Многие авторы писем сообщают, что они и их родственники, «сидевшие» при Сталине, не считают его виновным в применении к ним незаконных репрессий. Объясняют эти репрессии происками врагов народа, пробравшимися в карательные органы, недостаточной грамотностью работников НКВД. Они, как и считающие себя осужденными обоснованно, разоблачают сегодняшних «писак», утверждающих, что большинство заключенных, находившихся в лагерях при Сталине, — невиновные жертвы репрессий.
Единодушный протест бывших заключенных вызвало заявление Адамовича о том, что 10 миллионов лагерников при известии о смерти Сталина от радости бросали вверх шапки. Эту радость, утверждают они, испытывали власовцы, полицаи, бандеровцы и другие изменники Родины. Группа ветеранов войны и труда требует объяснений у Адамовича: «Покажите, где шапками кидались. Ждем вашего доказательства». «А не было ли среди тех, кто бросал вверх шапки при известии о смерти Сталина, — спрашивает фронтовик у Адамовича, — убийц первого колхозного тракториста, детей и жены первого председателя колхоза?»
Бывший заключенный, подчеркивавший не раз в своем письме, что он не сталинист, сообщает, что, находясь в заключении, он не один раз слышал контрреволюционные высказывания врагов народа, которых за их преступления надо было «ставить к стенке». Разоблачает тех, кто заявляет, что в лагерях находились «невинные жертвы сталинизма». Сын фронтовика на примере судьбы своего отца-фронтовика опровергает измышления, будто всех наших военнопленных после войны направляли в Сибирь. Он же доказательно разоблачает ложь о десятках миллионов репрессированных при Сталине людей.
Как о большом народном горе, пишут ветераны и их дети о смерти Сталина. Добирались кто как мог в Москву, чтобы проститься со Сталиным. «Весь десятый класс плакал вместе с учительницей». Своей дочери рабочий дает имя — Стал;´на — и воспитывает ее на примере жизни Сталина.
Очень многие пишут о своем возмущении, вызванном тем, что Адамович сравнил Сталина с Гитлером. «У меня чуть сердце не разорвалось, когда Адамович сказал, что Сталин хуже Гитлера», — с возмущением пишет ветеран труда и предъявляет претензии к Богу, который таких людей не лишает языка. Группа инвалидов Отечественной войны, в связи с таким сравнением, высказывает свое отношение к названию фильма: «Сталин был и будет! Как можно ставить в один ряд Сталина и Гитлера? Разве так должно идти очищение?» Фронтовик считает, что сравнить Сталина с Гитлером — это все равно что сравнить его с фашистским солдатом.
Группа фронтовиков просит через газету «Советская культура» опубликовать их письмо, чтобы сегодняшняя молодежь знала, что они в 17–18 лет с именем Сталина шли в смертельную атаку, что с этим святым именем наш народ одержал победу.
Инвалид Великой Отечественной войны, бывший председатель колхоза, смотрел фильм в большой аудитории фронтовиков. И об их впечатлениях написал Адамовичу. Не видел ранее и не ожидал ветеран такого единодушного осуждения критиков «сталинизма». Безоговорочное осуждение позиции Адамовича относительно нашей истории 30–40-х годов и, в частности, его домыслов о вине Сталина в нынешнем состоянии сельского хозяйства. Бывший председатель колхоза, не понаслышке знающий сельское хозяйство, анализирует причины аграрного кризиса и убедительно опровергает измышления Адамовича о том, что он по вине Сталина не может себя прокормить.
В популярной форме разъясняют авторы писем Адамовичу и его «свидетелям» сущность презумпции невиновности и объясняют, почему она должна применяться и к Сталину. А рабочий-шахтер разъяснил «горе-писателям» и «горе-ученым», что Малюта Скуратов, Тимур и Гитлер потому могут называться оскорбительными словами, что они не при Советской власти жили, и наш закон их не защищает.
Женщина-фронтовичка, не понаслышке знающая довоенное сельское хозяйство, предлагает Адамовичу, который не может сегодня себя прокормить, организовать творческий коллектив и поехать в белорусскую глубинку выращивать хлеб и мясо. Прослушав выступление в суде Адамовича и его «свидетелей», задумался фронтовик: «Кто же они такие, наши воспитатели, на что способны?» Как обвинение бросает пенсионерка-колхозница в лицо Адамовичу:
«Я люблю свою Родину, землю свою, никогда — сколько ни проживу — другой земли не захочу!» И поверяет нам свое скромное желание: «Хочу дожить, чтобы погасить свои облигации. Тогда мы, голодные, на всю зарплату подписывались на заем». Поступком лицемера назвал молодой рабочий заключительную сцену судебного процесса: Адамович бросается ко мне для рукопожатия и фотографирования «на память».
«За что позорите свою Родину?» — спрашивает пенсионерка Поликарпова и Карякина и разъясняет им, почему возможны были необоснованные репрессии и причины сегодняшнего очернительства нашей истории. Плакала старая женщина, когда слышала мои слова в защиту нашего поколения. Ей не понятно, «от кого» Поликарпов, мне же дала высшую оценку — «настоящий юрист и историк». Другая женщина очень убедительно объяснила одну из причин необоснованных репрессий: «И при Сталине были адамовичи, которые доносили. Так кто же виноват — Сталин или адамовичи?» Считает, что они и Горбачева опаскудят, только не при его жизни. Инженер, отец которого, арестованный в 1937 году, был через несколько месяцев освобожден, видит в этом опровержение вымыслов о том, что «из сталинских застенков никто не возвращался».
Женщина сообщает, что ее отец, сельский учитель, был репрессирован по навету председателя сельсовета, бывшего белогвардейца, и секретаря сельсовета, сына кулака. И спрашивает: «Но при чем же здесь Сталин?!»
Бывший заключенный гордится тем, что, отбывая наказание, получил специальность строителя и участвовал в сооружении Сталинградской гидроэлектростанции и Волго-Донского канала. Разоблачает тех, кто утверждает, что в «сталинских лагерях» гибли миллионы людей.
Фронтовичка помнит свою мать «в красной косынке» и отца — председателя сельсовета, которые в конце 20-х годов укрепляли Советскую власть в деревне и боролись с врагами, от рук которых гибли коммунисты, комсомольцы и чекисты.
Дети, потерявшие в годы войны родителей и ставшие детдомовцами, вспоминают свое одухотворенное детство, гордятся высокими нравственными качествами, которые им были привиты в сталинское время. Учительница-пенсионер с гордостью пишет, что люди до войны были счастливы и жили радостно. У ребят было счастливое детство, они росли здоровыми физически и духовно, получали в школе крепкие знания и смело вступали в жизнь. Женщина, детство которой прошло в трудные военные и послевоенные годы, и сегодня помнит, как ее принимали в пионеры и в комсомол, как она вскакивала утром с постели для того, чтобы отдать салют гимну, исполнявшемуся по радио в 6 часов утра.
Тяжкую обиду, пишут ветераны, наносят нам адамовичи, заявляя, что прожили они свою жизнь неправильно, будто были слепым орудием в чьих-то руках. Колхозник рассказывает, как в довоенные годы любили Красную Армию, готовились к защите Родины, с какой гордостью носили на груди значок ГТО (Готов к труду и обороне).
Ветеран труда с гордостью пишет, что родился в семье большевика, «не теперешнего, а того времени, когда большевики были полностью преданы делу революции».
Семнадцатилетняя девушка, когда немцы непосредственно угрожали Москве, принимает участие в строительстве оборонительных сооружений, оказывает первую помощь раненым, отдает им свою кровь и помогает отправлять их в тыл. Затем со своими школьными подругами идет на фронт. Связистка минометной батареи. Неоднократно под огнем немцев восстанавливала телефонную связь. Заменяет убитого бойца минометного расчета. Свыше 3500 км боевого пути. Медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги» отмечен ратный труд девушки-патриотки. Вместе со своими однополчанами по меркам военного времени оценивает мою борьбу за честь и достоинство Сталина, называя ее «героическим поступком».
Другая девушка прибавляет себе год, чтобы добровольцем уйти на фронт. Тяжкий труд санинструктора. Фронтовое товарищество. Ни дня, ни одной ночи под крышей над головой. Гордость: была комсоргом батареи. Боевые будни и послевоенные трудности. Вера в Сталина вдохновляла. Посмотрев «Очищение», пишет на ЦТ, представляясь моей однополчанкой, чтобы «убедить» чиновников дать мой адрес. «Мне хотелось стать рядом с Вами на том суде, чтобы поддержать Вас». Воспоминания об одухотворенной нашей довоенной жизни. Клевещут на Советскую власть, «а Сталин не позволял, чтобы кто — то даже словом порочил ее…» Отец-фронтовик уцелел в войне, но в 1949 году умер от ран. Радуется, что мной «брошенные в души людей зерна правды уже прорастают»… А до армии 15-летним подростком в прифронтовых условиях участвовала в строительстве железной дороги, по которой нефть из Баку должна доставляться в Сталинград. Сегодня, воодушевленная моим примером, вступает в отчаянные схватки с клеветниками на наше поколение, на Сталина.
…Крик души солдатской вдовы, потерявшей мужа в первые дни войны, через полгода после свадьбы, и всю жизнь его искавшей по дорогам минувшей войны. Потрясает: «Обнимала, целовала памятники на братских могилах, а он, бедненький, не отзывался!»
Защищая свои честь и достоинство, вынуждены фронтовики прибегать и к таким аргументам: «Добровольцем в 17 лет я ушел на фронт. Разведчик. Трижды ранен. Сталинградская битва, Курская дуга, битва за Днепр, Польша, Германия, Чехословакия» — и как аргумент, обосновывающий требование: «Хватит! Прекратите писать о Сталине только плохое!»
Разговор о ценности человека, его моральных качествах они по-прежнему ведут по самому большому счету, людей оценивают по критерию «пошел бы я с ним в разведку?» Об Адамовиче и его единомышленниках: «Я уверен, что эти люди никогда не закроют собой амбразуру ради спасения жизни других».
Отчаяние и боль ветеранов. Крик поколения: «Годы пожилые, здоровье ушло, а душа живет — страдает и мучается, видя все происходящее…Ваше письмо было как глоток чистого воздуха, как забрезживший свет в конце тоннеля…Что делать, как поступить, подскажите, дорогой Иван Тимофеевич!»
Уходят из жизни ветераны и уносят с собой никому не рассказанные биографии — неповторимые, уникальные, так и не дождавшись неленивого, с горячим сердцем журналиста или писателя, которому можно было бы рассказать о себе, о неповторимых 20–40-х годах. Разве не достоин быть опубликованным, например, вот этот рассказ…Классовая борьба в деревне накануне коллективизации. Кулак увольняет батрака за то, что тот вступил в комсомол. Его семья первой вступает в колхоз. Коллективизация, кулацкое сопротивление и вредительство. Война: от западной границы до Сталинграда и назад, до Германии. Ранен, потерял глаз, участник Парада Победы. А ведь солдатами-участниками этого парада были, как правило, награжденные орденом Славы всех трех степеней. А он, скромный труженик войны, ничего не сказал о своих наградах. Гордится тем, что 45 лет состоит в Партии (спросить бы у солдата — почему он это слово пишет с заглавной буквы). Послевоенная разруха, в начальники не вышел.
Через тридцать лет после окончания войны получил он жилье — служебную комнату… Я горжусь тем, что такой человек назвал меня в своем письме большевиком.
Вот она, добрая человеческая душа, моральная стойкость фронтовика, его любовь к Родине и ее трудной истории. В 1937 году необоснованно репрессирован. Пять лет лагерей. Воевал, трижды ранен, награжден боевыми орденами. Протестует против очернительства Сталина, «а значит, и нашего поколения».
Несгибаемые люди жили в сталинское время. В 1937 году его необоснованно арестовали, исключили из партии, объявили врагом народа. Доказывает свою невиновность, и его освобождают. Несмотря ни на что, не потерял веру в Сталина. Воевал комиссаром подразделения, трижды ранен. 47 лет проработал председателем колхоза, избирался депутатом Верховного Совета, имеет 18 правительственных наград. Рад, что люди перестают верить клевете на Сталина.
«А какие песни пели при Сталине, — вспоминают ветераны. — На поле и с поля — с песней. Работали вручную — грабли да тяпка — но с песней. Одевались бедно, скромными были, но жить было отрадно… Худо-бедно жили, но зубами грызли врага».
Фронтовик, которому ранения и контузия мешают вступить в схватку с адамовичами, счастлив полетом Чкалова, Днепрогэсом, первым трактором, нашей Победой. «Жалкие адамовичи! — пишет инженер, ребенком пережившая войну и послевоенные трудности. — Они не знают, какими гордыми, независимыми, любознательными росли в то время дети. А какое было стремление к знанию, учебе!» Другой автор утверждает: «Сталин — гений, потому что он за такой короткий срок воспитал высоконравственное поколение».
Молодая учительница пишет, что завидует старшему поколению, потому что ему было во что и в кого верить.
Авторы писем отмечают, что опасность развязанной средствами массовой информации антисталинской истерии заключается не столько в формировании крайне отрицательных эмоций в отношении Сталина, сколько в дискредитации нашей героической истории, достижений советского народа. Давая оценку фильму, они подчеркивают, что показанный по телевидению судебный процесс — это попытка ошельмовать тех, кто выступает против шабаша антисталинизма. Не осталось не замеченным и то, что в нашем обществе есть силы, которые сознательно нагнетают антисталинскую истерию для того, чтобы свернуть перестройку с революционного пути. Прав автор письма, считающий, что эмоции, вызванные нагнетанием психоза «разоблачений», разводят людей, преданных перестройке, по разные стороны баррикад.
Очень многие — и не только люди старшего поколения — писали, что оскорбление Сталина — это и оскорбление поколения, совершившего революцию, построившего основы социализма, превратившего Родину в могучую державу, отстоявшего ее в самой трудной из войн и восстановившего разрушенное войной хозяйство. Наивный ветеран: просит «Советскую культуру» известить его, в каком номере газеты будет опубликован его отзыв об Адамовиче, который, «терзая мертвого Сталина», наносит и ему, ветерану, большую боль и обиду.
Военный руководитель средней школы озабочен тем, что истерия антисталинизма привела к негативному восприятию отечественной истории, связанной с именем Сталина, принижению завоеваний советского народа, превращению гипертрофированных антисталинских эмоций в идеологический таран против перестройки.
Инвалид афганской войны, медсестра, считает, что развенчание Сталина опасно для государства, последствием чего явились события в Прибалтике.
Женщина, не считающая себя сталинисткой, размышляя о Сталине, старается понять, «почему мы должны по сегодняшним меркам оценивать прошлое нашей страны».
Очень верное, хотя и не совсем корректно выраженное мнение о причинах нагнетания антисталинской истерии: «Горбачев неоднократно созывал нашу раболепную прессу и науськивал ее на И. В. Сталина».
Сын фронтовика размышляет о цели развязанной средствами массовой информации антисталинской истерии и приводит к выводу о том, что клеветой на Сталина пытаются отвлечь внимание народа от провала перестройки.
Человек, веривший в героическое прошлое своей Родины, уважавший людей старшего поколения как носителей живой истории страны, под влиянием очернительской пропаганды перестраивается и пересматривает свое отношение к делам отцов и дедов.
С болью пишут фронтовики о надругательстве над могилами их павших товарищей и о том, что в ответ на сделанные ими замечания они услышали: «Здесь лежат сталинцы. Гитлер шел освобождать нас от Сталина» …Какие же еще нужны доказательства разрушительных последствий антисталинской истерии?!
…Так почему же все-таки фильм назван «Очищение»? Кто, от чего и каким способом очистился или еще очищается? В поисках подхода к ответу на эти вопросы обратимся к «Толковому словарю» В. Даля. «Очистить себя присягой, оправдаться присягою перед Законом» — нет, не подходит для нашего случая. «Господь очищает кающихся от грехов, избавляет, прощает» — тоже не подходит, потому что никто из участников процесса не каялся в грехах своих тяжких, поэтому и «Господь» здесь лишний. «Очистительная присяга дается ответчику…» В нашем случае ответчики и не помышляли об очищении. «Чистый — незамаранный, незагрязненный, незапачканный». Это уже вроде бы имеет ко мне отношение: я подал в суд иск для того, чтобы опровергнуть порочащие меня сведения, распространенные Адамовичем и «Советской культурой», чтобы именем закона (судебным решением) был объявлен чистым — незамаранным. Но меня не очистили, а, напротив, — еще больше заляпали.
Так почему же все-таки «Очищение»? В одной из газет, комментировавших фильм, встретилось: очищение от сталинизма. Но тогда вопрос: состоялось ли оно или хотя бы продвинулось на один шаг вперед, внес ли фильм в процесс очищения общества от сталинизма положительный вклад? Поскольку дело судебное, обратимся к показаниям «свидетелей», то есть опять же к письмам, которыми граждане откликнулись на фильм.
Группа инвалидов Великой Отечественной войны по поводу того, что Адамович в суде (и в фильме) сравнил Сталина с Гитлером, задает вопрос: «Разве так должно идти очищение?»
Один из моих единомышленников пишет, что у его взрослых детей после просмотра фильма («этого грязного фарса») ослабла вера в добро и справедливость. Может, здесь и преувеличение, однако же, думаю, такие последствия вполне возможны у натур впечатлительных, с обостренным восприятием несправедливости, нечестности и лжи.
Сын фронтовика считает, что показ по Центральному телевидению фильма «Очищение» наверняка разочаровал его создателей, потому что адамовичи предстали перед миллионами телезрителей отнюдь не как победители.
Из семейного письма: «Вчера мы смотрели фильм „Очищение“(?)». И далее объясняется, почему после названия фильма поставлен знак вопроса. Потому что «стыдно было за наше, с позволения сказать, „правосудие“, а правда была оплевана». В. Петров из Москвы: «А фильм „Очищение“ назван правильно. Надо очищать нашу землю от адамовичей и прочей нечисти».
Мой единомышленник, москвич, сообщил, что председатель одного из московских районных судов, разделяющий мою точку зрения, сказал ему, что председатель Свердловского районного народного суда, рассматривавшая дело, высказалась в том смысле, что она уже и не рада, что разрешила телевидению съемку фильма в зале судебного заседания, так как после демонстрации фильма в суд звонили очень много людей, подавляющее большинство которых поддерживало меня, а не Адамовича, и что эффект получился обратный тому, которого ожидали. Так что с полным основанием можно говорить о провале операции «Очищение».
Вывод о цели операции «Очищение» мы вправе делать из самой организации судебного процесса, снимавшегося авторами будущего фильма. Рассмотрение иска об опровержении порочащих меня (а не Сталина) сведений было превращено в политический процесс над Сталиным и сталинизмом. Для этого были вызваны и соответствующие «свидетели» — два доктора наук, специализирующиеся на дискредитации Сталина и сталинского периода нашей истории, и дети репрессированных в 30-е годы родителей. Пригласили корреспондентов газет и журналов, известных своей антисталинской позицией, писателей, публицистов, телевизионные съемочные группы (Москва, Ленинград, Минск). Подобрана аудитория, призванная «выражать общественное мнение» по поводу происходящего в зале суда действа.
Итак, цель операции «Очищение» — разоблачение сталинизма. Эта цель не была достигнута. И даже более того — операция «Очищение» обернулась поражением ее организаторов. Оказалось, что прав был М. С. Горбачев, когда, отвечая 4 февраля 1986 г. на вопрос французской газеты «Юманите», говорил, что сталинизм — это выдумка наших идеологических противников, врагов социализма и коммунизма. Фильм «Очищение» вызвал лавину откликов и по существу стал отправной точкой своеобразного референдума по поставленным фильмом вопросам (они названы выше). И вот на них ответы:
1) Отечественная история средствами массовой информации освещается необъективно; 2) Сталин бездоказательно объявлен преступником всех времен и народов; 3) Симпатии граждан, откликнувшихся на судебный процесс в Свердловском районном народном суде Москвы, — на стороне истца.
Как уже говорилось выше, каждые 94 человека из ста (всего на 1 июля 1990 года я получил 1215 писем) дали приведенные выше ответы. Вниманию читателей предлагаются в сокращении некоторые, с моей точки зрения, наиболее характерные письма, как «за», так и «против» (13 процентов к числу полученных).
В книге «О современной военной прозе» А. Адамович («доперестроечный») писал: «Вы знаете, что такое санинструктор в танковой роте? Я не знал до ее рассказов. А узнал, стал еще сильнее испытывать чувство нашей „литературной вины“ перед ними — перед женщинами, воевавшими наравне с мужчинами, а это — если учесть их психологию, их силы, их физиологию, — означает, что они вынесли, испытали более тяжелую войну, чем даже мужчины… Так вот, оказывается, что такое санинструктор танковой роты. Танки рванулись в атаку, и она, восемнадцатилетняя девочка, должна быть рядом, когда понадобится ее помощь. В машине места для санинструктора не предусмотрено… Вцепившись в железные скобы, распласталась поверх брони вчерашняя школьница, и одна в ней мысль — не о секущих осколках, пулях — о том, чтобы не затянуло ноги в гусеницы. И надо смотреть, не пропустить момент, если загорелся чей-то танк: добежать, доползти, взобраться и помочь раненым, обожженным танкистам выбраться наверх до того, как взорвутся боеприпасы…» (с. 82–83).
Этот отрывок из книги Адамовича я привел в своей статье «Однополчане», опубликованной в третьем номере журнала «Литературное обозрение» за 1985 год. Перестройка тогда еще не начиналась, а мы были действительно единомышленниками, однополчанами… Вернемся, однако, к женщинам-фронтовичкам, откликнувшимся на фильм «Очищение».
Это письмо мне передали 28 января 1989 года, когда я зашел на ЦТ познакомиться с откликами на телефильм «Очищение». Около двух месяцев оно лежало на ЦТ. Что за души у тех работников телевидения, которых не тронул такой аргумент: «Это мой однополчанин, и я его не видела с войны!»? Более сорока лет не видела однополчанина, искала его все эти годы. И вот, наконец, услышала о нем и увидела в телефильме… Но бездушные, злые люди не хотят встречи однополчан. Они, эти люди, конечно, не знали, что ищет меня не однополчанка, а просто солдат Отечественной. Как будто знала Клавдия Ивановна, что не откликнутся эти люди на ее просьбу, если не напишет «это мой однополчанин». Но и это оставило их сердца холодными, а души бесчувственными. Сообщил свой адрес, и завязалась переписка между единомышленниками, а по-фронтовому — однополчанами.
Мы расценили так: на стуле сидел не Шеховцов, а русский герой Иван, который спас от коварного врага-фашиста свою Родину, который тогда защищал свое Отечество и сейчас его защищает. Не важно, какой приговор вынес суд. Было важно, что Вы были представителем русского народа и всех фронтовиков. И мы все незримо стояли за Вашей спиной и ловили каждое сказанное Вами слово. И какой же Вы молодец. Тысячу раз Вам от всех спасибо. Вы так хорошо говорили, и все Ваши слова — это и мои невысказанные слова.
И я так же, как и Вы, всю жизнь живу той жизнью светлой, чистой, какой она была в нашей молодости. И всегда горжусь, что мы тогда 16-летними уходили на фронт. Чтобы меня отправили на фронт, я тогда прибавила себе возраст. Вы меня, пожалуйста, простите за то, что я в письме на телевидение назвалась Вашей однополчанкой. Я не хотела, чтобы там поняли, по какой причине я Вас разыскиваю. А порыв мой был Вас разыскать и сказать: спасибо тебе, дорогой солдат, за ту большую любовь, которой ты любишь свою Родину, и за Россию болеешь душой, и не мог молчать, когда недруги стали глумиться над нашим светлым прошлым, грязью обливать нашу Родину и разными средствами чернить нашу Советскую власть.
Вы правильно сказали на суде, что дело не в Сталине. У этих подонков (а иначе я их не назову) нет ничего святого и порядочного. Навесили себе титулов — писатели, историки, профессора, доктора наук, — а совести ни на грош. И вот злорадствуют, взахлеб пишут статьи и все валят на Сталина. А Сталин не позволял, чтобы кто-то даже словом порочил Советскую власть. Иван Тимофеевич, простите меня за мои сумбурные мысли — я немного волнуюсь. Я знаю, что Вы меня поймете. Иван Тимофеевич, Вы мне позвольте еще одно письмо Вам написать, и, если можно, я буду Вас с днем Победы поздравлять открыточкой, как своих однополчан. У меня их много нашлось, и мы переписываемся. Мы с Вами не служили в одной части, но по фронтовым дорогам шли вместе. Уж так получилось, что и мы с Вами — однополчане.
Знаю, что Вы и сейчас ведете борьбу — это в Вашем характере. У Вас есть оружие — высшее образование и ум. И у меня есть большая любовь к своей земле, к Родине и Советской власти. Мой отец делал Революцию, воевал в Великой Отечественной войне и в 1949 году умер от ран. Я вступала в комсомол на фронте, была комсомольским секретарем батареи. Ваше выступление в суде — это как лекарство от душевной боли. Если я смогу чем-то помочь в Вашей борьбе, — я готова все сделать. Как хорошо Вы говорили на суде о Родине, о Сталине. И вся страна Вас слушала и видела. И как мы с сыном радовались…
Гости, приехавшие к нам из Ессентуков, рассказывали, как в телефильме один ветеран так хорошо говорил и защищал Сталина. А я слушала их и молчала. Мне так было приятно за Вас. Вот видите, Иван Тимофеевич, брошенные Вами в души людей зерна уже прорастают и дают добрые всходы… Вы знаете, чем больше они клевещут на Сталина, тем больше к нему уважение. Он предстает перед нами как символ. Большая ошибка Горбачева в том, что он дал Сталина и нашу историю на растерзание. И тем самым губит перестройку.
Вы знаете, у меня к ветеранам войны особое чувство уважения. И когда я узнаю, что совсем чужой человек является ветераном войны, он становится как бы родным. И я их вижу всегда молодыми, хотя он идет с палочкой… Уже вся жизнь прошла, а мы так и остались солдатами.
…Как мне было приятно узнать, что два раза фронтовики приезжали в суд, чтобы Вас поддержать. Какие они все молодцы! Как мне в те минуты хотелось протянуть руки и всех вас обнять и прижать к груди, дорогих моих солдат.
…Я помню ребят своей батареи. Нам, девушкам, было на фронте труднее, чем им, и они, как могли, нас жалели. Бывало, что пушки приходилось устанавливать в мерзлой земле. Ребята наши сделают эту трудную солдатскую работу, постелют чехол на мерзлую землю под пушкой, и мы туда как котята лезем спать. А когда проснешься, земля под тобой растаяла, твоим телом растопленная. Это если нет воздушных налетов, а когда немецкие самолеты налетают, — ад кромешный.
…В 1942 году еще до армии мы, подростки, строили железную дорогу Астрахань — Кизляр для того, чтобы нефть из Баку шла к Сталинграду. Нам дали срок: 400 км дороги построить за 8 месяцев. И мы построили. А потом всех подростков перебросили на завод в г. Каспийск рыбу перерабатывать для фронта. Потом, когда мы возвращались домой через Астрахань, привезли для захоронения 27 молоденьких лейтенантов, только что окончивших училище. Когда они ехали на фронт и остановились на ночевку, их калмыки сонных вырезали. И вот их хоронили в центре Астрахани. Они лежали как живые, красивые. Вот тогда-то мы с девчонками и решили идти на фронт.
…Я своим однополчанам рассказывала о Вас. Они тоже по телевизору смотрели Ваше выступление и все удивлялись: как же ты (это я) могла разыскать такого человека, и я снова чувствовала себя санинструктором на батарее среди этих мальчиков. Они сказали мне, чтобы я Вам привет передала. И они тоже стали в строй рядом с Вами.
…Читали с сыном Ваш рассказ „Схватка“ (см. ниже. —
…А вчера на даче был такой случай. Один пожилой дачник начал плохо говорить о Ленине, Сталине и Советской власти. И тут во мне проснулся секретарь комсомольской организации батареи. И я, всем на удивление, начала яростно защищать наши идеалы. Стояла в такой позе, как Вы в Свердловском суде, и во мне был Ваш дух. Начали собираться люди. Я мысленно представила Вас во время „схватки“ и начала на них наступать. Они обалдели от неожиданности и смотрели на меня так, как будто впервые увидели меня. Когда тот дачник начал оскорблять Ленина, это меня так взбесило, что я подошла к нему и сказала с яростью: „Вы Ленина не трогайте, Сталина оклеветали, теперь до Ленина добираетесь!“
Долго я с ними всеми воевала, защищая наши идеалы и Советскую власть. Я им сказала: „Я воевала за Родину, за Сталина и горжусь этим“. В это время чувствовала Вас рядом с собой, и это мне прибавляло смелости и энергии. Тот дачник, с которым я начала спорить, как-то поник и в конце концов заявил: „Да, Сталин был не дурак“. Я ушла, удовлетворенная тем, что всем им сделала вызов прямо в лицо. А на следующий день мне говорят: „А мы и не знали, что здесь рядом с нами живет такой сталинист“.
Когда я обо всем этом рассказала сыну, он меня упрекнул, что мне же нельзя расстраиваться, что меня где-нибудь „прибьют“. Я ему ответила, что не боюсь их, пусть они нас боятся, и добавила в заключение: „Ты же видел, как Иван Тимофеевич сражался на суде в открытом бою — и не испугался. Он и меня этому научил“».
Я участник войны, прошла путь от Москвы до Берлина. А что же вы, писаки, знаете о колхозах? С 30-х годов до войны люди переродились. Деревня шла на работу и с работы с песнями. А в городе — парки, бульвары, забиты молодежью, причем — не пьяной. В брезентовых тапочках, в майках простых. Чуть не все, работая, учились. В это время я жила в городе на Волге и сама все пережила… И как не стыдно самим ничего не делать, а перечеркивать весь наш строй. Вот сейчас нас призывают к перестройке. Писака Адамович, организуй творческий коллектив, поезжай в белорусскую глубинку (без кое-каких романов народ обойдется, а без хлеба — нет!) в деревню, да и возьмись выращивать хлеб, мясо. Вы скажете — у вас талант… Но в России и большие люди шли за народ на виселицу и в Сибирь, а вас перестройка призывает только честно трудиться и поменьше получать гонораров за всякую брехню, не проверенную никем».
Преклоняюсь перед Вашим мужеством, Иван Тимофеевич. Выдержать такие оскорбления, как „жертва сталинизма“, „хитрость истца“, мог только высокоинтеллигентный человек… Кто бы мог предположить при Сталине, что мы будем свидетелями судов советских для защиты имени Сталина, что будут выливаться ушаты грязи на нашу советскую историю. Оказалось, что наши производственные рекорды тех лет — это не рекорды. Стаханов жил до 1977 г., и при его жизни никто не поднимал этих вопросов, потому что был живой оппонент… Где найдется страна, которая позволила бы отдельным личностям топтать и чернить свою историю и руководителей страны?.. Но все равно будет еще один суд над ними. И выиграете его Вы, уважаемый Иван Тимофеевич».
Я, участница Великой Отечественной войны, ветеран труда, персональный пенсионер, восхищена Вашим поистине героическим поступком. Да и не только я, но и мои близкие, родные и друзья-однополчане. Я писала во многие редакции газет о своем возмущении характеристиками, которые они Вам дали. Например: «В суд пришел с орденскими колодками в синем костюме, с синим галстуком» и т. д. Стыд-то какой за наших бездарных газетчиков! Наверное, Вам надо было идти в суд в грязной телогрейке. А орденские колодки — вы что, украли? Они полностью раскрылись, кем являются на самом деле! Мне давно хотелось иметь с вами переписку. Но ни одна редакция, куда бы я ни звонила, не давала Вашего адреса.
В 1941 году, когда мне было 17 лет, я принимала участие в строительстве оборонительных рубежей под Москвой, оказывала раненым первую помощь и помогала отправлять их в тыл, отдавала им свою кровь. В школе занималась военной подготовкой. А в 1942-м году, когда мне исполнилось 18 лет, вместе со своими сверстницами добровольно пошла на фронт. Первое боевое крещение получила на Дону. Освобождали Воронежскую и Харьковскую области, Крым, Белоруссию, Польшу. Воевала в Восточной Пруссии, войну закончила в Германии. Служила в пехоте, а затем в минометном дивизионе — связисткой. Принимала координаты с наблюдательного пункта, передавала их на батарею. Сидела в ровике, бегала исправлять порванную немецкими минами и снарядами связь. Помню Красный Лиман. Зашла в хату отогреться. Влезла на печку и уснула мертвым сном, сожгла себе спину. Ведь нам так редко удавалось быть под крышей, а тут оказалась печка… Помню налет немецкой авиации, огромное количество самолетов. Горела земля, а я прислонилась к веточке — вокруг негде было укрыться.
…Хотелось бы, чтобы мы везде появлялись со своими наградами. Может быть, наши газетчики разобрались бы, кого награждают орденом Славы и медалью «За отвагу». Но им не понять нас. Хотя бы несколько дней они побывали в тех условиях, в которых мы находились. Мне часто пишут однополчане, с которыми прошли свыше 3500 км боевого пути. «Аннушка, — пишут они, — трудно представить, как это можно было выдержать — три года не спать в хате». Если бы только так, а то ведь и крыши-то над головой не было. Спали на земле в мокрой шинели, в сапогах с примерзшими к ногам портянками… Спали на ходу, спотыкаясь на кочках…
Ваше письмо читала своим однополчанам из 19-й Отдельной минометной Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова Сивашской бригады РГК. Они восхищены Вами. В суде Вы произвели неотразимое впечатление своей стойкостью. А Ваши противники вели себя недостойно. Невольно задаешься вопросом: кто их воспитывал? По чьей педагогике они учились? Явно не по сталинской.
Приведу выдержку из «Учительской газеты» за 14 июля 1988 года — очень хорошо сказано о сталинской педагогике: «Если заключенные после строительства Беломорканала получали ордена, то это результат сталинской педагогики. Когда молодые люди, по состоянию здоровья не пригодные для службы в армии, добивались ее, — это сталинская педагогика. Если бывший беспризорник Матросов закрывает своим телом амбразуру, а Маресьев, потерявший обе ноги, пляшет „Барыню“ и снова взмывает в небо, бьет фашистов, — знайте, это тоже сталинская педагогика. Если эвакуированный на Урал завод через 3–4 месяца дает фронту продукцию, а за станком на ящике стоит голодный мальчишка в рваных отцовских валенках, знайте — он воспитывался на сталинской педагогике.
Когда сегодня, в мирное время, юноши не хотят служить в армии, — это послесталинская педагогика. Если 20–25-летний молодой человек стоит на базаре рядом с бабушкой и продает цветочки, то это послесталинская педагогика. Когда тело твоего недавнего спутника по круизу несут в гробу, а ты несешься покупать японские шмотки и ради этого задерживают теплоход, — знайте, краснейте: это страшный результат послесталинской педагогики. Если молодые люди вместо военного училища идут в духовную семинарию или в официанты, — это гнилая послесталинская педагогика.
И если в 1941 году немцы были под Москвой и не могли помешать параду на Красной площади, а через почти полвека потомок немцев беспрепятственно садится на самолете на той же Красной площади, то это значит, что на его пути в небе не встретился летчик, воспитанный на сталинской педагогике. Когда советский подросток малюет свастику на памятнике погибшим воинам, — это жуткий результат послесталинской педагогики».
Из архивной справки Министерства Обороны. «Приказом по 484 минометному полку от 30 апреля 1944 года от имени Президиума Верховного Совета СССР наградить медалью „За боевые заслуги“ связиста-ефрейтора Фоломешину (добрачная фамилия) Анну Георгиевну, 1924 года рождения, за то, что при прорыве обороны противника в районе Сиваша 9 апреля 1944 г. на высоте 16,6 заменила раненого минометчика. Благодаря быстрому и точному навешиванию зарядов на мину ускорила работу расчета. Огнем миномета проделан проход в проволочном заграждении, уничтожено 2 блиндажа и одна пулеметная точка противника, рассеяно и частично уничтожено до 30 солдат противника».
В приказе по 487 минометному полку от 26 апреля 1945 года значится: «От имени Президиума Верховного Совета СССР наградить связиста-ефрейтора Фоломешину Анну Георгиевну — телефонистку 6-й батареи за то, что в боях на подступах к городу Данциг обеспечила бесперебойную связь между огневыми позициями и наблюдательным пунктом батареи. В районе господского двора Пемпау, что в 20 километрах западнее Данцига, 15 марта 1945 г. под сильным ружейно-пулеметным огнем противника устранила 12 повреждений линии связи, чем способствовала бесперебойному управлению минометным огнем батареи».
Да, Сталин был строг, требователен. Он таким и должен был быть. Поэтому при нем не допустили того, что сейчас творится в нашей стране. Мы с Вами в борьбе за славное прошлое нашей Родины и ее вождя Сталина».
И меня возмущает неправда о том, что деревню погубил Сталин, установив крепостное право, — так и пишут, — загонял людей в колхозы. Ну а кто же кормил фронт? Разве частный сектор в деревне смог бы это сделать? И это в то время, когда столько нашей территории было занято фашистами. Сельское хозяйство порушил не кто иной, как Хрущев. Сейчас молодежи внушают неправду, и молодежь смотрит на нас, как на людей, якобы проживших жизнь в „вечном страхе“, переживших „муки ада“. Самое страшное, что происходит сейчас, — это вседозволенность, отсутствие всякой дисциплины и „война с покойниками“. А мертвые не могут ответить ни словом, ни мечом… Аплодировали Вам, когда смотрели по телевизору судебный процесс в защиту Сталина. Вы, конечно, победили. Все это признали».
Иван Тимофеевич! Скажите нам, что сейчас надо делать, как бороться? Отступать мы не намерены и пойдем до конца, до самого конца. Отступать уже некуда, но некому принять новый приказ № 227. Мы считаем Вас своим идейным вождем, и Ваши указания для нас будут святы. Очень ждем Ваших указаний и готовы достойно заменить наших дедов, защищавших, как и Вы, в Великую Отечественную войну Родину, шедших в атаку с именем Сталина».
Ответ на мое письмо: «Очень благодарен Вам за письмо. Спасибо за высказанные в нем советы по борьбе с нашими идеологическими противниками… Нет более авторитетного человека, чем Вы, Иван Тимофеевич, который смог бы повести за собой в бой людей».
А вы, тов. Адамович, зарабатываете себе дешевый авторитет, попав, так сказать, в струю. Но знайте, что историю нельзя извращать. Со временем все станет на свои места. Имя Сталина будет жить в веках!»
Из полученного мной письма молодого учителя истории (Грузия): «С огромной гордостью за Вас смотрел фильм „Очищение“. От себя лично и от имени своего друга-ровесника учителя истории Зураба Годуа горячо поздравляю Вас с несомненной моральной победой, одержанной над Адамовичем и компанией. Ваша аргументация, взвешенность и в то же время решительность суждений произвели очень большое впечатление как на нас, так и на наших учеников, отзывавшихся о Вас в большинстве своем очень положительно. Все возмущались барственной наглостью Карякина и откровенным хамством, звучавшим в речи горе-историка Поликарпова. Вы доказали, что может сделать настоящий советский патриот, поддерживаемый миллионами сограждан».