Помоги проекту - поделись книгой:
Утренняя заря
Аннотация:
Копытца изящной белой лошадки сбивали вечернюю росу с травы, по полянке серебристыми блёстками рассыпался задорный девичий смех. Его обладательница, стройная светловолосая красавица в белом платье для верховой езды, ловко управляла животным, показывая своё искусство наездницы. Лиловатый небосклон озаряли вечерние лучи, цветущие деревья роняли лепестки на золотые локоны девушки и шелковистую гриву её лошадки. Мягкий свет мерцал в чистой глубине её голубых невинных глаз. Заставив лошадку перескочить через поваленное дерево, девушка приосанилась в седле и помахала кому-то рукой, и её свежее личико засияло ласково-кокетливой улыбкой. Кому же она оказывала такие знаки благосклонности?
Её озорной и игривый взгляд был устремлён в жутковатое, но завораживающее пространство ночного мрака, странным образом соседствовавшее с царством солнца, к которому она сама принадлежала. Там серебристо мерцали в сумрачном свете водопады и распускались причудливые бледные цветы; огромный каньон раскинулся в туманной дымке, а на его дне извивалась тёмная, загадочная лента реки. Два пространства, светлое и угрюмое, безо всякого плавного перехода были разделены границей от неба до земли, и из одного в другое можно было перешагнуть, после прохладного царства ночи очутившись в чертоге ясного и тёплого дня.
В тёмном пространстве, под старым кривым деревом с узловатыми ветвями, яркий лучик улыбки светловолосой девушки ловила другая молодая всадница, облачённая в чёрный наряд – бледнолицая брюнетка. Она восседала на чёрном жеребце с длинными сильными ногами. Её костюм состоял из короткой куртки и кожаных брюк, ботфорт со шпорами и плаща, а прямые гладкие волосы мерцали, как атлас, достигая кончиками богатого седла. Брюнетка выглядела строгой и сдержанной, гордой, неприступной, даже некоторая надменность проступала в очертаниях её неулыбчивого рта.
– Неплохо, ваше высочество, неплохо, – проговорила она. – А что вы скажете на это?
С этими словами брюнетка сняла с пояса приспособление, похожее на бумеранг, и бросила его в сторону каньона. В полёте оно распалось на тонкие серебристые пластины и зависло в воздухе, образовав над каньоном что-то вроде моста. Но таким шатким выглядело это сооружение, что при мысли о переходе по нему на другой берег душа леденела. Именно это, похоже, и собиралась проделать темноволосая всадница на глазах у своей светлой визави.
Чёрный жеребец заплясал на месте, встряхивая гривой, и его копыта застучали по каменистой почве. Светловолосая девушка наблюдала с напряжённым волнением, кусая ногти. Брюнетка пришпорила коня, и он взвился над каньоном...
А спустя несколько мгновений ловкая наездница уже была на той стороне – пластины «моста» только качнулись под копытами коня, когда он проскакал по ним над головокружительной пропастью. У светловолосой девушки вырвался вздох облегчения, а брюнетка с невозмутимым видом вернулась точно таким же способом, после чего все зависшие в воздухе части «бумеранга» сорвались со своих мест и вернулись к ней в руку. Вышло это красиво и чуть небрежно – окончательный штрих этого зрелищного трюка. Золотоволосая красавица захлопала в ладоши.
– Великолепно! Великолепно! – воскликнула она, сияя искорками в чистой синеве глаз. И добавила чуть тише: – Но больше не делайте так, прошу вас... Я за вас боюсь.
– Не стоит, ваше высочество, – усмехнулась брюнетка одним уголком губ. – Мрак отлично знает этот трюк, копыто у него не дрогнет.
– Можете звать меня просто Виви, – сказала жительница светлого чертога. – Ни к чему титулы... А у вас есть какое-нибудь уменьшительное имя, Урирун?
– В нашей стране не принято укорачивать имена, – ответила брюнетка.
– Почему? – вскинула брови ясноглазая Виви.
Урирун на миг смешалась, сдвинула красивые тёмные брови.
– Потому что это звучит... глупо, – проговорила она с запинкой.
– Вот как, – усмехнулась Виви. – Что же, и моё имя тоже глупо звучит, по-вашему?
