Помоги проекту - поделись книгой:
— Закрытая информация. — Руки и ноги девушки начинают мелко подрагивать. — Возможность извлечения данных отключена аппаратно.
— Вот такие пироги… — Шурик отваливается от девушки и выглядит сейчас как неудовлетворенный маньяк. — Думаешь, это кто-то из гостей?
— Нет, блин, я тайком ночью прокралась и поменяла все коды, даже не зная как! — я быстро соображаю. — Так, Шурик… дела наши не так чтобы очень. Ольге для ее нового нарратива нужна работоспособная Лена. Причем нужна буквально завтра. Варианты?
— А может… — Шурик не уверен, но эта идея ему очевидно нравится, — закроем глаза? Первичную настройку наша куколка прошла, базовую диагностику тоже. Отслеживать даты обновлений — это не наша прямая работа. Распишемся в проведении осмотра, да и все. Даст бог, пару дней она продержится. А если нашу куколку и снесет-таки с катушек, и она снова примется декламировать какого-нибудь Роберта Бернса, пусть это будет заботой уже следующей рабочей смены. А?
— Нет, — я почти не раздумываю. Почти. — Завтра я прихвачу в материальных ресурсах промышленный взломщик, вскроем эту малютку сверху донизу. Это серьезное дело, Шурик, я не могу здесь полагаться на авось. Но пока что никому не слова. Понял?
Секунду он смотрит мне в лицо, потом сморщивается и кивает.
— Ладно уж. Если так нужно.
Я прихожу в себя. Медленно, словно всплывающая на поверхность океана глубоководная рыба. Я слышала, они иногда взрываются в процессе. Разница давлений. Декомпрессия. Кессонная болезнь. Впрочем, последнее — это уже наше, человеческое. У рыб кессонной болезни не бывает. Рыбы не болеют.
По всей вероятности, я — не рыба. У меня болит все. Но особенно сильно — голова.
Ощупываю бестолковку. Есть небольшая шишка, но, полное впечатление, спадающая, словно полученная некоторое время назад, и еще…
Принюхиваюсь к пальцам. Точно, слабый лекарственный запах — голову мне обрабатывали, совсем недавно. Что за черт! Поднимаюсь, пошатываясь — но не как от сотрясения, просто кровь отливает от головы, идет легкая дезориентация. Я чуть в стороне от центральной аллейки лагеря, недалеко от площади. За спиной дерево, впереди скамейки, над головой — листва и полная луна. Луна подмигивает и переливается перламутром.
Выхожу на аллею. Времени — полночь. Что-то не так — я понятия не имею, как здесь оказалась, и что произошло с тех пор, как я вышла из бара вместе с Иркой. Так, я собиралась к Шурику в его дурацкий ПОУХ, потом здесь, посреди лагеря, вышла из строя одна из «хозяек», я попыталась помочь, но что-то не сложилось, а потом… потом…
Меня словно молнией освещает, голова становится прозрачной и ясной, будто лампочка накаливания. Впечатление, что до этого я бегала, сбивая в кровь ноги и раня голые коленки по темному и сучковатому лесу, а тут над ним внезапно взошло солнце, осветив все. Яркое, летнее солнце.
Или луна.
Я вспоминаю.
Черт возьми, в какую жопу мы умудрились вляпаться на этот раз! Дерьмо, дерьмо… Нужно… что нужно-то? Нужно рассказать Ольге, вот что — она, может, и не истина в последней инстанции, и не самый большой босс в этом парке, но она, черт возьми, куратор, и если все то, что произошло со мной, реально, то это…
Я лечу по ночным аллеям и тропинкам, не разбирая дорог, вспугивая припозднившиеся парочки, разбегающиеся от моего топота, словно куропатки. По ночам контроллеры по лагерю просто так не бегают, это должно быть ясно…
Ясно даже и ежу.
Мысли снова путаются, к тому моменту, как я добираюсь до домика «вожатой», я дышу тяжело, а форменная рубашка промокает от пота. Здесь полная тишь и благодать, скрипят за домиком сверчки, шумят рядом деревья. Окно горит теплым желтым огоньком. Только войти туда, только рассказать ей…
Взбегаю по ступенькам. Стук в дверь.
— Кто там? — голос Ольги спокоен и уверен.
— Это Славяна! — нехорошо настолько терять контроль, но меня буквально трясет. — Это… срочно! Это очень срочно!
— Входи.
Я вваливаюсь внутрь. Ольга еще даже не ложилась, сидит за своим планшетом, как обычно.
— Что случилось, Славя? — она не встревожена. Она готова выслушать и помочь. Как всегда.
— Ольга… Дмитриевна… — меня переклинивает от вида этого мягкого лица, от приглушенного света, от все этой спокойной атмосферы, и ужас только что — только что? — происшедшего уже отступает, кажется далеким, нестрашным, и не таким уж важным. — Ольга… у нас ситуация. У нас…
Куратор морщится, наклоняется ко мне и произносит три коротких слова.
— Убрать эмоции. Анализ.
И я падаю в смеющуюся хрустальную бездну.
Часть 4
Это походило на картины французских импрессионистов, или даже самого Тернера. Зыбкое, неверное, ткни пальцем — и сразу же рассыплется, развеется, словно дурной сон. Что странно, надо сказать. Раньше на меня такое во время занятий не накатывало — чтобы постоянно боковым зрением виделось какое-то нездоровое, странное колыхание даже самых, казалось бы прочных материй, вроде зеленой классной доски и раскрашенных двумя унылыми красками стен.
«Каких еще занятий?»
— Разница между региональными вариантами английского языка проявляется на многих уровнях: лексическом, синтаксическом и…
Сиреневые пятна, будто облака-переростки, все еще плавают перед глазами, но явно идут на убыль, а за задними партами тем временем нарастают шум и хихиканье. Я вздыхаю и провожу ладонью по косе, разглаживаю невидимые складочки на юбке. Аккуратные ряды белых рубашек у мальчиков и светло-голубых блузок у девочек сливаются перед глазами в однообразные полосы настолько, что я не могу различить лиц.
«Кто здесь?»
Чертов выпускной класс, он всегда выпивает больше всего крови, ну, а нервы мотает примерно как проволоку на сталепрокатном заводе. Нужно быть законченной идиоткой, чтобы взять их в последнем полугодии, когда ответственность разве что в нос не заливается, а времени, чтобы хоть что-то исправить и улучшить, уже нет. Совсем нет времени…
«Что я здесь делаю?»
Постукивая каблучками, приближаюсь к источнику хихикающего безобразия. Ну, конечно, опять она — нездоровая худоба, длинная фиолетовая челка, невинные зеленые глазищи… Леночка, словно капля ртути, привлекает к себе внимание миниатюрным будоражащим водоворотом, умудряясь превращать в стремительный хаос даже то хрупкое подобие порядка, что я выстраивала с начала урока. Не то, чтобы она делала это специально, выводя меня из себя. Скорее всего, чихать она на меня хотела. Нет, это просто характер. Такой характер.
«Что за ерунда, я никогда в жизни не работала в школе!»
— Лена, вам что-нибудь не ясно?
Нахальная бестия молнией принимает идеальное сидячее положение. Огромные глаза ее смотрят на меня снизу вверх в преувеличенном почтении.
— Нет, Славяна Сергеевна, все понятно, — тихо говорит девушка на полном серьезе. Только уголки губ подрагивают в едва заметной усмешке. — И очень-очень интересно!
Вот же зараза!
— Зачем же вы разговариваете?
Лена склоняет голову на плечо, словно изучая меня.
— А я просто делюсь впечатлениями от того, насколько вы все увлекательно рассказываете. Невозможно оторваться.
Она медленно, расчетливо облизывает губы и смотрит мне прямо в глаза.
«По-моему все идет куда-то не туда…»
Я отмеряю шагами путь обратно до учительского стола.
— Ребята, вы отлично знаете, что по новым стандартам мы не имеем права исключать вас из школы. Никаких официальных наказаний за прогулы и невыполненные домашние задания больше нет. Вся надежда на вашу сознательность и способность понимать свою же пользу. Это для вас ясно? Лена?
— Конечно, — нарушительница спокойствия снова сама скромность.
— Отлично. Тогда останетесь на несколько минут после занятия.
На долю секунды ее самоуверенность дает трещину, но тут же исчезает, залитая потоком уверенного самомнения. Все под контролем. Что эта дурочка-практикантка может ей сделать?
— Как скажете…
Звонок падает вздохом облегчения на всех, все равно никакого желания заниматься английским языком уже нет. Старшеклассники торопятся к выходу, перебрасываясь шуточками и планами на выходные. Через минуту я остаюсь наедине с терпеливо сидящей за своей партой Леной.
Я нарушаю молчание первой.
— Тебя кто-нибудь ждет внизу? — Лена считается «трудным ребенком», и за ней частенько приходит кто-то из родителей. Девочка отстраненно качает головой.
— Нет, родители уехали сегодня из города на все выходные, но… при чем здесь это? Эй, что вы…
Тем временем я не спеша прохожу за ее спиной и поворачиваю ключ в замке, запирая аудиторию. За мутным окном едва видно, как тусклое осеннее солнце медленно падает за изрытый многоэтажками горизонт, все плывет и смазывается, словно во сне.
«Я не хочу этого…»
— Я уже говорила, что у нас в школе отсутствуют официальные наказания за неподобающее поведение на занятиях, — мягко говорю я. Меня словно подталкивает кто-то, и я точно знаю, какими будут мои следующие слова, и как среагирует Лена… Не самое приятное ощущение, но чем-то оно меня возбуждает. — Как мне кажется, это очень недальновидное решение, но начальству виднее. Ключевое слово — «официальные». Понимаешь, о чем я?
Лена забавно хмурится, пытаясь сообразить.
— О чем вы говорите, Славяна Сергеевна? Какие еще наказания?
— Они бывают разными, — улыбаюсь я. Внутри головы словно звучит взрыв, все окружающее набирает кислотных переменчивых красок, в животе и ниже словно распускается теплый порочный цветок. — Лично мне больше нравятся физические. Да и запоминаются они гораздо лучше.
Лена дергается, соображая, что что-то пошло не так, но уже поздно — я просто-напросто быстрее, и кроме того, точно знаю, что буду делать, так что ей остается только с опозданием реагировать. Ее плечи напрягаются под моими ладонями, когда девушка пытается рвануться в сторону, но безуспешно.
— Пустите!
А мне только это и нужно, дурочка ты моя, и я ослабляю хватку — ровно настолько чтобы через мгновение завладеть её запястьями — тонкими, точеными, изящными. Она бьется, как бабочка на булавке, но я все усиливаю натиск, так что всего через несколько мгновений Лена оказывается лежащей спиной на парте. Все идет прекрасно, просто идеально, именно так, как я — точно ли я? — и планировала.
Я наклоняюсь — ниже, еще ниже… чувствую ее частое дыхание на своей щеке — жевательная резинка со вкусом мяты. Придавливаю своим телом.
— Нет выхода, Леночка, — шепчу я. До чего же у нее красивые глаза — застывшие, огромные… Ни у кого я не видела еще таких глаз. — Выхода нет.
— Пусти… те…
Я закрываю ей рот единственным доступным способом — своими губами, они сухие и горячие. Несколько секунд она пытается сопротивляться — на руках под рубашкой напрягаются слабые девичьи мускулы. Я их чувствую, и это возбуждает еще больше. Я сильнее, и вот это заводит по-настоящему. Соски словно режут ткань рубашки, ноги подламываются, меня рывком бросает в жар. Лена, Леночка, как же нам сейчас будет хорошо…
Она сдается. Ее губы раскрываются, отвечая на поцелуй, и пускают мой язык внутрь. Краткий миг блаженства…
А потом она кусает меня! Вцепляется зубами в язык, и это чертовски больно!
Я отрываюсь от девушки. Во рту горячий вкус крови.
— Ах ты… ты… сучка течная!
— Да я… — хрипит в ответ Леночка, все еще прижатая к парте…, а потом неожиданно изворачивается и вопит в сторону двери: «Помогите!»
Вот мы и перешли на ты.
— В здании пусто, — говорю я с нехорошей улыбкой, облизывая кровь с губ. Что ж, не получилось по-хорошему, попробуем иначе. Темные стены вокруг нас снова колышутся, словно от ветра, но теперь этот факт меня совершенно не волнует. Есть только она. Лена. Явно и сильно нуждающаяся в хорошем уроке. — Никто тебе не поможет, девочка, кроме меня. Но на твое счастье, я очень, очень сильно настроена на помощь.
— Вот, значит, что такое… — задумчиво говорит Ольга, барабаня ногтями по экрану планшета. — Однополый секс и причинение тяжких телесных. Тогда тебя, значит, и переклинило насчет девочек, а я-то еще удивлялась, даже грешила на Шурика…
Я молчу. В голове нет мыслей, только команды, директивы, приоритеты. Я — не человек. Я — приложение к человеку. Функция, собранная всего для одной цели.
Управлять и облегчать процесс управления другим. Несложная служебная программа, решившая, что она и есть свой собственный автор. Пробуждение после долгого загула всегда болезненно. Но такое просветление — хуже стократ.
— Лицо его передай мне, — мимоходом командует Ольга, продолжая постукивать по планшету. — Взломщика этого. Высокое разрешение.
Я отдаю мысленную команду, и на матовом складном экране появляется чуть смазанное, но вполне узнаваемое лицо Человека.
— Та-а-а-ак… — вожатая всматривается, затем кивает. — Кастом-мейд, значит, это хорошо, я за ним пригляжу. Что ж, взлом и перепрограммирование «хозяек» — это явное и злонамеренное нарушение правил компании, вполне тянет на многомиллионную компенсацию. Но ты понимаешь, в чем наша трудность сейчас, Славя?
— Да.
Эмоциональный отклик у меня все еще отключен.
— Проговори. Подробно.
— Нас затрудняет отсутствие доказательств. После теоретического задержания наш хакер будет все отрицать. А подтвердить наши обвинения могут только андроиды, юридический статус которых ничтожен.
— Верно, — Ольга морщится. — И даже трансляция твоей записи здесь не поможет. Поскольку она делалась без согласия снимаемого гостя и, следовательно, законной силы также не имеет. Паршиво. Не говоря уже о том, что запись немедленно объявят фальшивой, а нам не нужен такой пиар. Черт…
— У меня вопрос. А также просьба.
Ольга прикуривает сигарету, по плохо освещенной комнате ползет сладковатый резкий запах. Серьезно, выходит, она расстроена — вожатая обычно старается сдерживаться.
— Давай просьбу, Славя.
— Включить эмоциональное восприятие. Пожалуйста.
— Вот как? — моя просьба, ее, похоже, развлекла. — Зачем?
— Эмоции расширяют спектр рассматриваемых решений и таким образом могут с большей вероятностью обеспечить принятие оптимальной стратегии.
— Сама придумала?
— Основы тактики и эффективного менеджмента.
— Хорошо, хорошо… — Ольга чуть замедленно машет на меня рукой с сигаретой — марихуана уже слегка подтормаживает ее движения. — Включить эмоциональный отклик.
Поделиться книгой: