Помоги проекту - поделись книгой:
— Я и сам оглядывался, спросить собирался. Думал, вы свистите.
Всё стало на место. Мышь прогрызла рюкзак ещё па базе, чтобы полакомиться. А сбежать не успела. Так и оказалась на загорбке у литератора невольным пассажиром.
Через неделю мы опять пришли на вулкан. Мышь была на месте, возле нашей палатки. Покормили её и впрок оставили.
Так продолжалось всё лето. Но вот стукнули заморозки. Кратер опоясала снежная полоса. Совсем неуютно стало на сверкающем острие вулкана. И всё же мы решили сделать туда внеочередной рейс. Дело нашлось у каждого, и это было убедительно изложено старшему научному руководителю. Поход разрешили.
Мышь нас встретила как всегда. Поймали её, сунули в рюкзак — и в обратный путь. Спустились к подножию вулкана, подержали подопечную в ладонях поочерёдно и выпустили на пахнущую кедрачом землю. Поднялась она на задние лапки, крутнулась — только её и видели…
Такая уж порода неблагодарная!
Курица с секретом
Кто не знает сказки об умной курице, снёсшей старику со старухой золотое яичко! Но то сказка, а я расскажу быль.
В камчатском селе Старица у рыбака дяди Сергея жила-была Пеструшка. Я сказал «была» и не оговорился. Дело в том, что Пеструшкин секрет обнаружился лишь тогда, когда её закололи для супа.
Потрошит курочку Анна Григорьевна, жена дяди Сергея, и видит — из куриного зоба выпал кусок жёлтого металла. Взяла на ладонь — тяжёл.
— Муж! — кричит.
Дядя Сергей подошёл, покидал слиток из руки в руку.
— Любопытно, — молвил он.
Сбежались соседи. Нашёлся среди них и рудознатец, заведующий аптекой.
— А ведь это, пожалуй, золото самородное, — сказал он.
Взвесил находку на точных аптекарских весах. Два грамма!
— Давайте испытаем для верности, — предложил.
Опустили слиток на ночь в серную кислоту и туда же для сравнения кинули трёхкопеечную медную монету. К утру от трояка осталась лишь коричневая, тонкая, как бумажка, пластинка, а самородок поблёскивает, и хоть бы что. В весе ничуть не убавился.
— Точно, золото! — подтвердил аптекарь.
Но откуда Пеструшка золото взяла, где заклюнула? Вздумали было проследить всю её птичью жизнь, да больно стара и у разных хозяев побывала.
Теперь в каждой избе призадумались… А вдруг и их куры с самородками ходят! Самых нетерпеливых одолевала забота выяснить это сейчас же, немедленно. И курицы в деревне начали заметно редеть…
— Праздник у тебя, что ли, какой? — спрашивала с усмешкой Марья Дарью, переступая порог дома. — Больно жаркое пахнет.
— А я иду вчера мимо вас, — не оставалась та в долгу, — чую, пером палёным несёт. Даже во двор заглянула, уж не пожар ли, — многозначительно добавляла Дарья.
Но больше всех неймётся соседке дяди Сергея. Краснощёкая расторопная тётка Фёкла, как её звали на селе, любила торговать на базаре. Осенью с десяток старых кур продала, а сейчас из-за этого потеряла сон.
«Непременно в них золото было, — сокрушалась она, — как бы сгодилось, давно собираюсь зубы вставить».
Кормит кур, а у самой думка — какую колоть? По одной, по одной, да так всех и переколола. Но в зобах у птиц оказался только песок и обыкновенные камушки, которые они заглатывают, чтобы пищу легче перетирать — вроде жерновов.
— Приподняло бы вас да хлопнуло! — негодовала она на соседей. — Взбаломошили своей Пеструшкой. Покоя нет, — уже не известно, в чей адрес сыпались ругательства.
Слух о «золотой» курице дошёл и до геологов. Приехали. Пошли со своими инструментами по соседним сопкам, закрутили буровые станки. И ведь в самом деле нашли золото.
Теперь хоть памятник Пеструшке ставь!
Калан в бегах
Шёл камчатский январь. На Нерпичьем озере морозы крушили трёхметровый лёд, лопались от холода оголённые скалы-ветроломы. Холод захватывал дыхание. В один из таких дней местный охотник Фёдор Симаков направился проверять капканы, которые поставил на речушке со смешным названием — Пузырь.
Симаков выехал поутру. Собаки ходко тащили нарту, и каюр по северной привычке сочинял песню про удачливый промысел. Запоёт — одной песни на всю дорогу хватит.
Показался заросший тальником берег речушки. Весь заметённый снегом, на поверхности топорщились лишь обитые пургами верхушки веток. В этом месте, у незамерзающего ключа, стоял первый капкан. Увы, неудача: пружина спущена и капкан пустой.
«Эге! — удивился охотник. — До чего хитра: приманку съела — и до свидания».
Направился к другому капкану — опять та же история. А третьего вовсе найти не смог. Лишь обрывок цепи да след, словно бревном по снегу проехали.
Охотник опешил. Но рассуждать некогда. Он бросился на нарту, гикнул на собак и помчался вдоль загадочной полосы.
Километра через три Симаков нагнал вора. Какой-то зверь, волоча капкан, пытался скрыться, но мешала цепь: запуталась в кустах кедрового стланика.
Охотник осторожно приблизился и остолбенел. Перед ним странный зверь. Лупоглазый и с белой усатой головой. Передние лапы вроде култышек, коротенькие, сзади — длинные нерпичьи ласты.
Но нет, не нерпа. Та пятнистая, а этот с тёмнобурой гладкой шерстью. И опять же толстый хвост.
«Что за чудо?!» — поразился охотник, разглядывая неожиданную добычу.
Зверь почти не дичился — устал ползти с капканом. Да и разве с такими лапами легко путешествовать по снегу? Накинул на него охотник оленью шкуру, которую обычно стелил себе под бок. Уложил на нарту, притянул ремнями и погнал домой.
Едва успел раздеться, а изба полна народу.
— Прямо диковинный зверь! — удивлялись охотники.
Оказалось, что никто такого не видывал.
Позвонили в районное село. Дескать, так и так, приезжайте, возможно, для музея пригодится.
А гость быстро свыкся с людьми. Ел он рыбу, проявляя замечательный аппетит.
Приехал из района учёный-охотовед. Зашёл в избу к Симакову.
Зверь, развалившись по-домашнему, лежал в ванне с водой. Он смешно топорщил усы и, по всему было видно, чувствовал себя преотлично.
Рядом стояла хозяйка.
— Только на минуту отвернулась, — пожаловалась она, — а этот тут как тут. Ишь развалился, чистоплюй! Вроде для него воды натаскала. Стирать ведь собиралась, — пояснила она охотоведу.
Но тот не слушал — удивлённо уставился на купальщика.
«Неужели?! — не верил он своим глазам. — Ведь до островов четыре сотни километров. А потом, как ему попасть на сушу, да ещё зимой?..»
— Послушай, ты далеко от морского берега его нашёл? — озабоченно спросил охотовед у хозяина.
— Да так километрах в двадцати.
— Знаешь, кто это?.. Молодой калан.
— Калан!!!
О каланах, легендарно редких морских зверях, в селе слыхали, но видеть не приходилось. Жили те далеко, возле острова Медного.
Зверёныш, вероятно, потерялся в море, а потом был выброшен прибоем к устью реки. Тут и попался в капкан.
— Теперь ты, Фёдор, большую премию получишь, — сказал охотовед. — Редкого зверя спас. Каланов на земле всего три тысячи. Охота на них строго-настрого запрещена.
…С первым самолётом калана отправили в Усть-Камчатск, где расположен морской порт. Там его посадили на большой теплоход, который плыл на север.
Зверёныш спал, гулял, купался в ванне и опять спал. Но вот насторожился, забеспокоился. Вдали показалась тёмная полоса — приближалась, росла. Из моря поднялись причудливые востряки сопок.
Резко прозвучал пароходный гудок — и береговые скалы словно взорвались: разлетелись на белые пуховые клочья. Это тысячи крылатых обитателей взвились к небу.
Каланёнок завозился.
«Что это? Уж очень знакомое… Ну конечно, его дом — остров Медный! Ещё бы, такой шум услышишь только в родных местах».
…Остров Медный на географических картах отмечен всего лишь точкой. Но в Беринговом море он, пожалуй, самый шумный. Весь исходит криком! Здесь разговаривают скалы, усыпанные птичьими базарами, басовито грохочет море, кричат котики, пыхтят морские львы-сивучи, скулят песцы. Всё живое топчется, ползает, летает, отлёживается на узкой прибойной полосе. А дальше — камни, сопки, ущелья, и без единого деревца.
Теплоход остановился на рейде — к лежбищу зверей судам подходить запрещено, — спустили шлюпку.
Когда каланёнка вытолкнули в воду, к нему сразу же подплыли сородичи. Один из них, перевернувшись, положил малыша к себе на грудь, обнял его коротышками-лапами. Возможно, это была мать. А может, и не она: каланы очень ласковы и любят плавать на спине.
Моряки полюбовались и нажали на вёсла.
Амто!
Весна на юге или на севере — всё равно весна. Пришла она и в Олюторскую тундру. Снег сделался иссиня-ноздреватым, осел; затемнели склоны сопок, повылезали на солнцепёках макушки кочек. В низинах появились каюлы — глубокие провалы, наполненные коричневой густой водой…
Спустись с дола к речке Апука-ваям и приложи к урезу берега ухо — услышишь, как под снегом перезваниваются пока невидимые весенние струны — ручьи: тундра оттаивает.
Спешно выбирается к солнцу, взламывая наст, кедровый стланик. Его хвоя, заморённая полугодовым затворничеством, дышит, дышит, наполняя тундру смоляным благоуханием…
Радоваться бы! Но Охкýрго одолевала тоска. Комнаты интерната сделались душными. И бежит он за село, часами простаивает, вглядываясь в далёкие горы О-юю. За ними — тундра и родной дом. И олени…
Четыре года назад отец привёз Охкурго сюда, в Каменское, в интернат. Зашёл к директору, а мальчишку оставил на улице сторожить нарту.
«Как много народу!» — удивлялся Охкурго.
— Здравствуйте! — беспрестанно мотал он головой каждому. И на малахае согласно кивали яркие кисточки из крашеных хвостиков горностая. Для верности добавлял по-корякски — Амтó!
— Амто! Мэй! — улыбались прохожие.
Все понимали, что этот черноглазый парнишка с оленьим арканом — чаутом — приехал из тундры.
Но вдруг Охкурго остолбенел. Прямо на него бежал какой-то невиданный зверь-коротышка: толстый, белобрысый и хвост крючком.
Охкурго сорвал с плеча чаут, широко размахнулся.
Хоп! — ремённая петля опоясала зверя.
«В-з-зжж, взжз!» — заверещал тот, увлекая за собой охотника.
Но Охкурго чаут не выпускает. Да ещё строжится:
— Хыр! Хыр!
Собачья свора подняла лай.
Сбежался народ. А как подойти? Ведь собаки ездовые— разорвут.
— Брось чаут, брось! — кричат. — Это же обыкновенная свинья.
Откуда знать Охкурго, что такое свинья, — в тундре их нет. Все кричат, а малыш удивляется: «Зачем же отпускать добычу?»
На крыльцо выбежал привлечённый шумом отец. Он и выручил «невиданного зверя»…
«Эх, чаут бы да в стадо! — вздохнул Охкурго. — До бригадного стана самое большое — два солнца, два дня. — Мальчишка, присев на корточки, машинально рисовал на снегу маршрут. — Сначала по Апука-ваям, потом свернуть в долину Пиг-ваям. Там наши и кочуют. Сейчас в стаде маленькие олешки появились…»
Поделиться книгой: