесут, а потом на прогулку на улицу все вместе… Ну, не цепляйся, деточка, мама скоро придет, пообедаешь, и я заберу. Ну, давай наденем сандалики!
— А спать не буду?
— Нет, сегодня заберу до сна. Если будешь послушная и хорошо пообедаешь. Договорились? Ну, целуй маму! Я побежала.
— Маааа! Я тоже хочу в школу!
— Ну, моя дорогушечка, как же мы вместе? Ты лучше здесь с детками поиграй, а я заберу тебя пораньше, хорошо? Ну, отпусти мою руку! Вера Петровна! Не высаживайте Машу на горшок, она уже дома с утра все сделала, пожалуйста!
— Ну как же «не высаживайте»?! Такой порядок — все сидят в рядочек, пока завтрак принесут, а ваша, значит, уже? А если что — мне переодевать, или пусть ходит мокрая?
— Маааа!!!
Поделиться книгой: