Хромой. Империя рабства [litres]

Твою мать. Он, наверное, мнит себя Робокопом, выходя на поле против меня. Меч – в смысле палку, обмотанную кожей, он выбирал подлиннее. Я же выбирал полегче. В легкости мое, нет, не преимущество – спасение. Тяжелой, даже если она длинная, я не успевал. А вот облегченной – были шансы, что уйду без травм. Ни разу не получилось, но я знал – шансы были.

– Хрра!

«Свинья», – хотелось ответить, ну или еще чего в рифму.

Палка прошла мимо. Я разорвал дистанцию суперджампом – это когда, опираясь на больную ногу, я быстро перехожу на здоровую и прыгаю назад, слегка касаясь земли больной, оказываюсь снова на здоровой. Школа Хромого Шаолиня. Вы бы видели кульбит через врага в моем исполнении. Шучу.

Ш-ш-иу – пропела оглобля этого придурка над головой.

Как там, если слышишь пулю – она не твоя? От следующего удара уйти не удалось. Морду Хырганоса осветила радость. Ему нравилось, когда было больно, разумеется, не ему.

И тут взыграла злоба. Твари зеленые! Уклонившись от очередного удара, я, превозмогая боль, метнулся к нему с колющим ударом в ребра.

На! На!! На!!! Я видел его обиженную, обескураженную морду и яростно бил, ликуя. В конце метелил уже кулаком по голове.

Беспамятство наступило внезапно.

Глава 4

– Мм…

– О, очнулся, герой.

Голос знакомый. Ба! Клоп! Я открыл глаза. Яма лазарета, в смысле лекарская по-местному. Я уже пару раз просыпался здесь после палок.

– Вонючий, я жив? – Память обрисовала последние слайды.

– Да как сказать. Пока – да. Но это ненадолго.

– Я его убил?

– Нет. Ты же еще жив.

– Ну да. А чего не убили?

– Так кормы сказали, что отец зелени не хочет скандал развивать. Это же позор, побил самый слабый раб.

– Ты это, за языком-то следи…

– Ну почти самый слабый.

– Вот, другое дело. Я же все-таки третий. С конца.

– Я рад, что ты шутишь, только…

– Чего? – Голова болела ужасно, и тошнота прямо накатывала, похоже, сотрясение.

– Ну…

– Смертник ты, – раздался незнакомый голос.

Я повернул голову. На соседних нарах лежал здоровенный незнакомый мужик.

– Да он уже знает, – поддержал незнакомца Клоп, совсем не обнадеживая и не щадя моих нежных чувств.

– А ты кто? – спросил я мужика, хотя по отсутствию волос на голове и лице уже догадывался.

– Это корм, из пришлых, – пояснил Клоп. – Ты уже третий день отдыхаешь. Вчера полсотни новых привели. Их кормы с нашими встретились.

– Кто кого?

– Ваши нас, – ответил мужик. – Но одного я отправил к богам.

– Шикарно. Кого?

– Кривого, – ответил вместо мужика Клоп.

– О-о-о. – Я хотел посмеяться, но вырвался только вздох, отдавшийся в ребра. – Я бы тебе руку пожал, если бы ты не был кормом. Так понимаю, ты тоже праздничный пирог?

Мужик промолчал.

– Клоп, чем он меня так? – Я ощупывал голову.

Такой шишки не бывает. Она выпирала, казалось, еще на размер моей головы вбок.

– Не знаю. Думал, ты расскажешь.

– Бревном, – ответил корм. – Ты прямо легенда у рабов. Говорят, так ребенка уделал.

Я засмеялся, Клоп поддержал.

– Че хмыритесь, я бы на месте отца убил сразу, а не к лекарям.

– Так это не он меня, а отец. Клоп, а чего с этим? – Я повел глазами в сторону корма.

– Легонько помяли, – понял меня раб.

– Что, так обгадишься? – спросил корм, поняв мой намек.

– Да нет, почему, только встать бы…

– Вы это, мужики, прекращайте, – вмешался Клоп. – Нам сдыхать вместе… похоже.

Особо артачиться я не стал, но и с кормом не разговаривал больше. Клопа увели в этот же день. Корма на следующий. Меня еще раз посещал шаман. Я так понял, сотрясение и трещина ребра. Шаман поднял меня на ноги за два дня, и я тоже оказался в загоне, впрочем, ненадолго.

– Клоп, Чустам, Ларк, Хромой, Толикам, собирайте вещи, пойдете со мной, – произнес Жирный.

Я, конечно, ждал этого момента, но сердце все равно ушло в пятки. Внутренности тоскливо сжались: «За что, боже? Ну за что ты так!»

Через десять минут, отведенных на сборы, нас, опустивших головы, вели в кузню. Там во избежание попыток побега на ноги наденут кандалы, которые снимут лишь перед ареной. Руки. Десять дней жизни. Десять последних дней жизни. Орки уважали воинов, поэтому в эти руки мы не будем работать. Нас будут обхаживать, разумеется, в рамках нашего статуса. Мы будем есть сколько хотим, нам разрешат один раз воспользоваться рабыней, вот, собственно, и все обхаживание.

Строй рабов равнодушно смотрел на нас. Каждый в этот момент думал: «Как хорошо, что не я». Я их понимал, конечно, но легче от этого не становилось.

Отдельная яма-землянка на пятерых в отдельной же локации, в смысле загоне, огороженном жердями. В загон выходить можно, за него – нет. Через трехметровый проход – следующий загон, туда скоро прибудут наши соперники из других кланов. Выход за пределы огороженной территории запрещен. Если заметят вне загона, можно остаток недолгих дней не только в кандалах провести, но еще и прикованным к здоровенной чушке, а то и в рабском ошейнике на цепи. Ну и палок, несмотря на свой статус смертника, напоследок получить.

Все попавшие, в принципе, были своими, кроме Чустама. Чустам – это давешний помятый корм не из наших.

– Толикам, а тебя за что? – спросил я безобиднейшего мужика.

– За надежду.

– Понятно, что ничего не понятно. Ты не мудри, прямо скажи.

– Историю рассказывал, как рабы победили хозяев, – объяснил Клоп.

– А-а-а, политический.

– Ты ведь не в деревне вырос, Хромой? – посмотрел на меня Толикам.

– Че ито?

– Знаешь много, думаешь не так, как селяне.

– Так по акценту-то не понятно, что я не местный? А у нас деревенские образованные.

– Рассказал бы, а то всегда любопытно было, что за страна такая – Замухрынск? Недолго нам осталось, к чему теперь тайны?

– Не-э, Толикам, пусть я останусь самым загадочным рабом, хоть в чем-то впереди всех.

– Эй! Воины! – раздалось с улицы. – Держите.

Клоп, гремя цепью, мелкими шажками вышел из землянки. Вернулся он со средних размеров котелком в одной руке и пятью лепешками в другой.

– Пидрот сказал, что мы можем костер на улице развести. Представляете? Даже травы на отвар дал.

– О-о-о, даже мясо есть, – произнес Чустам, заглядывая в котелок.

Рассматривать кашу мы не стали и, выйдя из ямы, уселись с котелками по привычке на бревне.

– Ларк!

Раб вздрогнул и инстинктивно сжал двумя руками горшок.

– Ты не торопись. Наслаждайся. Тут никто не отберет. Мало будет – еще наложишь. Сам. Сколько хочешь.

Наелись мы до состояния тюленей на лежбище.

– Хо-о-о, – вздохнул Клоп, – сейчас бы еще отварчику.

– Да можно, но лень, – отозвался Толикам. – Ларк, не разведешь огонь?

– Я разведу, – неожиданно предложил Чустам.

Никто не стал возражать. От сладкой истомы и сытости клонило в сон.

– Как свиньи перед забоем, – решил пофилософствовать я. – Чтоб жирок нагуляли.

– Отстань, Хромой, – ответил Клоп. – Дай насладиться.

– И ведем себя так же, – подержал меня Толикам. – Наелись и поспать.

– А-а-а, ну так давайте, предлагайте выход, – лениво произнес Клоп.

– Вон, корм его уже ищет.

Чустам разжег огнивом огонь под котелком с водой и теперь отжимался.

– Тебе, Клоп, тоже не помешало бы, – предложил я.

– Почему только мне?

– А нас хоть затренируй, все равно толку не будет.

– Ну почему? – возразил Толикам. – Меня, например, когда танцам учили, преподавали и боевой.

– Это как?

– Изображать бой в танце. Там движения, конечно, артистичные и меч бутафорский, но очень с боем схоже.

– То-то орки удивятся, когда ты танцевать на арене начнешь.

Мы засмеялись, даже Ларк тайком улыбнулся, отвернувшись от Толикама.

– Чего это вы ржете, – подошел Чустам, успокаивая дыхание.

– Да Толикам решил на арене станцевать, – просветил его Клоп, рассказав о боевом танце.

– Хорошее дело, – вполне серьезно ответил бывший корм, присаживаясь рядом, – видел я как-то раз. Не каждому воину под силу то, что они вытворяют на сцене. Вода закипела. Ларк, заварил бы?

Раб нехотя встал и пошел к костру.

– Ты ведь уже не корм, – высказал я свое недовольство Чустаму, – и распоряжаться не можешь.