Сталин и Мао [Два вождя]

Из поездки на фронт я вынес твердое убеждение в том, что руководство КПК сражаться с японцами не намерено, а войну рассматривает как благоприятный момент для создания своих баз. И не своими силами, а силами противоборствующих сторон: японцев и гоминьдановцев.

Японцы наносят поражение гоминьдановцам — власть центрального правительства колеблется. В этот район сразу проникают части 8-й НРА. Если надо, они добивают своих соратников по единому антияпонскому фронту, но власть захватывают.

Отступая перед захватчиками, Мао Цзэдун ищет случая поживиться на столкновениях войск центрального правительства и японцев. В условиях народного горя, бедствий, неисчислимых жертв, покорения страны фашистами — тактика более чем коварная…

О какой интернациональной политике тут говорить, ежели для Мао Цзэдуна и собственный народ — всего лишь материал в борьбе за власть! Кровь, страдания, беды миллионов для него понятия абстрактные.

О, роль личности в истории! Как хрестоматийно просто мы порой толкуем ее!»[35]

Из наблюдений П. П. Владимирова следовало, что Сталин был хорошо знаком с Мао Цзэдуном как политиком и человеком уже по описаниям своего представителя в Яньани.

Очень многое разделяло Сталина и Мао Цзэдуна. Прежде всего, разное представление о своей собственной роли, о роли своего государства, армии, партии в мире и в двусторонних отношениях.

Их разделяло также отношение к войне, опыт войны, полное непонимание партнера по такому важному вопросу, как война.

Донесения П. П. Владимирова также создавали у Сталина устойчивое мнение о том, что в военном плане Мао Цзэдун и его армия являются слабыми. Возможно, отсюда и столь продолжительное, даже ошибочно затянутое, представление Сталина о Мао Цзэдуне как о политике, который не способен взять в свои руки власть над Китаем.

Когда обозначились военные успехи СССР в войне с Германией, Мао Цзэдун тут же отреагировал. Смысл его реакции в оценке П. П. Владимирова состоял в следующем: «На всякий случай не терять равнения на СССР!»[36]

Мао Цзэдун пришел к выводу о необходимости считаться со Сталиным не в силу внутренней борьбы в Коминтерне, не в результате перипетий борьбы внутри КПК, а вследствие военной победы Сталина, СССР над германской военной машиной.

П. П. Владимиров также отмечал: «Мао Цзэдун, недовольный помощью СССР чунцинскому правительству, полностью игнорирует тот факт, что эта помощь не лично Чан Кайши, но армиям, которые в этой части света ведут неравную борьбу с японской военщиной — одной из главных сил мирового империализма».[37]

До П. П. Владимирова доходят новые высказывания Мао Цзэдуна о Сталине: «Мао Цзэдун все более груб со своими оппонентами.»

Когда в споре один из них сослался на статью Сталина, Мао Цзэдун крикнул: “Вы, «москвичи», если Сталин даже испортит воздух, готовы нюхать и восторгаться!”

А перед нами Мао рассыпается в похвалах Сталину. И это тоже не без умысла. В расчете, что я передам это в Москву. Ведь расположение Сталина сулит Мао Цзэдуну немалые выгоды в будущем».[38]

По случаю 25-й годовщины Октября, отмечал П. П. Владимиров, Мао Цзэдун направил в Москву телеграмму:

«С большой радостью приветствую годовщину Октября. Я уверен, что эта годовщина является поворотным пунктом не только в войне Советского Союза с Германией, но и поворотным пунктом к победе антифашистского фронта над фашизмом во всем мире…

Отныне задача мирового антифашистского фронта в том, чтобы поднять все силы для наступления против фашизма и нанести ему решительный удар.

Красная Армия в боях под Сталинградом показала всему миру образцы народного героизма. Она является детищем Октябрьской революции. Знамя Октябрьской революции непобедимо. Контрреволюционный фашизм будет уничтожен.

Мы, китайский народ, приветствуем победу Красной Армии и отмечаем свою победу. Мы сами ведем освободительную войну против Японии. Наши успехи хотя и являются еще малыми, но мы уверены в грядущей победе…

Победа над фашизмом является делом не только определенным, но и недалеким. Задача китайского народа в том, чтобы напрячь все усилия и разбить японский фашизм».[39]

Сталин, с одной стороны, мог быть удовлетворен или, вернее, мог довольствоваться тем, что Мао Цзэдун вынужден выступать с ним на одной стороне в ходе Второй мировой войны. Вместе с тем Мао Цзэдун подчеркивал тезис о том, что он сам, отдельно и самостоятельно, то есть без помощи Сталина и СССР, ведет борьбу в интересах Китая. Мао Цзэдун также не придавал должного значения роли нашей страны в разгроме держав оси. Это не могло радовать Сталина.

Характеризуя выводы, к которым приходили те несколько человек из СССР, которые находились в те годы в Яньани, П. П. Владимиров писал: «Крутые ситуации второй мировой войны выявляют политический облик Мао Цзэдуна. В борьбе за власть он избрал путь политических спекуляций. Это факт.

Поелику возможно, он пытается сорвать куш с тех, кого называет “братьями по классу”, не гнушаясь демонстрацией заплат на своем даньи (летней одежде). И ему плевать, что “братья по классу” истекают кровью.

В той или иной мере такие взгляды разделяют все наши товарищи.

Южин, отмечая “недостатки” Мао Цзэдуна, считает его коммунистом, но с левацкими загибами. Всю идеологическую борьбу в КПК Игорь Васильевич определяет как типичную борьбу за власть и только».[40]

В январе 1943 года П. П. Владимиров писал: «Я не должен знать пощады к себе. Я должен писать правду. Я не должен лгать себе, искать компромиссных путей. Будут мои корреспонденции печатать или нет и как отнесутся к моим докладам в Москве — меня не должно волновать. Моя обязанность — писать правду. Я в долгу перед тысячами людей, которые гибнут в борьбе с фашизмом».

18 января 1943 года в беседе с П. П. Владимировым Мао Цзэдун заметил, что «опыт ВКП(б) не пригоден и вреден для КПК». По мнению П. П. Владимирова речь идет о недоверии к ВКП(б), о пренебрежении ее опытом, более того, о том, чтобы карать за симпатии к ВКП(б).

В феврале 1943 года П. П. Владимиров пришел к выводу о том, что «Мао Цзэдун рассматривает СССР не в качестве идейного союзника и друга, а как попутчика, которого следует любыми средствами “доить”»…

В июле 1943 года возникла угроза захвата Особого района войсками центрального правительства. Мао Цзэдун в этой связи подчеркивал свою лояльность по отношению к Москве и просил остановить Чан Кайши. П. П. Владимиров констатировал, что «Москва приняла меры. Руководители Гоминьдана публично отказались от намерения вторгнуться в Особый район».

15 августа 1943 года Мао Цзэдун заявлял: «Мы честно и активно боролись с японской армией, не получая ни от кого никакой помощи. Гоминьдану помогали Советский Союз, Англия и США. Лучше мы накопим силы, разгромим Чан Кайши, захватим власть в Китае, и тогда с поддержкой указанных стран разгромим японских захватчиков»…

В сентябре 1943 года в записях П. П. Владимирова появляется мысль о расчетах Мао Цзэдуна «и поживиться территориально за счет Гоминьдана, и поглубже втянуть в конфликт КПК — ГМД Советский Союз, а при случае заставить СССР воевать и с Чан Кайши, и с японцами, укрепляясь самим при этом».

После роспуска Коминтерна в мае 1943 года П. П. Владимиров был оставлен Москвой в Яньани по договоренности с руководством ЦК КПК до окончания войны.[41]

Здесь важно отметить, что представителем Коминтерна П. П. Владимиров был лишь на протяжении примерно одного первого года своего пребывания в Яньани, а более двух последующих лет он формально оставался военным корреспондентом ТАСС, но, по сути дела, был уполномоченным или личным представителем Сталина в расположении центральных учреждений КПК и при Мао Цзэдуне. П. П. Владимирову за первый год своей работы в Яньани удалось поставить себя таким образом, что и Сталин, и Мао Цзэдун предпочли иметь его посредником в своих контактах до конца Второй мировой войны.

Радист из группы П. П. Владимирова, военный разведчик Николай Николаевич Риммар вспоминал: «Когда в мае 1943 года появилось заявление о самороспуске Коминтерна, Мао Цзэдун решил переименовать Коммунистическую партию Китая в Народную. И аргумент — в нем суть его взгляда на партию: из крестьян эта партия и в крестьянской стране. Тут ключ для понимания революции в Китае и самого Мао Цзэдуна…

Мао Цзэдун вошел в контакт со Сталиным. Тот не одобрил — и сорвалось переименование. А сам факт примечательный. Не была, не будет эта партия, по мысли Мао Цзэдуна, коммунистической. И, кроме того, готовился он к союзу с американцами. Тем другое название партии больше по душе. В общем, прикидывал будущее председатель ЦК КПК, готовился»…[42]

В октябре 1943 года П. П. Владимиров сопоставлял Мао Цзэдуна и Чан Кайши: «Два националиста с разных позиций одержимы идеей власти. Но один в Чунцине делает это откровенно, и во всяком случае сопротивляясь иностранной оккупации, а другой, — позабыв о чести и страданиях родины, обманывая свою партию и уничтожая ее заслуженных руководителей»…[43]

П. П. Владимиров мучительно переживал происходившее в Яньани, тяжелые мысли одолевали его в связи с вопросом о том, каким может быть отношение к его работе в Москве. Он писал в своем дневнике: «Как бы ни оценивали в Москве мою работу, буду писать о том, что вижу.

В конце концов, разве дело во мне?»…[44]

В ноябре 1943 года Мао Цзэдун дал приказ изменить отношение к советским представителям в Яньани. П. П. Владимиров отмечал: «Чем больше успехи нашей Красной Армии, тем восторженнее заверения руководителей КПК в дружбе с Советским Союзом. Каждый день я слышу поздравления тех, кто еще вчера издевался над нашими бедами. Кан Шэн и тот снял слежку за мной»…[45]

Тогда же П. П. Владимиров писал: «Не перестает удивлять отношение ответственных работников ЦК КПК к Советскому Союзу. Скрытое и вечное недовольство, что Советский Союз не поставляет Особому району оружие, снаряжение и просто различные товары. Здесь или не понимают, или не хотят понять, что наш народ ведет жесточайшую войну в своей истории, что советский народ истекает кровью, что экономике СССР нанесен колоссальный ущерб…

Происходит автоматическое перенесение представлений об Америке на СССР. Но на земле Америки не взорвалась ни одна бомба, не горели города и враг не оккупировал целые промышленные области. Ее народ не уничтожали планомерно и безжалостно.

И хотя Америка воюет, ее экономика развивается в исключительно выгодных условиях. Отсюда ее возможности оказывать помощь по ленд-лизу странам антигитлеровской коалиции.

Для СССР любая помощь — это перенапряжение и без того подорванной экономики. Здесь смотрят на СССР как на бездонную бочку, из которой можно и нужно черпать различного рода материальные средства. Но даже в эти годы наше государство оказало руководству КПК помощь в виде крупных валютных сумм. Это была помощь из последних сил.

Я сам был свидетелем подобных операций. И Мао Цзэдун это отлично знает. Он лично получал эти весьма крупные суммы»…[46]

По случаю 26-й годовщины Октябрьской революции, отмечал П. П. Владимиров, Мао Цзэдун направил в Москву следующую телеграмму:

«Товарищу Сталину, ЦК ВКП(б), Красной Армии, народам СССР.

Представляя Китайскую компартию и китайский народ, я горячо приветствую и поздравляю Вас с 26-й годовщиной Октябрьской революции и с великими победами Красной Армии в антифашистской войне…

Китайский народ, воодушевляемый Вашими победами в течение 26 лет, всегда будет рука об руку вместе с Вами сплоченно шагать вперед, единодушно добиваться окончательной победы в антияпонской национально-освободительной войне»…[47]

По сравнению с тем, что писал Мао Цзэдун год назад, видна существенная разница. Мао Цзэдун понял, что победа в войне с Германией будет за нашей страной. Поэтому он уже не подчеркивал тезис об отдельности своей борьбы, напротив, он стремился подтвердить желание идти вместе со Сталиным. Мао Цзэдун также намекал на то, что он снова принимает тезис Сталина о необходимости вести войну против японских агрессоров в Китае объединенными усилиями и ГМД, и КПК. Мао

Цзэдун в этой связи назвал антияпонскую войну не просто освободительной, как в 1942 году в подобном же документе, а национально-освободительной. Одним словом, ощущалось, что Мао Цзэдун был вынужден в конце 1943 года внешне в большей степени считаться со Сталиным, чем прежде, в 1941–1942 годах. Еще одна особенность телеграмм Мао Цзэдуна по случаю советских ежегодных праздников — это подчеркнутое самомнение, выпячивание своей роли, даже известная нагловатость, что не могло вызывать симпатии у Сталина, расположения к Мао Цзэдуну. В тот момент такое поведение Мао Цзэдуна было даже оскорбительным, если исходить из того, что делал и чего не делал Мао Цзэдун в ходе Второй мировой войны.

Москва, Сталин защитили в телеграмме, направленной в Яньань, работников КПК, которые побывали в СССР и по возвращении в Китай испытали на себе тяжелые удары в ходе внутрипартийной кампании, организованной Мао Цзэдуном.

4 января 1944 года Мао Цзэдун в этой связи беседовал с П. П. Владимировым.

Мао Цзэдун сразу повел речь о своем уважении к Советскому Союзу, ВКП(б), И. В. Сталину.

Мао Цзэдун также сказал, что он питает искреннее уважение к китайским товарищам, которые получили образование или работали в СССР.

Мао Цзэдун говорил также о значении СССР для существования Особого района, о важности единого антияпонского фронта, о политической роли бывшего Коминтерна для КПК.

Мао Цзэдун также сказал, что он получил телеграмму от товарища Димитрова по вопросам коминтерновской политики. Телеграмма вызвала у него большие раздумья, взволновала и очень близка ему тревогами, заботами. Он понимает глубокое, искреннее стремление товарища Димитрова помочь руководству КПК и ценит эту помощь, ибо она всегда оказывалась мудрой.

8 января 1944 года Мао Цзэдун посетил П. П. Владимирова в его доме и в личной беседе один на один сказал, что «в едином антияпонском фронте он видит мощную силу, способную противостоять японской агрессии, что он искренний сторонник объединения всех национальных сил и делает все возможное для укрепления и развития антияпонского блока. Однако он считает, что необходим твердый кулак для сдерживания агрессивности Гоминьдана. Такой кулак способен нейтрализовать активность врагов Особого района.

После каждой фразы председатель ЦК КПК повторял, как он глубоко чтит опыт товарищей Сталина и Димитрова.

О Ван Мине председатель ЦК КПК вдруг повел речь в совершенно другом тоне, почти дружелюбно! Я даже сразу не понял, что он говорит о Ван Мине», — отметил П. П. Владимиров.

«Визит закончился весьма неожиданным образом. Председатель ЦК КПК попросил несколько листов бумаги. Сел за стол и тут же набросал текст телеграммы для товарища Димитрова. Телеграмму он вручил мне, — писал П. П. Владимиров, — с просьбой срочно “отстукать” ее в Москву. Мао выглядел обеспокоенным, в движениях его сквозила напряженность и нервозность.

На прощанье председатель ЦК КПК сказал, что до сих пор он и другие китайские работники явно недостаточно помогали нам в работе. И пообещал исправить этот промах.

* * *

В своей телеграмме Димитрову, как бывшему руководителю Коминтерна, Мао Цзэдун просит понять правильно внутрипартийную политику руководства КПК. Просит не волноваться товарища Димитрова, успокоиться, ибо все переживания товарища Димитрова дороги и сердечно близки ему. Суть беспокойства его и Димитрова одна и та же, так как у них одни и те же мысли.

Мао Цзэдун сообщает, что, кроме телеграммы, посланной в Москву второго января, он хочет еще раз указать на основные принципиальные вопросы, за проведение которых борется руководство КПК.

В телеграмме от второго января была разъяснена точка зрения по данным вопросам, но необходимо еще раз определить существо задач и политики. Мао Цзэдун благодарит бывшего руководителя Коминтерна за помощь, за предупреждение о недопустимости раскола единого антияпонского фронта и недопустимости в современных условиях антигоминьдановской политики. Мао Цзэдун заверяет бывшего руководителя Коминтерна в своем искреннем уважении.

Далее он сообщает, что с июля 1943 года и по нынешний день энергично проводились меры по укреплению единства партии. В результате внутрипартийная обстановка резко улучшилась. Суть этой внутрипартийной политики — объединение и сплоченность. Что касается Ван Мина, к нему относятся, исходя из тех же главных положений внутрипартийной политики: объединение и сплочение.

Политика по отношению к Гоминьдану неизменна. Она исходит из необходимости единого антияпонского фронта, и руководство КПК всегда строго ее придерживалось. Суть этой политики — сотрудничество с Гоминьданом, необходимость сотрудничества. В нынешнем 1944 году в характере взаимоотношений КПК и ГМД нужно ожидать улучшения. Мао Цзэдун подчеркивает, что он на это рассчитывает».

Разъясняя свое отношение к этой акции Мао Цзэдуна, П. П. Владимиров писал:

«Да, есть над чем поразмыслить. Мао, безусловно, понял мое отношение к политическим событиям в Особом районе. Визит председателя преследовал цель не только убедить Москву в дружественности руководства КПК, но и разъяснить, наконец, мне, как следует понимать его — Мао — политику. Это попытка сбить меня с моих позиций. И если не сбить, то поколебать. Значит, Мао будет развертывать действия в прежнем духе и попытается заранее обеспечить себе свободу таких действий. Действий по существу антисоветских».

Итак, Сталин предпринял попытку сдержать деятельность Мао Цзэдуна, направленную на то, чтобы, используя отсиживание в тылу, полностью подчинить себе партию и ее вооруженные силы, настроить их против Москвы как потенциального, да и нынешнего, противника, а также на решительную борьбу в скором будущем против Гоминьдана. При этом Сталин сам непосредственно не выступил с открытым забралом. Он сделал это через Димитрова, хотя формально тот уже не являлся политиком, имеющим какое-либо отношение к КПК и Мао Цзэдуну. Между Сталиным и Мао Цзэдуном оказались два посредника — Димитров и П. П. Владимиров. Мао Цзэдун был вынужден заверить формально Димитрова, а фактически Сталина в том, что он приостановит выкорчевывание из своей партии Ван Мина и людей, которые в той или иной степени ориентировались на Москву или исходили из того, что их и Сталина объединяют общие интересы, которые определяют политику КПК. Мао Цзэдун также был вынужден заверять Сталина в том, что он будет поддерживать политику сотрудничества с Гоминьданом, с Чан Кайши.

П. П. Владимиров, исходя из внутренней убежденности в правильности своей оценки действий Мао Цзэдуна, как направленных против его родины, против России, то есть, по терминологии того времени, действий антисоветских, не поколебался. Вполне очевидно, что именно такая позиция П. П. Владимирова в то время была приемлема с точки зрения Сталина. Итак, в 1944 году Сталин и Мао Цзэдун оказались на грани серьезного столкновения взглядов. Сталин оказал нажим на Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун был вынужден, по крайней мере внешне, несколько отступить от своих намерений; однако это было лишь оттягивание грядущих столкновений политических взглядов Сталина и Мао Цзэдуна.

П. П. Владимиров писал: «Сообразив, что действительное положение в КПК известно в Москве до мельчайших подробностей, Мао Цзэдун и его сторонники перестраиваются. Они понимают, что без помощи СССР им не выжить. Наглость, с которой они вели себя, сменяется особым вниманием к маскировке своей сектантской политики.

Мао Цзэдун и его сторонники никогда не откажутся от политики, за которую боролись столько лет и которая сейчас окончательно выкристаллизовалась и восторжествовала, — это один из выводов, который я довел до сведения Москвы.

Телеграммы Мао Цзэдуна — дань вежливости. Заигрывание со мной и услужливость — маска!

Я на долгом, непрекращающемся трагикомическом спектакле».

В связи с вышеупомянутыми событиями Н. Н. Риммар вспоминал о том, что Мао Цзэдун устроил «ради нас» обед. «Конечно, не ради нас. Обед он дал вскоре после телеграммы Димитрова в связи с травлей Ван Мина как лидера интернационалистов в КПК. Владимиров передал в Москву содержание рецепта, по которому давали лекарства Ван Мину. Центр ответил, что формально микстура составлена верно, но при хранении (а такую именно прописали Ван Мину) разлагается на свои ртутистые части. Они и вызывают токсическое поражение организма. Дабы разрядить обстановку, рассеять сомнения, задобрить нашу группу, которая стала свидетелем попытки убийства политического оппонента председателя ЦК КПК, и был устроен тот обед. Правда, ему предшествовали попытки Мао Цзэдуна обработать в “доверительных” беседах Владимирова. Я тогда передал серию обширных сообщений Петра Парфеновича для Центра».[48]

Н. Н. Риммар также вспоминал, что в ответ на вопрос, знает ли он иностранный язык, Мао Цзэдун, «как обычно, в неторопливой манере ответил:

— Нет, мне вполне достаточно китайского. А кто из иностранцев не понимает, — пусть изучает китайский.

Сказано это было как о вещах само собой разумеющихся.

Потом Мао Цзэдун заявил, что не повторит ошибку Сталина. Не помню, с кем он говорил, но вот смысл его речи:

— Сталин допустил ошибку, даже серьезную ошибку, когда подверг репрессиям только часть делегатов семнадцатого съезда ВКП(б), надлежало эту акцию распространить на всех делегатов за ничтожным исключением; нет, мы такую ошибку не допустим! Мы пойдем дальше!»[49]

Из сообщений П. П. Владимирова в первой половине 40-х годов Сталину становилось ясно, что Мао Цзэдун — это политик, нацеленный на конфронтацию с внешним миром, в том числе с СССР, что это вождь компартии, который намерен идти еще дальше Сталина в борьбе за власть и уничтожении своих соперников и вообще всех, кого он считал инакомыслящими, руководитель партии, который стремился использовать все методы, уже применявшиеся Сталиным на пути к высшей власти в партии и в стране, и далее — перещеголять во всем этом Сталина.

21 января 1944 года Мао Цзэдун при новой встрече с П. П. Владимировым заметил: «Для Китая политика США — вопрос первостепенной важности».[50]

Мао Цзэдун в своих стратегических расчетах всегда стремился к тому, чтобы играть на противоречиях национальных интересов России (СССР) и США, сталкивать и стравливать их между собой, чтобы самому пользоваться создавшейся в их отношениях ситуацией.

П. П. Владимиров, изучая Мао Цзэдуна и его политику, пришел к выводам о том, что «порабощенные народы обращаются к национализму как протесту, как самоутверждению, как к силе, стихийно объединяющей страну. Но всего лишь шаг — и “протестующий” национализм уже шовинизм и расизм!

…Спекуляция на дорогих каждому человеку идеалах отечества — для Мао Цзэдуна отличное средство против интернационалистической сущности марксизма-ленинизма. Патриотизм в КПК незаметно подменяется национализмом.

Исторический обман и подлог — вот метод захвата власти Мао Цзэдуном.

* * *

Именем социализма Мао предает социализм, именем Коммунистической партии он уничтожает Коммунистическую партию, именем демократии — утверждает террор».[51]

К концу февраля 1944 года П. П. Владимиров пришел к заключениям, которые, с его точки зрения, давали ответ на вопросы о том, почему Мао Цзэдун «отважился» на борьбу с Коминтерном, подавление друзей Советского Союза и ВКП(б).

Здесь сыграли свою роль благоприятные для личных планов Мао Цзэдуна обстоятельства: резкое возрастание обособленности Особого района; ослабление роли Коминтерна; тяжелая война СССР с Германией; «факты не оставляют сомнений — Мао решил, что нам конец», — писал П. П. Владимиров. К лету 1942 года Мао Цзэдун окончательно утвердился в мысли о том, что поражение СССР предрешено. Мао Цзэдун считал самым благоприятным для себя обстоятельством войну: «мир поглощен войной, мир захлебывается кровью, мир разобщен войной»…

«Однако случилось нечто для него непредвиденное. Советский Союз выстоял и побеждает. Военно-политическая обстановка в мире круто меняется. Следует приспосабливаться. Новая обстановка не оставляет времени для подобных кампаний. К тому же чжэнфын свое дело сделал, да и нецелесообразно теперь обращать на себя внимание неблаговидным поведением. Все внимание председателя ЦК КПК поглощает будущая расстановка сил в Китае и те силы, которые могут повлиять на эту расстановку».

В апреле 1944 года П. П. Владимиров констатировал: «Не получив от Советского правительства оружие в 1941 году, Мао Цзэдун затаил недовольство. Понять политику СССР он решительно отказывается, да и просто не хочет. Финансовую и военную помощь Советского правительства китайскому народу он в расчет не принимает. Его интересует то оружие, которое можно применить для завоевания власти в стране. В этом плане позиция СССР в 1941 году его озлобила. Он и до этого отличался различного рода уклонами, но после 1941 года пошел на разрыв идейных связей с ВКП(б) и антисоветизм, как обязательный элемент своей политики. Тяжелое положение СССР в 1941 и 1942 годах окончательно развязало ему руки. Военное поражение СССР представлялось для него фактом бесспорным.

* * *

Однако блестящие победы СССР в прошлом году и начало агонии гитлеризма не вызвали у него растерянности…в главном он не изменился. Та же политика, но другими методами и средствами. И существеннейший элемент этой политики — антисоветизм.

Сближение с Америкой и Великобританией сулит Мао выгоды не только военные. Он рассчитывает создать надежный политический противовес СССР на Дальнем Востоке».

В ночной беседе с П. П. Владимировым, состоявшейся 15 июля 1944 года, Мао Цзэдун заявил о том, что «отныне генеральный курс Компартии — полная самостоятельность, рассчитанная на противопоставление Гоминьдану. По его замечаниям, — писал П. П. Владимиров, — я понял, что нынешняя ситуация в стране — радостная неожиданность для руководства КПК. Теперь очевидно, что режим чунцинского правительства во главе с Чан Кайши в преддверии кризиса и страха. Поэтому метод переговоров изжил себя. Переговоры больше не нужны, они отголосок прошлого…

“Позиция Америки играет огромную роль для нашего будущего”, — сказал председатель ЦК КПК.

Он и его сторонники уверены в неизбежности сближения Америки и Великобритании с Особым районом… Союзникам ничего не остается, как признать Особый район (а за ним и другие советские районы) единственной реальной силой в Китае.