Помоги проекту - поделись книгой:
Елизавета Драбкина
ИСТОРИЯ ОДНОГО КАРАНДАША
Рассказы
АЛЕША КАЛЁНОВ
Это было давно, ещё до Октябрьской революции.
В жаркий июньский день 1917 года я подъезжала к Петрограду. Поезд тащился медленно. Вагон был полон народу.
Люди сидели в проходах, на площадках, даже на крыше. Спали мало: и днём и ночью спорили, вздыхали, говорили.
Разговор шёл о том, что царя прогнали, а народ всё равно мучается. По-прежнему идёт война. По-прежнему солдаты погибают на фронте. Земля по-прежнему в руках помещиков, а фабрики и заводы — у буржуев, капиталистов. Хлеба нет, всё дорого, заработки у рабочих нищенские, детишки мрут от голода…
Но есть такая партия — коммунисты, большевики. Эта партия говорит, что с войной надо кончать. Землю надо отнять у помещиков и отдать крестьянам, а фабрики и заводы — всему народу.
Так в разговорах о тяжёлой жизни народа и о партии большевиков прошла дорога. Но вот наконец показались заводские трубы. Приехали!
Меня встречала моя мама. Поезд должен был прийти утром, но опоздал часов на двенадцать. Мама истомилась, ожидая меня.
Она подхватила мой небольшой чемоданчик, и мы пошли пешком к себе домой. Всю ночь мы не спали и рассказывали друг другу о том, как жили в то время, которое провели в разлуке.
Мама моя была членом партии большевиков. Незадолго до войны её арестовали царские жандармы и отправили в ссылку на далёкий Север. Я жила у своего дедушки и училась в гимназии.
После Февральской революции я вступила в партию. К этому времени я училась уже в последнем классе — и сразу же после выпускных экзаменов поехала в революционный Петроград. Мне не терпелось как можно скорее начать работать.
На следующий день я пошла в районный комитет партии. Товарищи направили меня на Выборгскую сторону, к Надежде Константиновне Крупской.
Выборгская сторона — это один из самых больших рабочих районов Петрограда. Там расположено много заводов. Население района состояло из рабочих и городской бедноты. Уже тогда, за несколько месяцев до Октябрьской революции, рабочие Выборгской стороны поддерживали партию коммунистов-большевиков.
Узнав, что я буду работать на Выборгской стороне, я сильно разволновалась. Долго в ту ночь не могла я заснуть и всё думала и думала, какую же работу мне поручат. А рано утром отправилась по указанному мне адресу.
На доме, в который я пришла, висела вывеска: «Выборгская районная дума», а на двери комнаты — «Культурно-просветительный отдел».
Я постучала. Женский голос сказал: «Войдите».
В большой комнате с голыми, давно не белёнными стенами стояли два стола, два стула и деревянная скамья. За одним из столов сидела женщина в тёмном платье с белым воротничком.
Это была Надежда Константиновна Крупская — жена и ближайший друг и помощник Владимира Ильича Ленина. Она была членом партии с самого её основания.
Надежда Константиновна заведовала культурно-просветительным отделом Выборгской районной думы. Этот отдел устраивал для рабочих школы и курсы. Надежда Константиновна ходила по фабрикам и заводам, призывала рабочих учиться, помогала доставать учебники, направляла в школы учителей.
Хотя она работала на Выборгской стороне совсем недавно, рабочее население района уже успело узнать и полюбить Надежду Константиновну за её редкостную душевность и внимание к людям.
Рабочие и работницы приходили к ней, чтоб поговорить о событиях в стране. Часто у неё бывали жёны солдат. Они рассказывали Надежде Константиновне о своей трудной жизни, приносили ей письма, присланные с фронта, и просили, чтоб она почитала им эти письма вслух.
Работы у Надежды Константиновны было много, очень много. Помогали ей в этой работе и старые члены партии, и совсем молодые, неопытные девушки вроде меня.
Когда я пришла, Надежда Константиновна сказала, что она поручает мне устроить детскую площадку.
— А что это такое — детская площадка? — спросила я.
Надежда Константиновна объяснила мне, что это место на открытом воздухе, куда дети будут приходить утром и будут проводить там весь день, пока их отцы и матери работают.
