Монголия

В центре стоит монумент диковинному зверю: знаменитый иркутский «бабр», не бобр, но бабр, который зверь сказано было в старых источниках, порой приходил сюда из Китая, у статуи чешуйчатый хвост, а вообще под бабром подразумевали, скорее всего, давно исчезнувшего китайского тигра.

Иркутск построили вначале старинные полицейские московиты в виде острога. Эта манера цивилизовать территории деревянной крепостью, где в комплекте были казарма и тюрьма, характерна для ранней московитской цивилизации. Я их всех люблю, моих грубых и мрачных русских, но что было, то было, и что есть, то есть, – цивилизация изначально полицейско-церковная, да, собственно, такой и осталась. Сейчас в 2017-ом – опять главные опоры трона у нас – попы да омоновско-эмвэдешное начальство.

Первым каменным зданием в Иркутске построили «приказную избу». Чего же ещё могли соорудить. Но по-летнему оголённые черноволосые полукровки чудо как хороши в Иркутске всё равно, не взирая на полицейщину.

Когда отменили царскую монополию на экспорт пушнины, а это случилось в 1762 году при Екатерине II, но до Пугачёва, иркутские купцы дико разбогатели, все эти Сибирцевы и Шелеховы, поскольку стали гнать пушнину в Китай. На могильной плите Шелехова, основавшего Российско-Американскую компанию, выбиты строки Гаврилы Державина: «Не забывай, потомок, что Росс, твой предок, и на Востоке громок».

Когда пришли мы с Бородой (это – сильный тяжёлый краснолицый человек, москвич, учившийся в Высшей духовной академии, потом сбежавший оттуда, чтобы жениться на татарке и родить четверых детей) в бар-столовку в модном центре города, там уже сидели и ждали еды поэты.

Внимание привлёк явный монгол с головой как глобус. Он утверждал, что Чингиз-хан держал всех «вас» русских крепко в рабстве и т. д. и т. п. Дело в том, что если дальневосточный монгол или друг степей калмык или алтаец хочет эпатировать русских, то всегда возникает Чингиз-хан.

Я его слушал, этого, с головой-глобусом, и всё-таки, когда нам принесли суп-харчо, прервал его. Я сказал, что конники Чингиза, все эти бесчисленные тумены или тьмы, не могли добраться до России зимой с их табунами, ибо лошадям кушать было нечего. Это нереально, что орда это были не монголы, извини, парень, – это было войско Российской империи, предводительствуемое русскими ордынскими начальниками, а не монголами. Я, видите ли, был хорошо подготовлен чтением книг русских историков-ревизионистов.

Впоследствии с головой глобусом мы сдружились. Он оказался отличным оригинальным поэтом, сыном тоже поэта – «бурятского Пушкина», как он сам рекомендует отца. Глобус отзывается на имя Амарсана, а фамилия его Улзытуев. Летом он живет в Улан-Удэ и окрестностях, а зимой эпатирует в Москве интеллигенцию. Я уже давно не живу так как живут поэты, посему вижу Амарсану время от времени. Ну, конечно, он не дикарь никакой, только внешне диковат намеренно, он просвещён и начитан, но читает свои шекспировского напора стихотворения в манере горлового пения. Мы редко видимся, но видимся.

Иркутск, по которому мы бродили с Бородой, Ангара, по поросшим кустарником берегам мы бродили со стаей мускулистых местных нацболов, много мне дали. Я расширился духовно. Я расширился в эту жёлтую и чёрную стороны ламаизма, в неподвижное время, в котором сидишь как в маргарине и его можно резать на куски.

Колчака расстреляли на берегу речки Ушаковки, впадающей в Ангару, так же как и речка Иркут, от которой название города пошло. Расстреляли Колчака вместе с Виктором Пепеляевым, по-моему он был левым эсером и ему было 28 лет, и значился он председателем правительства у Колчака.

Ангара широкая, но в городе, скорее, мелкая, с отмелями и островами. Впечатления грандиозного от неё нет.

Да мне и Байкал показался водохранилищем. Меня не все природные явления потрясают.

Но вот как мы с Бородой желтый город декабристов пересекали и азиатскую пыль штанинами мели – очень помню. По Карла Маркса и по Ленина и мимо лошадок-каруселей. А потом за нами пьяный увязался. А я же параноик…

Байкал

Местные говорят, что там в одной из проток духи живут. И там лодки и катера пропадают. И там свой отлив и прилив есть. Выкатывается огромная волна и урча проглатывает всё воронкой.

Байкал это глубокий вертикальный резервуар ледяной воды, созданный для того, чтобы миллионы людей за эту воду друг друга поубивали бы в будущем.

Вероятно это будем мы с китайцами. ОДКБ, ШОСС – всё улетит как бумажки или пластиковые пакеты и за воду столько крови прольётся.

Озеро Байкал, я побывал там не так давно, летом, произвело на меня странное впечатление искусственного резервуара пресной воды, помещённого свыше в эту пустынную местность, чтобы в будущем послужить источником конфликта между жёлтой (китайской) и белой (русской) расами.

Уж слишком озеро технически правильное. Намеренно холодные воды, дикого вида рачок, пожирающий немедленно все загрязнения. Рачок эпишура выполняет функции фильтра – пропускает через себя воду, очищая её.

Его глубина, Байкала, также настораживает. Максимальная глубина озера – 1642 метра. Учёные утверждают, что возраст современной береговой линии всего лишь 8 тысяч лет, а глубоководной – 150 тысяч лет.

В Байкале лежит 19 % мировых запасов пресной воды. Есть из-за чего развязать кровопролитную войну. Обычно умеющие столетиями выжидать китайцы в этом случае выжидать не станут. Они попрут на слабозащищённые земли у Байкала в количестве десятков миллионов и теперь уже десятки миллионов будет не остановить, как когда-то на острове Далманском, огнемётами. Мы обречены отдать Байкал, сколько бы сотен тысяч солдат мы там ни положили. Либо в России должна до этого конфликта или во время его произойти свирепая революция, которая изменит саму мораль нашу.

Базовые принципы существования, мораль трагически сдвинутся настолько, что открытое уничтожение населения противника, включая женщин и детей, будет считаться доблестью. И в резне в Европе и в резне в Азии. И будет награждаться свирепыми военными правительствами.

Вижу трупы. Множество трупов. Ничего хорошего не вижу. Планету ожидают большие и страшные войны…

Дневник командующего: галлюцинация о будущем

1.

Кажется, что будущее отделено от нас областью тумана и дождя. Что перебравшись через мили (километры) тумана и дождя мы выйдем в чётко очерченное со строгими линиями будущее.

Совсем не так.

Вероятнее всего мы войдём в будущее, а там всё те же туман и дождь. Но только там происходят события, в которых мы для начала ничего не поймём.

– Куда везут этих присмиревших старух и стариков? В учреждение, где будут заботиться о них?

– Нет, их везут в ликвидационные центры.

– Почему же они не кричат и не жалуются?

– А потому что они полностью согласны с тем, что их уничтожат, дабы освободить место для подпирающих их поколений.

Они согласны с тем, что человечество не имеет права размножаться бессмысленно и безграмотно.

Христианскую церковь, знают старики, едущие, чтобы быть ликвидированными, и сковырнули с лица земли, поскольку основной постулат их Господа стал противоречить основному постулату человечества. Людей слишком много, их поголовье должно быть прорежено. Должны быть созданы условия при которых поголовье человеков никогда больше не должно превысить лимиты, установленные для себя самим человечеством. Христианская церковь была упразднена. Расформирована.

Поговаривают, что далеко-далеко в глухих карманах тайги в Сибири ещё есть скрывающиеся от надзора храмы, однако, вероятнее всего, это лишь старые легенды, так почему-то и не умершие.

Подавляющее большинство служителей христианского культа добровольно растворились в населениях планеты, многие умерли естественной смертью. Христианская церковь не оказала сопротивления. Никакого. Вероятно потому, что вначале были побеждены души людей. Души людей смирились с рациональной идеей сокращения человечества, и затем никакого физического сопротивления уже не последовало.

2.

Я пишу это всё в рокочущем автобусе, везущем меня на фронт. Мы ведём войну с Китаем за озеро Байкал.

Всё началось в 2000-ые, так давно, пять поколений тому назад.