– Виви – имя для ребёнка, а вы уже не дитя, ваше высочество, – ответила Урирун, хмурясь, а на её скулах проступили пятнышки бледно-розового румянца. – Венивит звучит более серьёзно и взросло. Я бы предпочла звать вас полным именем, если вам угодно отбросить титулы.
Венивит – «утренняя заря» – так звали золотоволосую принцессу. За её плечами раскинулось королевство Дня, её светлая родина. Там никогда не наступала полная темнота, ночами земля лишь погружалась в нежно-лиловые прозрачные сумерки, в которых можно было даже читать. У Венивит было три сестры и два старших брата, одному из которых предстояло занять престол после своего отца. Кому именно, король ещё не решил.
Принцесса Урирун (ударение на первую «у» –
Два королевства раз в пятьдесят лет воевали, но всегда война заканчивалась ничьей. И это тоже был многовековой порядок. Подрались, помирились, закатили пир – и снова долгие десятилетия спокойствия. Как день никогда не одерживает окончательную победу над ночью, а ночь – над днём, лишь сменяя друг друга, так и они жили – в равновесии.
Виви, живое, яркое и озорное воплощение света, в ответ на напыщенную речь Урирун состроила очаровательную гримаску.
– Ну и зануда же вы! – воскликнула она со смехом. – Верхом вы ездите действительно восхитительно, но временами бываете решительно несносны и скучны со своей «взрослой» серьёзностью. Всего доброго, ваше высочество!
Ни один мускул не дрогнул на лице Урирун. Она лишь слегка нагнула голову в горделивом поклоне:
– И вам всего хорошего.
Белая лошадка, стуча хорошенькими копытцами, понесла прелестную всадницу прочь – в светло-лиловую вечернюю даль. Красивое животное утопало по колено в цветущих луговых травах, а золотой плащ волос наездницы развевался у неё за спиной. Урирун провожала её затуманенным смутной тоской взглядом... Будто почувствовав её бессловесную мольбу, Виви обернулась через плечо и послала ей воздушный поцелуй прощения – сколь детски-наивный, столь же и чувственно-шаловливый, истинно женский.
Этот поцелуй ворвался в ночное пространство золотым мотыльком. Урирун протянула вперёд руку в грубой кожаной перчатке для верховой езды, и он затрепетал над ней нежными полупрозрачными крылышками, рассыпая вокруг себя сияющие искорки. Ни тени высокомерия не осталось на лице принцессы Ночи, озарённом ласковым отблеском этого прощального привета. Уголки губ тронула улыбка, и она потянулась устами к щекочущей ласке крылышек. Веки задрожали и сомкнулись от наслаждения...
Пришпорив Мрака, Урирун помчалась домой. Конь летел быстрее мысли, оставляя позади мрачные скалы, густые тёмные леса и долины извилистых рек. Чёрный плащ реял за плечами принцессы – стройной и сильной, искусной наездницы.
Вскоре показался дворец, окружённый парком. Копыта коня цокали уже размеренно и неторопливо по аллее, озарённой гирляндами огней, растянутых по ветвям вековых деревьев; повсюду журчали фонтанчики и мерцали огоньки светлячков. Растения были приспособлены к скудному освещению: иного они и не знали на этой земле. Более того, многие цветы сами излучали свет, молочно-белый и прохладный.
Урирун оставила Мрака заботам конюхов и стремительным шагом бросилась в свои покои. При каждом её шаге позвякивали шпоры и поблёскивали голенища начищенных ботфорт. Слуги предупредительно распахивали перед нею двери, пока наконец она не достигла своей опочивальни.
Сбросив плащ и перчатки, Урирун достала из-под подушки маленький портрет светловолосой принцессы и долго созерцала его влажным от слёз взором. На обороте портрета было начертано имя: «Виви». Убедившись, что ничей любопытный взгляд не следит за ней, Урирун расцеловала голубоглазое личико, а следом за ним и имя – да, несерьёзное, детское, наивное, но самое драгоценное на свете, крепко проросшее корнями в её сердце.
Потом Урирун бродила по берегу пруда в королевском парке. Уголки её губ были уныло опущены: «Она считает меня скучной занудой». Всё, чему её учили наставники, разбивалось о светлый звонкий смех Виви; все эти уроки королевских манер – пустая чушь, никому не нужная и лишняя ерундистика... Искренняя, милая простота светлой принцессы – вот тот недостижимый идеал, который Урирун тайно лелеяла в своём сердце. С младых ногтей её учили сдержанности; никому не показывать своих истинных чувств – вот высшее искусство, которым обязана владеть каждая правительница Ночи. Это внушали ей с детства, и она верила в науку светского обхождения. Но Виви внесла в её душу сладкий беспорядок.
«Почему я не могу просто сказать ей это?» – размышляла принцесса Ночи, отбросив наскучившие учебники. В учёбе она была прилежна, но сейчас решительно не могла сосредоточиться на науках. Перед её мысленным взором стояла Виви – дразнящая, смеющаяся, ослепительно светлая.
Королева пригласила её в свои покои для серьёзного разговора. Отблески пламени камина играли на её седых волосах, и печальная торжественность проступала в каждом её движении. Они были похожи как две капли воды – как один человек в разных возрастах.
– Урирун, подходит к концу твоё ученичество, – промолвила королева. – Вскоре тебе предстоит сменить меня на престоле. Я надеюсь, ты с должной серьёзностью осознаёшь важность этого шага.
– Да, ваше величество, – проговорила Урирун.
– Ты вступаешь в новую эпоху своей жизни – эпоху зрелости, – продолжала правительница. – Юношескую горячность следует оставить позади: эмоции – не лучший советчик в государственных делах. На этой стезе следует руководствоваться трезвым рассудком.
– Я знаю это, ваше величество, – сказала Урирун с почтительным поклоном.
– Это хорошо, дитя моё, – кивнула королева. – Но при всей важности роли разума, о чувствах тоже не следует забывать. Скажи, в твоём сердце поселилась любовь?
Бледные щёки Урирун снова покрылись румянцем. Белая лошадка, смеющиеся глаза, золотой мотылёк... Но её уста смыкала печать трепещущей тайны, и принцесса смущённо промолчала. Королева проницательно улыбнулась.
– Что-то мне подсказывает, что за твоим молчанием стоит большое чувство. Но я не хочу настаивать и давить: не хочешь – не рассказывай. Позволь дать только один совет: береги это чудо.
С этими словами королева поцеловала наследницу в лоб и величественным жестом руки дала знать, что аудиенция окончена. А Урирун, благодарная царственной сестре за деликатность, поспешила вернуться в свои покои – к размышлениям и сладким сердечным мукам.
Спустя несколько дней она вновь каталась верхом неподалёку от границы. Сердце ей подсказывало, что Виви должна быть там... И предчувствие не обмануло: светлая наездница красовалась на своей белой лошадке среди цветущего луга.
– Желаю здравия, ваше высочество, – поклонилась Урирун, скомкав в тесную шкатулочку светской учтивости весь трепет своей невысказанной нежности.
– А, это снова вы, госпожа зануда, – усмехнулась дневная принцесса.
– Вы несправедливы ко мне, Виви, – пробормотала Урирун. – Я лишь стараюсь следовать той науке, которую мне внушали с детства.
Солнечная синева глаз девушки просияла ласковой улыбкой.
– Поступайте так, как вам подсказывает сердце, и вы не ошибётесь, – засмеялась она.
Урирун протянула ей букет ночных цветов – влажных белых кувшинок, собранных ею собственноручно на королевском пруду. Для этого ей пришлось приблизиться к границе совсем вплотную, так что лиловый закат озарил иссиня-чёрную гриву её коня.
– О, как мило! – смутилась Виви, кокетливо опустив ресницы, но голубой огонь её глаз говорил красноречивее слов. Он был выше любого кокетства – подлинный свет её чистого сердца.
В этот раз они просто катались вдоль границы, беседуя обо всём подряд. Урирун была в ударе, и Виви то и дело покатывалась со смеху над её шутками.
– Вот видите! Вы умеете быть славной, когда захотите, – молвила она, протягивая руку принцессе Ночи.
Урирун вспыхнула, не зная, что делать с этой прелестной ручкой. Прозрачный фарфор этих пальчиков хотелось покрывать поцелуями, но она не смела осуществить такую дерзость. Сняв жёсткую перчатку, она бережно приняла руку Виви на свою жаждущую прикосновений ладонь. Глаза светлой принцессы сияли мягко и поощрительно, и Урирун пролепетала:
– Я люблю вас, Виви.
Год назад она посмеялась бы над своими трепетными признаниями. Тогда она, упражняясь в выездке, впервые увидела милую всадницу с золотыми волосами; Венивит была ещё не так искусна, как сейчас, и всё кончилось её падением с седла. Урирун, уделявшая много времени изучению лекарского искусства, вправила ей вывих и нашла целебные травы, снявшие боль. В тот миг она и почувствовала тонкое, детски-нежное благоухание волос Виви и тепло её дыхания.
– Вижу, вы больше не находите моё имя глупым, – проговорила Виви, и в её ясных, как у ребёнка, глазах лукаво мерцали женские чары.
Вот эта черта в ней – наивная детскость с вполне осознанным, зрелым стремлением очаровывать – и сводила Урирун с ума. Она сравнила бы светлую принцессу с бриллиантом, переливающимся всеми своими гранями на её ладони. Трогательная доверчивость соединялась в ней с какой-то бессознательной мудростью – мудростью безупречного, как звезда, сердца.
– Виви, ваше имя – самое прекрасное сочетание звуков, какое только возможно придумать...
И это было правдой. Оно ласкало и слух, и сердце, от него хотелось плакать сладкими слезами, но слёзы Урирун прятала в глубине души. Один-два раза за всю жизнь – именно такую частоту их появления предписывал ей королевский этикет, но рядом с Виви условности становились глупыми и нелепыми. Хотелось плакать и смеяться не по правилам, а когда вздумается.
– А прокатите меня в своём седле, – попросила Виви.
Даже если бы это запрещалось под страхом смертной казни, Урирун выполнила бы её просьбу. Виви отпустила свою лошадку, переступила границу и протянула руки к принцессе Ночи с детски-простодушным видом. Ну ни дать ни взять – малышка, которая просится на ручки. Смех вырвался из глубин сердца Урирун, и она подхватила Виви, усадив к себе в седло.
– Для вас – всё, что угодно, милое дитя, – выдохнула она, касаясь губами её ушка.
Мрак понёс их со всей степенностью и плавностью, на которую был способен. Одной рукой бережно обнимая девушку за талию, другой Урирун правила жеребцом, а ночь раскинула над ними звёздный полог неба.
– Как красиво! – очарованным полушёпотом пролепетала Виви, оглядываясь по сторонам.
И здесь было чем полюбоваться: каньон совсем скрылся под клубами тумана, только виднелись цветущие кусты и верхушки скал. Конь брёл по колено в тумане, понимающе кося глазом в сторону хозяйки. Казалось, он вполне осознавал всю важность момента.
– Я всегда боялась Ночной страны, – сказала принцесса Дня, прильнув к Урирун. – Она внушает какой-то трепет и уважение...
– Бояться нечего, милая Виви. – И наследница ночного престола, прижав девушку к себе, прильнула к тёплым губкам поцелуем.
Руки Виви тотчас обвились вокруг её шеи цепким и нежным кольцом объятий. «Попалась», – со сладостной обречённостью проплыла мысль. И это был самый желанный плен на свете. Уста Виви робко отвечали на поцелуй, руки доверчиво обнимали, и Урирун хотелось то ли пустить Мрака неистовой рысью, то ли замурлыкать колыбельную, чтобы не спугнуть это чудо. «Береги его», – аукнулось эхо голоса королевы.
– Виви... Вы меня любите? Скажите это!.. – блуждая губами по милому личику, шептала Урирун, словно в бреду. – Потому что если вы не любите меня... я умру!
– Я давно люблю тебя, глупенькая, – проворковала Виви, прижимаясь к ней теснее.
И она принялась рассказывать, как впервые увидела принцессу Ночи и какой загадочно-прекрасной она ей показалась. Даже в её надменности была своеобразная привлекательность. За маской неприступности крылась печаль, и Виви хотелось разгадать эту будоражащую тайну, растопить этот соблазнительный лёд. Пробираясь по сумрачным лабиринтам души ночной принцессы, дневная красавица многому училась, на некоторые вещи посмотрела с другой стороны и в другом свете – да уж, тот ещё каламбур, учитывая столь малую освещённость предмета изучения. Сколько раз она рисковала навлечь на себя насмешку, садясь в седло! А ведь она совсем не умела ездить верхом и взобралась на лошадь только из-за Урирун, дабы произвести на неё впечатление и в этом отношении.