Огорчению моему не было предела. Когда меня послали на Выборгскую сторону, я мечтала, что мне поручат какое-то важное революционное дело: печатать большевистские листовки, доставать оружие или что-нибудь ещё в таком же роде. А вместо этого Надежда Константиновна предлагает мне возиться с ребятишками!
Всё это я тут же высказала. Надежда Константиновна слушала меня, слегка склонив голову, а потом сказала:
— Эта работа так же нужна для революции, как и всякая другая. Наш район густо населён рабочими. И мы должны показать рабочим, кто такие большевики и как они заботятся о трудящихся и об их детях. Настанет время, когда наша партия завоюет власть. Тогда мы будем строить детские сады и ясли для малышей. А сейчас у нас денег мало. Поэтому будем делать пока то, что мы можем: устроим в нашем районе несколько детских площадок. — Чтоб до конца убедить меня, Надежда Константиновна добавила: — Для победы революции мы должны делать самую разную работу, в том числе и возиться с ребятишками.
И вот мы с Надеждой Константиновной пошли искать место, где можно было бы устроить детскую площадку. Ходили долго, пока нашли неподалёку от железнодорожного моста большой пустырь, поросший чахлой травой.
Пустырь был обнесён забором, а в углу стоял дощатый навес. Под ним можно было укрыть ребят во время дождя. Поэтому мы решили устроить нашу площадку здесь.
Но, прежде чем позвать сюда ребят, надо было расчистить пустырь от мусора и бурьяна. Нам помогли молодые рабочие Выборгской стороны. Днём они работали на заводах, а площадку убирали по ночам, благо ночи стояли светлые — белые петроградские ночи.
Эти же товарищи достали для ребят игрушки: четыре скакалки, один мяч, восемь деревянных лопаток и три совочка. Игрушек было, конечно, мало, но и это казалось нам большим богатством. Достали мы ещё белую бумагу, краски и цветные карандаши.
Наконец все работы были закончены, и мы вывесили написанное от руки большими буквами объявление:
ЗАВТРА, 23 ИЮНЯ 1917 ГОДА,
У НАС НА ВЫБОРГСКОЙ СТОРОНЕ
В 10 ЧАСОВ УТРА
ОТКРЫВАЕТСЯ ДЕТСКАЯ ПЛОЩАДКА!!!
ДЕТИ!!!
ПРИХОДИТЕ НА ПЛОЩАДКУ!!!
БУДЕМ ВМЕСТЕ ИГРАТЬ!!!
Вход бесплатный!!!
Как только мы повесили объявление, около него стали собираться и взрослые люди, и ребятишки. Все его читали и перечитывали: ведь на Выборгской стороне в то время не было ни детских садов, ни яслей, да и школ было мало.
В школах учились лишь ребята из обеспеченных семей, а дети рабочих проводили время на дворах и на улице. Те, кто постарше, нянчили младших. А когда им исполнялось десять-одиннадцать лет, их отдавали на завод или в мастерскую к сапожнику, к плотнику, к столяру — и они работали от утренней зари до поздней ночи.
Открытие площадки было назначено на десять часов утра. Но уже к восьми забор был облеплен ребятишками. Они заглядывали в щели, стараясь увидеть, что же их там ожидает.
Однако, когда я распахнула калитку, войти решились не все. Многие остались на улице и боязливо заглядывали внутрь. Да и те, что вошли, ступали робко.
Ребята были худые, бледные, одетые в чиненую-перечиненную одежду. Обуты они были в рваные материнские башмаки, а некоторые пришли босиком.
Я раздала игрушки, усадила малышей на песок.
Постепенно ребята перестали бояться и повеселели. Девочки прыгали через скакалку, мальчики гонялись за мячом. Но до чего же эти ребята были не похожи на обычных играющих детей!
Подойдёшь, бывало, к какой-нибудь маленькой девчушке, которая баюкает запелёнатый в тряпку чурбанчик, и слышишь, как она бормочет:
— Не реви ты, Варька, не надрывай мне душу. Вот принесу получку, куплю картошки, наварю и поставлю тебе, как царице, полную миску!..
Пошёл дождь. Я позвала ребят под навес и усадила рисовать — благо бумаги, красок и карандашей хватало.
Рисовать они не умели. Только один мальчик нарисовал дом с большой трубой, из которой валил густой чёрный дым. А девочка нарисовала собаку с закрученным вверх хвостом. Всем хороша была бы эта собака, только было у неё почему-то восемь ног.