Тогда человечество проживало сытую, бездушную, никак не организованную свою жизнь. Однако существовали уже несколько индивидуумов, человеческих существ, дёрганных, нервных, предчувствовавших нелестное будущее человечества. Нервных, как будто недовольных теми судьбами, что их ожидали. Это были революционеры человечества, но не ликующие от жребия, выпавшего им, но подавленные своей участью революционеры. Провидя что с ними станется, они желали избежать судьбы насильников над человечеством, но ничего не могли поделать.

Россия, на которую все страны планеты махнули тогда рукой, как в семье смиряются с судьбой блудного сына, благо все другие многочисленные сыновья прямы, мужественны, хорошо зарабатывают. Россия родила этих нескольких блудных детей, бракованных личностей, одновременно наделённых огромным инстинктом доминирования и глубокой печалью от того, что им предстоит начать…

Я потомок одного из этих несчастных, носитель громкого имени. Я – командир 8-ой Сибирской Армии – сижу в глубине автобуса, дабы если нас взорвут миной либо каким-либо ещё способом, я бы пострадал меньше, меня защитят своими телами ребята и девушки. Их разорвёт раньше меня, так как-то.

Войну с Китаем за озеро Байкал мы проиграли, поскольку китайцы расчётливо сохранили жизни своим старикам, спрятав их от глаз международного контроля. Теперь этих стариков безжалостно гонят в огонь наших ядерных взрывов, но их уничтожение не помогает нам победить. Наше руководство согласно, – «чайны» всё равно обсели Байкал как мухи сладкую пиалу. Они даже не вооружены, просто идут и едут и садятся на берегах Байкала, разводят костры, начинают варить свой рис. Мы жарим их нашим адским пламенем, они жарятся, остаются тысячами мертвецов на берегах Байкала.

Но это именно та ситуация, которая им нужна. Так они завоёвывают наши земли. Мы не можем вернуться туда из-за радиации, но это именно цель «чайнов» – чтобы мы сами изгнали себя с территорий вокруг Байкала.

Судя по нашим замерам, байкальская вода стремительно становится бесполезной для человечества, но мы, видимо не знаем всей правды, возможно, более глубокая вода Байкала не тронута радиацией, а, возможно, радиации и нет или она незначительна, но «чайны» упорно заселяют прибайкальские территории своими мертвецами, никому ничего не объясняя.

Там, куда мы едем, довольно страшно. И, собственно всё потеряно, но мы едем воевать с Китаем.

3.

До сего времени я был наблюдателем в Европе. Честно говоря, я радовался, глядя как их порабощают мигранты. Поколения моих предков относились к европейским населениям как подобает относиться к вырожденцам и дегенератам, были уверены, что их выживут или поработят сильные молодые племена. Что и происходит. Но никто не предсказывал и не мог предсказать того, что и мы разделим их участь. Что у нас будет общая судьба.

На погонах у меня зелёные крупные треугольники. Самые крупные в армии, треугольники звания командующего. Мы же называем сами себя шашлычниками, ибо вся наша воинская деятельность сводится к поджариванию стад «чайнов», жалкой старой их и жилистой плоти, их хлопчатобумажных курточек и штанов.

Это самое неприятное занятие, каким можно заниматься человеку – уничтожать себе подобных. В этом деле не присутствует ни радости охоты, ни радости победы – тусклая ежедневная галлюцинация. Словно живёшь внутри мрачных гравюр. В детстве мне привелось пересмотреть десяток старых фолиантов моего отца с гравюрами Гюстава Дорэ, вот на байкальском фронте я живу внутри гравюр Дорэ. К тому же давно не было солнца, мы его не видим почему-то. Возможно его украли и отбуксировали в глубину другой Вселенной злодеи, похитители солнц. Если таковые существуют.

Бойцы говорят – существуют, а бойцы многое знают. Некоторые знают много больше моего.

4.

Дороги размыты. Недавно местные реки вышли из берегов, поскольку месяцами идёт дождь. Так вот вся вода от ненормально долгих дождей не вошла в местные реки и не ушла в направлении океана. Вода осталась стоять, лишь незначительная часть её поступала медленно в почву. Автобус плывёт в этой жиже. Улучшенный современный автобус-вездеход с двухметровыми колесами как пароход плывёт по тому пространству где предположительно была дорога.

Мы уже сутки как не останавливаемся. Испражняемся в наши туалетные баки, автобус провонял дерьмом и мочой. Испражнившись мы принимаемся есть, остановиться нельзя, если попробовать выйти из автобуса, то провалишься в грязь до плеч. Автобус не останавливается, мы надеемся, что впереди, наконец, появится сухая земля и уж мы выйдем из автобуса и вволю походим.

Я написал, что я служил наблюдателем в Европе. Там царила обстановка как на закате цивилизации в последние дни Римской Империи. Приплывшие народы не обладали достаточным разумом, чтобы понять, что их слишком много и они просто истопчут и загубят этот, в сущности крошечный полуостров, Европу. А местные народы лишились разума в результате коллективных иллюзий, внушённых им водителями их цивилизации. Эти гуру утверждали, что следует принять прибывшие народы. И они принимали, а между тем количество пришельцев превысило уже количество живших там местных.

Однажды им не хватило продовольствия. Прибывшие оказались сильнее, поскольку отправлялись в тяжкий поход переселения исключительно индивидуумы молодые и выносливые. Местные же были больше старики, женщины, немногие дети. Прибывшим сильным мужчинам было нетрудно отнять у них еду, жильё, крыши над головами. Местные армии не смогли сколько-нибудь долго сдерживать агрессивный напор новых варваров.

В Европе стало грязно и тесно.

Вначале они бросали мусор там, куда прибыли. На причалах, на вокзалах, в палаточных лагерях, где их разместили. Первыми бросали мусор их дети: пластмассовые лопаточки, формочки, тазики, леечки. Первое время у разложившихся европейских солдат эти детские игрушки вызывали умиление. Однако, когда количество тазиков, лопаточек, кукол всех мастей, мягких животных, возросло до того, что на вокзалах и в палаточных лагерях скопились горы этой разноцветной утвари, синей, красной, жёлтой, белой, то улыбки сменили гримасы, а гримасы превращались в гротескные перепуганные маски.

Ну представьте, ты стоишь, на плече автомат, на тебе каска, на ногах – мокрые от пота носки, ты устал от целого дня охранной работы, а над тобой возвышаются эти горы детской утвари.

Была там и взрослая утварь, следы взрослой жизни, грязная, впопыхах сброшенная (чтобы надеть новую, её принесли добрые местные) одежда, покорёженная или просто старая обувь, подгузники, очень много вонючих подгузников. Ты стоишь, у тебя есть время размышлять. Ты думаешь «Зачем нам навязали всё это? Эти мокрые от пота носки на ногах, эти мокрые куклы с оторванными головами (прошёл дождь), этот уродливый старик-сириец, этот получеловеческого вида негритос с облупленным (куски розовой кожи в прорехи чёрной) лицом? Зачем?»

Отслужив сутки, идёшь домой отсыпаться, а возле твоего дома, в бывшем тихом сквере снова встречаешь мусор, и в этом мусоре спят североафриканские и ближне-восточные люди – проще говоря негры и арабы. Ты перешагиваешь через них, они открывают один глаз и пытаются тебе улыбнуться, потому что ты вооружён. За спиной у тебя лязгают зубами, как делают крысы, когда пытаются тебя запугать…

Поначалу ссор и драк не было. Они были слишком напуганы морской стужей, слишком были промокшие, голодные, слишком счастливы, обнаружив себя живыми.

Но когда они отоспались, пришли в себя, наелись, начались неприятности. Видя вокруг себя европейских раскованных женщин, которым европейцы всё позволяли уже полсотни лет, эти мачо-мужланы решили, что страна, куда они прибыли послала им этих женщин в знак гостеприимства.

Они начали нападать на европейских женщин. Выкручивать им руки, тискать их за мягкие и мокрые места. Запросто запускали руки женщинам в трусы. По их мнению, женщины вели себя вызывающе, приглашали их к нападению…

Стоп: нам приказывают остановиться.

Военные перегородили дорогу нашим автобусам.

Наши пытаются разобраться…

5.

Дьявол их возьми! Это были не наши военные. Выглядели как наши. Мчимся всей стаей автобусов. Это были «чайны». Мы их опрокинули, когда поняли, что это чайны. У нас девять убитых в нашем боевом слоне, стонут раненые.

(обрывается)

Красноярск

В Красноярске меня поместили в том же отеле, где я жил в 1999-ом. Но тогда это был другой отель. 18 лет тому назад там сидели в ресторанах и на этажах местные бандиты, красивые, молодые и грубые, а теперь – где они? Отшумели и погибли.

В холле отеля «Красноярск» сидел в 2017-ом только молодой наглый широкоротый опер – ждал нас и, увидев, как мы оформляемся, успокоился, доложил начальству по телефону и улепетнул по своим делам в своих кроссовках.

Тогда в 1999-ом меня встречали на платформе ж/д вокзала с духовым оркестром, который заиграл «Прощание Славянки», едва мы сошли с поезда. «Это кого встречают?», – спросил скромный я. «Вас».

И люди со мной тогда приезжали другие. Майор Бурыгин был тогда, всем нам дали по отдельному номеру, принимавшие нас парни Фёдор и Олег не поскупились, и майор тотчас размотал свои портянки и гордо повесил их на батарее. Майора нет в живых, он скончался в своей Электростали от побоев в ночь с 30 на 31 марта 2001 года из-за моей авантюры с вооружённым восстанием в Казахстане.

Такие мысли, что называется, «нахлынули» на меня, когда я подошёл к окну номера 649 отеля «Красноярск» и взглянул в окно. Площадь перед отелем, мост через Енисей, всё как тогда, только люди другие. Восемнадцать лет. Через мост – два световых потока, один – на ту сторону Енисея, другой – на нашу…

Уже стемнело, поскольку самолёт наш запоздал с вылетом из Москвы. Прилетели в 18:35 по красноярскому.

На кой я туда припёрся? Я, который всегда декларировал принципиальное невозвращение к отжитым женщинам и городам. Припёрся. Появилась возможность встретиться с жителями города и нам оплачивали три авиа-билета туда и обратно. И я никогда не отказывался увеличить своё влияние. Поэтому принцип увеличения влияния возобладал над принципом невозвращения к отжитым городам.

Из окна номера 649 виден Енисей и семь арочных пролётов моста через него. На столе номера 649 лежала открытка повторяющая вид из окна отеля «Красноярск».

В городе пошёл дождь и огни автомобилей размазались как на картине Клода Моне.

Сел к столу и написал:

Поутихли бури / Красноярск не тот / Смотрит из отеля / Старый Дон-Кихот…

Вот он, мост, рукою / До него подать / С раненой ногою / Нам не добежать…

Тихий переулок / Девушка в окне / Сколько сдобных булок / Съели мы в во сне

Сколько пуль свирепых / Возле нас «дзынь, шлёп» / Хвостики от репы / Не догрызли чтоб…

Сад и хвоя, флоксы / Папоротник цвёл / Где же твои хлопцы / Старый ты осёл?

Этот был зарезан / Этот пулей сбит / Бредил же Хорезмом / …молодой бандит…

Встал.

Дальше идут строки из дневника.

«Наутро сходили позавтракали (шведский стол). Я – два отрезка помидоров, два – огурцов, фруктовый салат, чуть кофе. Завтракая (в пиджаке в белой рубашке) я заметил, что вижу теперь мир с неприятной стороны: все уроды, кто низкоросл, у кого щёки не те, у дам – толстые ноги, старухи слишком стары. А ведь два десятилетия тому видел мир со стороны бодрой грубости.

Сегодня в Красноярске солнце. Переменное, впрочем. Перед гостиницей ветер треплет шесть больших елей. Сказано же «ёлки-моталки».

Площадь пересекает тонконогая девочка с золотыми волосами на плечах. Вот она и есть счастье жизни. Всего-то? Там, где смыкаются ноги.

Три запомнившихся эпизода:

Днём заехали к Анатолию Петровичу Быкову. Я о нём книгу написал, зимой с 2000-го на 2001 жил в Красноярске на улице Ленина, а он в это время уже в тюрьме Лефортово сидел, а потом меня туда кинули, в апреле 2001. Так «протагонист» книги и её автор оказались в одной тюрьме. Как-то на прогулке (в Лефортово узники «гуляют» на крыше) часовые сверху, там они дефилируют, присматривая за нами, крикнули мне: «Слышь, Эдуард, вон герой твоей книги прыгает». Действительно, были слышны звуки тяжёлых прыжков. Он же спортсмен, умеет прыгать.

– Эй, – сказал я им вверх. – Пустите меня к нему.

– Противозаконно, – сказал старший, тот что помладше, улыбался.