Дон Хуан (СИ)

— Верно, сеньор, отпустили все до единого, — соглашаюсь я. — И с вашего позволения, меня зовут Хуан, сеньор. Санчес — совсем другой человек.

— Да хоть Чено Кортина, парень, мне плевать. Пора за работу.

Они бросают окурки, взгляды становятся пустыми и сосредоточенными, направленными внутрь себя. Наверное, у меня тоже такой бывает в некоторые моменты.

— С вашего разрешения, сеньоры, я оказал вам некоторую помощь, — застенчиво улыбаюсь я. — Я запер священника в исповедальне. Он, кажется, до сих пор там вопит.

Все прислушиваются. Ветер воет по пустым улицам, точно голодный зверь, но изнутри церкви, точно, доносятся приглушенные крики.

— Это правильный поступок, Санчес, — повеселевшим голосом говорит ковбой. — Ты немного облегчил нам дело.

— Благодарю, сеньоры, — я сама покорность. — Не найдется ли у вас в таком случае огонька для бедного путника? Самокрутка уже имеется.

Ковбой морщится.

— Послать бы тебя ко всем чертям… Да нельзя спугнуть удачу. Держи, — у него в руках появляются кремень и крученый кусок стали, похожий на кастет, ковбой умело высекает искру — и с третьей или четвертой попытки она воспламеняет прижатый к ней трут, а оттуда огонек перекидывается на импровизированную сигарету.

— Благодарствую покорно, — я жадно затягиваюсь, пока кончик самокрутки не превращается в раскаленную красную точку, но ковбои меня уже не видят, я для них исчез и не представляю ни ценности, ни опасности. Молча, целеустремленно они идут ко входу в церковь — четыре человека с ружьями, револьверами и тесаками. Им нужен их динамит.

Я медленно иду за парнями — чтобы не привлекать особенного внимания. И еще потому что занят важным делом — пытаюсь подпалить от самокрутки фитиль. Вокруг мирная, гробовая тишина. Всему миру нет дела до нас, мир вымер и погиб, мир затаил дыхание и смотрит.

Выбирайте понравившийся вариант, верным будет любой.

Старший из «волчьих ковбоев» деловито дергает тяжелую высокую дверь церкви, и вся компания вваливается внутрь. Теперь они в притворе — промежуточном помещении, напоминающим большой тамбур и, наверное, имеющем какую-то важную религиозную функцию. Только мне до этой функции нет никакого дела, мне сейчас важны простые арифметические величины.

Ширина притвора — три метра с небольшим. Человек проходит их за семь шагов. Семь широких, уверенных в своей неуязвимости шагов — это примерно четыре с половиной секунды.

Я подгадываю точно, и к моменту, когда главный из четверки хватается за ручку двери, ведущей в атриум, обнаруживает, что она заперта и издает сдавленное восклицание — что-то вроде удивления, смешанного со злостью — уже оказываюсь у входа в церковь. Горящий фитиль динамитной шашки в моей руке уже меньше дюйма в длину.

И не успевает захлопнуться входная дверь за последним из «волков», как ее придерживаю я — на полсекунды, не больше — и мягко забрасываю внутрь. И захлопываю дверь, и запираю ее на полученный от фальшивого священника ключ.

Но внутри остались матерые волки — даже за истекающие короткие секунды кто-то из них находит выход. И за миг до взрыва, разносящего церковь и превращающего всех внутри в кровавое вопящее месиво, боковое окно разлетается мутными осколками, и наружу вываливается изрезанная, ругающаяся на непонятном, по-змеиному шипящем языке фигура.

Хотя отчего же непонятном? Это польский.

Взрыв вспухает внутри церкви глухим пузырем и ощущается, в основном, ногами. Изнутри слышен чей-то пронзительный, нечеловеческий визг. Мне приходилось раньше забивать свиней, так вот они, когда привязываешь их к столбу и идешь за ножом, визжали, уже все понимая, примерно так же — на одной ноте, отчаянно и безнадежно.

Впрочем, от свиней была хотя бы польза. А сейчас я так, долг отрабатываю.

— …Та й до курвы нендзе! — завершает из-за угла краткий, но энергичный монолог последний умный ковбой. Будем надеяться, что последний. Мне бы очень хотелось, чтобы он оказался последним, и не было нужды носиться по этому сонному городку за ним. Или от него. Да, от него определенно было бы еще хуже.

Поэтому я стою тихо и совершенно бесшумно. Этому помогает визг изнутри церкви и хруст битого стекла под ногами парня за углом. Осталось дождаться, пока он потеряет бдительность и выйдет…

А вообще-то, какого черта?

— Сеньор, с вами все в порядке? Я видел большой бум, да, сеньор!

— Кой хрен в порядке, — рычит из-за угла ковбой. Он совсем не дурак, но соображает не очень быстро. — Все полетело к чертовой… Ах ты ж тварь! Это ты нас подставил!

Вот и закончилось наше трогательное единение. Но никто не мешает провернуть здесь тот же трюк, что отлично сработал с толстым картежником.

— На самом деле, если кто-то тебя подставил, это были твои родители еще до рождения, — сообщаю я уже без дурацкого акцента. — Но сейчас не об этом. На самом деле, дорогой мой человек, ты хочешь винить в своих несчастьях не кого-нибудь, а местного шерифа.

— Дерьмо!

— Согласен, если речь о твоих мозгах, парень. Подумай сам — зачем ему в своем городке бандиты и грабители с тремя ящиками динамита?

Молчание и хриплое дыхание с той стороны, значит, я на правильном пути.

— Правильный ответ — незачем. Тебе заплатил толстый парень, который любит играть в карты?

— Откуда…

— Так вот, люди шерифа пристрелили его час назад как загнанную лошадь. А меня наняли, чтобы разобраться с вашей шайкой. И посмотри на результаты — я уже у финишной черты, по моим подсчетам, ты остался один.

— Да я зарежу тебя как помойного пса…

— Не отрицаю, но давай рассуждать разумно. Наши шансы друг против друга я оцениваю как равные. Ты, возможно, и опытнее, но на мне нет ни царапины. Есть ли смысл гибнуть так бессмысленно? Поэтому я предлагаю сделку.

— Будь я проклят, если заключу сделку с грязным мексиканцем…

— Расовые предубеждения не доведут эту страну до добра. А сделка такова — сейчас мы разворачиваемся и идем нашими собственными непересекающимися дорогами. Я сигнализирую шерифу, что решил проблему бандитов, а ты уходишь, сохранив честь, достоинство, аванс, и, пожалуй, оружие с лошадью. Решим все возникшие между нами недоразумения при следующей встрече. Что скажешь?

Он молчит. У церкви сквозь выбитые зубы свищет ветер. И ни души. Вымерли здесь все, что ли?

— Нет, — хрипло звучит, наконец, из-за угла. — Не пойдет. Если шериф нас подставил, а выглядит все именно так, я поговорю с ним лично. А тебе я посоветовал бы с этой минуты оглядываться почаще. На войне мы с такими, как ты, поступали одинаково. И умирали они обычно очень скверно.

— Не совершай ошибку, парень, ты задумал опасное дело…

— Опасное? Ты за кого меня принимаешь, дешевый мексиканский панк? Принцессу из сказки? Пошел ты!

По гравию шуршат быстрые удаляющиеся шаги. Я жду немного и осторожно выглядываю. Ни души. А в сторону приземистого одноэтажного, но все равно самого опрятного здесь здания торопится темный опасный силуэт. Последний взвинченный парень пошел общаться с шерифом, наполовину вытащив из кобуры свой «кольт». Наверняка шериф будет в восторге.

Все получилось даже лучше, чем я думал.

* * *

Ладно, давайте уже про капрала Васкеса.

Когда я закончил, в Сан-Квентине уже было спокойно. Прекрасная Изабелла со своим дорогим доктором мирно дремали внутри больничного корпуса, а снаружи царила тишь и благодать со странным тяжелым запахом. Оставались только ребята в караулке, но за их способность к сопротивлению я не беспокоился — пьяные крики и неразборчивые ругательства доносились через весь двор.

По сути, ничего не мешало моему благополучному отбытию восвояси из этого гостеприимного места — конюшни находились в другой стороне корпуса, их уже никто не охранял, оседлать подходящую лошадку и ветром пронестись мимо было бы делом нескольких минут.

Но я сам подкрался туда. Не знаю зачем. То есть теперь знаю, конечно, но тогда — нет, тогда я принял это за интуицию. Внутренний голос. И, знаете, оказался прав. Сидя у той двери и внимательно слушая, я сделал то, что заставило меня узнать капрала Васкеса. И рассказать об этом знакомстве вам.

— Разве же можно так перепиваться, пинчес эступидос! — выговаривал чей-то сиплый голос внутри караулки. Голос был очень живописный, так и представлялся невысокий пузатый дядечка с потной лысиной и грустными висячими усами. И когда-то белой, но теперь присыпанной желтоватой пылью и очерненной подсыхающими пятнами пота униформе, почему-то. — Ладно Хоакин, этот проклятый хото, я никогда и не думал, что из него получится хороший солдат. Но Гильермо и ты… Уэлес, а мьерда, Роберто! Мьерда и бомитона! И это люди, которыми я поставлен командовать, пор Сеньор Хесус и Санта Мария!

— Дон Васкес, все будет… будет хорошо… — запинаясь, пробормотал молодой голос. — Мы просто немного… отдыхаем.

— Коме ми берга, пендехо, — немедленно порекомендовал сиплый Васкес. — И смотри не подавись в процессе. Кстати, для тебя я сэр капрал Васкес, это ясно?!

— Так… как скажете, сэр капрал… — из комнатушки донесся богатырский храп. Точнее, к уже двум солирующим голосам присоединился третий, видимо, последний.

Капрал, судя по звуку, сплюнул. Пробормотал что-то про бездельников и самовольных мальчишек, я не все понял. Энергично протопал до двери, открыл ее, вывалился наружу, где и наткнулся на меня. Трудно сказать, для кого это было большей неожиданностью. Наверное, все же для него. Я-то все же был в курсе о его существовании, а вот он о моем присутствии за дверью, похоже, даже не подозревал. И это, кстати, постоянно ставит меня в тупик. Люди, как можно вообще выходить из дверей, не подозревая, что за ней могу оказаться я?

Словом, я вышел безусловным победителем в соревновании на реакцию, и хотя капрал мгновенно оценил положение — его рука метнулась за револьвером в длинной, сделанной на заказ кобуре — я уже ухватил дядечку сзади правым локтем за шею, а лезвие ножа в левой руке ткнулось ему туда, где под кожей тросом надулась наружная яремная вена.

— Ш-ш-ш-ш-ш, парень, — тихонько сказал я. — У меня к тебе деловое предложение. Простое и конкретное. Слушай…

Но он слушать не пожелал и принялся брыкаться, пытаясь откинуться назад и врезаться вместе со мной о стену караулки. Вреда мне это нанести не могло, но шум вполне мог разбудить пьянчужек внутри. Нужно ли мне это было? Разве что для того, чтобы повеселиться. Но мне уже хотелось покинуть больницу навсегда, а лишние четыре трупа ничего не добавляли к эстетическому богатству этого места.

— Послушай меня внимательно, каброн, иначе ми берга будет последним, что ты увидишь в своей жизни, — прошипел я ему на ухо. — Я бы хотел убраться отсюда как можно быстрее, но ты вынуждаешь меня задержаться. А я не люблю, когда меня вынуждают. Меня это расстраивает.

Капрал затих. На лысине, точно такой, какой она представлялась мне раньше, мелкие капельки пота собирались в крупные кругляши, похожие на монеты.

— Итак, мое предложение, — я улыбался, жаль, он не видел. Улыбка — моя сильная сторона. — Твоя жизнь — за жизнь трех перепившихся оболтусов.

— Что?

— Разреши, я поясню, капрал. Я пациент Блока Е вашего заведения — новый, улучшенный вариант. Я делил камеру — пардон, палату — с Кривым Хосе. Ныне покойным.

Он напрягся, почти незаметно.

— Санитарам, увы, тоже не повезло. Они оказались не готовы к борьбе с человеком моего интеллекта. Дискуссия была проиграна. А вот докторам посчастливилось больше — прекрасная донна Изабелла и седенький доктор сейчас спят глубоким, но преходящим сном. Через часок придут в себя, а я, хочется верить, буду в это время уже далеко.

Он чуточку расслабился. Занятно.

— С охраной во дворе и на вышках… ну, получилось по-разному. Но вы ничего не слышали, значит, не так уж и плохо. И это приводит нас обратно к моему предложению. В этой грязной халупе спят, по моим подсчетам, три пьяных молодых солдата. И ты, унтер-офицер, пил вместе с ними. Снизил боеготовность вверенного подразделения. Чертовски непрофессионально, капрал.

Он промолчал. Черный венчик волос вокруг лысины весь намок от пота.

— Но есть и хорошие новости, — успокоил его я. — Есть возможность загладить эту досадную ошибку, искупить этот вопиющий непрофессионализм. Я просто ткну ножом тебе в шею, и ты мирно уснешь прямо здесь, в тени, на этих каменных ступеньках. Честно сказать, собирался просто пройти мимо, но тебе приспичило выйти отлить. Не могу же я оставить в живых того, кто может поднять тревогу? Разумеется, не могу.

— А если я скажу нет? — сипло поинтересовался капрал Васкес.

Я пожал плечами.

— Тогда будет так, как должно быть, я прирежу сначала тебя, а потом войду в караулку и устрою там кровавую баню. Твои пьяные солдаты не окажут сопротивления, и все будет просто, как прогулка в парке. Но доводить до этого необязательно. Эти молокососы не видели меня, и умрут они или нет, зависит исключительно от твоей жирной задницы и благоразумия, которое она готова проявить. Итак, твоя ценная жизнь против жизней трех бесполезных рядовых — Гильермо, Хоакина и Роберто, если не ошибаюсь.

Ему было страшно, очень страшно, я это чувствовал. В минуту смертельной опасности тело выделяет какие-то особые феромоны, резкие и сильные, как скипидар. Но глаза могли бы сказать куда больше. На секунду мне стало жаль, что я не вижу его глаз.

— Да.

— Да — что, капрал?

— Не трогай ребятишек. Я… согласен на сделку.

— Разумное решение, сеньор Васкес. Тогда можешь подготовиться к неизбежному, прочитать молитву, или еще что-нибудь… Да, револьвер я твой тоже заберу, очень привлекательная вещь, не подскажешь модель?

— Драгунский кольт «витнивиль-хартфорд», — просипел капрал почти спокойно. — Также известен как «переходный Уокер». Редкая штука, всего выпустили чуть больше двух сотен. Мне достался по случаю, вместе с кобурой. — Он коснулся кнопки на кобуре. — Сделана под заказ, как мне кажется, да еще с секретом…

Капрал с силой ударил по кобуре сбоку. Револьвер подпрыгнул и оказался у него в руках.

Вот только взвести курок он уже не успевал. Капрал это понял и двинул кулаком с зажатой в нем рукояткой себе за спину — мне в лицо. Его рука двигалась легко и уверенно.

Это очень больно. Револьвер сам по себе дьявольски тяжелый, а капрал явно умел бить — что и неудивительно для армейского унтера. Деревянная щека рассекла мне бровь.

Из глаз посыпались искры — настоящие, как из-под наковальни после хорошего удара молота. Я не ослабил захвата, но рука с ножом на секунду утратила порыв и силу. Капрал поджал ноги и буквально повис у меня на локте, я потерял равновесие, и мы оба повалились на землю.

Капрал хрипел, возился в пыли и лупил ногой в сапоге по земле. Это верная тактика — привлечь внимание и позвать на помощь, вот только кричать у него не получалось, а поблизости не было ни кружек, ни мисок, ничего металлического, что могло бы загреметь и пробудить его солдатиков. Но и я все никак не мог перехватить свой нож поудобнее — не освоился я еще с ним.

— Ходете… ту ихо-де пута… — затылок у капрала стал какого-то совсем багрового цвета, изо рта текла слюна, пачкая мне руку. Скользко, черт, как бы не вырвался. Рукой с револьвером он продолжал вслепую тыкать назад, но так удачно, как в первый раз, уже не получается. Ему бы перехватить оружие, да взвести курок, да пальнуть куда-нибудь, хоть бы и вверх — и мое положение сразу бы ухудшилось. На это хватило бы секунды, не больше. Вот только мне, чтобы добраться до его напряженной проволоки вен на шее, нужна было половина секунды, и он это знал.

Все это выглядело каким-то грязным аттракционом шипения и проклятий.

А потом я нащупал ногой камень лестницы, оттолкнулся от него, как от противовеса, и перевернулся вместе с капралом. Теперь роли поменялись — я был сверху, и мог заламывать его голову все выше, прерывая дыхание, а его основная рука с револьвером, наоборот, была прижата к земле и лишена подвижности.

Капрал захрипел — долго и безнадежно. Он хрипел и поэтому не слышал, как лезвие ножа проникло ему под угол нижней челюсти, на два пальца ниже левой ушной раковины, где вена расположена ближе всего к поверхности кожи. Он только напрягся и как-то странно всхлипнул — словно подросток втягивал остатки шипучки через длинную трубочку, или остатки воды вытекали из раковины через сливное отверстие. Его тело расслабилось и замерло.

Я никого больше не убил в этой чертовой больнице. Я продезинфицировал разорванную бровь алкоголем из чьей-то фляжки, залепил ее обрывком носового платка, пришел в конюшню, оседлал того коня, что выглядел более сытым, чем прочие, похлопал его плашмя револьвером по крупу и сдавил бока ногами. Ворота были не заперты, и я покинул больницу быстрой рысью. Но больше я никого не тронул. Парни в караулке продолжали мирно спать.

Во-первых, я обещал это покойному капралу, а обещания надо выполнять. Во-вторых, мне не хотелось больше открывать и закрывать чертову входную дверь. Нет, сэр, не хотелось.

Да, он проиграл. Но заставил уважать себя. Этот маленький человечек, пахнущий скипидаром и текилой, с кругами пота подмышками и на воротнике, со слишком большим для него револьвером на приспущенном ремне, сделал то, что под силу немногим. Не ударился в истерику, а трезво прикинул свои шансы. Без колебаний пожертвовал собой ради спасения жизни своих подчиненных. И почти справился с многократно более сильным и жестоким противником. Ему просто не повезло.

Я победил. Но этой победой мне не хотелось хвалиться.

* * *

Притаившись снова за углом, я так жду выстрелов в управлении шерифа и восхищаюсь собственной предусмотрительностью, что позорно промаргиваю возвращение главного действующего лица. И вот — «волчий ковбой» уже стоит прямо передо мной, шляпа заслоняет солнце, темное от загара лицо сведено мыслительной гримасой.

— Я решил, что ты пойдешь к шерифу вместе со мной, — сообщает он. — На случай всяких неожиданностей.

Как я уже заметил чуть раньше, этот парень вовсе не глуп.

— Хорошо, — кротко соглашаюсь я. — Конечно.

Бок о бок мы шествуем последние полсотни метров до нужного здания. Снаружи, как принято в этих местах, никого, но изнутри доносятся голоса. И, похоже, звон стаканов. Там, надо думать, празднуют. Или это просто обычный рабочий день.

Заходим. Большое помещение, по обеим бокам несколько дверей. Тут и там стоят, разговаривают и перемещаются парни в шляпах и с оружием — помощники шерифа, надо думать. На нас смотрят с некоторым интересом, но не реагируют. Это плохо, я думал, хотя бы кто-то бросится на меня или «волка» с оружием, и необходимость беседы с шерифом перейдет в разряд неактуальных. Но нет.

— Где Мердок? — коротко бросает в пустоту мой новый друг, и, получив целеуказание, тащит меня за собой. Офисом шерифа оказывается, какая неожиданность, самая большая и прохладная комната по левую сторону от входа. На окнах тяжелые жалюзи, под ногами мягкий, толстый ковер. Сам шериф — типичная бандитская морда, небритый и мрачный тип, одетый во все черное. В нашу сторону глядит без особой радости, требовательно. Чего приперлись, мол, царь думу думает.

— Что хотел, Влод? — интересуется он скрипучим голосом.

Ковбой нетерпеливо тыкает в меня.

— Тебе знаком этот человек, Мердок?