Помоги проекту - поделись книгой:
Вполне по царю Соломону:
«Вдвоем быть лучше, чем одному, ибо, если упадут, друг друга поднимут, но горе, если один упадет, а, чтоб поднять его, нет другого, да и если двое лежат — тепло им, одному же как согреться?».
Очень точное наблюдение: «тепло им». К началу половодья она поняла, что беременна.
Это радовало Сигурда, укрепляло их связь. И обрубало планы по путешествию к Полоцкой родне, которой она была не нужна. Или — в Гданьск, где — аналогично. Вот такая, «брюхатая», «вдова бесчестная» — она не была нужна никому. Кроме Сигурда.
Позвали Раду. Но боярыня-акушерка напрочь отказалась. «Извержение плода из чрева» не только статья в «Русской Правде» с вирой в три гривны, но и грех божеский.
Сошёл лёд на Волге, под непрерывные напоминания и понукания наместника начали собирать караван для переезда. Говорили — в Гданьск.
«В родительский дом, к началу начал».
Больше деваться-то некуда. И тут кто-то, Рыкса честь идеи приписывала себе, хотя я очень сомневаюсь, произнёс:
– А не отсидеться ли нам у «Зверя Лютого»? На «Не-Руси»?
Все сразу возмутились:
– Ах, ах! Нет, нет! Как же можно?! Он же убил Володшу! Он же княгиню вдовой сделал!
Ночью, в постели, ласково улыбаясь утомлённому Сигурду, Самборина сказала:
– А может и хорошо… Что овдовела. Мне с Володшей так сладко никогда…
Сигурд по-плямкал, подумал. Вспомнил наш давнишний разговор в Янине.
Мы говорили о другом — об обычном найме дружины, но… а почему бы не совместить? Слухи о Всеволжске ходили разные… А там может получиться так, что доведётся и свой городок основать. Или — чужой прибрать.
Основать свой дом. Владетельный. Наследник уже вон… И — убраться с Руси. От лишних глаз и языков.
Для нурманского ярла — очень не новая идея. Уже лет триста сходные предводители сходных отрядов приходят в самые разные места от Гренландии до Сицилии и Верхнего Дона, захватывают местные поселения или основывают свои. И живут своим прежним скандинавским укладом, постепенно ассимилируясь.
Они долго собирались. Пока из Суздаля не пришла полусотня гридней в помощь наместнику. Потом, вывалившись в Волгу, отстаивались у Мологи.
Местные начали переживать: что так долго делает такой большой воинский караван в их городе? Нурманы вели себя… «вольно». Аборигены отвечали тем же. После особо крупной драки с убитыми, Сигурд решился — разбив напоследок несколько лабазов, караван пошёл вниз по реке.
И вот они здесь.
Рада, за время нашей беседы с Рыксой, успела надеть парадное платье, сгонять дочку в дом тиуна, сама туда сбегать и вернуться. Теперь, важно поклонясь, передала мне:
– Госпожа княгиня Самборина Собеславовна изволит пригласить тебя, Воеводу Всеволжского, в свои покои для беседы.
Резко шикнула на заболтавшуюся Рыксу, и пошла вперед, показывая дорогу.
Посреди наполненного болтающимися без дела людьми, перекопанного, неустроенного двора стоял ошалевший ещё с вчера Колотило без шапки. Какой-то прыщ спесивого вида, облокотившийся задом на пустую телегу без передних колёс, надменно ему выговаривал:
– А коли ты, червь навозный, нынче же не поставишь беседку, где княгиня со служанками еёными могли бы от солнца укрыться и красу свою белую сберечь, то я тебя, песий хвост, велю драть плетьми.
Увидев меня, Колотило отключился от выслушивания ценных указаний и красочных обещаний, и тоскливо уставился на меня. Ожидая то ли казней за общую разруху, то ли спасения от внезапной напасти — высокородных гостей.
«Спесивец», уловив взгляд тиуна, обернулся ко мне и, презрительно оглядев с ног до головы, поинтересовался у Рады:
– Это что за образина?
Надо ли объяснять, что видок у меня… хоть и не простой, но простецкий? Шапчонка примятая, косыночка беленькая, кафтанчик штопаный, штаны посконные, сапоги стоптанные, морда загорелая, ручки мозолистые. Мужик с покоса пришёл, а не с перформанса.
Что в кафтане — панцирь, а на спине — «огрызки»… И не сильно видно, и понимать надо. Ни — злата-серебра, ни — изумрудов-яхонтов, ни — шелков-паволок. Что я — лошадь цыганская, чтобы цацками позвякивать?
Как и всё остальное в подлунном мире.
Но это надо знать — куда смотреть.
Рада открыла, было, рот, дабы представить меня официально, однако я и сам озаботился:
– Курт, будь любезен, оставь в покое заборный столб, пометь этот.
Курт несколько приотстал, с интересом обнюхивая редкие столбы ещё не поставленного забора. Потрусил к моему собеседнику, вызывая волну опасливых шепотков в полном народу дворе. Мягким лёгким рывком поднялся на задние лапы, положив передние на плечи замершего «выговаривателя». Чуть прижал к телеге. И, внимательно заглядывая сверху в стремительно бледнеющее запрокинутое лицо, в недавно столь наглые глаза «столба обещающего»… пометил.
Хотя, кажется, нужды уже не было — пошло… самообслуживание.
Народ во дворе начал быстрёхонько-тихохонько перемещаться ближе к дому. Зато из подклета резво нарисовалось несколько нурманов. С мечами наголо, но без особого энтузиазма. Насчёт «поближе познакомиться».
– Рада, ты иди. Мне надо с тиуном перемолвится.
Я уселся на брёвна, оставшиеся во дворе. Колотило пытался встать передо мной «по-смердячему» — со снятой шапкой в руках. Пришлось похлопать ладонью по бревну рядом и прямо приказать:
– Сесть. Рядом. Шапку надеть. Сопли подобрать. Говорить по делу. Ну, как тут?
Равнодушно разглядывая новоприбывших, я слушал сперва ноющий, но дальше всё более уверенный отчёт тиуна.
Лес на выбранной площадке уже сведён, раскорчёвка преимущественно закончена, селение отстроено наполовину. Первые трубы в соляной горизонт уже вбиты. Рассол можно брать самотёком — только заглушки сними. Полным ходом идёт кладка четырёх печей под привезённые из Боголюбова Николаем салги (большие котлы для варки соли). Поставлены первые бадьи. Оборудована первая (общая) пристань и начаты работы по второй (соляной), поставлены общинные амбары и амбары под готовый товар, вырыты дренажные канавы. Амбары надо крыть черепицей, всё есть, но не успевает по людям. Жильё есть, но мало. Заборов нет — нет времени. И тд., и тп.
Запас топлива маловат, но постоянно ловят деревья, которые несёт или в половодье снесла на берега и отмели Волга. Ниже селения целый завал на берегу. Команда инвалидов их ковыряет. Как со стройкой чуть раскидаются — начнут интенсивно колоть.
Я внимательно слушал, доброжелательно интересовался подробностями. Последний вопрос уже при прибежавшей снова звать меня, приплясывающей от нетерпения, Раде:
– Находники нынешние… Ты им сам дом свой отдал? — Правильно. Какое-нибудь безобразие в селение творили? Спать попадали? И впредь чтоб так было. Мирно.
В горнице в красном углу сидела княгиня. Рядом торчал Сигурд. И ещё куча народу. Служанки, четверо нурманов в бронях и с мечами, штатские в шубах и кафтанах, двое духовных в чёрном…
Что-то «Годунов» вспомнился:
Я не — царевич, мне — не стыдно, она — не полячка, унижаться — не собираюсь. А так — всё в точности.
Снова, уж в который раз, здешний этикет загадывал мне загадки. Как приветствовать эту женщину? Вдову убитого мною врага, княгиню, беглянку, «бесчестную жонку»…
Шапку долой, неглубокий поклон:
– Здрава будь Самборина Собеславовна. Хорошо ли добирались?
Титул — пропустил. Но — с отчеством. Нет кучи «завитушек» в словах, поклон… равного. Но не наглый. Не «честь» в полный профиль, но и не «бесчестие» с целью оскорбить.
Она напряжённо разглядывала меня в полутьме помещения.
– Так вот ты какой… Мужа моего погубитель. Зверь Лютый.
Сигурд нервничал и непрерывно жевал губы.
Княгиня оценивающе рассматривала меня. Вспомнилось, как когда-то в Киеве, так же, прицениваясь, смотрела на меня боярыня Степанида свет Слудовна. У меня в тот раз случилась… эрекция. Прям под светлы очи. Ну и потом… всякое чего. Я-то тогда думал, по глупости да незнанию, что у боярыни интерес ко мне… ниже пояса. «Вибратор самоходный». А оказалось-то… умственный интерес был.
Царь Соломон говорил:
«Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная».
Тут ветхозаветный случай? Так-то она ничего, миленькая… Бедняга Сигурд — с таким-то колечком…
Наши переглядывания обеспокоили Сигурда:
– Э… Господин воевода. При нашем расставании говорил ты, чтобы приходил я к тебе со своим людьми. В войско наняться. Вот, как и обещал.
И Сигурд кивнул в сторону вставших у стены нурманов.
– Здрав будь Сигурд. С приехалом. Помню я наши разговоры. Не расскажешь ли — что, к чему, сколько. И — почём.
Сигурд кивнул, начал, было, излагать, но я его остановил:
– Тесновато тут. Да и душновато. Пойдём-ка лучше на воздух. А то давай повеселимся — на лодочке моей покатаемся.
– Экая глупость — нурманского ярла лодочкой прельщать! Будто он лодеек не видывал!
Какой-то дядя бородатый из штатских не по делу влезает. Видать, не понравился я ему.
Гонорится? — Спешиваем.
– Бьюсь об заклад на ста гривнах, что такой — не видывал. По рукам?
Дядя ещё и не понял толком, как я хлопнул его по ладони, махнул рукой Сигурду и выскочил во двор.
Опять в казну копеечка. Вернусь — снова Николашку подколю.
Если вернусь.
Как-то мне… тревожно. Когда вокруг эти белесые каланчи с железом в руках — промеж себя негромко на своём… спроке спикают. В смысле: размовляют. Или правильнее — шпрехают?
Толпа повалила следом. Своих двоих на берегу оставил, Сухана с Салманом и Сигурда с парой его людей — на борт. «Ласточку» от мостков отпихнули, Дик поднял паруса.
Тут-то они и ахнули.
Пока швертбот стоит у берега — видна только ненормально длинная мачта да гики торчат. А вот когда паруса крыльями встали… Да когда она пошла по речной волне, уваливаясь под ветер…
У нурманов — глаза заблестели, сумрачное напряжённое выражение на лицах сменилось восторженными улыбками.
Парни — морские разбойники, пираты. С малолетства. Толк в «гудении мачты» — понимают.
Нурманы — совсем не русские бояре. Разбираются в снастях, в парусном вооружении, в обводах и конструкции корпуса. Они в этом жили. Годами, с детства. Они тоже, как Боголюбский, только значительно сильнее, дуреют от отсутствия рулевого весла. Но делают это сильно профессиональнее. Не взгляд любопытствующего пассажира со стороны — личная память. Память рук, спины. Память с младенчества, с песен, которые им пели в колыбели:
Им «руны волн» — как «отче наш» — «от зубов отскакивает». Они знают — «как должно быть». И, видя, что «как не должно» — есть, да ещё и работает… просто хмелеют от «невозможного», от новизны.
Улыбаются, переглядываются, даже — дышат иначе. Полнее, глубже. Глаза не прищурены — распахнуты. Пытаются сразу охватить всё, «съесть» взглядом. Когда лодочка поднимается на волне — и сами привстают, тянутся вверх.
Сживаются.
С корабликом, с волной, с ветром…
Я ещё ничего не сделал, не сказал, а эти парни — уже мне рады. Просто потому, что напомнил.
Об их детстве, о море, о ветре, о парусах.
О родном.
Мелочь, конечно. Ежели что — порубают меня в капусту ничтоже сумняшись. Но ежели — нет, то — воздержатся. С взаимной приязнью.
Первым очухался Сигурд:
– Кто построил тебе такое… такой корабль?
– Я, мои люди. Здесь, на Стрелке.
– Покажешь?
– Нет. Ты не принёс мне присягу.
Всё, восторг прикосновения к невиданному, к чуду — закончился. Пошла повседневная мерзость мелкой торговлишки. «Ловля блох» в сиюминутном понимании выгоды.
Поделиться книгой: