Помоги проекту - поделись книгой:
НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ
Битва за Новороссию в мемуарах её защитников
Редактор-составитель Е.В. Семёнова
Предисловие
Сборник «На переднем крае», выпускаемый редакцией журнала «Голос Эпохи» и Содружеством Ветеранов Ополчения Донбасса (СВОД) по-своему уникален. В нём впервые собраны под одной обложкой статьи и воспоминания большой группы непосредственных участников битвы за Новороссию, начавшейся весной 2014 года.
Авторы этой книги — русские добровольцы и мирные жители Донбасса, люди самых разных политических взглядов, принадлежашие к разным общественным и политическим организациям и движениям или же вовсе не состоящие в оных, но навсегда связанные судьбой с Новороссией.
Большинство из авторов не являются профессиональными писателями или журналистами, а их воспоминания — не литературные произведения, а лишь свидетельства людей, переживших страшную трагедию Гражданской войны. У каждого из них была своя война: командиры и рядовые бойцы Ополчения, врачи, военные корреспонденты, волонтёры и мирные жители — каждый видел войну со своего, особого, ракурса. Тем важнее было собрать их воспоминания воедино, дабы дать читателю наиболее всестороннюю и полную картину развернувшихся в Новороссии военных и политических событий.
Юрий ЕВИЧ
Новости из Донецка
На площади Ленина плещется море голов и вьются родные флаги — Донбасской Федерации и России. Усиленные репродукторами голоса ораторов сотрясают солнечный свежий воздух. Но нам некогда отвлекаться на них — мы работаем. Мы — это ДМО. Добровольческий Медицинский Отряд. Киев приказал своим частным скорым из компании «Добродия» не выезжать на российские митинги. Ряд медицинских учреждений запретил своим сотрудникам под страхом увольнения бывать на митингах. Люди, отдающие такие приказы, мало того что нарушают все моральные и Божеские Заповеди (иногда возникает впечатление, что те для них и не существуют) — они нарушают сами Уголовный Кодекс Украины и принуждают к нарушению своих подчиненных. Умышленное неоказание медицинской помощи медработником нуждающемуся в ней — серьезная статья. Мы — не фашисты. Мы дети своего народа, плоть от плоти его, потому мы верны своему долгу, своей врачебной клятве и мы здесь, среди наших людей, наших пациентов.
Идет сколачивание отряда, инструктаж групп, индивидуальная работа с людьми. У всех позывные по собственному выбору, это облегчает радиообмен. Всех именую военврачами: аллергологов и терапевтов, травматологов и окулистов. Это дисциплинирует и повышает самооценку. Военврач Березка, отчаянная и очень смышленная, негромко просит: «Можно моего мужа к нам в отряд? Он целее будет». Мне доверяют как командиру — кому еще доверять людям на грани земной жизни и вечности?
— Будет у нас водителем. Хочешь, назначу его старшим группы?
— У нас двое детей…
— Понял, тогда главным назначаю другого.
Сквозь праздничную толпу неторопливо движется праздничный Дедушка. В толпе множество ярких колоритных личностей: в черноморских бескозырках, фуражках пограничников, под знаменами десантников, в редких дорогих куртках и снаряге. Но Дедушка выделяется среди всех. Человек за восемьдесят, с осанкой, которая бы сделала честь любому двадцатилетнему, в дорогущем трехцветном камуфляже. И весь в крестах и наградах, от ключиц, до ремня.
Глаза сияют неземным светом и кажется, что один из славных войте-лей древности снизошел с небес к нам, осенить своих наследников светом исконной славы нашего народа. Я бросаю инструктаж, прыгаю с парапета, плыву в толпе.
— Дедушка, благословите!
Дедушка растерянно и счастливо смотрит на меня, в прозрачном от старости ухе чернеет клипса слухового аппарата, сияют бесчисленные награды на груди.
— Благословите! Мой дедушка, тоже ветеран, уже умер. Он был бы с нами! Вы живы, благословите!
— Благословляю! До Конца, до Победы!
Дедушка целует меня в щеки, и твердь его наград давит мне грудь сквозь флис свитера 5.11. Душа разрывается от благодарности к его поколению, от гордости за то, что такие люди рядом с нами. Я украдкой выдираю рукавом из угла глаза слезу и прыгаю обратно на парапет…
— Почему мы стоим? Кто приказал?
Пылкая и прекрасная военврач Венера волнуется. Это первая попытка милого гормонального девичьего мятежа в моем подразделении нуждается не в подавлении, а в мягкой дружеской поддержке.
— Там ребята идут на администрацию! Я не могу стоять без дела, я всегда ходила вместе со всеми.
— Дислоцируемся здесь, ждем команды. По команде выдвигаемся и развертываемся в оптимальном для работы месте. Так что не волнуйся — ты не стоишь, а выполняешь ответственную работу в решающем месте. И поверь мне: сегодня ты еще наработаешься…
…Людское море окружило здание обладминистрации, рев тысяч глоток сотрясает воздух. Тысяч пять человек есть стопроцентно — но главная наша сила не в количестве, а в качестве и Правде. В качестве — потому что толпа насыщенна прекрасно экипированными, отменно организованными активистами, и готова работать. А главное наше оружие — Правда. Мы не за ненависть, мы не против других народов, как фашисты, мы не оперируем завистью и злобой, как они. Мы за мир, мы за созидательный труд на своей земле. Потому милиция — с нами, народ — с нами. Бог — с нами!
Наш медотряд развернут в самом удобном месте для оказания помощи — но меня беспокоят многоэтажки за нашей спиной, метрах в пятистах, и я пользуясь затишьем, просвещаю молодежь: где могут сидеть снайперы, где могут быть директрисы разлета осколков при подрыве взрывных устройств.
Невдалеке тусит труппа в характерных дорогих мультикамах.
— Респект журналистам! Классная снаряга!
— I dont understand!
— НаЫап ustedes espanol?
— No, no!
Отмазаться от интервью хотят. Нас так просто не возьмешь! У меня уже наготове — и про Чемберлена, и про республиканскую Испанию, и про то, к чему приводит попустительство фашистам, и про древние традиции британского парламентаризма.
— Венера, переводчика мне!
— Would you take interview?
— Just a five minuts!
Группа то ли британских, то ли новозеландских журналистов спасается бегством, чтобы не услышать правду… Опытная переводчик роняет: «Не вернутся! Они никогда не возвращаются, когда обещают!».
Я оборачиваюсь к отряду.
— Есть такой анекдот. Один товарищ говорит другому: «Ты знаешь, Фредди Меркьюри был очень заботлив к своим партнерам. Одному купил квартиру, одному — яхту. А когда заболел, то никто даже не пришел навестить его!» А тот ему: «А чего ты хочешь, они же пидоры!»
Народ дружно хохочет, понимая на что я намекаю…
…Обежать сотрудников милиции, стоящих в оцеплении.
Множество глаз за забралами шлемов, поверх края щитов: взволнованных и хладнокровных, решительных или растерянных. Я не боюсь их — это часть нашего народа, это наши люди.
— Товарищи сотрудники правоохранительных органов, кто старший в вашем секторе?
Моложавый подтянутый полковник без каски и броника с чуть заметной досадой скосил в мою сторону глаз.
— Наш добровольческий медицинский отряд дислоцирован вон там, видите знамя с красным крестом? В случае необходимости пожалуйста направляйте к нам пострадавших.
Глаза полковника лучатся сдержанной благодарностью.
— Спасибо, надеемся что пострадавших не будет!
— А уж мы как надеемся!
Я возвращаюсь к своему отряду. Рев множества голосов нарастает. Готовность… Мы пошли на штурм.
Милиция — замечательные люди. Они все понимают — кто прав, с кем Правда, и какое будущее ждет всех нас, если они поведут себя неправильно. Нет побоища и жертв, на которые рассчитывали наши враги: стройные ряды милиции четко, как на маневрах, расступаются и наша штурмовая колонна наполняет собой исстрадавшееся под игом ставленников «Уряда» лоно Областной Государственной Администрации.
Вопль рации.
— Град, выдвигаетесь с отрядом в здание администрации.
— Принял!
Один взгляд на отряд. Мы пойдем в место, откуда будет выход только при победе. Сунь Цзы называл это «местом смерти». Кого беру с собой? Девушки — врачи, мужчины — водители и носильщики. Позор мужчинам-врачам, которые сейчас трусливо прячутся по диванам, в тот момент когда юные девушки с открытыми глазами идут на смертельный риск! Город полон врачами, их десятки тысяч в Донецке, а в моем медотряде одни женщины. Есть, есть мужчины которые сотрудничают, но сейчас под рукой ни одного. Я — командир. Мой долг включает две составляющие: сохранить жизни подчиненных и выполнить боевую задачу. Я обязан быть готовым пожертвовать собой в любой момент для сбережения жизни каждой из этих юных девушек. Но я не имею права пожертвовать выполнением задачи подразделения даже ради жизней всех нас. Я могу только минимизировать возможные потери.
— Медгруппа, мы идем в здание. Носильщики и водители остаются здесь и ждут указаний. Пошли!….
…Медчасть развернута на втором этаже — классика жанра.
Пониже, чтоб нести раненых недалеко, не первый — чтоб не потоптали при штурме. Прошел день — уже перевязано множество порезанных при штурме кистей, когда люди голыми руками рвали колючку и выносили стальные решетки.
— Ну кто ж ходит на такое дело без перчаток, ребята!
— Да кто ж знал! Я шел мимо, а тут такое! Надо было помочь.
Развернут ППД — Пункт Полевой Дислокации, в поле на подходах к зданию — тоже классика жанра. Это и пункт помощи пациентам на улице, и «демонстрация флага» народу, ради которого мы здесь, и запасная база на случай если будет команда на эвакуацию. Задача командира — задолбать подчиненных, чтоб не было времени и лишних гормонов на панику, приходится ее добросовестно выполнять: выход по тревоге в составе отряда, развертывание по группам, обеспечение эвакуации раненых, свертывание групп, передислокация. «В военное время бег вызывает панику» и специально обученные ребята из стоящих в толпе громко комментируют «Медики тренируются!» чтобы народ не ломанулся в панике при виде влачимого на носилках тела.
Словом, все строго по учебникам, без самодеятельности и отсебятины.
Наконец, отряд возвращен в расположение. Раскрасневшиеся от беготни на свежем воздухе красавицы-девушки и немногие, но крайне решительные мужчины дружно ржут друг над другом и глотают чай. Чистая физиология: целенаправленная двигательная активность в составе группы единомышленников апеллирует к «чувству сопричастности» и вызывает выброс гормонов счастья.
— Командира в штаб!
…Здесь все эмоции очень обострены, чувствительность повышена: организм понимает, что речь идет о его жизни и собирает каждую нервную клеточку в единый сверхчувствительный радар. Мне очень не нравится угрюмое, с чуть перекошенным правым углом рта лицо нашего Главного.
— Ожидается общий штурм. Численность противника — усиленный батальон, до шестисот человек, из западенцев, вооружение — тяжелое пехотное, планируется применение нервно-паралитических газов.
Тягучая, горячая волна прокатывается по спине от затылка до пят. Как ни готовься к тому, что это будет — окончательно не приготовишься никак. У противника — крупнокалиберные пулеметы и огнеметы, газы и броня, у нас — арматура и дубье.
— Нам аргументы подвезут?
— Стоим с тем, что есть. Ничего больше не будет.
— Наша задача?
— Стоять до конца.
— Задача моего подразделения?
— У тебя отдельный отряд, ты командир — ты и решай. Хочешь — всех выведи, хочешь — всех оставь здесь.
Краски в окружающем мире медленно гаснут — так всегда бывает при тяжелом стрессе. Наша задача ясна. Мы должны лечь здесь все, до последнего. Массовая жертва нас, безоружного населения должна разбудить тот самый алгоритм «массовых убийств русскоязычного населения», который воспалменит пламя народного вое-стания, если надо будет — приведет сюда спасительные войска наших северных братьев.
В принципе, как говорят мудрые зулусы, «все, что есть сейчас, когда-то было и будет еще когда-то». Ничего не ново в истории. Когда-то Леонид вел своих триста избранных воинов к узкому Фермопильскому проходу не рассчитывая победить — его задача была лечь вместе со своими людьми, и тем пробудить свой народ, сплотить разрозненную, погрязшую в дрязгах Грецию на общее святое дело — отпор безжалостному и могущественному врагу. Но эти триста были лучшие воины своей страны, отборные бойцы, которых с детства готовили защитить Родину. Мы — простые граждане самых мирных профессий, безо всякой спецподготовки. Медпункт кипит жизнью: сестрички, врачи и фельдшера сортируют медикаменты, оказывают помощь раненым, раздают таблетки тем, у кого прихватило от нервов желудок или сердчишко. Я смотрю на всех них и ощущаю как медленно, твердая тяжелая рука сжимает мое сердце, дышать становится все труднее. Баран, почему я сегодня не взял противогазов? Впрочем, от них толку нет. Вслед за невидимой смертью из вентиляционных шахт при зачистке всегда входят в двери и окна бойцы из спецподразделений — в бронескафандрах, со стрелковым наизготовку. Короткие удары выстрелов в упор во всех подряд — в тех, кто уже лежит без признаков жизни, и тех, кто еще не околел в своих старых противогазах с просроченным сроком хранения. Недостаток вооружения и спецсредств можно нейтрализовать правильной тактикой. Думай, ты командир, думай! Так, что же делать?
Ответственность командира — страшное дело. Кто не пробовал, тот не знает. У меня здесь более тридцати человек, из них четыре пятых — женщины. Юные и в летах, те, кто еще не познал мужчины и те, кого дома ждут дома маленькие дети. Они вверили мне свои жизни и сейчас безропотно и не задумываясь, выполнят любой приказ. Но приказ, вся его сила и мера — это только я. Мой долг — выполнение боевой задачи. Мой долг — сохранение личного состава. На каких весах взвесить эти две гири, легшие мне сейчас на душу?
— Группер, со мной!
Молодая, но очень толковая комгруппы, позывной Венера, с медкомплектом за плечом размашисто шагает рядом. Выход из обреченного здания, спасение — вот оно.
Взгляд в низкое, плачущее небо, вдох — выдох.
«Георгий-победоносец, мой Святой Небесный покровитель, вразуми….»
Если бы у нас стояла задача отстоять здание и был хоть один шанс это сделать, я бы оставил все подразделение внутри — до самого конца. Каждый перевязанный раненый — малая крупица в плюс к стойкости общей обороны, крошечное слагаемое общего успеха и возможной Победы — пусть не здесь и сейчас. Но шансов нет никаких и наша задача — сакральная жертва за народ и Родину. А раз так….
…— Отряд, слушай мою команду! Всем бойцам-женщинам: взять индивидуальные медицинские наборы. Задача: выдвижение в ППД, развертывание по машинам эвакогруппы, наблюдение за обстановкой. В случае массового штурма — стандартная работа по тем раненым, которые будут снаружи. В здание не входить! При неудаче нашей обороны — всем переход на нелегальное положение, установление контактов с местными партизанскими отрядами, после прибытия войск Северного Брата — вхождение в их состав для выполнения медицинских обязанностей. Быстрее, бегом бл…!
Побледневшие девочки сразу все поняли — молча мгновенно пакуются и притихшей стремительной стайкой вылетают следом за мной. Вообще здесь все и все понимают очень быстро.
Крайние девушки — бойцы отряда, бесшумно растворились во дворах. Гиря сразу упала с души куда-то вниз, дышать стало гораздо легче. Вдох-выдох, поворот — и вот я снова в здании. Если сравнивать решимость человека с чем-то мощным, то не похоже, чтобы я чувствовал себя паровозом, несущимся по рельсам: скорее я ощущаю себя рельсом, прибитым к шпалам, и готовым нести на себе любую тяжесть эшелонов, у меня нет варианта даже вперед или назад, тем более — отступить и уйти: Всевышний милостью Своей просто отключил у меня функцию страха, и включил функцию долга. Мне гораздо легче, чем людям вокруг меня. Мне гораздо тяжелее, чем им.
Я не спрашиваю ни о чем оставшуюся в медпункте мужскую часть подразделения. Тем более о том, «кто хочет остаться». Это не кино, где герои изъясняются в пафосных длинных диалогах. Здесь все говорят очень кратко и просто. «Чем ближе к смерти — тем чище люди….» Все кто остался в медпункте — мужчины, военнообязанные как медработники. Они ничем не хуже и не лучше тех, кто сейчас готовится принять мученическую смерть на всех этажах здания за наше общее дело. И самое главное — вход в здание на выход открыт. Любой желающий может быстро свинтить, пока не истекли два часа ультиматума. И все понимают, что будет, если не свинтит.
Так что я ничего не говорю никому — я прохожу в медпункт, сажусь в простенок между окнами, и молча смотрю, как толково, без лишних движений, работает наличный состав подразделения: измерение давления, раздача медикаментов, перевязка легко оцарапанных при штурме здания. Инстинкт самосохранения, самый базовый из человеческих, бьется о стенки души — в закрытом здании, с единственным выходом, умирать не хочется очень сильно. Но гораздо сильнее, чем нежелание умирать, бьется мысль: правильно ли я понял свой долг командира? Может нужно было оставить девчат здесь?
…Когда-то давно, в Великую Отечественную Войну, первые два года нашей армии не хватало опыта проведения больших наступательных операций. Соответственно, каждая попытка организовать их заканчивалась окружением наших ударных сил, провалом операции, жертвами в сотни тысяч убитых, раненых и пленных. И когда наступал решающий момент перелома в войне — наше контрнаступление под Сталинградом, сложилась крайне драматическая обстановка в верхах. Отдельные механизированные корпуса должны были войти в прорыв и двигаться навстречу друг другу, чтобы замкнуть кольцо окружения. Однако ударные пехотные части не смогли до конца прорвать полевую оборону противника. И тогда командирам мехкорпусов поступил приказ Верховного Главнокомандующего: идти в атаку, допрорвать оборону. Они начали мешкать: оттягивать начало атаки в надежде, что пехоты все-таки пробьет им дорогу. Раньше, до всего этого, я не понимал их. Теперь, когда я представил всю неизмеримую меру их ответственности: перед страной, перед своими людьми, перед самими собой, мне стало нехорошо. Им предстоял не только прорыв — им нужно было продвинуться на сотни километров по тылам мощнейшей армии мира всех времен и народов, успешно замкнуть окружение и удержать в кольце самую мощную вражескую группировку на фронте. В этих условиях начало выдвижения в не до конца проделанный прорыв грозило провалом наступления и проигрышем войны. Миллионы жизней легли на совесть каждого. Теперь я понимаю тех командиров гораздо лучше, нежели раньше….
…Вдох-выдох. Ребята с той стороны, вы где? Мы ждем вас, идите, мы готовы! А вы?…
Александр ЖУЧКОВСКИЙ
Начало борьбы
8 мая, приближаясь к Новороссии и собираясь перейти государственную границу и черту, отделяющую меня от мирной жизни, я написал, что самое актуальное мое чтение — это Молитвослов и «Спутник и Погром».
«Наступает момент, когда каждый из нас у последней черты вспоминает о Боге», — из известной песни Игоря Талькова «Бывший подъесаул». Черта эта, надеюсь, для меня не последняя. Но о Боге в минуты опасности вспоминаешь всегда, и тогда Молитвослов становится «настольной книгой». «Спутник и Погром» же — настоящий источник вдохновения, которое черпаешь в пламенных текстах и ярких иллюстрациях. Два месяца назад плакаты авторства СиП были развешаны в Севастополе, когда решалась его судьба, а сегодня билборд «300 стрелковцев» украшает многострадальный, но героический Краматорск.
«Погромы — будут», — подумал я тогда, перекрестился и шагнул в неизвестность. По ту сторону я нахожусь со своими товарищами уже две недели.
Поскольку период нашего относительно мирного существования походит к концу и сегодня для нас наступит новая неизвестность, постараюсь фрагментарно описать наши луганские две недели. Полноценную картину, к сожалению, дать не могу: во-первых, в силу невозможности описать вещи, представляющие интерес для противника, во-вторых, в силу невозможности описать вещи, представляющие интерес для некоторых служебных людей из РФ (где мне, как говорится, еще жить), и, в-третьих, я нахожусь не в журналистской командировке и не с политической миссией, поэтому специальным сбором информации и переговорами не занимался.
Сейчас, когда я начинаю писать, точнее, набирать этот текст на смартфоне, мы передвигаемся по луганским дорогам в направлении военного лагеря Алексея Мозгового. Набор текста осложняет необходимость смотреть по сторонам (времена нынче неспокойные) и постоянное подпрыгивание машины на неровном месте, потому что практически все украинские дороги состоят из неровных мест. Более безобразных дорог в мире я не видел, поэтому возненавидел Украину еще более, окончательно убедившись в том, что это государственное образование должно быть уничтожено.
Про лагерь Мозгового я расскажу ниже, а пока начну с того, как две недели назад мы пересекали государственную границу Российской Федерации. В Тарасовском районе Ростовской области договорились о переходе с местными пограничниками и луганскими ополченцами. Однако в ту ночь произошел какой-то сбой, пограничники нас перевели, точнее перевезли на машине, но вместо передачи в руки ополченцев передали в руки чекистов (на одну из застав в приграничной зоне). Нас было четверо: трое граждан РФ и один — Украины, поэтому допросы шли всю ночь. Начал их местный хамоватый чекист, который обращался на «ты», подкреплял некоторые вопросы матерком, откровенно наслаждался властью и явно самоутверждался за наш счет. Позже подтянулся товарищ покрупнее — из реги-опального управление ФСБ. Этот был интеллигентный: в костюме с тонким галстуком, причесанный, с аккуратным пробором, подчеркнуто вежливый, обращался на «Вы» (впрочем, под утро прическа и галстук съехали, а их носитель уже перешел на «ты»). В общем, разыгрывали классический спектакль со злым и добрым следователями, что в этой глухомани смотрелось странно и смешно. Мужчины явно играли роль в воображаемом кино про разоблачение заброшенной в тыл врага диверсионной группы. Поэтому самым нелепым в этой истории было то, что спецслужбисты перед нами крутились именно российские, а не украинские (в случае с последними все эти допросы были бы логичны). На «диверсионность» нашей группы указывало то, что что один из нас — ветеран боевых действий с соответствующим документом, я — в последние месяцы частый гость на Украй-не, а последний мой визит в конце апреля закончился выдворением меня СБУ с запретом посещать «незалежную» три года. «Чего тебе неймется-то?» — с раздражением спрашивал меня «злой следователь». «Ваша цель приезда в Украину», — в десятый раз спрашивал «добрый следователь» (хотя ни на какую «в Украину» мы еще не въехали).
Под утро оформили какие-то бумаги и вывезли обратно. В эту ночь поблизости с заставой шла пальба: луганские ополченцы уговаривали украинских погранцов расходиться по домам. В конце концов уговорили, и проход был открыт (это мы потом уже узнали). Поэтому вдвойне было обидно не попасть тогда на ту сторону, где нас ждали ополченцы. По итогам ночи стало понятно, что чекисты либо болеют за сборную Украины, либо получили инструкцию добровольцев не пускать.
Еще одна интересная деталь. За несколько дней до этого (как рассказали погранцы и подтвердили позже ополченцы) недалеко от этого КПП к границе подошла машина с оружием («калашами и пистолетами), которое стали передавать на ту сторону. Российские пограничники в кооперации с украинскими (!) это мероприятие попытались пресечь, но почти весь груз успел уйти. Оружие, судя по всему, шло к Мозговому. По непроверенным сведениям, помощь оказал Жириновский. Частично это подтверждает большое присутствие символики ЛДПР в лагере Мозгового (флаги, футболки) и то, что в эти же дни через границу прорвался «Тигр» Жириновского (который сейчас используют луганские ополченцы).
Что касается препятствия в прохождении российской границы не только добровольцам, но и гуманитарным грузам (например, незадолго до моего прохода на КПП в селе Успенском не пропустили машину с медикаментами, т. к. на них не было документов), то об этом я слышал уже неоднократно и убедился в этом лично. Эта ситуация, особенно после ночи допросов «родной» ФСБ, ввергла нас в уныние. Происходило описанное 8 мая, и мы наивно ожидали, что РФ аккурат к Дню победы все-таки решится на вторжение. А ведь еще за две недели до этого, 24 апреля, я подъезжал к границе с Донецкой тогда еще областью и в направлении ее шла колонна танков и боевых машин, а в небе кружили вертолеты. В тот момент я преисполнился весьма патриотических чувств, всерьез решив, что сейчас стану свидетелем ввода войск на Украину. До границы, как известно, эта армада так и не дошла, Шойгу заверил общественность, что это всего лишь учения, и позже войска отвели, о чем, в свою очередь, Путин доложил ОБСЕ (это его выступление, кстати, мы смотрели той ночью на погранзаставе, и даже погранцы главнокомандующего материли изо всех сил).
Убедившись, что через КПП даже по договоренности не проехать, мы решили идти напролом. Заодно искупались. На той стороне подобрали ополченцев и доставили в Луганск. Я задышал воздухом Русской весны, уже в прямом смысле слова. Это были одни из самых замечательных часов моей жизни. Здесь я увидел то, что не застал в Крыму (там я находился в конце февраля — начале марта). В Крыму мы работали с народной самообороной, планировали предпринимать некие действия, народ вот-вот мог взять ситуацию в свои руки. Если бы Россия не вмешалась, там бы происходило то же самое, что сегодня на Юго-Востоке (но хорошо, что вмешалась: спасены десятки, если не сотни русских жизней).
в Луганске я увидел восставший русский народ — тот народ, о котором мечтал всю сознательную жизнь, который хотел видеть в наших городах. Я видел его раньше, но лишь на расстоянии, через компьютерный монитор. Смотрел на эти исторические видеоролики из здания СБУ, где ополченцы прощались со всеми нами в ожидании штурмов и приглашали противника к бою словами «Добро пожаловать в ад!» А позже на некоторое время это здание стало для меня домом, и я прочувствовал все то, о чем говорили люди на видео (постоянное ощущение опасности и ожидание нападения).
Поделиться книгой: