– Я не виноват.
Голос повыше сказал с издевкой:
– Ну, разумеется. Я
– Я был голоден. А этот мед так пах! Ты не представляешь. Вкуснее медовухи. Вкуснее жареного гуся. – И тут басовитый голос, до того низкий, что у Одда загудело в животе, сменил тон: – А вообще, кто бы говорил. Не
– Мнится мне, что был промеж нас уговор не мусолить эту тему. Подумаешь, пустяшное недоразумение.
– Пустяшное?!
Тут третий голос, высокий и резкий, проскрипел:
– Тихо!
Стало тихо. Одд повернулся. Угли в печке еще не погасли, этого приглушенного мерцания хватило, чтобы убедиться: кроме него, в хижине никого не было. Если не считать лиса, медведя и орла…
«Не знаю, кто они, – подумал Одд, – но человечиной, похоже, не питаются».
Он сел на кровати, прислонился к стене. Медведь и орел подчеркнуто не обращали на него внимания. Зеленый лисий глаз опалил его быстрым взглядом.
– Вы разговаривали, – сказал Одд.
Животные переглянулись и уставились на Одда. Нет, они не сказали «Кто? Мы?», но это отчетливо читалось в их позах и по выражению на мордах.
–
– Мы не спорим, – сказал медведь. – Потому что мы не умеем разговаривать. – Потом он сказал: – Упс.
Лис и орел посмотрели на медведя, который со стыда прикрыл глаза лапой.
Одд вздохнул.
– Кто из вас хочет объяснить, что тут происходит? – спросил он.
– Да ничего, – бодро сказал лис. – Подумаешь, несколько говорящих зверей. Было б о чем беспокоиться. Такое каждый день случается. Утром уйдем, делов-то.
Орел посмотрел на Одда единственным глазом. Потом повернулся к лису:
– Говори!
Лис нервно заерзал.
– Почему я?
– Даже не знаю, – сказал медведь. – Может, потому что это
– Ну уж это слишком, – ответил лис. – Все сваливать на одного нечестно. Я же не нарочно. Такое с каждым из нас могло случиться.
–
Медведь встал на четыре лапы, произведя немало шума, и изрек:
– Мы можем разговаривать, о дитя смертного, но ты не должен бояться, потому что под этой звериной шкурой мы носим… ну, не шкурой, в смысле, не только шкурой, мы ведь и в самом деле медведь, лис и большая птица, вот ведь беда какая, в общем, мы… на чем я остановился?
– Боги! – проскрипел орел.
– Боги? – переспросил Одд.
– Ага, боги, – вздохнул медведь. – Я как раз к этому и вел. Я Тор, Бог Грома. Орел – Бог Один, Всеотен, величайший из богов. А этот назойливый, ушастый коротышка-лис…
– Локи, – спокойно сказал лис. – Кровный брат богам. Самый умный, самый острый на язык, самый блестящий из обитателей Асгарда[1], по крайней мере, так говорят…
– Блестящий? – фыркнул медведь.
– Ты бы и сам попался на эту удочку, – сказал лис. – Любой бы попался.
– На какую удочку? – спросил Одд.
Быстрый взгляд зеленых глаз, вздох – и лис начал.
– Я расскажу тебе. И ты поймешь. Такое могло случиться с каждым. Итак, Асгард. Обитель могущественных – город посреди долины, окруженный неприступной стеной, которую выстроил для нас Ледяной великан. И только благодаря мне, позвольте добавить, мы избежали безрассудно высокой – просто-таки великанской – оплаты за эту работу[2].
– Фрейя[3], – сказал медведь. – Великан хотел забрать Фрейю. Самую прекрасную из богинь, не считая, конечно, моей дорогой Сиф[4]. А еще он требовал Солнце и Луну.
– Если прервешь меня еще раз, – сказал лис, –
– Да, но… – заговорил медведь.
–
Медведь замолчал.
Лис продолжил:
– В великолепном большом зале Одина собрались все боги – пили медовуху, угощались и рассказывали байки. Они пили, хвастались, боролись, опять хвалились кто чем и пили – и так ночь напролет, до утра. Женщины давно ушли спать, поэтому огонь в каминах почти погас, и многие боги уснули не сходя с места, пристроив голову на столе. Даже великого Одина на высоком троне сморил сон, его единственный глаз был прикрыт – тоже спал. Но был кое-кто среди богов, кто пил и ел больше других, а сна ни в одном глазу. Это был я, Локи по прозвищу Небесный Скороход, бодрый и трезвый – да-да, как стеклышко…
Медведь издал негромкий звук, на всех языках мира означающий недоверие – эдакий полухмык-полукхек. Лис бросил на него острый взгляд.
– Я сказал –
– Это было не слово, – прогудел медведь. – Это был звук. Ну? Значит, ты не был пьян.
– Да. Не был. И такой вот не-пьяный я вышел прогуляться в башмаках для хождения по воздуху, и поднявшись до верхушки стены вокруг Асгарда, заглянул за стену. Под стеной, вся залитая лунным сиянием, стояла и смотрела на меня красавица, какой свет не видывал. Кожа ее была молочно-белой, волосы золотыми, а губы и плечи – само совершенство. Голос ее, – а она обратилась ко мне, – напоминал звуки арфы:
«Приветствую тебя, храбрый воин».
«Приветствую и я тебя, – сказал я. – Приветствую тебя, о прекраснейшее из созданий! – Тут она мило рассмеялась, глаза ее блеснули, и я понял: понравился. – Что вынудило такую юную особу скитаться в одиночестве в столь поздний час, когда волки, тролли и прочая нечисть разгуливает на свободе? Не изволишь ли воспользоваться моим гостеприимством – гостеприимством Локи, могущественнейшего и мудрейшего из мужей Асгарда? Будь гостьей в моем доме, не пожалеешь, обещаю!»
«Не могу я принять твое приглашение, о храбрейший и красивейший из мужей, – сказала она, и луна сверкнула в ее глазах, похожих на сапфиры, – несмотря на то, что ты такой высокий, и мужественный, и невыносимо привлекательный. Я обещала отцу – королю из далекой страны, что не отдам ни сердца, ни губ своих никому, кроме человека, добывшего одну вещицу».
«И эта вещица…?» – я был готов принести все, что она назовет.
«Мьёллнир, – сказала красавица. – Молот Тора».
Ха! Я не медлил, – велел ей никуда не уходить, и мои летучие башмаки домчали меня до дворца как ветер. Все или спали, или были пьяны до беспамятства. Вот и Тор – дрыхнет в пьяном оцепенении, уронив лицо в лужу подливки на деревянном подносе, а вот и его молот – висит на боку. Только проворные пальцы Локи, коварнейшего и умнейшего Локи, могли стянуть его с ремня, не разбудив хозяина…
При этих словах медведь произвел горлом довольно громкий звук. Одарив его долгим взглядом, лис продолжал:
– Ох и тяжел он был, этот молот. Тяжелее, чем представляется людям. Весил он как небольшая гора. Такое оружие не поднимешь, если ты не Тор. Но не в моем случае, я же, как-никак, гений. Я снял башмаки, умеющие, как уже было сказано выше, ходить по воздуху, и привязал их с двух сторон молота. Потом щелкнул пальцами – и молот последовал за мной.
На сей раз я направился к воротам Асгарда. Отомкнул их и вышел в сопровождении – нет нужды напоминать вам – да, молота.
Красавина ждала. Сидела на валуне и рыдала.
«К чему эти слезы, о сама красота?» – вопрошал я.
Она подняла на меня мокрое лицо.
«Я плачу, потому что едва увидев тебя, прекрасный и благородный господин, поняла, что так сильно не полюблю уж никого другого. Но вот беда – я приговорена отдать мое сердце и всю мою нежность только тому, кто позволит мне коснуться Молота Тора».
Я протянул руку и дотронулся до ее холодной, влажной щеки.
«Осуши слезы, – сказал я. – И узри… Молот Тора!»
Она перестала плакать, потянулась к молоту хрупкими руками и крепко схватила. Я прикидывал, что развлекусь с девушкой и верну оружие во дворец до того, как Тор продерет глаза. Однако стоило поторапливаться.
«А теперь, – говорю, – как насчет поцелуя?»
На какое-то мгновение я подумал, что она снова рыдает, пока не понял – нет, смеется. Но это был вовсе не милый, переливчатый девичий смех. Это был низкий, громоподобный звук, с каким снежная лавина обрушивается в горное ущелье.
Красавица сдернула с молота мои башмаки и швырнула на землю. Она держала его, как перышко. Меня будто ледяной волной окатило, и я понял, что смотрю на нее снизу вверх, и что она – никакая уже не
Она стала мужчиной. Вернее, не мужчиной, а великаном. Он был огромен, как гора, с бороды свисали сосульки. Он сказал:
«Столько ждали – а нужно-то было всего ничего: один пьяный влюбчивый олух – и Асгард наш. – Ледяной великан поглядел на меня сверху. – А тебе, – сказал он рокочущим, страшно довольным голосом, –
Чую вдруг – спину мне как-то гнет. И хвост вытягивается из основания позвоночника. Руки скрючились до лап с когтями. Мне не впервой перевоплощаться в животное – уже доводилось бывать лошадью, ну, вы в курсе, – но против воли со мной такое проделывали первый раз, и должен вам доложить, ощущеньице не из приятных. Более чем.
– С нами было еще того хуже, – сказал медведь. – Ты спокойно засыпаешь, тебе, как обычно, снятся громы и молнии, а открываешь глаза уже в медвежьей шкуре. А нашего Всеотна превратили в орла.
– Гневаюсь! – рявкнул скрипучим голосом Орел, напугав Одда.
– Великан еще немного посмеялся над нами, размахивая моим молотом, а потом заставил Хеймдалля[5] открыть радужный мост и сослать нас сюда, в Мидгард. Больше мне нечего рассказать.
В маленькой хижине стало тихо. Только сосновое полено в печке потрескивало и плевалось.
– Что ж, – сказал Одд, – боги вы или не боги, но если зима не кончится, я не смогу вас кормить. Я и себя-то вряд ли прокормлю.
– Мы не умрем, – сказал медведь. – Потому что здесь умереть не можем. Но чем дольше мы будем голодать, тем больше дичать. Звериное начнет брать верх. Так происходит, когда принимаешь обличье животного. Слишком долго пробудешь зверем – зверем и останешься. Когда Локи превратился в лошадь…
– Не будем об этом, – сказал лис.
– Так зима поэтому не кончается? – спросил Одд.
– Ледяные великаны любят зиму. Они и есть зима, – ответил медведь.
– А если весна не наступит? Если лето никогда не придет? Если эта зима будет длиться вечно?
Медведь не ответил. Лис нервно дернул хвостом. Оба посмотрели на орла. Тот склонил голову набок и уставился на Одда огненно-желтым глазом. Потом хрипло сказал:
– Смерть!
– Со временем, – успокоил их лис. – Не сразу. Через годик-другой. Кто-то перекочует на юг. Но большинство людей и животных умрут. Такое уже случалось – давным-давно, когда у нас была война с Ледяными великанами, до начала времен. Когда они побеждали, эту часть мира накрывало гигантским ледяным саваном. Когда побеждали мы, – порой это занимало сотню тысяч лет, но мы побеждали всегда, – ледяной саван таял, и возвращалась весна. Но тогда мы были богами, а не животными.
– И молот был при мне, – добавил медведь.
– Ну что ж, – сказал Одд. – Выходим, как только рассветет.
– Выходим? – спросил лис. – Куда это?
– В Асгард, конечно, – сказал Одд и улыбнулся своей улыбкой, которая всех бесила. После чего вернулся в постель и спокойно уснул.
Глава четвертая
Как делают радуги
Орел парил на попутных ветрах высоко над ними.
– Что это у тебя? – спросил лис.
– Кусок дерева, – сказал Одд. – Отец начал что-то вырезать много лет назад и оставил здесь, но так и не вернулся, чтобы закончить работу.
– А что это должно быть?
– Не знаю, – признался Одд. – Отец говорил, что фигура уже сидит в дереве. Нужно только почувствовать, чем дерево хочет быть, а потом взять нож и срезать все лишнее.
– Ммм, – равнодушно сказал лис.
Одд ехал на спине медведя. Лис трусил рядом. Орел парил на попутных ветрах высоко над ними. Солнце сияло с ясного синего неба, и без облаков мороз прихватывал крепче. Они держали путь к высокогорью, вдоль скалистого кряжа по берегу замерзшей реки. Ветер больно хлестал Одда по щекам и теребил за уши.
– Это не сработает, – хмуро сказал медведь. – Что бы ты ни надумал в своей голове, ничего не выйдет.
Одд молчал.
– Ты там улыбаешься, да? – сказал медведь. – Я чую.