Но один мальчик — его звали Алёша Калёнов — нарисовал совсем особенные рисунки, каких не рисовал никто из ребят.
Рисунки Алёши были похожи один на другой.
На каждом листе бумаги он рисовал жёлтой, красной, синей, оранжевой, зелёной краской какие-то фигуры, напоминавшие сказочных птиц. А над ними — на всех рисунках — висел в воздухе грязноголубой четырёхугольник. Как будто бы Алёша обвёл карандашом спичечную коробку, а потом закрасил это место очень жидкой чёрной краской, разбавленной голубой.
Я подошла к Алёше и спросила:
— Что это ты нарисовал, Алёша?
Он испуганно посмотрел на меня и чуть слышно проговорил:
— Цветы…
Ну хорошо, в нижней части рисунков нарисованы цветы. Правда, какие-то странные цветы, совсем не похожие на настоящие. Почему же эти цветы такие странные? И что означает этот грязно-голубой четырёхугольник, который повторяется на каждом рисунке?
Алёша так пугался, когда на него обращали внимание, что я не стала его расспрашивать и решила показать его рисунки Надежде Константиновне.
Когда я пришла к Надежде Константиновне, у неё сидела женщина и, обливаясь слезами, рассказывала, что хозяин уволил её с работы. Как же теперь она будет жить с ребятишками?
Надежда Константиновна её успокаивала и обещала поговорить с товарищами и помочь ей найти работу.
Женщина ушла.
Я подсела к столу Надежды Константиновны и разложила перед ней Алёшины рисунки.
Она долго-долго их рассматривала. То подносила поближе к глазам, то отодвигала подальше. Потом она сказала:
— Почему мальчик всё время рисует такие страшные четырёхугольники? От этих рисунков у меня защемило сердце…
Надежда Константиновна стала расспрашивать меня об Алёше. Я рассказала то, что знала. Алёша худой, очень бледный мальчик, с землистым лицом. Одет он в рубашонку, из которой давно вырос, и в заплатанные брюки. На площадку он приводит трёх младших ребят, мал мала меньше, таких же худых и бедно одетых, как он сам.
К счастью, у меня была книга, в которую я записывала адреса ребят, и я нашла Алёшин адрес.
— Сходите-ка к нему, — сказала Надежда Константиновна. — Посмотрите, как он живёт. Может быть, мы сумеем понять, почему он так рисует.
И я пошла по серым, унылым улицам Выборгской стороны. Кругом ни кустика, ни деревца.
Вот шестиэтажный дом с закопчёнными, облупившимися стенами. В нём живёт Алёша. Тёмный двор, вымощенный камнем. Когда стоишь во дворе, кажется, что ты попал на дно глубокого колодца. В углу — лестница с покосившимися ступенями, которая ведёт в подвал. Длинный грязный коридор. В конце — дверь.
Я постучала. Дверь не была заперта и отворилась сама. Передо мной была узкая комната с одним окном под самым потолком. На кровати под рваным одеялом, сшитым из лоскутьев, спали маленькие ребята. Алёша Калёнов сидел у окна.
Никто не услышал моего прихода. Я подошла к Алёше, села рядом, посмотрела в окно и увидела в далёкой вышине грязно-голубой четырёхугольник неба, похожий на спичечную коробку. Тот самый, который рисовал Алёша на своих рисунках!
Вот что рассказал Алёша. Отца его забрали в солдаты в первый же день войны. Вскоре пришла похоронная. Мать была прачкой. Стирала с утра до ночи у господ, чтоб хоть как-то прокормить четверых ребят. Алёша в школу не ходил и нянчил малышей.
Этому мальчику, которого я считала десятилетним, шёл уже тринадцатый год. Детство он провёл на Выборгской стороне. Да и там не бывал дальше своего двора.
Он никогда не видел цветов. С цветами у него было связано представление о чём-то несказанно прекрасном. Он думал даже, что цветы поют…
Рассказ Алёши я передала Надежде Константиновне.
Она выслушала меня молча.
На другой день Надежда Константиновна сказала мне, чтобы вечером я пошла во дворец Кшесинской к Владимиру Ильичу Ленину и показала бы ему Алёшины рисунки.
Поделиться книгой: