Вселенные

Ламарк представляет нас. Мужчину зовут Ривз.

Затем Ламарк поочередно указывает на телефоны.

— Внешняя линия, — перечисляет он, — связь с углевозами, связь с ремонтной мастерской, связь с шахтами.

Он указывает на переливающуюся огоньками карту.

— Неподвижные белые огоньки — это шахты. У каждой свой номер. После цифры — буква, она определяет класс угля: А — антрацит, Б — битуминозный. Движущиеся номерки — углевозы. На каждом из них высокооплачиваемая бригада. Если номерок горит синим — значит, углевоз везет уголь на перерабатывающий завод. Если номерок желтый — значит, идет порожняком. Когда у шахты готов к отправке груз, ее огонек мигает. Если углевоз получает повреждение, его номер мигает. Ваша работа, капитан, контролировать, чтобы в первом случае на шахту отправляли ближайший порожний углевоз, и следить, чтобы во втором случае неисправный углевоз проследовал в ближайшую ремонтную мастерскую.

Воздушная транспортировка угля мне знакома. Ее использовали задолго до того, как я улетел к черной дыре. Но тогда ею занималось множество независимых компаний. На сцене еще не было Ламарка-Онассиса.

Я смотрю на Ривза. Когда нас представляли, он на лишь мгновение оторвался от карты. Сейчас его взгляд снова прикован к ней.

— Не могу избавиться от впечатления, мистер Ламарк, — говорю я, — что эта работа уже принадлежит Ривзу.

— Да, это его работа… и еще двоих из вечерней и ночной смен. А вы — наблюдатель… контролер, если хотите. Вы как последняя инстанция. Все сложные решения — за вами. Ваши рабочие часы будут приходиться на дневную смену, и вы должны присутствовать здесь пять дней в неделю. Но в случае возникновения серьезной проблемы с вами могут связаться в любое время, независимо от того, где вы находитесь. У вас будет бипер, который вы всегда должны носить с собой.

— Раньше у вас был наблюдатель?

Ламарк кивнул:

— Мой племянник. Ушел на повышение.

— Надеюсь, я вас не разочарую.

— Не разочаруете, если хорошенько запомните: мы перемещаем уголь. Это единственное, что мы делаем. Мы перемещаем его максимально быстро и максимально дешево. Если порожний углевоз находится ближе, чем другие, к готовой отгружать шахте, к ней должен лететь именно он. — Ламарк сбросил маску серьезности и улыбнулся. — И вообще, как может разочаровать меня человек, сбежавший из самой черной дыры?

Я снова вижу увеличивающийся диск и бездонную черноту в его центре. Это глаз дьявола, которым он смотрит из ада. Он тянет корабль вниз, вниз, вниз, за горизонт событий, но я уклоняюсь и нахожу кротовую нору. Через нее я прохожу в эту прекрасную, сверкающую Вселенную.

Из окна видна антрацитово-черная гора. Над ней поднимается дым — она горит. Я вспоминаю рассказ деда о том, как давным-давно загорелся целый город вслед за шахтой под ним. Случалось ли подобное в этой Вселенной? Мне кажется, вряд ли.

— Я должен подыскать жилье, — говорю я Ламарку.

— В этом нет необходимости. У меня есть дом в долине. Завтра перевезете туда свои вещи.

Вещей у меня немного. Просторный дом полностью обставлен мебелью, так что мне ничего больше не нужно, кроме личных вещей. Дом располагается в черте города, и ниже по улице есть рынок. До угольной шахты недалеко. Я вижу много людей с черными лицами. Поговорив с некоторыми из них, выясняю, что на шахте хорошо платят. Все дома в городе большие и стоят далеко друг от друга. Они не похожи на дома, о которых рассказывал мой прадед. Те дома были узкие и высокие, их разделяли сантиметры, а иногда они переходили один в другой.

Девушка-подсолнух приезжает посмотреть, как я устроился. В замке намечается вечеринка, и она меня приглашает. Я покупаю новую одежду, чтобы Вереника могла гордиться мной. На фоне того, как одеты ее гости, моя обновка выглядит шахтерской спецовкой. Но в ней я чувствуя себя непринужденно. Некоторые гости пялятся на меня, но это взгляды, предназначенные знаменитостям, а не сыновьям шахтера. Я всегда думал, что богачи — снобы. Эти не такие. Девушки наперебой приглашают меня танцевать. Подсолнуху это не нравится.

— Он мой, — с улыбкой говорит она высокой брюнетке.

Брюнетка улыбается в ответ:

— Вереника, не будь эгоисткой.

Я танцую с девушкой-подсолнухом. Я в удивительной, прекрасной Вселенной!

Я не флиртую с ней по дороге домой. В этой Вселенной так не принято. Когда мы добираемся до моего дома, уже поздно. Мы сидим в машине и разговариваем. Я чувствую ее близость, но не хочу портить романтическую атмосферу. Мы целуемся на прощание, и она уезжает.

Стоит приятный майский вечер. Вдали темнеет громада гор. Даже здесь чувствуется, как пахнут деревья на их склонах — сладкий запах зелени. И еще аромат полевых цветов.

По будням я езжу на работу. На маленьком служебном автомобиле по извилистой дороге до Центра управления.

Там мне абсолютно нечего делать. Четверо сменщиков оперируют приемопередатчиком и телефонами. Их смены чередуются так, чтобы у каждого был один выходной в неделю. А я только стою и наблюдаю. Работа не бей лежачего, но за нее платят двести тысяч в год.

Выходные я провожу с девушкой-подсолнухом. В один из уикэндов мы катаемся в лодке по реке. В это время года на реке хорошо. Мы прихватили с собой еды и обедаем прямо на берегу. Продукты выбирала она. Я не знаю, как называются некоторые из них. Мой прадед прожил жизнь на картошке. Прабабушка готовила ее десятками разных способов. Возможно, в этой Вселенной они жили на чем-то другом. Будь жив мой прадед, я бы спросил у него. Но он давно мертв.

Пообедав на лоне природе, мы расстилаем одеяло и валяемся в тени дерева. Река течет у самых наших ног. Я принял решение не флиртовать с девушкой-подсолнухом, но ничего не могу поделать. По Веренике видно, что она хочет, чтобы я не сдерживался. Я изголодался по женщине за долгое путешествие. Моя вырвавшаяся на свободу страсть безгранична. Вереника знает в этом толк.

— Еще раз, — говорит она. — Я хочу тебя, хочу тебя, хочу!

Дни на новой работе текут однообразно, зато ночью с горы спускается девушка-подсолнух, и мы занимаемся любовью. Я прикупил себе кресло, чтобы сидеть на работе, и теперь наблюдаю из него за черной коптящей горой. Средства массовой информации именуют меня не иначе как «человек из черной дыры». Мне то и дело приходится прогонять журналистов и фоторепортеров. Я спрашиваю девушку-подсолнух, не хочет ли она жить со мной, но она качает головой: нет, потому что тогда тривидение не даст нам проходу. Но все отлично и так. Иногда она приезжает пораньше, чтобы приготовить ужин. А когда не успевает, привозит еду в плетеной корзинке. Мы занимаемся любовью, а утром она уезжает в свой замок на горе.

Она приглашает меня на новую вечеринку. Я уже не та знаменитость, что раньше, но девушки с удовольствием танцуют со мной. С девушкой-подсолнухом я танцую редко. Большую часть вечера она танцует с высоким брюнетом, которого представляет мне, как Гиба Драксена. Он только что вернулся из Франции. Судя по всему, они знакомы давно. Он дивный танцор, не хуже ее, и они танцуют замысловатые адажио. Я горжусь тем, что она прекрасная танцовщица, и тем, что она любит меня. Теперь, когда у меня есть служебный автомобиль и ей больше не нужно отвозить меня домой, мы прощаемся на ступенях замка в нежном свете горбатой луны.

Я снова навещаю родню. Я уже оплатил ремонт дома. Мой отец ходит с тростью. Мне с трудом верится, что это мой отец, что он ползает в шахтах, как ползал мой дед, а еще раньше мой прадед. Мне интересно, видел ли отец дьявола. Если и видел, то никогда об этом не рассказывал.

Иногда мне становится жаль, что течение времени на околосветовых скоростях так сильно замедляет ход. Если бы не это, я бы тоже уже постарел. И не чувствовал бы себя глупо, глядя на пожилого братишку. Хотя в этом случае облет черной дыры был бы неосуществим.

Я возвращаюсь в свой дом в долине. Мне не терпится увидеть девушку-подсолнух, хотя я уезжал всего на два дня. Я жду, когда она снова приедет ко мне, но она не приезжает. Я жду несколько дней. В конце концов звоню ей. Она говорит, что в последнее время очень занята, что ей трудно вырваться, и она приедет ко мне, как только сможет. Я коротаю вечера у тривизора.

Этим утром одна из лампочек, обозначающих шахты, загорелась красным. Угольная шахта 151-А. Я обращаю на это внимание дежурного диспетчера. Его зовут Бентон.

— Это просто означает, что мы должны исключить шахту из наших схем, — объясняет он. — Там что-то произошло, и производство остановилось.

— И что там могло произойти? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

— Не знаю. Это не наше дело.

Я вызываю шахту. Отвечает почти истеричный голос:

— Обрушение пород.

— Насколько серьезно?

— Заблокировано пятьдесят два человека. Если нам окажут помощь, мы, возможно, успеем кого-нибудь спасти.

— Люди из отдыхающей смены не помогут?

— Они уже в пути. Но до шахтерского городка шестьдесят километров. Они никогда не успевают. Все, чем я располагаю, это один человек и куча чертовых машин!

Я вешаю трубку. Смотрю на карту. В радиусе восьмидесяти километров от шахты 151-А — четыре углевоза. Один из них в пятнадцати километрах от нее. На каждом три человека.

Три высокооплачиваемых специалиста.

Бентон смотрит на меня. Я чувствую его взгляд и нехотя отворачиваюсь от карты. Бентон ничего не говорит. Вместо него голос Ламарка произносит в моей голове: «Мы перемещаем уголь. Это единственное, что мы делаем». И без всякой логики голос добавляет: «Двести тысяч в год».

Я гляжу на Бентона:

— Как вы сказали, это не наше дело.

В полдень звонит Ламарк и просит передать мне трубку. Хотя он не упоминает про обрушение, я знаю, что он о нем слышал.

— У вас все в порядке, капитан?

— Да, сэр.

— Никаких задержек, изменений маршрутов, заторов?

— Нет, сэр.

— Хорошо, капитан. Действуйте в том же духе.

— Да, сэр.

Я стою, глядя на черную гору. Я стою так очень долго. Потом кладу бипер на стол и ухожу.

Я еду на служебной машине по горе вниз в долину, к своему дому. Бросив ее перед входом, захожу в дом, чтобы собрать вещи. Покидав все в одну сумку, выхожу на улицу и иду в центр города. На автобусной станции покупаю билет до того места, где живут родители. Автобус подъезжает, я сажусь в него и смотрю на проплывающие мимо долины, холмы, горы.

Мать ничего не спрашивает, когда я захожу в дом. Отец тоже молчит. Я звоню девушке-подсолнуху, чтобы объяснить, что со мной, чтобы она не подумала плохого, узнав о моем исчезновении. На звонок долго никто не отвечает. Наконец, трубку берут. Женский голос произносит: «Да?». Должно быть, горничная.

— Могу я поговорить с Вереникой?

— Сейчас это невозможно, сэр. Она на вечеринке в честь своей помолвки.

Не знаю, что я произнес в ответ, но, должно быть, что-то спросил, потому что голос ответил:

— Мистер Гилберт Драксен.

Скоро они получат полное моральное право исполнять замысловатые адажио в постели.

По радио передают, что повторное обрушение пород окончательно похоронило шахтеров. Погибло пятьдесят два человека. Я выхожу из дома и сажусь на крыльце. Смеркается. Из нашего городка тоже видно черную гору. Их много в угольном краю. Они — как памятники человеческому прогрессу.

Я не знаю, проник ли я в другую Вселенную или остался в своей, но, так или иначе, одна ничем не отличается от другой. Бедные здесь не благороднее богатых, дьявол вечно передергивает карты, и девушка, которую я оставил на Земле, ничем не отличается от той, что я встретил здесь.