Кот Барбосный. Весёлые рассказы

И вот однажды я гуляла в саду «Эрмитаж» и встретила мальчика. Он был очень красивый, кудрявый и задумчивый, с пушистым малиновым шарфом. Мне тут же жутко захотелось с этим мальчиком мириться. И чтобы обязательно держаться мизинцами и приговаривать «мирись-мирись-мирись». Я поскорее подошла к нему поближе и изо всех сил показала ему язык. А он только улыбнулся. Даже не сказал мне ничего обзывательного, вот ужас-то! Тогда я сказала:

– А у меня зато волосы рыжие!

Я думала, что он сейчас начнёт меня дразнить и мы наконец поссоримся. А он сказал:

– Не рыжие, а золотые. Очень красивые волосы.

«Странный какой-то», – подумала я и сказала:

– А ты зато псих ненормальный!

А он порылся в кармане и протянул мне леденец на палочке. Мне стало так обидно, что он не хочет со мной ссориться, что я заплакала.

Мальчик очень огорчился и стал меня утешать:

– Ну не плачь, ты, наверное, шоколадную конфету хотела, а я тебе только леденец дал? Ничего, я тебе потом шоколадную принесу. А хочешь, пойдём ко мне в гости, у меня дома ёжики есть, живые, настоящие. Ну не плачь, давай мириться!

Тут я прямо подскочила от радости.

– Конечно, давай! – завопила я.

И мы стали мириться. Мы взялись мизинцами и так долго трясли руками, что у меня даже мизинец навсегда оттопыренным остался. Честно! А потом мы пошли к нему в гости смотреть двух живых настоящих ёжиков, которые у него жили.

И мы с этим мальчиком так ужасно подружились, что дружим до сих пор. Только теперь у него живут уже целых семь ёжиков.

Каретный ряд

Когда я была маленькая, я всё время теряла ключи от квартиры.

Мама очень сердилась, она боялась, что жулики найдут ключи, залезут к нам и вынесут всё самое ценное – книжки, картины, которые папе дарили его друзья-художники, и огромное старое зеркало…

Как будто воры, найдя ключи, прямо сразу догадаются, от какой именно квартиры эти ключи, построятся дружно и двинут нас грабить. Красть книжки.

Я приходила из школы и, пошарив в ранце, обнаруживала, что у меня нет ключей – то ли в школе где-то выронила, то ли дома забыла…

С девчонками мы только что распрощались, они пошли по Садовому дальше, к себе, на улицу Чехова, мобильных тогда ещё не изобрели, деваться мне было некуда, и я грустно сидела в подъезде на перилах.

И тут дверь подъезда открывается, и мне сразу же приходится встать по стойке «смирно» и впечататься в стену. Потому что в подъезд входит дядя Толя с десятого этажа со своей собакой. Эта собака всегда лает как безумная, до хрипоты, и рвётся с поводка, и все вокруг стараются спрятаться, как будто это медведь или, в крайнем случае, кавказская овчарка. А собачка у дяди Толи маленькая, толстая и пушистая, с лохматой физиономией. Психованная собачка Клякса. Дядя Толя Власов – клоун. Но не в цирке, а так, по всяким праздничным концертам для детей, на утренниках в парках и домах пионеров.

– Что вы хотите, – говорит жена дяди Толи тётя Нина, которая не работает клоуном, а ходит по магазинам и готовит дяде Толе и Кляксе еду. – Что вы хотите, у собаки слабые нервы от постоянных нагрузок, она артистка, она выступает на сцене…

– Что ты тут сидишь грустишь? – перекрикивая безумный лай, спрашивает дядя Толя.

– Ключи забыла! – кричу в ответ я.

– Айда к нам! – приглашает дядя Толя. Он дружил с моим папой, в молодости они вместе работали клоунами.

– Спасибо, подожду пока! – отвечаю я.

Да уж, спасибо, дядя Толя, за приглашение… У вас там Клякса эта… И тётя Нина в том числе…

Интересно, что, когда дядя Толя состарился и пошёл на пенсию, он завёл себе другого пса, и пёс этот, хотя нигде не выступал, тоже был очень злой, кусачий и нервный. Может, всё-таки нервность у собак была не от работы артистами, а от того, что дядя Толя с тётей Ниной их так воспитывали?

Воспитатели нервнобольных собак…

Я сижу в подъезде дальше.

Распахивается дверь, и в подъезд весело вваливаются соседи с восьмого, Мария Григорьевна и Женя Донские, с ярко накрашенными щеками и огромными накладными ресницами.

Они вернулись с концерта.

Вот таких соседей уж точно больше ни у кого не было!

Женя и её мама тоже артистки. Артистки оригинального жанра. Оригинальный жанр – это когда человек умеет делать что-нибудь очень-очень, совсем, совершенно необычное.

Женя и Мария Григорьевна умеют разговаривать животами. Это называется «чревовещатели», или, по науке, «вентрологи». Как они разговаривают животами, я не знаю, не могу понять до сих пор. Спокойно говорят с закрытыми ртами, даже губами ни капельки не шевелят, а всё прекрасно слышно и понятно.

У них есть гном – большая кукла, такой дедушка в колпаке и с красным носом, с ним-то они и выступают, как будто они с ним разговаривают, и он отвечает на вопросы, шутит, песенки поёт…

Однажды, когда я была совсем маленькая, меня не с кем было оставить, и меня «подбросили» Донским. Они показали мне своего говорящего гнома, и от изумления у меня на несколько дней пропал аппетит.

Сейчас они тащут по лесенке к лифтам большой чемодан с реквизитом – костюмами и предметами, необходимыми им для выступления. Наверное, в чемодане, свернувшись, спит и знаменитый гном.

Мария Григорьевна и Женя тоже приглашают меня к себе, посидеть до вечера, но я знаю, что артистам после концерта надо хорошо отдохнуть, принять душ не спеша, плотно поесть и полежать, и не надо путаться у них под ногами.

Я остаюсь сидеть в подъезде. Через некоторое время приходит мама, сначала как следует ругает меня, а потом открывает дверь своими ключами…

Когда у Жени Донской родилась дочка Маша, они и её научили своему искусству, передали секрет. Выступают они очень редко, так что, дружок, если вдруг где-то услышишь или увидишь афишку: выступает Мария Донская, – бросай всё и беги смотреть! Впечатление – на всю жизнь.

Наш дом в Каретном Ряду, на углу Садовой, старые москвичи называют «Дом артиста». И правильно, потому что в этом доме действительно живут артисты московской эстрады и Большого театра. Летом, когда окна открыты, слышно, как кто-то на чём-то играет, а кто-то поёт густым и тягучим оперным голосом.

В этом доме я живу и сейчас, но артистов стало как-то меньше, переехали, что ли, куда-то…

А тогда, в детстве!

Нашей соседкой через стену была балерина Люба, маленькая, с серо-зелёными глазами, такими блестящими, словно полными слёз. Как будто она то и дело собирается заплакать, а потом передумывает.

Однажды, когда я была дома одна, Люба позвонила в нашу дверь. Она была очень нарядная – в чёрном маленьком платьице с открытыми плечами, в серёжках и кольцах.

– Можешь меня немножко покормить? – тихо спросила она. – Есть у вас что-нибудь?

Я, конечно, очень удивилась, но и обрадовалась тоже – моя мама только что ушла, поставив передо мной чашку горячего молока, которое я терпеть не могла. А попробуй не выпей, такое начнётся – ужас… Ведь моя мама помнит, как голодно было во время войны, и очень-очень не любит, когда капризничают…

Я предложила Любе молоко и овсяное печенье.

От входной двери по коридору на кухню Люба шла, осторожно держась за стены.

«Ноги болят, ходить трудно, – решила я. – Ещё бы – всю жизнь танцевать и подпрыгивать, особенно не где-то там, а в Большом театре…»

Люба присела на краешек стула и принялась осторожно, маленькими глоточками, пить молоко.

– Я приглашена на ужин к французскому послу, – тихо, словно по секрету, сказала Люба. – Неудобно идти голодной…

Я даже не подумала спросить, почему у них дома нет еды, ведь если Люба на пенсии, то её муж дядя Юра вовсю работает, преподаёт в хореографическом училище.

Люба сделала ещё глоточек молока и сказала:

– Ну вот, за мной, наверное, уже пришла машина.

Она вышла из нашей квартиры, так же осторожно держась за стены. А я потом долго прислушивалась, когда хлопнет её дверь и она пойдёт к лифту, чтобы спуститься с одиннадцатого этажа и сесть в машину, ехать к послу.

Но было тихо…

Люба ещё несколько раз заходила к нам – попросить то чашечку рису, то плоскогубцы (зачем балерине, даже на пенсии, плоскогубцы?), а потом я услышала, как мама с кем-то из соседей сочувственно говорит про Любу, что со многими балеринами это случается, когда они выходят на пенсию. Они скучают без театра, без репетиций, без спектаклей, не знают, чем заняться, куда себя девать, и со многими случается «это».

Что именно «это», я тогда точно не поняла, но догадалась, что «это» – очень печальное, связанное с шаткой походкой и небылицами про ужин у посла.

Мои одноклассники и друзья по школе знали, в каком необычном доме я живу. К тому же в школе учились и другие ребята из нашего дома.

Верка Ильинская однажды предложила нам всем классом или хотя бы всей нашей девчонской компанией забыть ключи, чтобы сидеть у меня в подъезде и глазеть на артистов и всяких чудных, необыкновенных людей.

А вот если я рассказывала про своих соседей кому-нибудь из других районов или даже городов, мне никогда не верили.

Но я на них совсем не обижалась – ведь у них не было таких чудесных соседей.

Заколдованный снег

Когда я была маленькая, я обожала есть снег. Вот как только нападает хоть чуточку снега, я сразу на улицу – и ем, ем, ем…

Пока меня не поймают и не отругают. И никто не мог меня отучить от этой ужасно опасной для здоровья привычки.

И вот однажды, когда наступила зима, я сразу съела снег. А он был не простой, а заколдованный. И я превратилась в торт.

Приходит моя мама с работы, а вместо меня на кухне – торт.

– Надо же! Тортик! – обрадовалась мама.

Она удивилась только, что меня дома нет, а потом подумала, что я ушла в соседний подъезд к Нинке Акимовой. И я совсем не могла ей ничего сказать – ведь торты не умеют разговаривать! Мама положила меня в холодильник. Я же превратилась не в простой торт, а в торт из мороженого. Мама подождала меня немножко, а потом всё-таки решила съесть кусочек торта. Она вынула меня из холодильника, взяла в руки острый нож… И тут из торта как брызнут брызги в разные стороны! Мама попробовала брызги на вкус. А они были совсем не сладкие, а солёные, как слёзы. Мама пригляделась повнимательнее и заметила, что на торте из крема бантики красные вылеплены – точно такие же, как у меня в косичках. Вот тут-то моя мама и заподозрила что-то неладное. И поскорее позвала отряд спасателей из трёх волшебников и двух мороженщиков. Все вместе они меня расколдовали и превратили обратно в девочку.

С тех пор у меня часто бывает насморк – это я в холодильнике простудилась. А снега я больше не ем, хоть и хочется иногда.

Вдруг он опять заколдованный?

Пугало на носу

Когда я была маленькая, у меня был очень длинный нос. Ну конечно, не такой, как у Буратино. Гораздо длинней. С таким носом мне было очень трудно жить на свете. Особенно умываться или ездить в метро. На мой нос часто садились бабочки и птицы. Хорошо ещё, если синички и воробышки. А вот когда большие чёрные вороны…

Моя мама просто с ног сбилась. Она водила меня ко всем докторам и специалистам по носам. Они выписывали мне пилюли, капельки, натирания, а один старенький доктор сказал, что лечить меня вообще не надо. Потому что мой нос пройдёт сам по себе в один прекрасный день.

Но прекрасный день всё не наступал и не наступал, птицы сидели на моём носу, как на жёрдочке, прохожие показывали на меня пальцами и сердились, когда я случайно колола их своим носом, да к тому же в таком длинном носу то и дело заводился насморк.

Тогда сосед дядя Миша устроил мне на носу пугало. Как в огороде, только поменьше. На голове у пугала была шапочка с помпончиком. А вместо головы – старый мячик с нарисованным лицом. Пугало смотрело на меня и улыбалось. От ветра оно смешно дрыгало руками, и птицы больше ко мне на нос не садились.

Мы с пугалом подружились. Мне было жалко, что оно мерзнёт на ветру, и я укутывала его своим шарфом. Нас с пугалом часто фотографировали в газетах и снимали в кино. А однажды нас с пугалом пригласили выступать в цирке. Тут я немножко заволновалась. Ведь я никогда раньше в цирке не выступала. Я ночью даже долго заснуть не могла. Но пугало смотрело на меня так весело, что я перестала волноваться. А наоборот – с нетерпением стала дожидаться утра, чтобы выступать в цирке в красивом блестящем платье. Я мечтала, мечтала об этом и заснула.

Утром я открыла глаза, посмотрела вперёд и ничего не увидела. То есть, наоборот, всё увидела, кроме своего пугала. Я стала трогать свой нос. А он оказался вовсе и не длинным, а самым обыкновенным носом.

Тогда я посмотрела в окно и увидела, что за окном стоит совершенно прекрасный день.

Мужское воспитание

Однажды, когда я была в первом классе, моя мама уехала на две недели в командировку, в Германию и Чехию. Тогда эти страны вот как назывались: ГДР и Чехословакия.

Со мной остался мой старший брат. А брат мой здорово старше меня, на целых пятнадцать лет, и когда я была первоклассницей, он уже вовсю учился в университете. Студенты обычно любят после занятий веселиться, пить с друзьями чай, говорить про интересное. А тут надо забирать из школы и кормить какую-то сестру, делать с ней уроки, писать палочки и крючочки.

Одно сплошное занудство.

У моего брата был друг Коля. И вот, чтобы я им не надоедала, не мешала и не путалась под ногами, они меня пугали.

Они грозились отдать меня в Суворовское училище. Вернее, они даже не грозились, а просто спокойно так говорили между собой:

– Да, мундир ей очень пойдёт.

– Ну что, когда отвезём?