Волк за волком

Доктор Гайервел себя по-другому. С того момента, как он пересекал порог кабинета, взгляд его все время был прикован к Яэль. Он сидел на своем раскачивающемся кресле, руки скрещены на груди, немного откинут назад, осматривает девочку, сидящую перед ним. На его лице не было морщин, оно не было омрачено весом всех проблем человечества. Он даже улыбался, задавая свои вопросы. Яэль видела каждый из его белых-белых зубов, два передних были разделены маленькой черной щелью. Именно на этой щели она всегда фокусировала взгляд, разговаривая с ним. Щель. Единственная трещина в его имидже заботливого родителя.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивал он всегда, откидываясь назад на своем удобном кресле.

Яэль никогда не знала, как отвечать на этот вопрос. Какого ответа ожидал от нее доктор Гайер, когда матрас, на котором она спала вместе с матерью, Мириам и тремя другими женщинами, был полон вшей; когда ночью температура опускалась настолько низко, что солома их матраса впивалась им в кожу, как игла для вышивания; когда она была голодна, вечно голодна, несмотря на то, что Бабушка на койке напротив делилась с ней своим хлебом.

--НЕ СМОТРИ НА НОЖИ, ГОВОРИ ЕМУ ТО, ЧТО ОН ХОЧЕТ УСЛЫШАТЬ--

Она хотела быть сильной, смелой, поэтому отвечала так, как ответила бы сильная и смелая девочка:

— Хорошо.

Улыбка доктора всегда становилась шире, когда она так говорила. Яэль хотела, чтобы он был счастлив. Она не хотела, чтобы следы крови на полу принадлежали ей. Каждый раз он осматривал ее кожу, светил в глаза специальной светящейся ручкой, вырывал пару волос для анализа. Когда серия вопросов и ответов завершилась, доктор Гайер взял дощечку у медсестры, стоящей в углу. Каждый раз он просматривал страницы, его темные волосы свисали на лицо, в то время как он расшифровывал записи медсестры.

— Продукция меланина устойчиво снижается… Замечены светлые пятна на коже, а также небольшие изменения в пигментации радужной оболочки объекта. Количество эумеланина также снижено, как видно по цвету волос объекта.

Они никогда не звали Яэль по имени. Она всегда была объектом. Если точнее, больной 121358ΔX.

— А это прогресс, — улыбка доктора Гайера расплылась по лицу, как будто с двух сторон его рот растягивали натяжные крючки.

Он передал дощечку обратно медсестре, повернулся в кресле к столу, на котором ровно лежали шприцы. Прямые и серебряные, как клыки, они ждали возможности ввести яд под кожу Яэль. Наполнить ее лихорадкой и страданием еще на два дня. Изменить ее изнутри. Забрать все цвета, чувства, все человеческое. Осушать, осушать, осушать, пока в ней не останется ничего. Лишь призрак девочки. Пустая оболочка. Прогресс.

ГЛАВА 2 (СЕЙЧАС)

9 МАРТА, 1956

ГЕРМАНИЯ, СТОЛИЦА ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

Солнце выглядело, как оранжевая угроза в небе, когда Яэль вышла из квартиры на улице Луисьен — заасфальтированная артерия города, однажды звавшегося Берлином. Она слишком долго сидела у татуировщика, терпя острую боль от укола иглы и не менее острую боль от воспоминаний. Она следила взглядом за тем, как мастер накладывал последние штрихи на последнего черного волка.

Это был ее пятый и последний сеанс в этом маленьком кабинете с банками чернил и потрескавшимся кожаным креслом. Пять визитов потребовалось, чтобы закрасить цифры на ее левом предплечье. Пять визитов и пять волков. Они взвивались и выли вверх по ее руке, вплоть до локтя. Черные и всегда бегущие по ее коже.

Бабушка, Мама, Мириам, Аарон-Клаус,

Влад. Пять имен, пять историй, пять душ.

Или, другими словами, четыре воспоминания и одно напоминание.

Волк Влада обязан был быть таким же идеальным, как и остальные, поэтому Яэль решила остаться до конца. Поглядывая на часы, отмеряющие время до заката, девушка в конце концов получила великолепного волка Влада — пока это была открытая рана под бинтами, но вскоре она заживет.

Яэль опоздала.

Германия становилась опасным местом с наступлением темноты. До вечернего звона оставалось еще несколько часов, но это не мешало патрульным таиться на углах столичных улиц. Они проверяли документы у каждого мимо проходящего, готовые арестовать человека при малейшем поводе.

«Ничего хорошего по ночам не случается», — так оправдывались Социалисты. Честному человеку нечего было делать на улице после закрытия магазинов и пивных баров. Единственные люди, отчаявшиеся на такой поступок, были либо конспираторами движения сопротивления, либо спекулянтами с черного рынка, либо евреями в изгнании. Яэль относилась ко всем трем.

Лидеры сопротивления заступятся за нее. Особенно Генрика. Миниатюрная полячка с белоснежными кудрями, торчащими во всех направлениях, была намного бесстрашней, чем казалось с первого взгляда. Яэль предпочла бы жесткий голос командира Национальной Социалистической партии Рейниджера тому урагану, который представляла из себя Генрика.

Скорее всего они оба ее отчитают. (Генрика: Как ты могла выйти на улицу так поздно?! Мы думали, ты погибла или того хуже! Рейниджер: Ты понимаешь, насколько эгоистично поступила? Ты могла скомпрометировать сопротивление. Мы так блики к успеху. Так близки.) Если только патрульные не поймают ее первыми.

Улица Луисьен полностью опустела, когда Яэль шла под ее светящимися фонарями. Длинный ряд Фольцвагенов — абсолютно одинаковых, различных лишь по номерам — расположился у бордюра. Продуктовый магазин в конце квартала уже закрылся, окна были зашторены, дверь закрыта крепко-накрепко. Пропагандистские плакаты — некоторые свернулись от старости, другие все еще выглядели свежо — кричали со всех стен города, напоминая сильным светловолосым арийским детям посещать Гитлерюгенд. Напоминая их матерям производить на свет еще более сильных и светловолосых арийских мальчиков для посещения Гитлерюгенда.

Путь у Яэль лежал довольно близкий, всего несколько кварталов до безопасного тайного подвала под пивным залом. Но все могла испортить одна встреча. Один слишком поспешно данный ответ.

Необходимость избегать попадания кому-либо на глаза подстегивала Яэль двигаться все быстрее. Она свернула на уединенную боковую улочку.

И столкнулась лицом к лицу с патрульными.

Они представляли из себя стандартную, ничем не примечательную группку смотрителей: два молодых человека с Маузерами К98, перекинутыми через плечо. Солдаты прислонились к стене, выкуривая одну сигарету на двоих. Нелегальный дым исходил из их ртов, закручиваясь дюжинами фантомов белого цвета — не черного, как Яэль привыкла видеть в детстве. Черный дым день и ночь выливался из труб. Когда Яэль была еще очень маленькой, она думала, что за кирпичными стенами жил монстр. (Сейчас она знала правду. Видела фотографии нескончаемого списка погибших. Цифры строка за строкой, как те, которые скрывались у нее на руке за волками. Монстр действительно существовал, но жил он не в крематории лагеря смерти. Его логово было намного комфортнее: канцелярия, заполненная украденными произведениями искусства, под железными замками.)

Этот дым, белый, быстро исчез, как только солдаты завидели ее. Один из них кинул сигарету на асфальт, затушив ее подошвой ботинка. Другой подозвал девушку жестким голосом:

— Эй вы, сюда! Фрёйлин!

Пути назад не было.

— ИДИ ПРЯМО, НЕ ПОКАЗЫВАЙ, ЧТО БОИШЬСЯ—

Когда Яэль достигла солдат, она прокричала обязательное в таких случаях приветствие:

— Хай, Гитлер!

Оба солдата ответили так же. Первый еще сильнее вдавил сигарету в асфальт, второй протянул руку.

Яэль понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, чего от нее хотят. Она не впервые оказалась в такой ситуации с патрульными, даже чаще, чем ей хотелось бы признаваться Генрике и Рейниджеру, но вид этого дыма, сопряженный с часами, проведенными в кресле тату-мастера, немного ее пошатнули. Сеансы нанесения татуировок всегда немного выводили ее из строя. Дело было не в чернилах и даже не в боли, а именно в игле. Воспоминания об иглах. Что они могли делать. И что они с ней делали.

Две простейшие функции иглы: они отдают, и они забирают. Игла тату-мастера забирала у нее кожу и цифры, взамен давала волков. Иглы доктора Гайера забирали гораздо больше. Но зато что они дали взамен…

У Яэль было много лиц. Много имен. Много разных документов. Потому что химикаты Ангела Смерти впились в ее вены и изменили навсегда.

— Документы, — потребовал солдат.

Яэль знала, что сопротивляться не стоит. Ее пальцы начали шарить по карманам кожаной куртки и вытащили буклет, принадлежавший сегодняшнему ее лицу.

— Мина Джагер, — громко прочел солдат, снова и снова переводя взгляд с фотографии на девушку. Он перевернул пожелтевшую страницу, вникая в ничем не примечательную биографию Мины: родилась в Германии. Светлые волосы. Член Гитлерюгенда. Типичная биография каждого подростка в радиусе шестнадцати километров.

— Что же вы делаете на улице так поздно, фрёйлин Джагер? — спросил первый солдат.

Честно? Ходила к тату-мастеру, чтобы закрасить свой номер из лагеря смерти для евреев, прежде чем отправиться на супер секретную миссию сопротивления по прекращению Нового Порядка. Правда, настолько абсурдная, что озвучь Яэль ее вслух, солдаты разразились бы смехом. Поэтому она предпочла другой, более скучный ответ:

— Надеялась успеть до закрытия продуктового магазина. Мама послала меня за яйцами.

— За яйцами… — повторил первый солдат и посмотрел на руку девушки. — А это что?

Яэль проследила за его взглядом до отворота рукава своей куртки. Марля вокруг татуировки была повязана слишком быстро, второпях, поэтому немного выглядывала.

— Повязка, — сказала она.

Он наклонился. Близко, с интересом. От него разило запахом сигарет.

— Давайте посмотрим.

Вспышка, глухой звук, все.

Сердце Яэль.

Яэль могла менять свою внешность с такой же легкостью, с какой другие люди переодевались. Эти перемены влияли на многое: ее рост, вес, длину волос и цвет глаз, тембр голоса. Но некоторые вещи всегда были неизменны: пол, шрамы, татуировки.

Они оставались.

Волки были тут навсегда, единственная неизменная вещь в ее теле. Несколько месяцев назад, когда Яэль вернулась в штаб сопротивления с первым волком на руке, ей пришлось выслушать пару ласковых слов от Генрики. Эта пани даже пустила в ход аргумент о том, что религия народа, к которому принадлежала Яэль, запрещает татуировки.

Но что сделано, то сделано. Чернила впились в кожу Яэль еще давно. Добавив волков, она лишь сделала их своими. Этот новый рисунок был намного лучше чисел, которые ей вбили в кожу Национальные Социалисты.

Сейчас, единственное, что могло бы вызвать еще больше подозрений к Яэль — это отказ выполнять приказ солдата. Очень осторожно она приподняла рукав. Взгляд патрульных прошелся по всей ее руке.

— Что произошло? — спросил один из них.

Сердце Яэль билось все чаще от осознания опасности. Между ней и непоправимой катастрофой стояла лишь тонкая ткань бинта. Все, что требовалось от солдата, — это потянуть. Увидеть чернила, рисунок и кровь.

Так что теперь?

Выход был всегда. Этому научил ее Влад. И еще много чему. Двое мужчин со своими винтовками не могли потягаться с ее способностями. Она была сильна даже в теле семнадцатилетней девушки. Она могла послать их в нокаут и исчезнуть за двадцать секунд.

Да, могла, но не стала. Подобный инцидент в такой близости от штаб-квартиры сопротивления, к тому же накануне ее первой и такой важной миссии, был слишком рискован. Это привлекло бы внимание Гестапо к окружающим зданиям. Сопротивлениебылобыобнаружено. Миссияпровалена, дажененачавшись.

Выходбылвсегда, носегодня (особенносегодня) вседолжнобытьчисто.

— Меня собака укусила, — ответила Яэль. — Бездомная собака напала пару дней назад.

Солдат еще несколько секунд смотрел на повязку. Его тон сменился с агрессивного на разговорчивый.

— Больнобыло? — спросилон.

Больнолибыло? Яэль предпочла бы тысячу укусов собаки Мины вместо того, что случилось на самом деле. Поездаиколючаяпроволока. Смерть, иболь, иснова смерть.

— Пережила, — улыбнулась Яэль.

— Бездомные суки — отличная мишень для стрельбы. Прям как коммунисты и евреи, — солдат рассмеялся и похлопал свое ружье. — Следующего я застрелю в вашу честь.

Яэль сжала губы так, как ее учила Мина: кротко и сдержанно. Маска примерной маленькой жительницы Рейха. Она позволяла предаваться ярости лишь местам, не видимых солдатами. Ее пальцы на ногах свернулись, скрываемые ботинками. Руки девушка держала в карманах, зажав Уолтер 38-ого калибра. Ружье, которому она доверяла.

Второй солдат закрыл паспорт, представив взгляду Яэль символ Рейха. Крылья орла выглядели сурово: дважды он отдавал честь. Венок и переплетенный крест беспечно свисали с черных когтей. Черных, кактотстрашныйдым. КаквоспоминанияЯэль.

— Все, кажется, в порядке, фрейлин Джагер, — он протянул ей паспорт Мины.

Внутренности Яэль сжались. Пальцы на ногах выбивали ритм той ярости, которую она держала в себе.

Всему свое время. Ее ожидала важная миссия, и именно на ней она должна выплеснуть всю свою мстительность. Но не здесь и не сегодня.

— Спасибо, — лишь сказала она и засунула чужие документы подальше в карман. — Мне нужно идти. Мама будет волноваться.

Второйсолдаткивнул:

— Конечно, фрейлинДжагер. Просимпрощениязазадержку.

Она повернулась и зашагала по улице. Рука в другом кармане зажала находившиеся там талисманы: затупленную кнопку для бумаги и деревянную куклу размером с горошину. Один за другим пальцы на ногах успокоились. Частичка за частичкой чернота в ее душе расплывалась.

— Осторожней, не натолкнитесь на бродяжек! — крикнул ей вслед первый солдат.

Яэль подняла руку, давая понять, что услышала его, но не повернулась. На сегодня хватит солдат и собак. Ее ожидали вещи похуже.

ГЛАВА 3 (СЕЙЧАС)

9 МАРТА 1956

ГЕРМАНИЯ, ТРЕТИЙ РЕЙХ

Яэль затаила дыхание, заходя в офис Генрики — она ожидала шквал упреков и ругательств. (Где ты была? Я так переживала! Я думала тебя убили/разоблачили[подчеркнуть нужное]!)

Но дверь штаб-квартиры привела ее лишь в пустую комнату Генрики.

Возможно, о ней совсем не беспокоились.

Яэль позволила дыханию улечься и вступила в офис. Это была не самая красивая комната, она и так была маленькой, а нагромождение полок на всех стенах, военное бюро и карточный стол делали ее визуально совсем мелкой. Бумаги лежали повсюду. Наверняка, целый лес деревьев был затрачен на их изготовление. Они покрывали стены, торчали из ящиков, были сложены папками по всей длине стола Генрики. Документы о старых миссиях, кипы бумаг о важнейших событиях Национальных Социалистов. Были тут и запрещенные книги. (Яэль часто зачитывалась в библиотеке Генрики, изучая «Биологию пустынных местностей», «Историю западной цивилизации», «Прогрессивные исчисления» и многое другое, что предлагала потрепанная серия энциклопедий.)

Но одна вещь всегда привлекала Яэль больше остальных: карта миссий, расположенная на дальней стене. Вся Европа была запятнана красным цветом. Багровая волна перекатывалась через Уральские горы, вливаясь в Азию. Алый цвет проливался в Средиземное море и нависал над вершиной Африки.

Красный — цвет боевых ран и Третьего Рейха. Горькая, яркая смерть.

Когда бы Яэль не изучала эту карту, ее всегда поражали размеры победы Гитлера. Говорят, что когда фюрер впервые озвучил идею о завоевании всей Африки и Европы, его генералы рассмеялись в ответ:

— Невозможно, — лишь сказали они.

Но это слово не остановило такого человека, как Гитлер. Он посылал армии маршировать через всю Европу; беспощадные эсэсовцы, забыв о «цивилизованных» правилах войны, сметали на своем пути как солдат, так и мирных жителей.

Некоторые страны, например, Италия и Япония, присоединились к аннексионной яростной борьбе Гитлера в надежде завоевать собственные территории. Другие государства, слишком искалеченные предыдущей войной двадцатилетней давности, отказались сражаться. Их не пришлось долго уговаривать, и они подписали мирный договор с Аксисом. «Мир любой ценой» — такой кричащий заголовок увенчал первые полосы всех американских газет. СССР также подписала договор, ведь в землях державы не все было в порядке. Локальные восстания против сталинских этнических чисток и разногласия в правительстве ослабляли великую коммунистическую машину войны. Республика была далека от готовности к битве.