Сашка [СИ]

Мы отошли в сторону, чтобы не дышать выхлопными газами тракторов, хорошо те надымили на поляне.

– Вполне возможно, отрицать не буду. Мои бойцы уже поговорили с твоей семьёй, я в курсе о перестрелке с бандитами, что ограбили леспромхоз, и то, что ты после ранения потерял память. Учишься и познаёшь всё заново, но всё равно странно

– Да я согласен, но вот есть это и всё. Ничего тут не сделаешь.

– Да я же не возражаю, – грустно улыбнулся старлей и, сняв фуражку, вытер платком мокрый от пота лоб. – Морит, наверное, дождь будет… Я хочу сказать, что наоборот рад, что ты такой есть. Молодец, так держать… Расскажи об Антоне, как вы познакомились.

– Да как. В госпитале была палатка, её «палаткой смертников» ещё называли, там безнадёжные лежали. Бросили их фактически. Умер, вынесут, и следующего на свободную койку. Вот я зашёл и стал играть им. У меня гитара, ещё пою свои песни. Не хочу, чтобы они уходили всеми брошенные. А в свободное время пока пальцы отдыхали, общался с ними, много интересного узнал, очень много. Вот так вот и с Антоном. Когда он умер, я не видел, вечером уходил в свой лагерь, был жив, утром пришёл, там уже новый безнадёжный лежит. Вот такие дела.

– Про немцев расскажи.

Вернувшийся старшина также с не меньшим интересом выслушал в подробностях, как я положил мотоциклистов, а вот экипаж бронетранспортёра меня просто прощёлкал. Это оба командира понимали.

– А про самолеты, почему не рассказываешь, про двух сбитых бомбардировщиков? Думаешь, мы не заинтересовались, откуда у тебя такой синящие на всё плечо?

– От сестричек узнали? – смутился я.

– Только и трещат про это. Очень гордятся, – кивнул старшина.

– Было такое, что уж теперь говорить. Из трофейного противотанкового ружья, что снял с бронетранспортёра. Я же стрелок, снайпер, а те невысоко летали, даже километра не было. Прикинул скорость пули, сделал первоначально пробный выстрел, потом рассчитал скорость самолётов, выставил прицел и стал стрелять по кабинам, в пилотов целил. Так и сбил двух. По кому стрелял те к земле и полетели. А остальные танкистов разбомбили, наверняка видели на дороге. Жаль остальных не достал, уже стрелять не мог. Тут сами видели с левой руки, стрелять приходилось.

– Видели… Мы и лётчиков этих сбитых ловили, – хмыкнул старшина. – Видели и как бомбардировщики падали, только понять не могли, кто их сшиб.

– Было бы патронов побольше, во всё что летает с крестами бы стрелял, а у меня мизер. Запас маленький, только на крайний случай.

– Ясно, – вздохнул старлей и, посмотрев в сторону могил, где хоронили жертв бандитов, последних уже закопали, сказал. – Уже потерпевшие подошли. Идём, хоронить будем.

Всё же было готово, да и старший сержант, что там командовал, нам знак подал. Пришли дед с бабушкой и Марина, ну и обе освобождённые мной женщины. Их уже вызывали ранее на поляну, они свои вещи опознавали среди барахла бандитов. Кстати, и велосипед был найден, вполне новый женский велосипед. Это последних жертв, матери с сыном, евреев вроде. Похороны прошли с некоторой печалью, кто хотел, взял слово, после чего закопали жертв, ну и поставили столб с именами павших. Кто погиб узнали из документов, их бандиты тоже собирали. Сам старлей, машина уже их была загружена всем, что было отбито, всё не влезло, так что погранцы отловили порожнюю машину, водитель не мог найти свою часть и его загрузили. У того бак так же почти пуст был, пришлось поделиться двумя оставшимися канистрами. Шальский жадным не был, как и обещал всё отдал мне, даже велосипед и несколько патронных пачек для «ТТ» и моего «ППШ», так что мне зачем жадничать? Правда, сами порожние канистры я попросил вернуть, штука нужна и дефицитная.

Погранцы попрощавшись, уехали, ну и мы стали собираться, ночевать в этом мрачном лесу никто не хотел. Обе спасённые остались с нами, старлей когда те попросились именно к нам, кажется даже вздохнул с облегчением, так что легко согласился на это и, собравшись, уехал. Красноармейцы, что занимались похоронами, построившись в колонну, направились следом, им было велено идти на сборный пункт, там сейчас старший сержант-сапёр командовал. После похорон, спасённые с бабушкой направились в наш лагерь, Марина покатила велосипед, а мы с дедом осмотрев лошадей, признав их годными, изучали возок и телегу. Столько транспортных средств, в принципе нам не нужно было, хотя телега пригодится. Подосвободим свои, а то перегруженные. Лайки крутились вокруг нас, им, наконец, разрешили покинуть лагерь, так что обнюхивали всё. Когда мы запрягли лошадей, в возке, судя по сбруе как раз две лошади ходило, то отвели трофеи в сторону. Вернуться по дороге к лагерю практически не представлялось возможным. Тут не только техника шла, но и появилось изрядное количество беженцев. Так что дед остался охранять трофеи, а я вернулся в лагерь. За час мы собрались, это не быстрое дело, и когда на дороге появился просвет, вклинились в движение. Добрались до деда, и снова влившись в колонну беженцев, покатили дальше, причём набрав побольше людей пассажирами. Отбирали те семьи, где были дети. Пустой от груза возок вёз только беженцев. Им Марина управляла, я своей телегой, а трофейная деревенская двигалась на привязи за мной, в смысле повод лошади привязан, что в неё была запряжена. Кобылка молодая оказалась. Дед замыкал. Вся наша малышня была со мной, с дедом спасённые, бабушка с мамой, ну и Кирюха.

Техника, что успела тут пройти, разбила дорогу, лес, просохнуть нормально она не успела, но к счастью нигде не застряли и, выбравшись из леса, преодолели небольшую речушку вброд, мост был разрушен и, проехав по единственной деревенской улочке полупустой деревни, покатили дальше. Чуть позже я приметил вдали дым паровоза и на первом же перекрёстке свернул. Не ошибся. Там была железнодорожная станция, проходная. Почти все беженцы, что с нами были, почти двадцать детей насчитать можно, остались тут, был шанс убраться из-под катка военной машины Германии не на своих двоих, а на попутном поезде, вот они и решили им воспользоваться. Обе спасённые так же остались тут. Уже темнело, поэтому оставив беженцев, они ждали поезд, который должен подойти с наступлением темноты и отъехали в сторону, где встали лагерем. В сторону это на пару километров, не хочу, чтобы до нас долетали осколки бомб, если станцию будут бомбить. Пока бабушка готовила ужин, вода у нас в канистрах запасена была, тут кроме станции источников не было, я освободил трофеи, деревенскую телегу и возок, и мы с дедом сделали вот что. Крепкого молодого коня, переделав сбруи, впрягли в мою телегу, а то Орешек слишком быстро уставал, тяжеловата для него моя гружёная телега, а так полегче будет. Потом мы с дедом прокатились до станции, там было несколько палаток красными крестами, и туда подъезжали машины с ранеными. Но не только машины, телег хватало. Найдя старшего этого эвакуационного пункта, мы с дедом изъявили желание передать оба транспортных средства на баланс этому медподразделению. Правда про справки я не забыл, и обрадованный военврач, с транспортными средствами была беда, легко нам их выдал, даже печати поставил. Кстати, у Шальского тоже своя печать была, он, когда мне документы выдавал, печати ставил. Эти документы я сохранил. На них военврач сделал приписки что возок и телега поступили на службу в армию в такое-то подразделение. А мы, таким способом избавившись от откровенно не нужных транспортных средств, пешком уже в сгущающейся темноте вернулись к лагерю, в сопровождении лаек. Те с нами прогулялись. Как раз успели к готовому ужину.

Маринка ещё насмешила, пыталась кататься на велосипеде, не очень у неё это получалось. А вот велик я решил сохранить и оставить так же в Москве. Хозяев у него теперь нет, нашим будет. Я не барахольщик, просто очень хозяйственный, да и ответственность на мне за семью. Так что, посмотрев на подходе, как Марина учиться ездить на велосипеде вокруг костра, где было совещённое пятно, я лишь улыбнулся. Подойдя к костру, где собрались наши, успокоил маму, пока мы сдавали возок и телегу, подошёл эшелон и почти все беженцы сели на него, нашлись места. Правда ехать придётся фактически стоя, но те были согласны даже на это.

После ужина, мы с дедом проверили лошадей, те стреноженные паслись в стороне, за ними лайки присматривали, и Шарик, если что голос подаст, после чего дед отправился спать, уже все смотрели сны. Я же посмотрел в сторону станции, там затемнение соблюдалось, ни огонька, хотя следы ранних бомбёжек были видны не вооружённым взглядом, и тоже устроившись, быстро уснул. Мне место подготавливали под моей телегой. Привык уже. Набросают охапку сена, на него одеяло и вторым укрываться. В качестве подушки вещевой мешок с вещами, он мягкий. Две подушки у нас были, но это мамина и бабушки. Трофейная надувная стала Марининой, та её себе прибрала и считала уже своей собственностью. Я это сделал как подарок, порадовав её. Ладно, завтра сразу с утра послезавтра двинем, и думаю, дней через шесть доберёмся до леса, где я золото припрятал. Кстати, продовольствие к концу подходит. На пару дней осталось, значит нужно закупать. В деревнях смысла нет, а вот на продуктовом рынке какого-нибудь городка, это самое то. Я уже узнал, на станции поспрашивал, был такой на нашем пути, назывался Дно. Там же была следующая железнодорожная и даже узловая станция. Как раз через пару дни и доберёмся. Если всё нормально будет в дороге, то к вечеру послезавтра будем на месте. Или утром третьего дня.

Спать одному мне удавалось редко. При таком разнообразии сестричек и братьев, самый младший пока мал, но средний, Димка не упускал возможности разделить со мной постель. Вот и сегодня проснувшись с наступающим рассветом, дед прошёл мимо, шурша сапогами по траве, тот лежал рядом, стащив с меня одеяло и закутавшись в него. Отчего мне и Ольге прижавшейся с другого бока было заметно холодно. Остальная малышня расположилась кто-где. Осторожно выбравшись из-под телеги, и переложив на своё тёплое место Ольгу, забрал часть одеяла у Димки, он стервец ещё и подтолкнул его с разных сторон под себя, и накрыл обоих. Роса уже выпала, влажно, оставляя след на траве, собирая на босые ноги влагу, я отошёл в сторону, и присев, стал осматривать ноги. Сапоги мои стояли тут же. Под телегой с портянками накрытыми. Два дня их уже ношу, стирать пора, значит, в корзину с грязным бельём уберём, нужны свежие. Да и влажные они слишком от росы. Убрав портянки в мешок, там всё в стирку приготовлено, а стирать из-за Кирюхи приходилось часто, я нашёл в своей телеге один из вещевых мешков и, развязав горловину, стал искать портянки. У меня штук пять пар запасено было в дорогу. Нашёл, протёр ноги и, намотав их, вбил в сапоги. Моя возня и шуршание в телеге никак не разбудили малышню, это сложно сделать.

Марина и бабушка уже проснулись, возвращались от оврага, где у нас был оборудован туалет. Тут метров пятьдесят. Там не то что овраг, но низина солидная. Да ещё с кустиками, так что для туалета удобно, со стороны невидно. Накинув свою кожаную куртку, купленную ещё в Москве, всё же утром прохладно, я отошёл в сторону, к самодельному рукомойнику. Тот был пуст, поэтому прихватив у деда канистру с остатками воды, вторую ещё вчера использовали для ужина, и долил, а тот Маринка уже подошла, умыться нужно, ну и вообще привести себя в порядок. Сам дед уже разлил из этой канистры воды в котелок, всё для чая. Суп варить сегодня не будем, остались остатки вчерашней похлёбки, но это для собак, с хлебом разбавим, чтобы им хватало. Ну а мы чайку попьём. Сейчас Марина умоется, почистит зубы и займётся выпеканием лепёшек, на которых уже руку набила. У нас и жаровня специальная была. Штука такая на ножках ставиться над костром, чтобы сковороду можно было на неё класть для готовки. Кстати, Марина уже жаловалась, что одной сковороды ей мало, готовить и выпекать приходилось много, а с одной сковородой это занимало порядочно времени. Нужна хотя бы ещё одна. Ну и масло тоже подходило к концу. Я ещё вчера сказал, чтобы составили список, мол, скоро городок будет, вот там всё и закупим, хоть небольшой, но рынок там должен быть.

После того как бабушка и Марина привели себя в порядок после ночи и засуетились у костра, дед его уже развёл, разгорался, я сам вернулся от кустиков, и умывшись, да и зубы почистив, занялся собаками. Что-что, а они только моя обязанность, кормил я их сам. Старший у лаек кобель Волк, вожак, был он псом отца, тот его растил и тому он подчинялся, однако с той поры как отец уехал, Волк стал постепенно слушаться меня. Слушал и раньше, но держался как-то обособленно, сегодня первая ночь, когда он спал рядом со мной, в ногах устроился, под телегой. Остальные тоже вокруг расположились. Сейчас псы немного возбуждённые наблюдали как я накрошив им в миски остатки вчерашних лепёшек, специально побольше напекли, заливаю их бульоном от похлёбки, ну и тем что осталось из гущи. Лайки стали жадно есть, они всегда хотят есть, а я отнёс миску Шарику. Он всё так же был на привязи у моей телеги, но за последнее время заметно вытянулся, похудел, да и выглядел бодрее для своих шести собачьих лет. Втягиваться начал в путешествие, пробежки помогли, не всегда на телеге он ехал.

С лошадьми всё было в порядке, дед уже возвращался от них пока я собак кормил. Так что мы подхватили вёдра и направились к станции за водой. В принципе обычное утро обычного дня. Если воды рядом нет, чтобы свести лошадей на водопой, приходилось ходить вот так, с вёдрами.

– Ни облачка, – осмотрев уже полчаса как светлое небо, солнце показалось краешком над горизонтом, сказал я. – Вчера хорошо морило, думал, дождь будет, а что-то не заметно.

– Не о том думаешь. Снова эти стервятники летать будут, как и вчера.

– Да я как раз о них и думаю, – пробормотал я, широким шагом шагая рядом с дедом, помахивая вёдрами. – Вчера весь день гудели, правда, разрывов бомб было неслышно, далеко бомбили… Стой!

Мы замерли вслушиваясь. Вдали, на грани слуха заметно грохотало. Вчера мы артиллерийскую канонаду не слышали.

– Не слышу, – покачал дед головой, тут он действительно был немного глуховат, приходилось громче разговаривать.

– Наверное, немцы снова прорвались и сильно продвинулись. Как бы уже сегодня они тут не оказались. Вон видишь на станции какая суета? Похоже, эвакуация идёт. Тоже канонаду слышат и понимают, к чему это ведёт.

Когда немцы тут проходили, я не помнил, да о таком городке как Дно только тут услышал, да и когда его взяли не знаю. Но путь наш лежал именно к нему, так что поторопимся. Время терять не будем и двинем как можно быстрее дальше. Что-то сильно не нравилась мне эта канонада. Чтобы с рассветом так бить, значит, немцы раньше обычного начали, а это означал очередной прорыв.

Мы уже возвращались с полными водой ёмкостями, у меня были вёдра, у деда ведро и котелок, когда я в очередной раз обернувшись, ну не верилось мне что местную железнодорожную станцию оставят в покое, заметил несколько точек.

– Дед, шевели быстрее ногами, немцы!

Мы недалеко успели уйти от станции. Так что пришлось вёдра аккуратно поставить и лечь рядом, когда загрохотали разрывы бомб. Я наблюдал за этим дело и лишь в бессилии сжимал кулаки, кроме пистолета при мне ничего не было. А из пистолета стрелять, только патроны тратить. Душу отвести можно, но не более. Человек я достаточно хладнокровный, так что взяв себя в руки просто наблюдал. Не скажу что приятное зрелище, как под бомбами всё разлеталось и горело, бегало множество людей, особенно беженцев, и те гибли под бомбами и осколками, но смотрел. Запоминал.

Одна из бомб, рванула не так и далеко от нас, хотя мы метров на четыреста от станции удалились. Тоже мне хвалённая немецкая точность. Хотя тут может и зенитки виноваты, всё же станция была прикрыта орудиями. Аж тремя. Сейчас я видел, голос подавала только одна, остальные видимо всё, отстрелялись. Возможно, она и не дала отбомбиться точно. Правда, нам от этого не легче, на полметра подбросило, котелок с водой на бок повалило, остальные в порядке, слегка расплескали воду и всё.

Шесть бомбардировщиков закончив свою работу, всё что можно на станции разрушено, и деловито собираясь в строй, направились на аэродром.

– Ну что, встаём? – поинтересовался дед.

В ушах ещё звон стоял, но я его хорошо услышал. Тот наверняка тоже оглушён, но надрывать связки я не стал, лишь покачал отрицательно головой, когда тот на меня посмотрел и пальцев указал в сторону двух точек барражирующих в стороне. При этом я ещё и на Волка погладил, что нас сопровождал, тот ко мне прижимался и дрожал, бомбёжка ему сильно не нравилась. Я такой финт уже однажды видел. Когда бомбардировщики сделают свою работу и улетают, два «охотника» барражируют в стороне. Выжившие под бомбами убедившись, что немцы убрались, вылезают из укрытий и начинают помогать раненым, ну и остальную работу, там как командиры уцелевшие решат. Вот эти «охотники» и падают вниз, и расстреливают группы уцелевших. Бывает, жертв даже больше случается, чем после бомбёжки. Тут немцы выбирают именно тот момент, когда можно нанести как можно больше потерь. Ведь не ошибаются сволочи. В прошлый раз, когда я такой расстрел увидел, и был именно такой момент. Помниться в тот раз мы впервые краем побывали под бомбёжкой. Бомбардировщики гаубицы бомбили, а «мессера» над дорогой ходили. Когда улетели, тут на дорогу начали возвращаться выжившие, вот ещё одна пара истребителей и пронеслась, строча из пушек и пулемётов. Я тогда в поле убитых осматривал, как раз раненого перевязывал, так и уцелел, а не то тоже попался бы на эту уловку.

Не ошибся, всё было, как я и предполагал. Убедившись, что все выбрались из укрытий, два «мессера» пролетели на бреющем расстреливая из всего наличного бортового вооружения выживших. Более того ещё и мелкие бомбочки сбросили, последнюю уцелевшую зенитку на удивление точно накрыли. Посмотрев как «мессера» удаляются, я встал и стал отряхиваться. Рядом кряхтел дед.

– Всё дед, пошли, теперь уже можно, улетели! – громко сказал я.

Тот тоже отряхнулся, и мы в сопровождении Волка двинули к лагерю. Там уже тревожились, видели, как мы лежим и не встаём после бомбёжки, видимость хорошая была. Мама чуть не рванула к нам, с трудом удержали. А тут после того как «мессера» улетели, мы ко всеобщему облегчению, встали как ни в чём не бывало и направились к ним. Сам наш лагерь был подобран с умом. Фактически этот тополь с густой кроной одиноким исполином возвышался в двух километрах от станции, поэтому и мы и разметили лагерь на таком расстоянии. Прямо под деревом, укрыв повозки и палатку. Тент не натягивали, пока ни к чему было. Лошади паслись метрах в ста, испуганные, но стреноженные, не убежали. Дед их тут же отправился поить, а я воды разлил из того что осталось в котелке, в собачьи миски, им тоже пить хочется. Так что собаки собрались у мисок и лакали воду.

Бабушка с мамой не могли не увидеть, что я вернулся смурной, так и сидел пока ел бутерброд из горячей лепёшки с салом вприкуску, ну и чай отхлёбывал. К салу был ещё чеснок, остатки доедаем, а вот лук уже закончился. Всё покупать нужно. Когда мы вместе со всеми позавтракали, то я стал командовать, велев собираться, причём поторапливая.

– Что-то случилось, Сашенька? – спросила бабушка.

Все даже замерли, ожидая, что я скажу. Ну я и сообщил, не стоит тянуть:

– Немцы прорвались, думаю, к обеду уже тут будут. Уходить нужно, как можно быстрее. Готовьтесь к тому, что и ночью двигаться придётся. Больно уж рывок у них стремительный получился. Как бы не догнали, да ещё не обогнали.

Все тут же засуетились, собираясь. Мы с дедом привели лошадей, они уже напились, впрягли их и, убедившись, что всё забрали, всё погружено, пробежавшись по лагерю, покинули тополь и направились к дороге. Темп я старался держать высокий, ранее мы помедленнее ехали. Телега и повозки должны выдержать. Подковы у лошадей тоже осмотрели. Шкуры у них не потёрты сбруей, мы за этим следили, так что тоже должны выдержать, тут главное, чтобы мы смогли преодолеть этот путь.

Выбравшись на дорогу, мы и рванули на восток, стараясь двигаться по обочине, тут движение слабое, изредка приходилось криками просить уступить нам дорогу. Велик лежал на сене у меня за спиной, блестя спицами, Марина очень просила за ним присмотреть. Лайки первоначально сопровождали нас по бокам, но вскоре сидели в телеге, высунув языки. Набегались. Шарик тоже был тут же. Вот так мы и двигались. На обед задержались не на два часа, как обычно это было, а даже смогли сократить на час. Вскипятили воду только для чая, да Марина немного лепёшек напекла. Сегодня всухомятку ели, ложками консервы вприкуску с хлебом, а потом чай. Времени на полноценный обед не было. Лошади за этот час успели отдохнуть и даже напиться, тут ручей был, мы здесь и запасы воды в канистрах пополнили. Я пытался отмыть те, что из-под бензина, но нет, всё равно пахли. Оставил горловины открытыми, чтобы остатки бензина испарились, так и убрал в телегу.

Вот так мы и двигались по дороге, прямо к Дну. Причём всё это время находились на пути немецких войск, думаю, они наверняка постараются захватить такой крупный железнодорожный узел, что входил в сеть Октябрьской железной дороги. Там рядом, как сообщил попавшийся местный житель, располагался наш военный аэродром, тоже заманчивая цель.

Мы как раз подъезжали к оврагу, тут дорога спускалась в него, как сидевшая рядом Оленька затеребила меня за рукав и указала на точки, что стремительно нас нагоняли со спины.

– Возду-у-ух! – тут же заорал я и, настёгивая своих лошадей, у меня был ивовый прут для этого приготовлен, понёсся на телеге вправо, уходя по дну оврага в сторону.

Дед, не менее ловко работал хлыстом, вполне поспевая следом. Чуть-чуть отстал. Мой крик услышали, и люди бросились врассыпную. Да было поздно. Над головами пронеслись четыре стремительных силуэта, оглушая рёвом моторов и треском пулемётов. Хотя один пилот «мессера» вроде и из пушки стрелял, судя по звуку. Загнав свою телегу в кустарник, я помог деду остановить его лошадей.

– Оставайтесь тут, кустарник хорошо вас урывает, а я на дорогу.

Прихватив свою любимую малокалиберную винтовку, я рванул к дороге и увидел завершение этой драмы. Мой крик дошёл не до всех, так что четыре «мессера» собрали богатый кровавый урожай. Как раз на моих глазах, очередной истребитель с нелюдью за штурвалом, с высоты понёсся к земле, собираясь в очередной раз обстрелять дорогу. Тут сразу несколько картинок отложилось в моей голове. Маленькая девочка метрах в ста от меня, сидела рядом с телом убитой мамы и, толкая её, пыталась поднять. Звуки были приглушены, я её не слышал, но судя по движениям губ, та звала свою маму. Не плакала, но была на грани, только сильно испугана. Когда немец открыл огонь, досталось многим, а девчушка буквально разорвалась на куски. Это не пулемёт, снаряд авиационной пушки поработал. Одновременно я зафиксировал, как появился на виду у края оврага вихляющий из-за пробитых покрышек «Захар» с зенитным пулемётом в кузове. Машина остановилась и кабину тут же покинули двое, водитель и политрук, судя по кубарям и звёздам на рукавах. Они мигом влетели в кузов и стали готовить «ДШК» к бою, взвели затвор. К пулемёту встал политрук-очкарик, и почти сразу он открыл огонь. Совсем немного не успел, девочка погибла, но и явно непрофессиональные зенитчики, они слишком неуверенно возились с пулемётом, тем не менее, умудрившись открыть огонь, попали. Рёв «мессера» что выходил из атаки, захлебнулся, мотор засбоил и остановился. Однако лётчик был опытный, пока хватало скорости набранной в пике, он повёл его вертикально вверх. В тот момент, когда истребитель завис, готовый вот-вот сорваться вниз, от него отделился тёмный комок, и чуть позже раскрылся купол парашюта.

– Ах ты сука, выжил значит?! – зло оскалился я и прикинув куда того сносит, рванул к довольно крупному лесу. Мы его недавно покинули, километров десять по лесной дороге ехали.

Правда, пробежал немного, шагов десять сделал, как рухнул на траву. Разозлённые потерей товарища три оставшихся «мессера» делали заход за заходом. «Зис» горел, в кузове рвались патроны к пулемёту, а тела его геройского расчёта лежали рядом с машиной, и их достали. Сделав своё дело, немцы улетели. Вскочив на ноги, я обернулся. Там овраг изгибался и нам повезло за поворотом найти высокие кусты кустарника, под которые мы телеги и повозки загнали. У поворота осторожно выглядывая, стоял дед со своей неизменной «берданкой». Рядом виднелась светлая макушка и уши Волка. А ведь велел ему в лагере оставаться. Вот отца тот всегда слушал. Надо было снова на поводки лаек посадить, чтобы за мной не убежали, как на дороге к смолокурне это сделал. Правда, сейчас охотничьи псы мне были нужны. Свистнув, призывая Волка, следом за ним из-за поворота выметнулись тушки трёх других лаек. Этот свист они знали, я так на охоту звал.

Махнув деду, показывая, что всё в порядке, и чтобы он возвращался на временную стоянку, ожидая моего возвращения, я с собаками побежал дальше. К горящему грузовику было не подойти, жар, да и патроны рвались, но я смог это сделать по-пластунски. Снял с политрука планшет, а с шеи фотоаппарат, настоящую «лейку». Даже уцелела после падения. Её убрал в свою котомку, что неизменно носил на боку. Нужная вещь, туда же сунул и планшет, вот он вошёл не полностью, торчала верхушка. Маловата оказалась котомка для планшета. Достав документ из нагрудного кармана, старясь не испачкаться в крови, я прочитал их и убрал на место, после чего отойдя в сторону, рванул к лесу. Немец уже опустился на лес, в стороне на лугу разворачивалась стрелковая рота в цепь, явно прочёсывать собрались, искать лётчика, но я надеялся их опередить. Кстати, по документам политрук был военным корреспондентом одной из главных газет. Молодец парень, погиб как герой.

Бежал я до леса, не останавливаясь, даже дыхание не сбил, хотя до него больше километра было. Но и в лесу скорость передвижения не сбросил, где тот примерно совершил посадку, я видел, так что двигался туда. Лайки не отставали, хотя было заметно, что недоумённо поглядывают на меня. На обычную охоту это было не похоже. Бежал я не просто так, а внимательно поглядывал по сторонам, так что заметив свежий след, тут кто-то пару минут назад прошёл, остановился и присмотрелся. Какую обувь носят немецкие летчики, я знал, благо встречаться приходилось не раз, а это точно след немецкого сапога.

– След. След, – командовала я лайкам, те принюхались к следу, внимательно посмотрели на меня, и мы рванули по следам за немцем.

Уйти тот успел недалеко, хотя и торопился. Лайки у меня не были обучены брать человека, чистые помощники на охоте, так что когда тот обернулся, вскидывая «Вальтер», я сходу первым выстрелил. Ещё бы немного, и тот застрелил бы Белку. Попал в руку выше локтя, отчего пистолет выпал, а подбежав, ещё и в лоб засветил прикладом. Крепкий у меня приклад, даже трещины не появилась, а вот летун рухнул на землю без сознания. Сразу же присев рядом, дыхание мне переводить не требовалось, лайки разлеглись вокруг охраняя нас, я перевязал руку немцу, и быстро обыскал. Планшета у того не было, но за голенищем правого сапога торчала карта. Это хорошо, она мне нужна, так что забрал и спрятал под рубаху. Потом снял кобуру с пистолетом и при обыске нашёл подмышкой в кобуре «Вальтер-ППК», семизарядный, точно такой же с каким Бонд бегал. Стянув с раненого часть комбинезона, вытащив руку из рукава, снял кобуру с ремешками, всё это свернул и убрал в котомку. Магазины для обоих пистолетов нашлись в карманах. Всего по одному было, патронов в запасе так совсем нет.

Выщелкнув один патрон из запасного магазины бондовского пистолета, осмотрел его. Патроны оказались от «браунинга», семь шестьдесят пять. У меня таких в запасе не было, так что всего четырнадцать патронов в наличии. Ну я с ним воевать и не собираюсь, как и у летуна оружие последнего шанса будет. Он ведь свободной рукой, выронив пистолет раненой, за ним потянулся, я уловил движение, правда, тогда не понял зачем. Сейчас разобрался.

Закончив с обыском, я отсел в сторону и стал перекладывать трофеи в котомке, достав планшет погибшего политрука. Зачем взял? Сам не понимаю. Переложив, вещи и всю мелочёвку из кармана летуна, даже шлемофон с него снял с очками и наручные часы, стал изучать планшет погибшего корреспондента. Кроме карты, откровенно плохонькой, без обозначений, нашёл банку тушёнки, то-то того так распирало, пару сухарей, и три коробки с плёнкой для фотоаппарата. Сняв последний с шеи, я осмотрел его и проверил. Плёнка внутри была, сделано всего три кадра. Сам я в прошлой жизни, когда учился в школе, ходил в фотокружок. Мне отец фотоаппарат подарил, хороший, «Киев», вот и изучал, ну и так, для саморазвития, так что с «лейкой» я разобрался быстро. Убрав всё обратно в котомку, встал и, отойдя в сторону, сделал два снимка лежавшего летуна, причём так чтобы попадали в кадр лайки. Волк лежал рядом с телом, глядя на меня мудрым взглядом, так что кадр получился отличный. Вот так закончив со всеми делами, я подошёл и пнул по раненой руке немца. Пуля кость задела, так что больно, уж поверьте мне. Вот и тот, застонав, очнулся, и сел, прикрыв рану ладонью другой руки, хмуро осматриваясь. Не дав ему прикинуть свои шансы, подняв, погнал обратно на дорогу. Пришлось обойти цепь красноармейцев, выходя им в тыл, так что не обнаружили.

Над дорогой стоял вой, натуральный такой. Погибших много, детей не один десяток, так что беда, вот как можно было охарактеризовать то, что было на дороге. То, что я задумал, решил сделать ещё тогда, когда видел что этот белобрысый немец лет двадцати пяти на вид, покинул свою подбитую машину. Оставлять этого нелюдя в живых, что с презрительной гримасой смотрел на выживших, не хочу и так не оставлю. Я решил отдать его тем, кто выжил, тем кто потерял родных или детей. Где-то читал о подобном. Не помню где, но это отличная идея и я решил её повторить. Нужный плагиат. Я бы даже сказал необходимый.

Провёл я немца так, чтобы тот не попался на глаза армейцам, иначе отберут и не допустят самосуда. Так что когда мы вышли на дорогу, тот не сопротивлялся, в охотку шёл, придерживая раненую руку, то осмотревшись, я выстрелил из винтовки в воздух, привлекая к себе внимание. Рядом лежала перевёрнутая телега и убитая лошадь, вот на её круп я и вскочил.

– Товарищи! – голос мой немного срывался, я волновался, эмоции так и переполняли. – Это один из тех немецких летчиков, что расстреливал вас недавно. Он был подбит и выпрыгнул. Я привёл его на ваш суд, на народный суд…

Немец заподозрил неладное, когда вокруг него стал собираться, уплотняясь, народ, причём с таким выражением лиц, что в их намереньях может разобраться любой, даже немец. А я говорил и говорил. Сообщил, что знаю немного немецкий и пообщался со взятым немцем. Оказалось, что они выполняли приказ, специально бить беженцев, уничтожать их. Мол, им требуется освободить земли, чтобы заселить сюда своих, семьи, вот те с удовольствием это выполняли. Когда я это произнёс, толпа как один колыхнулась к немцу, тот визжа, пытался укрыться за телегой. Но не помогло, вытащили, сомкнулись над ним. Визг перерос в вой, который быстро захлебнулся, как-то нехорошо захлебнулся, как будто ему горло порвали. Все кто был в стороне, пытался протиснуться, чтобы не то чтобы ударить, хотя бы зубами и ногтями дотянуться и впиться в ненавистное арийское тело. Армейцев тут хватало, слушали внимательно, но ни один не вмешался и не отбил немца, у некоторых на лицах было полное одобрение моими действиями.

Когда толпа отхлынула, я обнаружил лишь пятно крови, изрядное пятно, и какие-то куски. Летуна буквально и натурально порвали на мелкие куски. Вздохнув, месть свершилась, хотя людям что вершили суд, как-то легче от этого не стало, хотя некоторые и пытались выглядеть бодрячком. Другие обессилив садились там где стояли, силы покинули их после того что они сделали. Обернувшись, я вдруг заметил знакомую «полуторку» и зелёные фуражки погранцов.

– О, Шальский. Не-е, парни, встречаться с вами я не хочу.

Дед стоял чуть в стороне, я его заметил ещё когда начинал произносить свою речь, так что тот всё видел. Не скажу, что слышал с его тугостью на ухо, но всё видел, так что, ввинтившись в толпу, я направился к нему.

– Ты куда это? А поговорить? – услышал я сзади знакомый голос и меня крепко ухватили за плечо.

Обернувшись, криво усмехнулся и кивнул старшине, здороваясь.

– Вас много, вот друг с другом и поговорите, – отрезал я.

– Ты мне тут поговори ещё. Чего устроил, что ещё за самосуд?

– Ты это видел? – указал я на всё вокруг.

Тот помрачнел и кивнул, возразить на это ему было нечего.

– Какими судьбами тут?

– От немцев уходим. Своих я там, в овраге спрятал. Вот за немцем и рванул. Дальше вы видели.

– Не всё, поздно подъехали, но да, видели.

Всё-таки меня и отвели к старлею, и тот записал показания. Ругать не стал, но огорчённо покачал головой, правда мне всё равно стыдно за свои действия не было, я потому и сказал ему, что считаю, что всё сделал правильно. У нас ведь какой суд, народный, вот народ и покарал убийцу. Тот промолчал, не стал в споры вступать о законности, а закончил с опросом. Очень его заинтересовал тот политрук и боец с уничтоженной машины, о них я рассказал во всех подробностях, на этом всё, меня отпустили, слишком много дел было на этом участке дороги, где и произошла бойня.

Добравшись до деда, и ухватив его за рукав, повёл в сторону оврага. По пути свернул к лайкам, что охраняли мою котомку, никого к ней не подпуская. Кстати, я планировал сбегать за парашютом, шёлк его очень ценен, сестрички и мама бы порадовались, однако рота что проводила прочёсывание, возвращалась, и у одного из бойцов в руках был белый ком купола парашюта. Нашли, значит.

Дед заметно волновался, у него снова появились не произвольные подёргивания головы, так что отдав ему котомку, и вместе с лайками отправив к стоянке, сообщив что сейчас вернусь, и мы двинем дальше, а сам «лейкой» стал обходить дорогу и делал фотографии. Самые жуткие кадры старался подобрать, чтобы до нутра пробирали. Не где трупы, а где в основном родственники оплакивали погибших, снимал то горе, что было на их лицах и вокруг. Старался так же сделать так, чтобы в кадр попадал и столб дыма над лесом. Где упал сбитый истребитель. Снял и догорающий «Зис», с погибшими героями у него. Снимал с пограничниками, что осматривали тела и готовились отнести их в сторону, для погребения в братской могиле. Сделал и общие снимки дороги, не только отдельные. Так и щёлкал, слишком много кадров было, но плёнка оказала не бесконечной и закончилась. Так что, вернув фотоаппарат в чехол, я заспешил к нашим.

Там меня уже ждали. Первым делом поменял плёнку в фотоаппарате. Проверил как котомка, освободил её от всего, убрав в один из немецких ранцев. А вот «Вальтер» тот что «ППК», скинув куртку, наладил под рубаху, подогнав ремешки. Хорошая кобура, почти не заметна. Вот так одевшись, я попил воды, напоив лаек, побегали мы хорошо, и занял своё место на козлах телеги. Мы так и поехали дальше по оврагу, возвращаться на дорогу где было множество погибших, я не хотел категорически, оберегал семью от такого зрелища. До вечера, вернувшись чуть дальше на дорогу, мы переодели около двадцати пять километров, больше чем мы обычно в сутки проходим, и встали на ночёвку. Устали все, включая лошадей, так что продолжать движение даже ночью мы были просто не в силах. Укатал нас всех сегодняшний день.

Сегодня пятнадцатое июля, завтра утром будем в городе, куда так стремились. Нужно сделать покупки и двигаться дальше. Подобный темп я собирался поддерживать ещё пару дней, а может и больше. Канонада за день, не смотря на то, что мы постоянно были в движении, не только не стихла, но и сблизилась. Даже дед её стал слышать, что его так же тревожило.

Ночью меня поднял заворчавший Шарик, оказалось у нас пытались увести лошадей. Лайки это тоже почуяли, так что подхватив винтовку я рванул к тому месту где они паслись, это недалеко, метрах в тридцати от нашего лагеря укрытому под очередным деревом. Как уже говорил, я старался места стоянки именно такие подбирать, под деревьями. В небе стояла луна, так что воров я хорошо видел.

– А ну стой! – крикнул я, заметив, что двух лошадей уводят.

Увели бы и остальных, но меня заметили. Один запрыгнул на спину Орешка, второй бежал рядом с другим конём. Понимая, что воры фактически поставили крест на спасении моей семьи, я стал действовать не раздумывая. Вскинул винтовку к плечу и выстрелил. Тот что был верхом получив пулю в спину свалился на гриву коня, я же на бегу перезаряжаясь, сделал второй выстрел. Вскрикнув упал и второй вор. Обернувшись, я заметил, что за мной спешит дед с «берданкой», босой и со всколоченной бородой, но не остановился. Лошади остановились, так что не составило труда к ним подойти и передать деду, чтобы отвёл обратно. Первый свалился на траву, я его осмотрел. Хриплое неровное дыхание, рана в пояснице, не жилец. Даже добивать не стал, а вот второй хоть и ранен был серьёзно, но в сознании. Я осветил его трофейным фонариком, тот хрипло дыша, попросил остановить у него кровь.

– Ты мою семью убить хотел, – покачал я головой. – Нет уж, око за око.

Коротким тычком ударив лезвием ножа в шею, я отошёл в сторону наблюдая как толчками выходит из вора кровь вместе с жизнью, после чего вытер нож и, положив винтовку на сгиб локтя, направился обратно к лагерю. Кстати, винтовку я так после стрельбы вчера и не почистил, времени и сил просто не оставалось. Всё отдавал только чтобы уйти от немцев как можно дальше. Наши все от выстрелов проснулись, возбуждены были, так что успокоив, велел спать дальше. Нам требовался отдых, на это я и упирал.

Подойдя к своей телеге, переложив винтовку в другую руку, и посмотрел на горизонт, в ту сторону, где были немцы. Горизонт было хорошо видно, там светлели зарева пожаров. На дороге что находилась в полукилометре от нас, мы всегда старались вставать лагерем подальше от неё, так и шло движение. Рёв моторов было слышно постоянно. Вздохнув, я забрался под телегу, на своё место, Волк тут же лёг мне в ноги, и Марина, лежавшая рядом, тихо спросила:

– Кто это был?

– Воры. Тут деревня не так далеко, вот они по ночам по-тихому беженцев и обирают. Я узнал это у раненого.

– Понятно. Гады какие.

– Это да. Спи, завтра тяжёлый день.

Встали мы ещё до рассвета, успели сварить похлёбку. Всё же нам нужна жидкая и горячая пища, на остатках муки напекли лепёшек, мы с дедом за это время лошадей запрягли, ну и трупы воров оттащили подальше, где густая высокая трава была, чтобы малые их не видели.

Ещё солнце не поднялось, как мы успели покушать, собак покормили и, собравшись, выехали на дорогу, на которой пока было мало беженцев, остальные ещё спали на обочинах и в кустах рядом, если такие были. Согласно карты до Дна было километр шесть, совсем немного не доехали. Так что уже в девять утра, мы подъехали к нему. Но не заезжали, а объехали, и пересекли железнодорожные пути, последние километры мы вдоль чугунки двигались. Там найдя подходящее место, разбили лагерь. Дед остался охранять, и следить за порядком, а я полностью разгрузив телегу, забрал Марину, Димку и Валентину, а так же Волка и Белку. Для охраны у нас был Шарик, что так и привязан к задку моей телеги. Марину в город вело серьёзное обстоятельство, зуб разболелся, второй день уже мучилась. Так что я планировал найти стоматолога, остальные так, прокатиться решили, а собаки для охраны.

Мы въехали на территорию города и двинули вглубь, у прохожих интересуясь, где что находиться. Из десятка прохожих всего один оказался местным, он всё и объяснил, вот мы и двинули по нужному адресу. У очередного магазина стояла очередь. Моё внимание привлекла засыпанная воронка и щит, установленный рядом, где сообщался, что десятого июля, от разрыва немецкой авиабомбы тут погибло больше восьмидесяти человек. Рядом лежали цветы, полевые. Марина сидевшая рядом, только вздохнула. Столько смертей за это время.

У всех магазинов стояли большие очереди, где и по сотне человек, мы же ехали к рынку, там куда дороже, но должно быть всё, что нам нужно. По пути был и дом стоматолога, что практикуется на дому. Тот там и оказался, пожилая женщина, она осмотрела Марину и назвала цену. Нормально, я сразу отдал, и Марина осталось, зуб рвать не будут, он поддавался лечению. Валька осталась с сестрой, ну а мы с Димкой покатили к рынку. Терять время в ожидании пока пройдёт лечение не стоит, я планировал убраться отсюда как можно быстрее. Сам рынок бурлил людским водоворотом. Вроде и немцы на подходе, а торговля на площади у железнодорожного вокзала шла во всю, особой обеспокоенности на лицах вокруг я как-то не замечал. Даже дымы пожаров на станции, а её бомбили, их особо не тревожили.

Оставив телегу под присмотром Димки и псов, со мной только Волк пошёл, я заторопился ввинтиться в толпу, что ходила по рынку. Тот стихийный был, это заметно, на тряпочках товар был выложен, или на принесённых ящиках, видимо тут раньше так, по мелкому торговали, но когда город переполнился беженцами, то и торговля расширилась. Причём милиция не возражала, один сотрудник скучал в стороне, просеивая взглядом прохожих. По мне он тоже прошёлся, и не остановился, я его не заинтересовал. Найдя те места, где торговали продовольствием, от зерна отказался, на кой оно мне, но мешок муки, недавно молотый, нашёлся. Я сторговался за него, потом за мешок гороха. Тот у нас давно закончился. Продавец оказался не левый, а работник местного колхоза, продавалось всё официально, с борта «полуторки».

Разных круп взял, мешок картошки, естественно прошлогодней, свежая ещё не поспела. Луку взял, чеснока, бочонок солёных огурцов. Всё это крепкий парень, помощник продавца переносил в мою телегу. Волк там остался при первом возвращении, ему толпа все лапы оттоптали, правда, он тоже в долгу не остался, в отместку под вопли постаревших хватая их за ноги, но больше подвергать себя такой опасности не хотел. Так что остался с Димкой. Посуду я тоже осмотрел, купил новенький пятилитровый чайник, на ручке была выемка, позволяющая его подвешивать над костром, то есть он изначально на это был рассчитан. Так же взял сковороду с крышкой, чуть больше той, что у нас ещё была. Нашёл бочонок подсолнечного масла и бутыль льняного. С солью были проблемы, но два кило крупной дроблёной найти удалось. Одной из ценных вещей, это рукавица, специальная чтобы браться за горячее железо, вроде рукояток сковороды или чайника. Чтобы не обжигаться накалившимся на костре металлом. А то наши поварихи разными тряпицами для этого пользовались, что не всегда спасало. Мыло вот брать не стал, оно у нас и так было, солидный запас. Лагерь у нас на данный момент остановился у небольшого пруда, и там сейчас шли постирушки. Весь запас грязной одежды и пелёнок отстирывали. Последние и так подходили к концу, в полотенце брата заворачивали, который их с той же периодичностью пачкал.