Гарри Поттер и Дары Смерти [изд-во Махаон]

Дж.К. Роулинг

Гарри Поттер и Дары Смерти

(в переводе Марии Спивак)

Посвящение в этой книге разбито на семь частей:

Нилу,

Джессике,

Дэвиду,

Кензи,

Ди,

Энн

и вам, если вы оставались с Гарри до конца

О родовой недуг,

Вечно живая рана!

Крови напев немолчный, —

Увы!

Давний напев нестройный, —

Увы!

Неусыпимый веред!

В язвину вложит кто

Зелий целебных силу?

«В дом не придёт чужой врач.

Раздор

Сам себя съест в потомках».

Богов

Слышу напев подземный.

О блаженный собор, в преисподней живой!

Умоленью внемли, укрепленье пошли

Агамемнона чадам к победе.

Эсхил. Плакальщицы (Пер. Вяч. Иванова)

Смерть лишь пересекает мир, как друзья переплывают моря, друг в друге пребывая как прежде. Ибо потребно существовать им, кто любит и живёт в вездесущем. В сем божественном стекле взирают они лицом к лицу, и разговор их прост и равно чист. Се утешение друзьям: пусть умирают они, однако дружба их и общество в наилучшем смысле непреходящи, ибо бессмертны.

Уильям Пенн. Новые плоды одиночества

Глава первая. Воцарение Чёрного Лорда

Узкая улочка утопала в лунном свете. Внезапно из пустоты возникли двое — и оба замерли, целя друг в друга волшебными палочками. Миг спустя узнали друг друга, спрятали палочки под плащи и деловито зашагали рядом.

— Есть новости? — спросил тот, что повыше.

— Самые замечательные, — ответил Злотеус Злей.

Слева низко росла дикая ежевика, справа стеной возвышалась аккуратно подстриженная живая изгородь. Двое шли; длинные плащи хлопали по ногам.

— Боялся, что опоздаю, — сказал Гнусли. Ветви деревьев низко нависали над головами, и его грубое лицо появлялось и пропадало в стробоскопе лунного света. — Всё оказалось не так просто, как я думал. Ну, лишь бы он был доволен. А ты-то, похоже, рассчитываешь на благосклонный приём?

Злей кивнул, но промолчал. Они свернули направо на широкую аллею и, следуя извиву изгороди, достигли массивных кованых ворот. Те были заперты, но визитёров это не смутило: оба подняли левую руку, будто салютуя, и прошли сквозь прутья решётки, как сквозь дым.

Тисовые кусты приглушали стук подошв. Неожиданно справа зашуршало. Гнусли выхватил палочку и через голову своего спутника прицелился, но затем понял, что испугался белоснежного павлина, который величественно расхаживал по живой изгороди.

— Ох уж этот Люциус... сибарит. Павлины!.. — Гнусли презрительно фыркнул и сунул палочку под плащ.

В конце прямой подъездной аллеи из темноты вырос прекрасный особняк, мерцающий окнами первого этажа из-за ромбов решёток. Где-то за кустами, в саду, бил фонтан. Злей и Гнусли, ускорив шаг и хрустя гравием, подошли к двери, и та распахнулась перед ними сама собой.

Каменный пол просторного, тускло освещённого роскошного холла устилал великолепный ковёр. Бледные лица с портретов пристально следили за прибывшими. Злей и Гнусли остановились перед тяжёлой деревянной дверью в гостиную, переждали краткое мгновение — и Злей решительно повернул бронзовую ручку.

В гостиной за длинным резным столом молча сидело большое собрание. Всю мебель отодвинули к стенам. В камине, отделанном чудным мрамором, с зеркалом в золочёной раме над полкой, гудел огонь — он и освещал комнату. Злей и Гнусли застыли на пороге, осваиваясь в сумраке, — и скоро их глаза невольно обратились к самому странному здесь: человеку, висевшему без сознания вверх ногами над столом. Отражаясь в зеркале и в полированной столешнице, фигура медленно, точно на невидимой верёвке, вращалась. Но сие экстраординарное обстоятельство, похоже, не интересовало решительно никого, кроме бледного юноши, который сидел почти под висящим телом и ежеминутно, как будто невольно, поглядывал вверх.

— Гнусли, Злей, — раздался ясный пронзительный голос с дальнего конца стола. — Вы едва не опоздали.

Камин за спиной говорившего мешал разглядеть его лицо и высвечивал только силуэт в кресле. Однако чем ближе подходили Злей и Гнусли, тем отчётливее во мраке вырисовывалась безволосая змееподобная голова, ноздри-щели, горящие красные глаза с вертикальными зрачками. Кожа, неестественно бледная, жемчужно светилась в темноте.

— Злотеус, сюда. — Вольдеморт указал на место справа от себя. — Гнусли — к Долохову.

Вновь прибывшие сели. Большинство глаз устремилось к Злею, и к нему же обратился Вольдеморт:

— Итак?

— Милорд, в следующую субботу на закате Орден Феникса увозит Гарри Поттера из нынешнего убежища.

Все явно разволновались: напряглись, заёрзали, неотступно следя за Вольдемортом и Злеем.

— В субботу... на закате, — повторил Вольдеморт. Его красные глаза вонзились в чёрные глаза Злея так свирепо, что кое-кто отвернулся, будто спасаясь от этого испепеляющего взгляда. Злей, впрочем, встретил его спокойно, и вскоре безгубый рот Вольдеморта искривился в подобии улыбки. — Хорошо. Очень хорошо. И эта информация получена от...

— ...источника, о котором мы говорили, — подтвердил Злей.

— Милорд.

Гнусли подался вперёд, глядя во главу стола, на Вольдеморта и Злея. Все обернулись.

— Милорд, я слышал иное.

Он сделал паузу, но и Вольдеморт молчал, так что Гнусли продолжил:

— Давлиш, аврор, проболтался, что мальчишку увезут лишь вечером тридцатого — то есть накануне его семнадцатилетия.

Злей улыбался:

— По сведениям из моих источников, нас собирались пустить по ложному следу; видимо, это он и есть. Давлиш наверняка был под заморочным заклятием. Что же, не в первый раз — он вообще податлив.

— Заверяю вас, милорд, Давлиш говорил со всей убеждённостью, — сказал Гнусли.

— Естественно, раз он заморочен, — хмыкнул Злей. — Но заверяю вас, Гнусли, что авроры больше не будут охранять Поттера. Орден считает, что министерство захвачено нашими людьми.

— Хоть до этого дотумкали! — Коренастый мужчина, сидевший недалеко от Гнусли, сипло хохотнул, и его смешок эхом повторился тут и там за столом.

Вольдеморт остался невозмутим. В глубокой задумчивости он взирал на медленно крутившееся тело.

— Милорд, — продолжал Гнусли, — по словам Давлиша, для переправки мальчишки соберётся целая бригада авроров...

Вольдеморт одним взмахом большой белой руки прервал Гнусли и повернулся к Злею. Гнусли глядел на них с беспомощной обидой.

— Где его спрячут?

— У кого-то из членов Ордена, — ответил Злей. — На дом, если верить источнику, наложены все защитные заклинания, известные Ордену и министерству. Полагаю, милорд, шансы взять Поттера там крайне малы. Если, разумеется, министерство не падёт до следующей субботы. Тогда большую часть заклинаний мы сумеем обнаружить и нейтрализовать, а через остальные, не сомневаюсь, прорвёмся.

— Что скажешь, Гнусли? — осведомился Вольдеморт, и огонь камина странно сверкнул в его глазах. — Падёт ли министерство к следующей субботе?

И опять все головы повернулись к Гнусли. Тот приосанился.

— Господин, на этот счёт у меня хорошие новости. Мне — ценою больших усилий — удалось наложить проклятие подвластия на Донельза Ретивса.

Судя по лицам, заявление произвело эффект. Долохов, человек с длинным перекошенным лицом, одобрительно хлопнул Гнусли по спине.

— Для начала неплохо, — проговорил Вольдеморт. — Но Ретивс — это капля в море. Прежде чем начну действовать я, Скримджера необходимо окружить нашими людьми. Одно неудачное покушение на министра — и я буду отброшен далеко назад.

— Вы, безусловно, правы, милорд... Однако Ретивс — глава департамента защиты магического правопорядка, он постоянно общается не только с министром, но и с начальниками других отделов. Имея под контролем столь важное официальное лицо, мы легко подчиним прочих, а все вместе они уж как-нибудь свергнут Скримджера.

— Да, если только нашего друга Ретивса не разоблачат раньше, чем он перевербует остальных, — бросил Вольдеморт. — Так или иначе, до следующей субботы министерство вряд ли станет моим. И, коль скоро на новом месте добраться до мальчишки будет невозможно, надо перехватить его по дороге.

— Здесь мы в выгодном положении, господин. — Гнусли явно стремился выслужиться. — Мы внедрили несколько наших в департамент волшебных путей сообщения. Если Поттер аппарирует или использует кружаную сеть, мы узнаем тотчас же.

— Он не сделает ни того ни другого, — сказал Злей. — Орден избегает средств транспортировки, находящихся в подчинении министерства, — он вообще министерству не доверяет.

— Тем лучше, — отозвался Вольдеморт. — Поттеру придётся перемещаться в открытую. Легче брать.

Он опять взглянул на крутящееся тело и продолжил:

— Я лично займусь мальчишкой. С ним много напортачили, в том числе и я сам. Он жив благодаря моим промахам, а не своим победам.

Все в страхе смотрели на Вольдеморта — каждый явно опасался, что персонально на него возложат вину за живучесть Гарри Поттера. Однако Вольдеморт, похоже, разговаривал больше сам с собой и обращался к бесчувственному телу под потолком:

— Я был беспечен, и от меня отвернулась удача, мне изменил случай — эти злые недруги непродуманных планов. Теперь я мудрее. Я постиг много нового. Я сам должен убить Гарри Поттера, и я это сделаю.

Будто в ответ на его слова откуда-то раздался страшный протяжный стон, полный отчаяния и боли. Многие за столом вздрогнули и опустили глаза: крик, казалось, шёл из-под ног.

— Червехвост, — задумчиво, не повышая голоса, произнёс Вольдеморт, не сводя глаз с вращающегося тела, — разве я не просил тебя следить за нашим пленником?

— Да, м-мой господин, — проскулил человечек, сидевший чуть дальше, — он сполз на сиденье так низко, что его стул на первый взгляд казался пустым. Сейчас человечек слез и заспешил прочь из комнаты, оставляя за собой странное серебристое свечение.

— Как я уже сказал, — продолжал Вольдеморт, вглядываясь в напряжённые лица своих последователей, — мне многое стало ясно. Например: чтобы убить Поттера, мне придётся позаимствовать у кого-то из вас волшебную палочку.

Слова потрясли собрание так, словно он просил пожертвовать руку.

— Нет желающих? — процедил Вольдеморт. — Что ж, посмотрим... Люциус! Мне представляется, тебе палочка больше не нужна.

Люциус Малфой поднял взгляд. В свете камина лицо отдавало восковой желтизной, глаза потемнели и запали. Когда он заговорил, голос прозвучал хрипло:

— Милорд?

— Волшебную палочку, Люциус. Я прошу твою палочку.

— Я...

Малфой покосился на такую же бледную жену. Её длинные светлые волосы ниспадали по спине, и она неподвижно смотрела прямо перед собой, но под столом на мгновение сомкнула тонкие пальцы на запястье мужа. Малфой достал из-под мантии волшебную палочку и протянул Вольдеморту. Тот поднёс её к лицу и внимательно осмотрел:

— Что это?

— Вяз, господин, — прошептал Малфой.

— А сердцевина?

— Дракон... Сердечная жила дракона.

— Хорошо. — Вольдеморт достал свою палочку и сравнил обе по длине.

Люциус Малфой непроизвольно подался вперёд, словно рассчитывая получить взамен палочку Вольдеморта. Тот заметил движение, и его горящие красные глаза издевательски расширились:

— Хочешь мою волшебную палочку, Люциус? Мою?

Вкруг стола послышались смешки.

— Я дал тебе свободу, неужто мало? И, однако, я вижу, ваша семья в последнее время не слишком счастлива... Чем тебя не устраивает моё присутствие в твоём доме?

— Устраивает... Всем устраивает, милорд!

— Какое пошлое лицемерие, Люциус...

Злые губы уже не двигались, но шипение продолжалось, становилось громче, и кое-кто из колдунов невольно содрогнулся: под столом скользило нечто громадное.

Гигантская, как будто бесконечная змея вползла к Вольдеморту в кресло и разлеглась на его плечах. Шея толщиной с человеческое бедро, глаза с немигающими вертикальными зрачками. Вольдеморт, не сводя глаз с Люциуса Малфоя, рассеянно погладил змею длинными тонкими пальцами.

— Отчего же Малфои так недовольны своей участью? Разве не о моём возвращении к власти вы мечтали много лет?

— Конечно, милорд. — Люциус Малфой дрожащей рукой отёр пот с верхней губы. — Всегда мечтали — и мечтаем по сей день.

Жена Малфоя, слева от него, скованно, избегая смотреть на Вольдеморта и его змею, кивнула. Драко Малфой, который сидел справа от отца и почти не сводил глаз с бесчувственного тела над столом, глянул на Вольдеморта и тут же отвернулся, страшась встретиться с ним взглядом.

— Господин, — волнуясь, сдавленно произнесла женщина с тяжёлыми веками, выглядывая из-за Нарциссы, — ваше пребывание в нашем родовом поместье — честь для семьи. Величайшее счастье.

И внешне, и поведением она была полной противоположностью сестре. Нарцисса застыла прямая как гвоздь и невозмутимая; темноволосая Беллатрикс же всем телом тянулась к Вольдеморту — ибо простые слова не могли передать огромности её преклонения.

— Величайшее счастье, — повторил Вольдеморт. Чуть склонив голову набок, он внимательно рассматривал Беллатрикс. — Приятно слышать, Беллатрикс, особенно от тебя.

Её щёки залил румянец, в глазах блеснули слёзы восторга.

— Господин знает, что это истинная правда!

— Величайшее счастье... Что, даже в сравнении с радостным событием в вашей семье, которое, я слышал, имело место на этой неделе?

Беллатрикс уставилась на него, приоткрыв рот, явно озадаченная:

— Я не понимаю, о чём вы, господин.

— О твоей племяннице, Беллатрикс. И о вашей, Нарцисса, Люциус. Которая на днях вышла замуж за оборотня Рема Люпина. Вы, полагаю, гордитесь родственницей?

Собравшиеся оскорбительно расхохотались. Многие подались вперёд, злорадно переглядываясь, кое-кто застучал кулаками по столу. Огромной змее не понравился шум, и она, разинув пасть, злобно зашипела, но Упивающиеся Смертью не услышали — так восторженно приветствовали они унижение Беллатрикс и Малфоев. Лицо Беллатрикс, ещё недавно розовое от счастья, пошло некрасивыми красными пятнами.

— Она нам не племянница, господин! — возопила Беллатрикс, стараясь перекричать ликующий гвалт. — Мы с Нарциссой ни разу не видели сестры с тех пор, как она вышла за мугродье. И ни её дворняжка-дочь, ни животное, за которое она вышла замуж, не имеют к нам ни малейшего отношения!

— А ты что скажешь, Драко? — поинтересовался Вольдеморт, тишайшим голосом перекрыв и хохот, и улюлюканье. — Будешь нянчить волчат?

Безобразное веселье продолжилось; Драко в ужасе посмотрел на отца, но тот сидел, опустив голову и разглядывая собственные колени. Взгляд Драко переметнулся к матери. Та почти неуловимо качнула головой и снова пусто воззрилась на стену.

— Хватит, — оборвал потеху Вольдеморт, поглаживая растревоженную змею. — Довольно.

Гогот стих.

— Почти всякое фамильное древо подгнивает со временем, — изрёк Вольдеморт. Беллатрикс, затаив дыхание, жадно ловила каждое его слово. — И тогда его следует обрезать. Убирать больные ветви ради здоровья оставшихся.