– Мне было так страшно, так страшно – просто ужас! – смеялась Виви. – Бабочка казалась мне настоящим чудовищем! А ведь она – самое кроткое и весёлое создание на свете. Я так боялась, что ты надо мной посмеёшься... Твоя насмешка – как мороз по сердцу!
– Смеяться над тобой? О нет, это невозможно! – содрогнулась Урирун, лаская пальцами персиковые щёчки девушки. – Ты прекрасна, моя Виви. Это мне впору приходить в уныние от мысли, что рядом с твоей недостижимой, немыслимой яркостью я превращаюсь в тень... в пустое место.
– Не говори так! – с очаровательным возмущением воскликнула Виви, повелительно прижав розовым пальчиком губы Урирун. – Ты так умна, так образованна, так изящна и талантлива! А я по сравнению с тобой столь легкомысленна...
Смех в груди принцессы Ночи больше не хотел жить по регламенту и вырвался наружу – к звёздному небу.
– До чего же приятное занятие – петь друг другу дифирамбы! – с улыбкой вздохнула она.
Тепло тела прильнувшей к её груди девушки вызывало в ней острый, сладкий отклик, хотелось нежиться в нём, впитывать его, наполняться им... Укрыть его плащом от пронизывающей ночной зябкости. Урирун не могла поверить своему счастью: на её глазах рождалось Чудо. Заслуживает ли она его? Достойна ли она этого доверчивого взгляда, этого мягкого касания, этой детской чистоты? Ведь всё это – такое хрупкое и прозрачное, такое ранимое, живое, тёплое, нежно-розовое. Один неверный шаг, одно неловкое движение – и ему будет больно...
– Виви, радость моя, счастье моё, – только и могла она дышать чуду на ушко.
– Руна, любовь моя, – не оставалась в долгу Виви, сияя ей счастливыми, влюблёнными глазами.
Вот она уже и самовольно укоротила имя принцессы Ночи, а та даже не думала возражать. На все глупые нежные прозвища её душа отзывалась щемящим восторгом и смехом. Из уст возлюбленной всё звучало восхитительно. Мрак – мудрейшее из созданий! – нёс их так незаметно и мягко, что казалось, будто они плыли в невесомости, одержимые друг другом. Чёрный жеребец понимал в любви, пожалуй, даже больше, чем его собственная хозяйка.
Но не зря королева Ночи завела тот разговор о преемственности: вскоре она объявила о своём слиянии с богиней Ивши. А это означало, что Урирун предстояло взойти на престол.
Огромный истукан, выбитый из цельной горы, возвышался над туманной долиной. Сидящая нагая женщина с закрытыми глазами – таков был каменный облик богини Ночи. У подножия божественной горы располагался плоский алтарь, на котором раз в двенадцать лет люди приносили ей жертву.
– Нынешний праздник Цветка Ночи будет не такой, как всегда, – проговорила королева, остановившись у входа в пещеру. И добавила, пронзив испытующим взглядом верховного жреца Уллагинда: – Тем, кто захотел откусить больший кусок, чем он способен прожевать, придётся несладко.
Уллагинд остался бесстрастен. Его лицо давно представляло собой жёсткую маску: мясистые, безжалостно сжатые губы, крупный нос, кустистые брови, грубые складки на щеках. Одетый в красно-оранжевый шёлк, с заплетёнными в две косицы полуседыми волосами, он являл собой смесь царедворца и шарлатана. Он всегда сохранял важность и невозмутимость. Как и любой властолюбивый служитель культа, он был не прочь порой напустить на себя мрачную загадочность, дабы попугать народ.
Произнеся прощальные слова, королева улыбнулась своей преемнице и вошла в пещеру у подножия божественной горы. Сердце Урирун наполнилось светлой печалью, но не тосковало: её богорождённая сестра соединялась с их родительницей, Ивши, возвращаясь в свою колыбель. Облачённая в богатые праздничные одежды, с распущенными седыми волосами, она с исполненной спокойной мудрости улыбкой вошла в пещеру и растворилась во тьме. Ивши, воплощённая ночная тьма – их мать. Через какое-то время Колыбель Власти снова явит миру божественного младенца – преемницу Урирун, а пока принцесса Ночи увлажнённым взором провожала старую королеву к месту её вечного упокоения.
А тем временем жрецы и жрицы слили свои голоса в торжественном песнопении. Урирун под руки возвели на каменный трон, и Уллагинд поднёс ей на алой подушке королевский венец.
– Да здравствует новая государыня Урирун! – провозгласил он, преклоняя колено.
Величественная и печальная ночь мерцала звёздами и благоухала цветами. Путь Урирун усыпали лепестками: молодые прекрасные девушки бросали их ей под ноги из больших корзин. Венец сдавливал ей лоб холодным обручем.
Окунувшись в государственные дела, Урирун позабыла о катании верхом, но светлый образ Виви жил рядом с сердцем, тревожил и ласкал, звал и лишал сна. Молодая королева снова и снова обещала себе, что вот на следующей неделе она уж точно выберется на прогулку, но... увы, опять слишком много дел.
А тем временем близился праздник Цветка Ночи. Его огромный бутон распускался каждый раз в новом месте и имел двенадцатилетний цикл. Открывая сияющие лепестки, цветок мелодично пел, и того, кто попадался в плен его чар, приносили в жертву богине. Это мог быть как человек, так и животное – всегда кто-то один. Секретной формулой, по которой высчитывалось местоположение очередного цветка, располагали лишь служители Ивши.
Для обретения жертвы к Цветку Ночи выступил отряд жрецов, в то время как у подножия божественной горы готовилось великое празднество: горели костры, жарилось мясо и лилось хмельной рекой вино. Прийти мог любой желающий. Круглые сутки не смолкала музыка, звучали песни и не прекращались пляски, а у молодой королевы было неспокойно на душе. Вспоминались ей слова предшественницы: «Нынешний праздник Цветка Ночи будет не такой, как всегда». Что же ждало их на сей раз? Может быть, какая-то необычная жертва? Честно признаться, Урирун всегда была против жертвоприношений и собиралась после восшествия на престол издать указ о замене их символическим ритуалом без умерщвления живых существ, но принятие нового закона – дело непростое и хлопотное, требующее времени и соблюдения определённых правил. Могли возникнуть и препятствия: она предвидела сопротивление жрецов. Какой шум подымется – только держись! А громче всех, конечно, возмутится Уллагинд – уж он-то непременно будет вставлять палки в колёса. Противостоять жреческому сообществу всегда непросто, даже если ты – дочь самой богини, которой это сообщество служит; вот потому-то и была Урирун так озабочена, что забыла о своих прогулках и встречах с Виви. Верховный жрец знал о её намерениях.
– Богоданная государыня! Я не могу этого допустить, – открыто заявил он. – Лучше забудь об этом святотатстве и не покушайся на многовековой порядок.
Сейчас Уллагинд прогуливался среди празднующих, чокаясь со всеми кубком с вином и провозглашая многочисленные тосты за государыню и богиню Ночи. Верховный жрец был уже порядком навеселе, но не настолько, чтобы не соображать и не держаться на ногах. Он пил в меру и берёг силы для главного события – жертвоприношения. Выпитое никак не сказывалось на связности его речи, а взгляд оставался ясным и жёстким, как и всегда. В очередной раз встретившись глазами с Урирун, он поклонился ей и приподнял кубок, и в этом движении проступало даже не столько почтение, сколько угроза и предупреждение. Ещё бы: королева – совсем желторотая, а уже норовит нарушить устоявшийся веками ход вещей!.. Его холодная улыбка как бы предостерегала: «Только попробуй, соплячка!»
Народ зашумел: показалась повозка с огромным бутоном, похожим на лотос. Внутри него с лёгкостью мог поместиться человек. Его сомкнутые лепестки излучали серебристо-белый свет, а конец отрезанного от корня стебля был опущен в кадку с подслащённой мёдом водой. Так его сохраняли до прибытия к алтарю живым. Кого же поймал этот коварный цветок?
– Жертва! Жертва! – неслось в толпе празднующих.
Повозка приблизилась к алтарю. По властному мановению руки Уллагинда стебель вынули из воды. Вскоре лепестки должны были раскрыться.
Поделиться книгой: