Вновь Исакий в облаченьи Из литого серебра. Стынет в грозном нетерпеньи Конь Великого Петра. Ветер душный и суровый С черных труб сметает гарь… Ах! своей столицей новой Недоволен государь. 2. «Сердце бьется ровно, мерно…»
Сердце бьется ровно, мерно. Что мне долгие года! Ведь под аркой на Галерной Наши тени навсегда. Сквозь опущенные веки Вижу, вижу, ты со мной, И в руке твоей навеки Нераскрытый веер мой. Оттого, что стали рядом Мы в блаженный миг чудес, В миг, когда над Летним садом Месяц розовый воскрес, — Мне не надо ожиданий У постылого окна И томительных свиданий. Вся любовь утолена. Ты свободен, я свободна, Завтра лучше, чем вчера, — Над Невою темноводной, Под улыбкою холодной Императора Петра. 1913 «Меня покинул в новолунье…»
Меня покинул в новолунье Мой друг любимый. Ну так что ж! Шутил: «Канатная плясунья! Как ты до мая доживешь?» Ему ответила, как брату, Я, не ревнуя, не ропща, Но не заменят мне утрату Четыре новые плаща. Пусть страшен путь мой, пусть опасен. Еще страшнее путь тоски… Как мой китайский зонтик красен, Натерты мелом башмачки! Оркестр веселое играет, И улыбаются уста. Но сердце знает, сердце знает, Что ложа пятая пуста! Ноябрь 1911 «Знаю, знаю – снова лыжи…»
Знаю, знаю – снова лыжи Сухо заскрипят. В синем небе месяц рыжий, Луг так сладостно покат. Во дворце горят окошки, Тишиной удалены. Ни тропинки, ни дорожки, Только проруби темны. Ива, дерево русалок, Не мешай мне на пути! В снежных ветках черных галок, Черных галок приюти. Октябрь 1913, Царское Село Венеция
Золотая голубятня у воды, Ласковой и млеюще-зеленой; Заметает ветерок соленый Черных лодок узкие следы. Столько нежных, странных лиц в толпе. В каждой лавке яркие игрушки: С книгой лев на вышитой подушке, С книгой лев на мраморном столбе. Как на древнем, выцветшем холсте, Стынет небо тускло-голубое… Но не тесно в этой тесноте И не душно в сырости и зное. Август 1912, Слепнево «Протертый коврик под иконой…»
Протертый коврик под иконой, В прохладной комнате темно, И густо плющ темно-зеленый Завил широкое окно. От роз струится запах сладкий, Трещит лампадка, чуть горя. Пестро расписаны укладки Рукой любовной кустаря. И у окна белеют пяльцы… Твой профиль тонок и жесток. Ты зацелованные пальцы Брезгливо прячешь под платок. А сердцу стало страшно биться, Такая в нем теперь тоска… И в косах спутанных таится Чуть слышный запах табака. 14 ноября 1912 Гость
Всё как раньше: в окна столовой Бьется мелкий метельный снег, И сама я не стала новой, А ко мне приходил человек. Я спросила: «Чего ты хочешь?» Он сказал: «Быть с тобой в аду». Я смеялась: «Ах, напророчишь Нам обоим, пожалуй, беду». Но, поднявши руку сухую, Он слегка потрогал цветы: «Расскажи, как тебя целуют, Расскажи, как целуешь ты». И глаза, глядящие тускло, Не сводил с моего кольца. Ни один не двинулся мускул Просветленно-злого лица. О, я знаю: его отрада — Напряженно и страстно знать, Что ему ничего не надо, Что мне не в чем ему отказать. 1 января 1914 «Я пришла к поэту в гости…»
Александру Блоку
Я пришла к поэту в гости. Ровно полдень. Воскресенье. Тихо в комнате просторной, А за окнами мороз И малиновое солнце Над лохматым сизым дымом… Как хозяин молчаливый Ясно смотрит на меня! У него глаза такие, Что запомнить каждый должен; Мне же лучше, осторожной, В них и вовсе не глядеть. Но запомнится беседа, Дымный полдень, воскресенье В доме сером и высоком У морских ворот Невы. Январь 1914 Из книги
БЕЛАЯ СТАЯ
Горю и ночью дорога светла. Анненский I
«Думали: нищие мы, нету у нас ничего…»
Думали: нищие мы, нету у нас ничего, А как стали одно за другим терять, Так, что сделался каждый день Поминальным днем, — Начали песни слагать О великой щедрости Божьей Да о нашем бывшем богатстве. 12 апреля 1915, Троицкий мост «Твой белый дом и тихий сад оставлю…»
Твой белый дом и тихий сад оставлю. Да будет жизнь пустынна и светла. Тебя, тебя в моих стихах прославлю, Как женщина прославить не могла. И ты подругу помнишь дорогую В тобою созданном для глаз ее раю, А я товаром редкостным торгую — Твою любовь и нежность продаю. Зима 1913, Царское Село Уединение
Так много камней брошено в меня, Что ни один из них уже не страшен, И стройной башней стала западня, Высокою среди высоких башен. Строителей ее благодарю, Пусть их забота и печаль минует. Отсюда раньше вижу я зарю, Здесь солнца луч последний торжествует. И часто в окна комнаты моей Влетают ветры северных морей, И голубь ест из рук моих пшеницу… А не дописанную мной страницу, Божественно спокойна и легка, Допишет Музы смуглая рука. 6 июня 1914, Слепнево Песня о песне
Она сначала обожжет, Как ветерок студеный, А после в сердце упадет Одной слезой соленой. И злому сердцу станет жаль Чего-то. Грустно будет. Но эту легкую печаль Оно не позабудет. Я только сею. Собирать Придут другие. Что же! И жниц ликующую рать Благослови, о Боже! А чтоб Тебя благодарить Я смела совершенней, Позволь мне миру подарить То, что любви нетленней. 23 мая 1916, Слепнево «Слаб голос мой, но воля не слабеет…»
Слаб голос мой, но воля не слабеет, Мне даже легче стало без любви. Высоко небо, горный ветер веет, И непорочны помыслы мои. Ушла к другим бессонница-сиделка, Я не томлюсь над серою золой, И башенных часов кривая стрелка Смертельной мне не кажется стрелой. Как прошлое над сердцем власть теряет! Освобожденье близко. Все прощу, Следя, как луч взбегает и сбегает По влажному весеннему плющу. Весна 1913, Царское Село «Был он ревнивым, тревожным и нежным…»
Был он ревнивым, тревожным и нежным, Как Божие солнце, меня любил, А чтобы она не запела о прежнем, Он белую птицу мою убил. Промолвил, войдя на закате в светлицу: «Люби меня, смейся, пиши стихи!» И я закопала веселую птицу За круглым колодцем у старой ольхи. Ему обещала, что плакать не буду. Но каменным сделалось сердце мое, И кажется мне, что всегда и повсюду Услышу я сладостный голос ее. Осень 1914 «Тяжела ты, любовная память!..»
Тяжела ты, любовная память! Мне в дыму твоем петь и гореть, А другим – это только пламя, Чтоб остывшую душу греть. Чтобы греть пресыщенное тело, Им надобны слезы мои… Для того ль я, Господи, пела, Для того ль причастилась любви! Дай мне выпить такой отравы, Чтобы сделалась я немой, И мою бесславную славу Осиянным забвением смой. 18 июля 1914, Слепнево «Потускнел на небе синий лак…»
Потускнел на небе синий лак, И слышнее песня окарины. Это только дудочка из глины, Не на что ей жаловаться так. Кто ей рассказал мои грехи И зачем она меня прощает?… Или этот голос повторяет Мне твои последние стихи? 1912 «Вместо мудрости – опытность, пресное…»
В. С. Срезневской
Вместо мудрости – опытность, пресное, Неутоляющее питье. А юность была – как молитва воскресная… Мне ли забыть ее? Столько дорог пустынных исхожено С тем, кто мне не был мил, Столько поклонов в церквах положено За того, кто меня любил… Стала забывчивей всех забывчивых, Тихо плывут года. Губ нецелованных, глаз неулыбчивых Мне не вернуть никогда. Осень 1913, Царское Село «А! Это снова ты. Не отроком влюбленным…»
А! Это снова ты. Не отроком влюбленным, Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным Ты в этот дом вошел и на меня глядишь. Страшна моей душе предгрозовая тишь. Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою, Врученным мне навек любовью и судьбою. Я предала тебя. И это повторять — О, если бы ты мог когда-нибудь устать! Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа, Так Ангел смерти ждет у рокового ложа. Прости меня теперь. Учил прощать Господь. В недуге горестном моя томится плоть, А вольный дух уже почиет безмятежно. Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный, И крики журавлей, и черные поля… О, как была с тобой мне сладостна земля! 11 июля 1916, Слепнево «Муза ушла по дороге…»
Муза ушла по дороге, Осенней, узкой, крутой, И были смуглые ноги Обрызганы крупной росой. Я долго ее просила Зимы со мной подождать, Но сказала: «Ведь здесь могила, Как ты можешь еще дышать?» Я голубку ей дать хотела, Ту, что всех в голубятне белей, Но птица сама полетела За стройной гостьей моей. Я, глядя ей вслед, молчала, Я любила ее одну, А в небе заря стояла, Как ворота в ее страну. 15 декабря 1915, Царское Село «Я улыбаться перестала…»
Я улыбаться перестала, Морозный ветер губы студит, Одной надеждой меньше стало, Одною песней больше будет. И эту песню я невольно Отдам на смех и поруганье, Затем, что нестерпимо больно Душе любовное молчанье. 17 марта 1915, Царское Село «Они летят, они еще в дороге…»
М. Лозинскому
Они летят, они еще в дороге, Слова освобожденья и любви, А я уже в предпесенной тревоге, И холоднее льда уста мои. Но скоро там, где жидкие березы, Прильнувши к окнам, сухо шелестят, — Венцом червонным заплетутся розы И голоса незримых прозвучат. А дальше – свет невыносимо щедрый, Как красное горячее вино… Уже душистым, раскаленным ветром Сознание мое опалено. 22 мая 1916, Слепнево «О, это был прохладный день…»
О, это был прохладный день В чудесном городе Петровом! Лежал закат костром багровым, И медленно густела тень. Ты только тронул грудь мою, Как лиру трогают поэты, Чтоб слышать кроткие ответы На требовательное «люблю»! Тебе не надо глаз моих, Пророческих и неизменных. Но за стихом ты ловишь стих, Молитвы губ моих надменных. Зима 1913, Царское Село «Я так молилась: «Утоли…»
Я так молилась: «Утоли Глухую жажду песнопенья!» Но нет земному от земли И не было освобожденья. Как дым от жертвы, что не мог Взлететь к престолу Сил и Славы, А только стелется у ног, Молитвенно целуя травы, — Так я, Господь, простерта ниц: Коснется ли огонь небесный Моих сомкнувшихся ресниц И немоты моей чудесной? Зима 1913, Царское Село «Есть в близости людей заветная черта…»
Н. В. Н.
Есть в близости людей заветная черта, Ее не перейти влюбленности и страсти, — Пусть в жуткой тишине сливаются уста И сердце рвется от любви на части. И дружба здесь бессильна, и года Высокого и огненного счастья, Когда душа свободна и чужда Медлительной истоме сладострастья. Стремящиеся к ней безумны, а ее Достигшие – поражены тоскою… Теперь ты понял, отчего мое Не бьется сердце под твоей рукою. 2 мая 1915, Петербург «Все отнято: и сила, и любовь…»
Все отнято: и сила, и любовь. В немилый город брошенное тело Не радо солнцу. Чувствую, что кровь Во мне уже совсем похолодела. Веселой Музы нрав не узнаю: Она глядит и слова не проронит, А голову в веночке темном клонит, Изнеможенная, на грудь мою. И только совесть с каждым днем страшней Беснуется: великой хочет дани. Закрыв лицо, я отвечала ей… Но больше нет ни слез, ни оправданий. 24 октября 1916, Севастополь «Нам свежесть слов и чувства простоту…»
Нам свежесть слов и чувства простоту Терять не то ль, что живописцу – зренье Или актеру – голос и движенье, А женщине прекрасной – красоту? Но не пытайся для себя хранить Тебе дарованное небесами: Осуждены – и это знаем сами — Мы расточать, а не копить. Иди один и исцеляй слепых, Чтобы узнать в тяжелый час сомненья Учеников злорадное глумленье И равнодушие толпы. 23 июня 1915, Слепнево Ответ
Гр. В. А. Комаровскому
Какие странные слова Принес мне тихий день апреля. Ты знал, во мне еще жива Страстная страшная неделя. Я не слыхала звонов тех, Что плавали в лазури чистой. Семь дней звучал то медный смех, То плач струился серебристый. А я, закрыв лицо мое, Как перед вечною разлукой, Лежала и ждала ее, Еще не названную мукой. Весна 1914, Царское Село «Был блаженной моей колыбелью…»
Был блаженной моей колыбелью Темный город у грозной реки И торжественной брачной постелью, Над которой держали венки Молодые твои серафимы, — Город, горькой любовью любимый. Солеёю молений моих Был ты, строгий, спокойный, туманный. Там впервые предстал мне жених, Указавши мой путь осиянный, И печальная Муза моя, Как слепую, водила меня. Июль 1914, Царское Село II
9 декабря 1913 года
Самые темные дни в году Светлыми стать должны. Я для сравнения слов не найду — Так твои губы нежны. Только глаза подымать не смей, Жизнь мою храня. Первых фиалок они светлей, А смертельные для меня. Вот поняла, что не надо слов, Оснеженные ветки легки… Сети уже разостлал птицелов На берегу реки. Царское Село «Как ты можешь смотреть на Неву…»
Как ты можешь смотреть на Неву, Как ты смеешь всходить на мосты?… Я недаром печальной слыву С той поры, как привиделся ты. Черных ангелов крылья остры, Скоро будет последний суд, И малиновые костры, Словно розы, в снегу цветут. 1914, Петербург «Под крышей промерзшей пустого жилья…»
Под крышей промерзшей пустого жилья Я мертвенных дней не считаю, Читаю посланья Апостолов я, Слова Псалмопевца читаю. Но звезды синеют, но иней пушист, И каждая встреча чудесней, — А в Библии красный кленовый лист Заложен на Песни Песней. Январь 1915, Царское Село «Целый год ты со мной неразлучен…»
Н. В. Н.
Целый год ты со мной неразлучен, А как прежде и весел и юн! Неужели же ты не измучен Смутной песней затравленных струн, — Тех, что прежде, тугие, звенели, А теперь только стонут слегка, И моя их терзает без цели Восковая, сухая рука… Верно, мало для счастия надо Тем, кто нежен и любит светло, Что ни ревность, ни гнев, ни досада Молодое не тронут чело. Тихий, тихий, и ласки не просит, Только долго глядит на меня И с улыбкой блаженной выносит Страшный бред моего забытья. Июнь 1914, Слепнево «Древний город словно вымер…»
Древний город словно вымер, Странен мой приезд. Над рекой своей Владимир Поднял черный крест. Липы шумные и вязы По садам темны, Звезд иглистые алмазы К Богу взнесены. Путь мой жертвенный и славный Здесь окончу я. И со мной лишь ты, мне равный, Да любовь моя. Июль 1914, Киев Разлука
«Вечерний и наклонный…»
Вечерний и наклонный Передо мною путь. Вчера еще, влюбленный, Молил: «Не позабудь». А нынче только ветры Да крики пастухов, Взволнованные кедры У чистых родников. Февраль 1914, Петербург «Чернеет дорога приморского сада…»
Чернеет дорога приморского сада, Желты и свежи фонари. Я очень спокойная. Только не надо Со мною о нем говорить. Ты милый и верный, мы будем друзьями… Гулять, целоваться, стареть… И легкие месяцы будут над нами, Как снежные звезды, лететь. Март 1914, Петербург «Не в лесу мы, довольно аукать…»
Не в лесу мы, довольно аукать, — Я насмешек таких не люблю… Что же ты не приходишь баюкать Уязвленную совесть мою? У тебя заботы другие, У тебя другая жена… И глядит мне в глаза сухие Петербургская весна. Трудным кашлем, вечерним жаром Наградит по заслугам, убьет. На Неве под млеющим паром Начинается ледоход. Весна 1914, Петербург «Господь немилостив к жнецам и садоводам…»
Господь немилостив к жнецам и садоводам. Звеня, косые падают дожди И, прежде небо отражавшим, водам Пестрят широкие плащи. В подводном царстве и луга, и нивы, А струи вольные поют, поют, На взбухших ветках лопаются сливы, И травы легшие гниют. И сквозь густую водяную сетку Я вижу милое твое лицо, Притихший парк, китайскую беседку И дома круглое крыльцо. Осень 1915, Царское Село «Все обещало мне его…»
Все обещало мне его: Край неба, тусклый и червонный, И милый сон под Рождество, И Пасхи ветер многозвонный, И прутья красные лозы, И парковые водопады, И две большие стрекозы На ржавом чугуне ограды. И я не верить не могла, Что будет дружен он со мною, Когда по горным склонам шла Горячей каменной тропою. Октябрь 1916, Севастополь «Как невеста получаю…»
Как невеста получаю Каждый вечер по письму, Поздно ночью отвечаю Другу моему. «Я гощу у смерти белой По дороге в тьму. Зла, мой ласковый, не делай В мире никому». И стоит звезда большая Между двух стволов, Так спокойно обещая Исполненье снов. Октябрь 1915, Хювинккя «Божий Ангел, зимним утром…»
Божий Ангел, зимним утром Тайно обручивший нас, С нашей жизни беспечальной Глаз не сводит потемневших. Оттого мы любим небо, Тонкий воздух, свежий ветер И чернеющие ветки За оградою чугунной. Оттого мы любим строгий, Многоводный, темный город, И разлуки наши любим, И часы недолгих встреч. Сентябрь 1914, Петербург «Ведь где-то есть простая жизнь и свет…»
Ведь где-то есть простая жизнь и свет, Прозрачный, теплый и веселый… Там с девушкой через забор сосед Под вечер говорит, и слышат только пчелы Нежнейшую из всех бесед. А мы живем торжественно и трудно И чтим обряды наших горьких встреч, Когда с налету ветер безрассудный Чуть начатую обрывает речь, — Но ни на что не променяем пышный Гранитный город славы и беды, Широких рек сияющие льды, Бессолнечные, мрачные сады И голос Музы еле слышный. 23 июня 1915, Слепнево «Подошла. Я волненья не выдал…»
Подошла. Я волненья не выдал, Равнодушно глядя в окно. Села, словно фарфоровый идол, В позе, выбранной ею давно. Быть веселой – привычное дело. Быть внимательной – это трудней… Или томная лень одолела После мартовских пряных ночей? Утомительный гул разговоров, Желтой люстры безжизненный зной И мельканье искусных проборов Над приподнятой легкой рукой. Улыбнулся опять собеседник И с надеждой глядит на нее… Мой счастливый, богатый наследник, Ты прочти завещанье мое. 19 июля 1914, Слепнево Побег
О. Л. Кузьминой-Караваевой
«Нам бы только до взморья добраться, Дорогая моя!» – «Молчи…» И по лестнице стали спускаться, Задыхаясь, искали ключи. Мимо зданий, где мы когда-то Танцевали, пили вино, Мимо белых колонн Сената, Туда, где темно, темно. «Что ты делаешь, ты безумный!» — «Нет, я только тебя люблю! Этот ветер – широкий и шумный, Будет весело кораблю!» Горло тесно ужасом сжато, Нас в потемках принял челнок… Крепкий запах морского каната Задрожавшие ноздри обжег. «Скажи, ты знаешь наверно: Я не сплю? Так бывает во сне…» Только весла плескались мерно По тяжелой невской волне. А черное небо светало, Нас окликнул кто-то с моста, Я руками обеими сжала На груди цепочку креста. Обессиленную, на руках ты, Словно девочку, внес меня, Чтоб на палубе белой яхты Встретить свет нетленного дня. Июнь 1914, Слепнево «О тебе вспоминаю я редко…»
О тебе вспоминаю я редко И твоей не пленяюсь судьбой, Но с души не стирается метка Незначительной встречи с тобой. Красный дом твой нарочно миную, Красный дом твой над мутной рекой, Но я знаю, что горько волную Твой пронизанный солнцем покой. Пусть не ты над моими устами Наклонялся, моля о любви, Пусть не ты золотыми стихами Обессмертил томленья мои — Я над будущим тайно колдую, Если вечер совсем голубой, И предчувствую встречу вторую, Неизбежную встречу с тобой. 1913 Царскосельская статуя
Н. В. Н.
