Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Титус Гроан [liters] - Мервин Пик на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

– Куда угодно, лишь бы подальше от кошмарного господина Свелтера.

С секунду Флэй вглядывался в него, открывая рот, дабы что-то сказать, и закрывая снова.

– Новенький, – без выражения произнес он наконец, глядя сквозь Стирпайка.

– Я? – спросил юноша.

– Ты, – сказал Флэй, продолжая глядеть на что-то, лежащее за лбом Стирпайка.

– Мне семнадцать, господин, – сказал Стирпайк, – но на кухне я новичок.

– Когда? – спросил Флэй, предпочитавший отбрасывать большую часть всякого предложения.

Стирпайк, который, видимо, обладал способностью понимать такого рода стенографические речи, ответил:

– Прошлый месяц. Я хочу уйти от кошмарного Свелтера, – прибавил он, разыгрывая единственно возможную карту, и взглянул на свечу, горевшую впереди.

– Заблудился, значит? – сказал Флэй, помолчав. Тон его стал несколько менее сумрачным. – Заблудился в Каменных Проулках, так? Один из Свелтеровых крысят заблудился в Каменных Проулках, э?

И господин Флэй снова втянул голову в костлявые плечи.

– Свелтер свалился, бревно бревном, – сказал Стирпайк.

– И правильно, – сказал Флэй. – Почтил. А что сделал ты?

– Сделал, господин? – сказал Стирпайк. – Когда?

– А Счастье? – спросил Флэй, постепенно приобретавший сходство с черепом. Свеча гасла. – Счастья много?

– Какое у меня счастье! – сказал Стирпайк.

– Что! нет Великого Счастья? Бунт. Это бунт?

– Нет, разве что против Свелтера.

– Свелтер! Свелтер! Оставь это имя в его жиру и сале. И не произноси его больше в Каменных Проулках. Свелтер, вечно Свелтер! Придержи язык. Возьми свечу. Иди вперед. Поставь в нишу. Бунтовать? Вперед, налево, налево, направо, бери левее, теперь направо… я тебе покажу, как не быть счастливым, когда рождается Гроан… шагай… прямо…

Юный Стирпайк подчинялся этим приказам, долетавшим из сумрака за его спиной.

– Родился Гроан, – произнес Стирпайк с интонацией, которую можно было принять и за вопросительную, и за утвердительную.

– Родился, – сказал Флэй. – А ты нюнишь в проулках. Иди со мной, Свелтеров сопляк. Покажу тебе, что это значит. Гроан, мужчина. Новенький, э? Семнадцать? Тьфу! Никогда не понимал. Никогда. Поверни направо, таперь налево – еще раз… вон к той арке. Тьфу! Новый мальчишка под старым камнем, да еще и из Свелтеровых… не любишь его, э?

– Нет, господин.

– Угу, – сказал Флэй. – Жди здесь.

Стирпайк остался ждать, как ему было велено, а господин Флэй, вытянув из кармана связку ключей, выбрал один с таким тщанием, точно держал в руках небывалую редкость, и вставил ключ в замок незримой, ибо тьма тут стояла непроглядная, двери. Стирпайк услышал, как скрежещет металл замка.

– Эй! – окликнул из темноты Флэй. – Где ты, Свелтеров сопляк? Иди сюда.

Стирпайк шагнул на голос, ощупывая руками стену низкой арки. Внезапно он ощутил близость дохнувшей сыростью одежды господина Флэя и, протянув руку, ухватился за подол длинной куртки слуги лорда Гроана. Флэй отбил руку юноши ударом своей костлявой длани, и в горле этого долговязого существа что-то резко защелкало: «тцк, тцк, тцк» – предостерегая Стирпайка от дальнейших покушений на интимность.

– Котовое место, – сказал Флэй, берясь за железную ручку двери.

– О, – отозвался Стирпайк, лихорадочно размышляя, и повторил, чтобы протянуть время: «Котовое место», – смысл этого высказывания оставался решительно ему непонятным. Только одно и пришло Стирпайку в голову – что Флэй его обозвал котом и велел знать свое место. Хотя с другой стороны, раздражения в голосе Флэя не слышалось.

– Котовое место, – задумчиво повторил Флэй и повернул железный шишак. Медленно отворил он дверь и Стирпайку, выглянувшему из-за его спины, никаких объяснений более не потребовалось.

Позднее солнце заливало комнату. Стирпайк стоял, замерев, чувствуя, как по всему его телу разливается, покалывая иголочками, наслаждение. Он улыбался. Ковер обратил полы комнаты в подобие лазурного луга. На нем в сотнях картинных поз сидели, стояли, недвижные, как изваяния, или, сплетаясь в подвижную арабеску, величаво прогуливались по сапфировой почве бесчисленные, снежно-белые коты.

Господин Флэй вышел на середину комнаты, и Стирпайк невольно отметил контраст между темной, раздерганной фигурой Флэя с ее нескладными движениями и монотонным хрустом в коленях – контраст между нею и величавым изяществом и безмолвием белых котов. Они никакого внимания не обратили ни на него, ни на Флэя, разве лишь перестали мурлыкать. Еще там, во мраке, перед тем как Флэй вытащил из кармана ключи, Стирпайку почудилось, будто он слышит тяжкий, глубокий рокот, ровный звук, походящий на гул морских валов, – теперь он понял: то был звук, порождаемый этим народцем.

Когда они прошли под резной аркой на другом конце комнаты и закрыли за собою дверь, он снова услышал горловое урчание, ибо стоило белым котам остаться в одиночестве, как оно возродилось – глубокое, неспешное мурлыканье, подобное голосу океана в гулкой горловине раковины.

«ГЛАЗОК»

– Чьи они? – спросил Стирпайк. Он поднимался с Флэем по каменной лестнице. Стену справа от них покрывали отвратительные обои, ободранные, обнажающие разлагавшуюся штукатурку. Исподнюю эту поверхность оживляло смешение множества диковатых цветов, пятна которых обладали подводной, невиданной красой. В месте посуше, где огромный бумажный парус свисал со стены, штукатурка растрескалась, покрывшись сложной сетью бороздок, разных по глубине, похожих на вид, открывающийся птичьему взору, или на карту некоей сказочной дельты. Тысячу воображаемых путешествий можно было бы совершить вдоль берегов этих рек, принадлежащих неисследованному миру.

Стирпайк повторил вопрос:

– Чьи они? – спросил он.

– Чьи кто? – сказал Флэй, застывая на лестнице и оборачиваясь. – Ты здесь еще? Так и идешь за мной?

– Вы сами велели, – сказал Стирпайк.

– Чш! Чш! – сказал Флэй, – чего тебе, Свелтеров сопляк?

– Тошнотворный Свелтер, – сквозь зубы сказал Стирпайк, краем глаза наблюдая за господином Флэем, – омерзительный Свелтер.

Повисло молчание, Стирпайк пощелкивал по железным перилам ногтем большого пальца.

– Имя? – сказал господин Флэй.

– Мое? – спросил Стирпайк.

– Твое имя, да, твое. Мое мне известно. – Господин Флэй опустил на перила узловатую длань, готовясь продолжить восхожденье по лестнице, но ждал, хмуро глядя через плечо, ответа.

– Стирпайк, господин, – сказал юноша.

– Стервайк, э? э? – сказал Флэй.

– Нет, Стирпайк.

– Как?

– Стирпайк. Стирпайк.

– Зачем? – сказал Флэй.

– Прошу прощения?

– Зачем, э? Два Сдергайка, два у тебя. Вдвое больше. Зачем? Свелтерову сопляку хватило б и одного.

Юноша чувствовал, что прояснять связанную с его именем проблему – занятие пустое. Несколько мгновений он вглядывался в нависшую над ним неказистую фигуру, потом еле приметно пожал плечами. И заговорил снова, ничем не выказав раздражения.

– Чьи это были коты, господин? Можно ли мне спросить?

– Коты? – сказал Флэй, – кто сказал «коты»?

– Белые коты, – уточнил Стирпайк. – Белые коты в Котовой Комнате. Кому они принадлежат?

Господин Флэй поднял кверху палец.

– Моей госпоже, – сказал он. Жесткий голос его казался частью холодной, узкой лестницы, сработанной из камня и железа. – Принадлежат моей госпоже. Белые коты ее светлости, вот они кто, Свелтеров сопляк. Все ее.

Стирпайк навострил уши.

– А где ее покои? – спросил он. – Неподалеку?

Вместо ответа Флэй выстрелил головой из воротника и прокаркал:

– Нишкни! Кухонное отродье. Придержи язык, сальная ты вилка. Слишком много болтаешь. – И он, раскорячась, попер по лестнице вверх и миновал две площадки, а на третьей резко свернул налево и вошел в восьмиугольную комнату, где на него с семи стен из восьми уставились забранные в громадные, пыльные, золоченые рамы, в полный рост написанные портреты. Стирпайк последовал за ним.

Господин Флэй отлучился от его светлости на срок, больший, чем намеревался или считал правильным, и теперь полагал, что Граф, возможно, нуждается в нем. Едва войдя в восьмиугольную комнату, он направился к одному из портретов на дальней ее стене и слегка отодвинул его в сторону, отчего в деревянной обшивке стены обнаружилось круглое отверстие величиною в грош. Флэй приник к этому отверстию глазом, и Стирпайк увидел, как под выпиравшей в основании его черепа костью собралась морщинами пергаментная кожа, ибо господину Флэю пришлось, дабы разместить глаз под нужным углом, одновременно и согнуться, и задрать голову. Увидел же господин Флэй то, что увидеть и ожидал.

Избранный им наблюдательный пункт позволял хорошо разглядеть три выходящие в коридор двери, средняя из которых вела в спальню ее светлости, семьдесят шестой графини Гроанской. По черной краске этой двери был написан огромный белый кот. Стену же лестничной площадки покрывали картины, изображавшие птиц, да еще висели на ней три гравюры: кактусы в цвету. Дверь была закрыта, зато пока Флэй смотрел в глазок, две другие двери то и дело распахивались и затворялись, и люди быстро входили в них и выходили, или пробегали по лестнице вверх и вниз, или беседовали, шибко маша руками, или стояли, подпирая ладонями подбородки, словно в раздумье.


– Здесь, – не поворачиваясь, сказал Флэй.

Стирпайк немедля оказался у его локтя.

– Да? – спросил он.

– Кошачья дверь, ее, – сказал Флэй, распрямляясь, и затем развел в стороны руки, растопырил длинные пальцы и с пещерным звуком зевнул.

Стирпайк прилип глазом к отверстию, подперев плечом тяжелую золотую раму, чтобы та не сползла на место. Взгляд его первым делом уперся в узкогрудого человека с копною седых волос и в очках, которые увеличивали глаза настолько, что те заполняли стекла до самых золотых ободков, – но тут отворилась срединная дверь и из-за нее скользнула, тихо закрыв дверь за собой, темная фигура с лицом, выражающим глубочайшее уныние. Стирпайк увидел, как эта особа обратила взгляд к человеку с копною волос, как тот поклонился, сжав перед собою ладони. Новое лицо, не обратив на это внимания, стало расхаживать взад-вперед по площадке лестницы, темный плащ с капюшоном, удерживаемый на плечах пряжкой, волочился по полу за его каблуками. Всякий раз, как человек этот проходил мимо Доктора, ибо то был Доктор, последний кланялся, но, как и прежде, ответа не получал, пока новопришедший не остановился вдруг прямо перед придворным врачом и не вытащил из капюшона тонкий серебряный жезл с насаженным на него грубой формы черным нефритовым шаром, горящим по ободу изумрудным огнем. Этим странным оружием скорбная фигура печально постукала Доктора по груди, как бы желая выяснить, есть ли кто дома. Доктор кашлянул. Серебряное с нефритом орудие указывало теперь в пол, и Стирпайк с изумленьем увидел, как Доктор, подтянув замечательно отглаженные брюки на несколько дюймов выше лодыжек, опустился на корточки. Огромные глаза его плыли под сильными стеклами, точно пара медуз, видимая в морской глубине. Седые волосы спадали на глаза, прикрывая их как бы соломенной кровлей. При всей приниженности его позы в ней ощущалось изрядное чувство стиля. Сидя на корточках, Доктор провожал глазами господина, который теперь ходил вокруг него кругами. В конце концов, человек с серебряным жезлом остановился.

– Прюнскваллор, – сказал он.

– Мой господин? – отозвался Доктор, склоняя седую копну влево.

– Удовлетворительно, Прюнскваллор?

Доктор свел вместе кончики пальцев.

– Я чрезвычайно доволен, мой господин. Чрезвычайно. Да, вот именно. В очень, очень высокой степени, ха-ха-ха. В очень высокой.

– Вы, полагаю, хотите сказать – в профессиональном смысле? – спросил лорд Сепулькревий, ибо Стирпайк начал с изумлением понимать, что трагического обличия человек есть никто иной как семьдесят шестой граф Гроанский, властитель всей этой, как выразился про себя Стирпайк, кучи-малы – кирпичей, пушек и славы.

«В профессиональном?.. – сам у себя осведомился Доктор, – …что он имеет в виду?» Вслух же он произнес:

– В профессиональном смысле, мой господин, я удовлетворен несказанно, ха-ха-ха-ха, а в социальном, если говорить, э-э, так сказать, о жесте, я преисполнен сверхблагоговения. Я горд, мой господин, ха-ха-ха-ха, я очень горд.

Хохоток доктора Прюнскваллора составлял часть его манеры говорить, и часть устрашающую, в особенности для того, кто слышал его впервые. Казалось, Доктор не способен справиться с ним, как если бы смех был составным элементом его голоса, верхним ярусом вокального диапазона, проявлявшимся в должной мере лишь когда Доктор смеялся. Было в нем что-то от ветра, воющего в высоких стропилах, с немалой долей конского ржания и малой – крика кроншнепа. Рот Доктора, испуская этот смешок, оставался почти неподвижным, точно дверь раскрытого настежь шкапа. Между похохатываниями он говорил очень быстро, что, когда он смеялся, сообщало тем большую странность нежданной недвижности его отменно выбритых челюстей. С каким-либо проявлением юмора смех никак связан не был. Характерная манера говорить, не более.

– Технически же, я испытываю такое удовлетворение, что и сам с трудом его переношу, ха-ха-ха-хе-хе-ха. О да, все прошло весьма, весьма удовлетворительно. Весьма и чрезвычайно.

– Я рад, – сказал его светлость, несколько мгновений проглядев на Доктора сверху вниз. – И вы ничего в нем не заметили? (Лорд Сепулькревий бросил взгляд в один конец коридора, потом в другой.) Странного? Ничего необычного?

– Необычного? – переспросил Прюнскваллор. – Вы сказали «необычного», мой господин?

– Да, – подтвердил лорд Сепулькревий. – Ничего неправильного? Не бойтесь, говорите прямо.

И снова лорд Сепулькревий оглядел коридор, но тот оставался по-прежнему пуст.

– В рассуждении строения ребенок крепок – налитой, будто колокол, динь-дон, в смысле строения, ха-ха-ха, – откликнулся Доктор.

– К черту строение! – сказал лорд Сепулькревий.

– Я в недоумении, мой господин, ха-ха. В совершенном недоумении, сударь. Если речь не о строении, то о чем же еще, мой господин?

– Его лицо, – сказал Граф. – Видели вы его лицо?

Тут Доктор призадумался, потирая подбородок ладонью. Скосившись на своего господина, он обнаружил, что тот пристально всматривается в него.

– А! – неуверенно сказал он, – лицо. Лицо его маленькой светлости. Ага!

– Я спрашиваю, вы обратили на него внимание? – продолжал лорд Гроан. – Говорите же!

– Обратил, господин мой. О да, определенно обратил. – На сей раз Доктор не рассмеялся, но набрал побольше воздуху в грудь.

– Считаете вы его странным или не считаете? Да или нет?

– Говоря профессионально, – сказал Доктор Прюнскваллор, – я назвал бы его лицо необычным.

– Вы хотите сказать – уродливым? – спросил лорд Гроан.

– Неестественным, – ответил Прюнскваллор.

– Какая разница, любезный? – сказал лорд Гроан.



Поделиться книгой:

На главную
Назад