Приключения студентов [Том II]

Ян побежал наверх и, когда спускался обратно со своим дорожным мешком в руках, то услыхал разговор внизу.

— Гуся-то ты завернула ему?.. — озабоченно говорила старушка Бонавентури.

— За-вер-ну-ула!.. — отвечала Моника. — Хле-еба еще на-до!..

— Побелей который, возьми свежего… Да полотенце положи с мыльцем!.. — Ян вошел в кухню. Мешок его набили битком; хозяйка вызвала мужа из мастерской и произошло прощанье. Бонавентури обнял своего бывшего помощника и все трое, желая ему счастливого пути, проводили его до порога кухни.

Ян оглянулся на них в воротах, махнул беретом и скрылся. Толстый Бонавентури стоял, обняв одной рукой за плечи жену, и кивал ему головою; Моника выскочила на улицу и долго глубоко вздыхала и смотрела вслед приворожившему ее сердце подмастерью.

Тронутый, озадаченный и встревоженный, Ян прежде всего побывал в «Двух львах».

Траттория была пуста совершенно; хозяин уселся с гостем в уголке за столом и Ян рассказал все вновь приключившееся. Одноглазый слушал внимательно, ни в какие пояснения не вдавался и, как всегда, был скуп на слова.

— Бонавентури — умный человек!.. — проронил он. — Когда собираются тучи — надо прятаться!..

— Но кто же этот мой враг?.. — спросил Ян.

— Тот, кто завидует!

— Ведь он все наврал про меня!!

— Наврал или нет, а скоро не возвращайся: повесят, потом поди, доказывай, что не виноват! И я скажу: не возвращайся; забери с собой птицу и ослика синьора Мальвио: с ними легче идти будет!.. Если попытка не удастся — выпустите ворона — он вернется сюда!

Хозяин и Ян вышли на двор и первый указал своему спутнику на черную птицу, сидевшую под навесом на балке; она чистила себе клювом перья на крыле.

— Ворка, Ворка?.. — позвал кривой. Ворон каркнул, перелетел на плечо к позвавшему и потерся головой об его ухо.

Через несколько минут отъевшийся серый ослик, старый знакомый Яна, был оседлан и стоял с недовольным видом, отвесив нижнюю губу; ворона, чтобы не привлекать внимание прохожих, посадили в ручную корзиночку и привязали к седлу; в одну из переметных сум владелец «Двух львов» на всякий случай сунул маленькую пилку, долото и несколько пучков веревок и бечевок. Ян простился с ним и погнал ослика к ожидавшим товарищам.

ГЛАВА XXVIII

К вечеру того же дня трое студентов, и Ян были далеко от Болоньи. Ян сначала шел возбужденный и веселый. — «Новую жизнь начинаю», — пояснял он товарищам причину этого, но вскоре притих, осумрачнел и молча подгонял ослика.

Ночь заходила безлунная и надо было торопиться; наконец показались белые развалины храма и Мартин с товарищами свернул к нему.

Гулко прозвучали под сводом шаги; Марк высек огня, Адольф нашарил немного сухой травы и хвороста и развел костер; Ян огляделся, увидал недвижный ряд белых, застывших на пьедесталах людей и положил на себя крестное знамение.

Товарищи поужинали и расположились на ночлег как обычно; ослику Ян спутал ноги и пустил пастись; ворона накормили и привязали за ножку тонким шнурком к корзине.

Громкое карканье и хлопанье крыльями разбудили путников еще до рассвета. Было холодно; траву сизым налетом покрывала густая роса.

Ежась и щурясь, четверо товарищей пустились в дальнейший путь. Высоко-высоко над головами их стали переливаться еще смутные лучи солнца; с самой середины неба проглянул веселый васильковый глаз и будто подобранная на ночь тончайшая голубая кисея скользнула по необъятному своду мира вплоть до самой земли: из-за края ее, сверкая, поднялось солнце.

Часа через два хода показался перекресток.

Мартин махнул рукою вправо.

— Нам сюда!.. — заявил он. — К полудню будем у замка епископа.

Точный во всем Мартин не ошибся: солнце было еще далеко от зенита, когда со взгорка, за подступившим к нему густым буковым и дубовым лесом, открылись высокие стены и четвероугольные башни обширного замка. Он стоял на дне низины, был окутан широким водяным рвом и беспросветными дебрями и доступа к нему, кроме дороги, не было.

Надо было как можно скорей сворачивать с нее, чтобы не нарваться на встречу с кем-либо из замковых обитателей; это было выполнено и едва пролазная чаща кустов и чудовищ-деревьев надежно укрыла путников; охватило сыростью и запахом земли. Мартин, знакомый с местностью, влез на вершину высокого дуба и сразу признал башню, где помещалась тюрьма; приметил он и то, что в ров впадали несколько глубоких оврагов.

Мартин слез со своего наблюдательного поста и повел за собой товарищей: он решил обогнуть замок и выискать против тюрьмы удобное место для дальнейших действий.

Пробираться в дремучем, полутемном лесу оказалось трудным; приходилось обходить сваленные веками и бурями деревья, продираться сквозь кусты, вязнуть чуть не по колено на топких местах. Трава была так высока, что из нее виднелись только головы как бы плывших гуськом людей; донимали крупные комары.

По дну первого оврага, до которого добрались путники, бежал мелкий ручеек; раздвигая нависшие над ним ветки, они спустились по течению, перевалили через второй гребень и оказались в другом провалье; в третьем Мартин остановил товарищей и предоставил им отдыхать на упавшем дереве, а сам отправился на разведку. Идти пришлось недолго — сквозь зелень листвы впереди блеснула широкая гладь воды, покрытая купавками; в ней отражалась серая, угрюмая башня. Мартин осторожно отклонил одну из веток; он не ошибся — перед ним была тюрьма. Два верхних этажа ее имели по три небольших оконца, заделанных железными прутьями; в нижнем не было даже бойниц.

На верхушке башни, на низенькой стенке, боком сидел юный часовой в коротком черном панцире и в круглом шлеме; рукой он слегка опирался на длинный лук. Не то он грезил среди тишины, не то глубоко задумался. За решетками ничего и никого видно не было.

Мартин вернулся к товарищам.

Ян предложил изготовить лестницу и ночью переправить ее через ров, но ни сделать ее, ни воспользоваться ею было нельзя, так как стена башни вставала прямо из воды; Адольф брался попасть в любое окно стрелой с привязанной к ней бечевой, но ни лука, ни топора ни у кого не имелось; было неизвестно и главное — в каком этаже находился неаполитанец. К довершению беды, плавать умел только один Ян.

Заговорщики перешли ближе к тому месту, с которого смотрел Мартин; Ян остался наблюдающим; ослика привязали на траве и сели обедать; разговор велся шепотом.

И вдруг трое немцев застыли, не донеся до рта кусков: послышался голос Луиджи, певший неаполитанскую народную песенку.

Ослик поднял голову, ворон обеспокоился тоже и нежданный и никем не предусмотренный неистовый рев огласил лес; к нему присоединилось отчаянное карканье и хлопанье крыльями; отозвалось и покатилось дальше эхо. Марк вскочил как бешеный и схватил ослика за хвост; рев прекратился.

Из кустов показался Ян и все бросились к нему.

— Луиджи в верхнем этаже!.. — тихо сообщил Ян. — Кажется, в среднем окне.

— А часовой что делает?

— Слушал… а как осел заревел — встал и на другую сторону перешел — должно быть, не разобрал, откуда крик донесся!

Серому виновнику переполоха привязали к хвосту чурку и, стараясь не хрустнуть и не зашуршать, четверо заговорщиков пробрались к спасительной чаще кустов и стали наблюдать за часовым. Он стоял, вытянувшись во весь рост, и все еще прислушивался к безмолвию. А под ним, скрытое под выступом карниза, глядело, прижатое к прутьям, лицо Луиджи; он держался за них обеими руками и всматривался в непроницаемые дебри: видно было, что и его слуха коснулись знакомые звуки.

Сторожевой неподвижно простоял некоторое время, затем нагнулся и дернул рукой за веревку; где-то внизу во дворе прозвучал удар небольшого колокола.

Через несколько минут на верхней площадке башни показался пожилой, чернобородый человек в шлеме, но без доспехов.

— Что случилось?.. — басисто спросил он.

— Осел сейчас кричал на той стороне… — ответил сторожевой.

— А какое тебе дело до него? ты-то ослица, что ли?

Каждое слово их разговора долетало через водную гладь отчетливо.

— Может, напасть кто хочет?

— Так разве с ослами нападают? Эх, ты, голова!.. Заблудилась чья-то скотина, вот и все!..

— И ворон кричал!.. — смущенно добавил молодой.

— Еще того лучше!.. Где же им и кричать, если не в такой трущобе? Мы в кости играем, а ты тревожишь зря! Только сатана здесь сможет что-нибудь сделать, а не птицы: один ров пятнадцать футов глубины имеет! Стой спокойно!.. — чернобородый повернулся и исчез во внутреннем ходе.

Ян сделал знак товарищам и отошел с ними назад.

— Я придумал, что делать!.. — тихо произнес он. — Надо чем-нибудь отвлечь вниманье часового на ту сторону башни, а тем временем пустим ворона, он полетит к Луиджи и отнесет ему пилку!..

Мартин отрицательно мотнул рыжею головою.

— Не донесет!.. — возразил он. — Неудобная она, длинная, да и зазвенит о стену. А тонкую бечевку подвязать ему можно!

Заговорщики условились в плане действий и Марк погнал ослика с таким расчетом, чтобы очутиться с ним по другую сторону башни. Мартин и Адольф спешно привязали к шее птицы пучок бечевки и залегли почти у самой воды в ожидании минуты, когда можно будет выпустить пернатого сообщника. Ян разделся, накинул от комаров на голое тело плащ и приготовился плыть.

Снова вынеслась и зазвенела неаполитанская песенка. Опять, будя дикое эхо, откликнулся на нее скрипучий рев ослика: Марк уже успел прибыть с ним на назначенное место.

Часовой сейчас же перешел на противоположную сторону площадки; в ту же минуту, тяжело махая крыльями, из кустов вылетел ворон; белое человеческое тело беззвучно нырнуло в воду и быстро поплыло к башне. Ворон опустился на среднее окно верхнего этажа и спрыгнул во внутренность тюрьмы; Ян пересек ров, прицепился рукой к небольшой выбоине в отвесной стене и стал нашаривать ногами какую-нибудь опору для них. Она нашлась на некоторой высоте в виде выпуклости большого валуна; Ян с усилием занес на него ногу, выискал глазами другую выбоинку, вцепился в нее и застыл, будто распятый, лицом к стене. Он поднял глаза и убедился, что не ошибся: благодаря карнизу, с башни видно его не было. Теперь весь вопрос заключался в том — долго ли он сможет продержаться в таком напряженном положении.

По стене серенькой змеей поползла вниз бечевка; Ян, завидев ее, ловко поймал конец, перехватил его в зубы и хотел уже спускаться со своего мучительно неудобного места, но вспомнил о часовом и снова прильнул к камням. Силы его иссякли — еще минута и он бы шумно сорвался в воду и погубил бы все дело. Он беспомощно оглянулся на товарищей и увидал, что Мартин, прикрывшись отогнутой назад большой веткой, усиленно делает ему призывные знаки рукой.

Донесся новый ослиный крик; Ян соскользнул в ров, нырнул в купавки и облепленная бледно-зелеными водорослями голова его показалась у противоположного берега.

Часовой продолжал стоять к нему задом. Белая спина Яна мелькнула среди травы; он оглянулся и скрылся в кустах.

Марк и Адольф ждали его с пилой, стамеской и толстой веревкой в руках; все было прикручено к доставленному им концу, его задергали и Луиджи, сообразив, что все готово, потянул бечевку к себе.

С волнением следили трое заговорщиков за поволокшимся от них к берегу свертком; он шуршал, качал траву и наконец плюхнулся в воду. Часовой оглянулся, увидал несколько легких кругов на воде, счел их за всплеск утки или рыбы и опять все внимание устремил на штуки, которые устраивал Марк. Оттуда доносился то хриплый вой рыси, то взлетала неведомо кем отломленная и брошенная ветка.

Связка в воде погрузилась на дно; Луиджи почувствовал тяжесть и стал тянуть осторожно и медленно; связка начала наконец подыматься вверх по стене башни и скрылась в окошке; все наблюдавшие за ее путешествием вздохнули с облегчением.

Адольф побежал за Марком — роль его была кончена; ослику опять навязали на хвост тяжесть и пустили его на траву. Теперь оставалось ждать ночи.

На башне сменились часовые; время тянулось медленно; Мартин установил очередь для наблюдения за тюрьмой и свободные, подостлав под себя кто ветки, кто нарванной травы, улеглись спать.

Еще до захода солнца в лесу наступила ночь; она делалась все черней и глуше; начинал сеяться дождь; деревья стали казаться ожившими, загадочными существами; иногда тупо доносился стенящий, негромкий вой и присвисты.

— Совы это… — проронил среди общего молчания Марк и простенал по-совиному так, что на дерево над самой головой его опустилась тень и вспыхнули два фосфорные глаза; все сидели, закутавшись в плащи; было так сыро, что рука, прикоснувшаяся хотя бы к соседу, оказывалась мокрой. Ров начал застилаться туманом; языки его вздымались все выше и вскоре непроницаемая белая пелена закрыла лес; на небе очерчивались вершины деревьев да часть башни с силуэтом человека на ней.

Адольф, сидевший в засаде, пришел сообщить, что пленник подает сигнал частыми высеканиями огня; Ян опять быстро скинул с себя платье и с жутким чувством, как в черный, бездонный колодезь, погрузился в воду; водоросли и купавки то и дело прикасались к его телу и он, весь подрагивая, спешил плыть дальше. Руки его натолкнулись на препятствие; Ян ощупал его — перед ним была башня; он ошарил подножье стены и нашел висевшую толстую веревку — Луиджи укрепил ее наверху.

Ян дернул ее несколько раз, затем, придерживаясь за нее одной рукой, стал ждать пленника.

Легкий, чуть уловимый шорох достиг до Яна; по судорожному колебанию веревки он сообразил, что Луиджи уже спускается и через несколько мгновений подхватил беглеца правой рукой.

— Держись за мое плечо!.. — едва слышно шепнул Ян и осторожно опустил Луиджи в воду; тот дрожал частой, как сыпь, дрожью. Ян поплыл. Неаполитанец хватил ртом воды и задыхающееся «и-и» громко пронеслось над рвом. На берегу захохотал филин; крик его без отзвука потонул в тумане — кричал и хлопал в ладоши Марк.

Часовой громко забормотал «патер-ностер».

Товарищи пловцов ожидали их у самого рва и помогли выбраться на берег.

— Ну, теперь ходу отсюда!.. — проговорил Мартин.

Ощупью, по легкому пофыркиванью, нашли ослика, оседланного еще до наступления темноты.

— Куда же идти?.. — спросил Марк, озираясь по сторонам; ни малейшего просвета в густом молоке не было.

— Пойдем за осликом!.. — отозвался Луиджи, продолжая дрожать.

Перекликаться было нельзя, поэтому, чтобы не потерять друг друга, Марк достал еще одну веревку; ее привязали к седлу, все взялись за нее на расстоянии длины руки и Луиджи тихо почмокал. Ослик тронулся неведомо куда; за ним, едва различая своих соседей, послушной вереницей следовали люди. Идти было невероятно трудно; то и дело напарывались на сучья, падали, ослик несколько раз проваливался в невидные трясины по брюхо и Мартин со своим другом Адольфом подхватывали его за подпруги и вытаскивали, как какую-нибудь репу.

Все шли, прикрывая одною рукою бесполезные глаза; караван несколько раз останавливался для передышки и снова пускался тонуть в тумане.

Марк заметил, что под ногами у него бежит вода.

— Мы вверх по ручейку идем!.. — проговорил он.

— Это хорошо… значит, замок остался позади!.. — отозвался Мартин. — Овраг куда-нибудь выведет!

Слова его оказались верными — через некоторое время ветви стали хлестать путников меньше — ослик, стало быть, попал на какую-то тропку. Она продолжала взбираться все в гору; туман редел; начали проступать очертанья деревьев. Еще немного — и лес и туман остались за плечами шедших; под черным небом кругом разостлался черный простор; кое-где мелкими желтыми искрами обозначились звезды.

— Дорога!.. — сказал Мартин, почувствовав под ногами камни.

— А ведь она та самая, по которой мы шли днем!.. — произнес Марк. Он остановился; то же сделали и остальные.

Замок и лес, из которого они только что выбрались, были не видны; вместо них белело громадное озеро со вздыбленными и недвижными волнами.

— Скоро начнет светать!.. — заметил Мартин. — Надо уходить скорее!

Только что путники двинулись дальше, слева впереди показалось красное, дымное облако; под ним виднелась озаренная множеством факелов длинная вереница вооруженных всадников, поблескивали доспехи; посредине ехал рыцарь в епископской мантии.

Мартин схватил ослика под уздцы и кинулся в сторону; за ним метнулись и остальные; все припали к земле.

Отряд проследовал шагах в ста от беглецов и стек вниз к замку.

Мартин выждал некоторое время, чтобы не наткнуться в темноте на отсталых, и поднялся на ноги.

— Теперь скорее!.. — проговорил он; Луиджи захлестал ослика и все поспешили дальше. Мартин знал тропку, сокращавшую путь на Лукку, и вскоре после восхода солнца свернул на нее с проезжей дороги. Ненадолго путников вновь обступил густой лес; через какой-нибудь час он сменился травяной заболоченной равниной.

Марк, шедший позади всех, часто оглядывался: как раз в ту пору должны были хватиться в тюрьме пленника; Мартин, продолжавший оставаться вожаком, казался невозмутимо-спокойным, так же как и его друг Адольф. Горячие лучи солнца отогрели наконец неаполитанца; он оживился и принялся болтать, перемежая болтовню радостными восклицаниями и смехом; он даже сплясал на ходу подобие сарабанды.

— А я ведь все время ждал вас!.. — сказал он между прочим. — Верил, что не бросите! Потому и пел, чтобы подать весть, где я! Меня еще вчера взяли б на пытку, если бы эта лиловая балда не запоздала! Ну и купанье же было дьявольское — так и казалось, что черти сейчас схватят за ноги и уволокут на дно!.. А холодище какой, брр!!.. Молодчина, Янушка!.. — и он затормошил приятеля, потом отскочил и запел во всю силу легких.

— Не вопи!.. — ответил Ян. — Погоня ведь будет за нами!

— Э!!.. — беспечно возразил Луиджи. — За нами на Болонью да на Пистойю бросятся, а мы вон куда — на Лукку взяли!

— По всем дорогам поскачут!.. — проронил Мартин. — Людей хватит!

Все оглянулись, но на пустынном горизонте ничего не виднелось: впереди и по бокам сияли бесчисленные озерки, зеленел и частью уже желтел камыш — скрыться было бы решительно негде. Тропка иногда выбегала на гать из хвороста и неукрепленных бревен и она колыхалась под ногами.

В полдень Мартин сделал привал для обеда и через четверть часа заторопил всех дальше: с минуты на минуту могли появиться преследователи. Луиджи притих, наморщил лоб и то и дело стал оборачиваться…