Путь из верхнего зала [Комната наверху]

— Еще бы им не знать! Уж Клайд да не знает, черт его задери.

— Я хочу сказать: они знают, что ты здесь. Правда, думают, что ты умерла.

— Ну, я вправду умерла, но здесь надолго не задержусь. Конечно, в том случае, если мы попадем в Верхний зал. Стащив с головы свою красную кепку, она зашвырнула ее в дальний конец коридора.

Кепка упала у трещины в бетоне, где стена смыкалась с полом. Через эту щель не пробралась бы и мышь, но я все-таки протиснулся: сначала просунул кончики пальцев, потом одно плечо, затем другое. Я оказался в оранжерее с огромными эркерами, за которыми виднелись высоко стоящие, озаренные солнцем облака, похожие на разрушенные замки. Глюкки…

— Ничего, если я буду звать тебя Глюкки?

— Черт подери, я же сказала: пожалуйста, — Глюкки стояла у окна, одетая в белый муслиновый лифчик с чашечками, отделанными вышивкой «ришелье», и трусики из той же материи с кружевными вставками спереди и с боков. Разумеется, она была в красной кепке. И в очках.

— Я очень хочу помочь, — сказал я. — Но этот Верхний зал, похоже, опасное местечко.

— Опасное? Кто сказал?

— Служба работы с клиентами.

— Сиснерос? Вот дрянь!

— Я так не считаю. Она говорит, что если я войду в Верхний зал, то уже не выйду. Как из «Тараканьего Мотеля». Там нет телефона.

— Х-м-м-м, — Глюкки пристально уставилась на меня. Ее серые глаза глядели встревоженно. — Я об этом не подумала. Пойдем повыше, чтобы можно было поговорить. Она швырнула красную кепку, и та опустилась около крохотной клинообразной дырки, через которую я еле прополз по-пластунски, выставив вперед плечо. И оказался в темной комнате с плотными шторами, без мебели, если не считать персидского ковра на полу. Глюкки…

— Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?

— Перестань, а? Почему от «Эн-О» люди так тупеют?

— Ума не приложу, — проговорил я.

Глюкки сидела на полу, одетая в белый лифчик из синтетического атласа, окаймленный расшитой тесьмой, и крохотные трусики-бикини из той же материи.

— На самом деле меня зовут не Глюкки, — произнесла она. — То ли Элеонор, то ли Кэтрин — я забыла. Когда тебя убивают, такие вещи как-то улетучиваются из памяти.

— Они сказали, это было самоубийство.

— Ага. Самоубийство при помощи молотка! — Мне понравился ее смех. Мне понравилось, как врезались в ее тело тесемки бикини. Они были миниатюрными копиями витых шнуров, которые можно встретить в театре. — Меня арестовали — в этом Бонни не соврала. Я составляла нелегальные подпрограммы, мышиные норы, для передвижения по ТДВ. Это тоже правда. Только об одном она умолчала — мы с Клайдом были соучастниками. Ну да откуда ей знать, этой мерзавке? Я прогрызла мышиные норы, закопала их в основной кодовой цепи, чтобы мы с Клайдом потом могли ходить во дворец сами. Клайд был дизайнером дворца, но мышиные норы поручил мне. Вот только я не знала, что он уже завел шашни с Сиснерос.

— Что такое «шашни»?

Глюкки пояснила свое определение вульгарным жестом. Я отвел глаза.

— Сиснерос владеет 55 процентами акций. Что, понятно, сделало ее неотразимой в глазах бедного Клайда. Чуть ли не год они играли в Бонни и Клайда у меня за спиной, пока я работала, не разгибая спины. Короче, когда ТДВ принимали в «Пути вглубь», какой-то проверяльщик заметил мышиные норы — я их не особенно старалась спрятать — и сказал Сиснерос, а та сделала выговор Клайду, но он прикинулся шокированным и возмущенным. Он меня подставил. Как только меня выпустили под залог, я пришла за своим барахлом…

— Барахлом?

— Подпрограммами, фирменными макросами, графикой… Я хотела все убрать. И, может быть, устроить небольшой тарарамчик. Я взяла с собой ресет-редактор, чтобы переписывать код, не выходя из системы. Но Клайд заподозрил неладное. И убил меня.

— Маленьким молоточком.

— Соображаешь. Просто выдвинул ящик и — бэмс по переносице. Но Клайд не знал, что я могу себя сохранить. Я всегда хожу на маленьком макросе автосохранения, который написала еще в колледже, так что потеряла всего минут десять, не больше, и чуть-чуть памяти. И свою жизнь, разумеется. Я ушла в мышиные норы, но кто хочет жить, как крыса? И я стала ждать своего принца, который отведет меня в Верхний зал.

— Принца?

— Контур речи.

— Фигура речи, — поправил я.

— Без разницы. Короче, чего Сиснерос не знает — и Клайд тоже, — что Верхний зал связан интерфейсами с другими сферами «Пути вглубь» — Арктической и Амазонской. Я смогу выбраться из дворца. И с каждым добавочным модулем моя вселенная будет расти. Если я не стану лезть на рожон, то смогу прожить хоть вечность. Ты разве еще не заметил, что в «Эн-О» смерти нет?

Она встала. Сняла кепку и швырнула в стену. Кепка упала у маленькой щели под плинтусом. Отверстие было узким, но я умудрился проползти, выставив вперед плечо. Я оказался в комнате с каменными стенами, крохотным окошком-амбразурой и складным стулом. Глюкки…

— Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?

— Слушай, ты мне надоел. Иди сюда.

Глюкки была одета в черный кружевной лифчик с глубоко вырезанными чашечками и широко расставленными бретелями, а также черные кружевные ажурные трусики в том же стиле, украшенные бантиками по бокам. И, разумеется, она была в красной кепке. И в очках. Она потеснилась, чтобы я смог встать рядом с нею на стул и выглянуть в амбразуру. Я удостоверился воочию, что Земля круглая: я увидел изгибающуюся линию горизонта. Я почти ощутил своим бедром изгиб бедра Глюкки, хоть и понимал, что последнее — лишь моя фантазия. В «Эн-О» что ни возьми — все фантазия.

— До Верхнего зала уже недалеко, — сообщила она. — Гляди, как высоко ты меня уже вывел. Но в одном Сиснерос права.

— В чем же?

— Не води меня в Верхний зал. Застрянешь. Оттуда обратной дороги нет.

— А ты?

Мне нравились маленькие бантики на ее трусиках.

— Я уже застряла. Мне некуда возвращаться — я теперь без тела. А этой оболочкой я, вероятно, обязана тебе, — она заглянула через очки за пазуху своего лифчика, под резинку трусов. — И потому, полагаю, я все еще в очках.

— Я охотно помог бы тебе попасть в Верхний зал, — сказал я. — Но почему ты не можешь сама туда добраться?

— Мне позволено лишь спускаться — но не подниматься, — пояснила Глюкки. Я ведь мертва, помнишь? Будь у меня ресет-редактор… Черт! — Зазвонил телефон. Мы даже не заметили, что он есть в комнате. — Тебя, — сказала она, передавая мне трубку. Не успев сказать: «Алло!», я уже уперся взглядом в протечки на потолке зала Ожидания. Послышался скрип ботинок. Служитель помог мне выбраться из ящика. Это был Клайд.

— Уже 16:55? — спросил я.

— Когда развлекаешься, время летит стрелой, — заметил он.

— Угадай с трех раз, кто здесь? — пропела мамуля.

Я услышал из туалета злобный рокот спускаемой воды.

— Не хочу ее видеть, — заявил я.

— Она приехала из самого Салема, — возразила мамуля. — Привезла твои вещи.

— Да? И где же они?

— Все еще в машине. Я не разрешила ей вносить их в дом, — пояснила мамуля. — Вот почему она плачет.

— Она не плачет! — раздался из туалета звучный бас.

— О Боже, — встревожился я. — Он что, там вместе с ней?

— Она их назад не повезет! — раздался тот же бас.

— Я уехал в отпуск, — объявил я. Ручка на двери туалета начала поворачиваться, и я пошел прогуляться. Когда я вернулся, они уже уехали, а мои вещи были свалены на газоне.

— Хочешь, вырой яму и закопай их, — предложила мамуля.

На следующее утро я вошел в зал Ожидания первым. Но вместо того чтобы выдвинуть для меня ящик, Скрипучие Ботинки — Клайд — попросил меня подписать какую-то бумажку.

— Я уже дал расписку, — напомнил я.

— Да все это ерунда, только для нашего собственного спокойствия, возразил Клайд. Я расписался.

— Хорошо, — улыбнулся он какой-то скользкой улыбкой. — А теперь прилягте. Сделайте глубокий вдох.

Ящик задвинулся. Вдохнув запах витазина, я точно пробудился ото сна. И оказался в чопорной гостиной. Все здесь было кремовых тонов: ковер, диван, кресло. Шемиз стояла у окна, одетая в лифчик на проволочном каркасе, сшитый из жаккардового атласа цвета слоновой кости, с очень глубоким вырезом в центре и широко расставленными бретельками, а также в трусики-бикини того же цвета с эластичной вставкой спереди. Она держала в руках чайную чашку и блюдце, подобранные по цвету к белью. За окном виднелась цепочка холмов, уходящая к самому горизонту. По комнате протрусила собака.

— Шемиз, — произнес я. Мне было очень жаль, что я не успеваю объяснить ей ситуацию, но я знал, что должен найти Глюкки.

Я начал высматривать мышиную нору. В темном углу за торшером обнаружилась низенькая арка, похожая на вход в миниатюрную пещеру. Я лишь чудом пробрался через узкий ход, протискиваясь бочком.

— Где тебя носило? — Глюкки сидела в бетонном коридоре на штабеле гладко обструганных досок, уткнувшись подбородком в колени. Она была одета в свою футболку МЕРЛИН СИСТЕМС и крохотные трусики-бикини из шнурочков. Разумеется, она была в красной кепке и в очках.

— Меня заставили дать еще одну расписку.

— И ты дал?

Я кивнул. Мне понравились шнурочки бикини: они образовывали маленькую букву «V» и затем скрывались из виду.

— Дубина! Ты что, не понял, что эта расписка дает Клайду право тебя убить?

— Я не хочу, чтобы ты называла меня такими словами, — сказал я.

— Хреновы Бонни и Клайд! Теперь мне Верхнего зала не видать!

Я испугался, что сейчас она расплачется. Вместо этого она со злостью швырнула красную кепку на пол. Нагнувшись за кепкой, я увидел трещинку, в которую можно было просунуть не более трех пальцев, но мне удалось пролезть через нее по-пластунски, выставив одно плечо вперед. Я оказался в пустой комнате с дощатым полом и новехонькими пластиковыми окнами, с которых еще не были сняты фирменные наклейки. Глюкки была одета в лифчик с экстремальным декольте, сшитый из стрейч-кружев кораллового оттенка, и в трусики-бикини во французском стиле. Сзади они были сплошные, а спереди представляли собой всего лишь крохотный треугольный лоскутик розовых кружев. И, разумеется, она была в красной кепке.

Я прошел вслед за ней к окну. Внизу расстилались морские просторы и облака. Все здесь было нестерпимо ярким: и небо, и вода.

— Верхний зал уже недалеко, это ясно! — воскликнул я. — У тебя все получится! — мне хотелось ее ободрить. Мне понравилось, как лифчик облегает ее груди.

— Не говори чепухи. Слышишь этот лай?

Я кивнул. Казалось, к нам приближается свора гончих.

— Это кот. Найти и уничтожить. Отыскать и стереть! — Ее била дрожь.

— Но ты можешь себя сохранить!

— Это непросто. Я и так — резервная копия.

Мне показалось, что она расплачется.

— Тогда поскакали! — скомандовал я. — Я отведу тебя в Верхний зал. Плевать на риск!

— Не ерунди, — возразила Глюкки. — Ты навечно окажешься в ловушке, если Клайд тебя прежде не убъет. Будь только у меня ресет-редактор, я бы сама туда добралась.

— А где же он?

— Потеряла, когда Клайд меня убил. С тех самых пор все ищу и никак не нахожу.

— Как он выглядит?

— Это такие большие ножницы.

— Я видел большие ножницы в руках у Шемиз, — сообщил я.

— Вот стерва!

— Не надо называть ее так, — начал я.

Но тут зазвонил телефон. Мы даже не заметили, что он есть в комнате.

— Не подходи! — вскрикнула Глюкки, но сама же подняла трубку и передала мне. Разве она могла что-то сделать? Я ведь дал расписку. Разумеется, спрашивали меня. Не успев опомниться, я уперся взглядом в протечки на потолке и в маленький серебряный молоточек, опускающийся на мою переносицу. И в улыбку Клайда. Скользкую улыбку.

Вначале было очень темно. Потом вновь стало светло. Я словно пробудился от сна. Я находился в круглой белой комнате. Со всех сторон — овальные окна. Голова у меня болела. За стеклом виднелось молочно-белое небо с серыми звездами. Глюкки…

— Здесь я, — произнесла она. Она стояла у окна, одетая в трусики цвета одуванчиков из переливающегося искусственного атласа, с высокими выемками на бедрах, полностью закрытые сзади. Лифчика на ней не было. Ни тебе бретелей, ни чашечек, ни отделки, ни кружев.

Голова у меня трещала. Но я не мог не обрадоваться этой новой высоте. Это… это Верхний зал? — спросил я, едва дыша от благоговения.

— Не совсем, — отозвалась она. Она по-прежнему была в красной кепке и в очках. — И полоса везения для нас кончилась. Не знаю уж, заметил ты или нет, но Клайд тебя убил. Только что.

— О нет, — я не мог вообразить такой поворот.

— О да, — возразила она. Она положила руку мне на лоб, и я почувствовал, как ее пальцы нащупали мелкую вмятинку.

— Что ты со мной сделала, скопировала?

— Выдернула из кэша. Еле успела. — За окном, далеко-далеко внизу, висел голубовато-зеленый шарик с белыми прожилками. — Слышишь лай? Это клайдов кот прочесывает дворец зал за залом.

Меня пробил озноб. Мне нравилось, как облегают ее тело трусики.

— Ладно, что нам терять? — сказал я, сам удивляясь, что больше не огорчаюсь по поводу собственной смерти. — Пошли в Верхний зал.

— Не ерунди, — рявкнула она. — Если ты тоже мертв, ты не можешь меня протащить. — Лай становился все громче. — Теперь придется искать ресет-редактор. Где ты видел эту-как-там-ее-зовут с большими ножницами? В какой комнате?