Помоги проекту - поделись книгой:
— Но, кстати, — сказал герцог, — отчего не идет он сюда? К чему откладывать наше знакомство? Я сейчас пошлю за ним в гостиницу «Золотого тельца».
— Зачем? Чтоб он узнал, как я ничего не могу скрывать от вас и как, забыв данную клятву, все рассказала вам?..
— Я все скрою.
— Теперь, герцог, я должна ссориться с вами, — сказала Нанон с улыбкой, которые демоны занимают у ангелов.
— Но почему, красавица моя?
— Потому, что прежде вы более дорожили свиданиями со мной наедине. Послушайте, теперь поужинаем, успеем послать за Канолем и завтра. («До завтра я успею предупредить его», — подумала Нанон).
— Пожалуй, — отвечал герцог, — сядем за стол.
Однако, сохраняя еще остатки подозрительности, он подумал: «До завтрашнего утра я не расстанусь с нею, и она будет колдуньей, если успеет предупредить его».
— Стало быть, — спросила Нанон, положив руку на плечо герцогу, — мне позволено будет просить моего друга за моего брата?
— Разумеется, — отвечал герцог, — все, что вам угодно, начиная с денег…
— Ну, денег ему не нужно, — возразила Нанон, — он подарил мне бриллиантовый перстень, который вы заметили и который достался ему от матери.
— Так чин…
— О да! Мы произведем его в полковники, не так ли?
— Произвести его в полковники! Ба! Как вы спешите, моя милая! Ведь для этого нужно, чтобы он оказал какую-нибудь услугу королю.
— Он готов служить везде, где ему прикажут.
— О, — сказал герцог, поглядывая на Нанон. — Я мог бы дать ему тайное поручение ко двору…
— Поручение ко двору! — вскричала Нанон.
— Да, но оно разлучит вас.
Нанон поняла, что надо уничтожить остатки недоверчивости.
— Не бойтесь этого, милый герцог. Велика важность, ведь разлука послужит ему в пользу! Если мы будем вместе, я не смогу как следует помочь ему, потому что вы ревнивы. Если он будет далеко, вы станете поддерживать его своей могущественной рукой. Удалите его, вышлите из Франции, если нужно для его пользы, и обо мне не заботьтесь. Только бы вы любили меня, больше мне ничего не нужно.
— Хорошо, решено, — отвечал герцог. — Завтра утром я пошлю за ним и дам ему поручение. А теперь, — прибавил герцог, умильно взглянув на два кресла и на два прибора, — теперь, как вы предлагаете, мы поужинаем, несравненная моя красавица.
Оба сели за стол с такими веселыми лицами, что даже Франсинетта, в качестве горничной и поверенной привыкшая к поведению герцога и к характеру своей госпожи, подумала, что Нанон совершенно спокойна, а герцог совершенно убедился в ее невиновности.
VII
Всадник, которого Каноль, приветствуя, называл Ришоном, поднялся в бельэтаж гостиницы «Золотого тельца» и сел ужинать с виконтом.
Его-то и ждал с нетерпением виконт, когда сама судьба доставила ему случай заметить враждебные приготовления герцога д’Эпернона и оказать барону де Канолю важную услугу, о которой мы уже рассказали.
Ришон выехал из Парижа уже с неделю; из Бордо он прибыл в тот день, когда началась наша повесть; стало быть, он привез самые свежие известия о событиях, происходивших в то время в этих двух городах и тесно переплетавшихся между собой. Пока он рассказывал об аресте принцев, важнейшей тогдашней новости, или о бордоском парламенте, овладевшем всей провинцией, или о кардинале Мазарини, который был тогда истинным королем, юноша молча смотрел на его мужественное и загорелое лицо, на его проницательные и спокойные глаза, на его острые и белые зубы под длинными черными усами. По всем этим признакам в Ришоне можно было узнать выслужившегося из рядовых офицера.
— Так вы говорите, — спросил наконец виконт, — что принцесса теперь в Шантийи?
Известно, что принцессами в то время называли герцогинь из дома Конде, только к имени старшей из них всегда прибавляли: «вдовствующая».
— Да, — отвечал Ришон, — там она ждет вас.
— А на каком она положении?
— В настоящей ссылке: за нею и за матерью ее мужа наблюдают с величайшим вниманием, потому что при дворе знают, что принцессы не довольствуются одними просьбами к парламенту и замышляют что-нибудь более действенное в пользу принцев. К несчастию, как и всегда, денежные обстоятельства… Кстати, о деньгах: получили ли вы ту сумму, которую хотели добыть здесь? Мне особо поручили узнать об этом.
Виконт отвечал:
— Я с трудом собрал тысяч двадцать ливров, вот они, здесь. И только!
— Только! Какие у вас понятия, виконт, черт возьми! Видно, что вы миллионер, раз говорите с таким презрением о такой сумме в такую минуту! Двадцать тысяч! Мы будем беднее кардинала Мазарини, но гораздо богаче короля.
— Так вы думаете, Ришон, что принцесса примет мое скромное приношение?
— С благодарностью: вы дадите ей возможность платить жалованье целой армии.
— А разве нам она нужна?
— Армия? Разумеется, и мы уже собираем ее. Господин де Ларошфуко завербовал четыреста дворян под предлогом, что они будут присутствовать при похоронах его отца. Герцог де Буйон отправился в Гиень с таким же отрядом, а может быть, и большим. Господин де Тюренн обещает напасть на Париж с целью захватить Венсен врасплох и вырвать принцев оттуда: у него будет тридцать тысяч человек. Он сманит с королевской службы всю северную армию. О! Дела идут очень неплохо, — прибавил Ришон, — будьте спокойны; не знаю, достигнем ли мы цели, но, наверное, шума наделаем много.
— Не встретили ли вы герцога д’Эпернона? — спросил виконт, глаза которого заблестели от радости при перечислении сил, обещавших победу его партии.
— Герцога д’Эпернона? — повторил офицер с удивлением. — Да где же мог я встретиться с ним? Ведь я приехал не из Ажена, а из Бордо.
— Вы могли встретить его в нескольких шагах отсюда, — сказал виконт с улыбкой.
— Да, правда, кажется, здесь близко живет прелестная Нанон де Лартиг?
— На расстоянии двух мушкетных выстрелов от нашей гостиницы.
— Хорошо! Это объясняет мне, почему я встретил в гостинице барона де Каноля.
— Вы знаете его?
— Кого? Барона? Знаю. Я мог бы даже сказать, что я его друг, если б он был не знатным дворянином, а я не бедным разночинцем.
— Такие разночинцы, как вы, Ришон, в настоящем положении дел стоят принцев. Вы, впрочем, знаете, что я спас вашего друга барона де Каноля от палок, а может быть, и от чего-нибудь похуже.
— Да, он говорил мне об этом, но я невнимательно слушал его, мне так хотелось поскорее повидаться с вами. Вы уверены, что он не узнал вас?
— Нельзя узнать того, кого никогда не видел.
— Да, я должен был употребить другое выражение и спросить, распознал ли он вас.
— В самом деле, — отвечал виконт, — он рассматривал меня пристально.
Ришон улыбнулся.
— Как не смотреть пристально! — сказал он. — Не всякий день встречаются дворяне, похожие на вас.
— Барон, мне кажется, веселый человек, — начал виконт, помолчав несколько секунд.
— Веселый и добрый, очень умный и притом великодушный. Гасконцы, как вы знаете, люди крайностей: они очень хороши или ни на что не годятся. Барон принадлежит к числу первых. В любовных делах он фат, на войне — бесстрашный воин. Мне очень жаль, что он против нашей партии. Знаете ли… случай свел вас с ним, и вы должны были бы постараться привлечь его на нашу сторону.
Яркая краска покрыла бледные щеки виконта и тотчас исчезла.
— Боже мой, — сказал Ришон с той философской грустью, которая иной раз посещает даже сильных людей, — а мы разве серьезнее и разумнее, мы, решившиеся неосторожными руками зажечь пламя гражданской войны так же легко, как зажигаем свечу в церкви? Разве коадъютор — человек серьезный? А он одним словом может усмирить или поднять Париж! Разве герцог де Бофор — человек серьезный? А он имеет такое влияние в Париже, что его прозвали королем рынков! Разве герцогиня де Шеврез — серьезная женщина? А она назначает и смещает министров! Разве герцогиня де Лонгвиль — серьезная женщина? А она три месяца царствовала в парижской ратуше. Разве и сама принцесса Конде — серьезная женщина, ведь она еще вчера занималась только нарядами и бриллиантами? Разве герцог Энгиенский — серьезный предводитель политической партии, когда он посреди своих мамок играет еще в куклы и наденет штаны в первый раз только для того, чтобы потрясти Францию? Наконец, и я — если вы позволите мне поставить мое имя после этих знаменитых имен, — разве я важный человек, я, сын ангулемского мельника, бывший слуга герцога де Ларошфуко? Один раз господин мой дал мне вместо щетки и ливреи шпагу. Я храбро надел ее и превратился в воина! И вот сын ангулемского мельника, прежний камердинер Ларошфуко, стал капитаном, формирует роту, собирает четыреста или пятьсот человек и будет, в свою очередь, играть их жизнью, как будто судьба дала ему право на это. Вот он идет по пути к почестям, скоро его произведут в полковники, назначат комендантом крепости… Кто знает, может быть, и ему придется в течение десяти минут, часа или целого дня вершить судьбу Франции? Видите, все это очень похоже на сон; однако ж я буду считать его действительностью до тех пор, пока меня не разбудит какая-нибудь великая катастрофа…
— И тоща, — прибавил виконт, — горе тем, кто вас разбудит, Ришон, потому что вы будете героем…
— Героем или изменником, смотря по тому, кем мы тоща станем — слабейшими или сильнейшими. При прежнем кардинале я подумал бы об этом хорошенько, потому что рисковал бы головою.
— Помилуйте, Ришон, не заставляйте меня думать, что подобные соображения могут удержать вас! Вас, которого называют храбрейшим воином во всей французской армии…
— Ах, разумеется, — сказал Ришон, выразительно пожав плечами, — я был храбр, когда король Людовик XIII, бледный, с черными глазами, блестевшими как карбункулы, с голубой лентой, которую я видел еще на груди его отца, кричал звонким голосом моим солдатам, покручивая при этом усы: «Король смотрит на вас, вперед, господа!» Но если мне придется вновь увидеть на груди сына ту же ленту, какую я видел на груди отца, однако уже не позади, а впереди себя и кричать солдатам: «Стреляй по королю французскому!», то в этот день, виконт — продолжал Ришон, покачивая головой, — я боюсь, что струшу и выстрелю мимо.
— Что с вами сегодня сделалось? Зачем вы толкуете только о неприятных вещах? — спросил юноша. — Любезный Ришон, гражданская война — это очень печально, я знаю, но иногда она необходима.
— Да, как чума, как желтая лихорадка, как черная лихорадка, как лихорадки всех цветов. Например, виконт, не думаете ли вы, что мне очень нужно завтра всадить шпагу в живот храброму Канолю, когда я так дружески и с таким удовольствием пожал ему руку сегодня… И почему? Потому, что я служу принцессе Конде, которая смеется надо мною, а он служит кардиналу Мазарини, над которым смеется сам? Однако ж это дело очень возможное…
Виконт вздрогнул от ужаса.
— Или, может быть, — продолжал Ришон, — я ошибаюсь, и он как-нибудь проткнет мне грудь. О, такие, как вы, не понимают, что такое война. Вы видите только море интриг и бросаетесь в него как в свою родную стихию. Вот третьего дня я говорил принцессе, и она согласилась со мной, что в том мире, в каком вы живете, пушечные выстрелы, которые нас убивают, кажутся просто потешным огнем.
— Право, Ришон, — сказал виконт, — вы пугаете меня, и если б я не был уверен, что вы будете охранять меня, то не смел бы пуститься в дорогу. Но под вашей защитой, — прибавил юноша, подавая свою маленькую руку фрондеру, — я ничего не боюсь.
— Под моей защитой? — повторил Ришон. — Да, правда, вы напомнили мне об этом. Вам придется обойтись без меня, виконт, намерения наши изменились.
— Разве вы не поедете со мною в Шантийи?
— Я должен был вернуться туда в том случае, если б не был нужен здесь. Но, как я уже сказал вам, я стал таким важным человеком, что принцесса решительно запретила мне удаляться из окрестностей форта. Его, кажется, хотят отнять у нас.
Виконт вскрикнул от страха.
— Как! Я должен ехать без вас! Ехать с одним Помпеем, который в тысячу раз трусливее меня? Через половину Франции одному или почти одному? О! Нет, я не поеду, клянусь вам, я умру со страха прежде, чем доберусь до Шантийи!
— Ах, виконт! — вскричал Ришон, покатываясь от хохота. — Вы, стало быть, забыли, что у вас на боку шпага!
— Смейтесь сколько угодно, а я все-таки не поеду. Принцесса обещала мне, что вы проводите меня, и я согласился ехать только на этом условии.
— Делайте что вам угодно, виконт, — отвечал Ришон с притворной важностью. — Во всяком случае, в Шантийи рассчитывают на вас. Берегитесь, принцам немного надо, чтобы потерять терпение, особенно когда они ждут денег.
— И к величайшему моему несчастью, — сказал виконт, — я должен выехать ночью…
— Тем лучше, — отвечал Ришон, посмеиваясь, — никто не увидит, что вы боитесь. Вы встретите людей еще трусливее вас и обратите их в бегство.
— Вы уверены? — спросил виконт, нисколько не успокоенный этим предсказанием.
— Притом есть средство уладить дело, — сказал Ришон. — Ведь вы боитесь за деньги, не так ли? Так оставьте их у меня, я перепило их с тремя или четырьмя верными людьми. Впрочем, самое верное средство доставить их в целости — отвезти самому…
— Вы правы, я поеду, Ришон; так как надо быть храбрым, я буду храбрым и сам повезу деньги. Думаю, судя по словам вашим, принцессе теперь гораздо нужнее золото, чем моя особа. Может быть, меня дурно примут, если я приеду без денег?
— Ведь я сказал вам, что вы похожи на героя. По дороге везде королевские солдаты, и война еще не началась. Однако ж не будьте слишком доверчивы и прикажите Помпею зарядить пистолеты.
— Зачем вы говорите мне все это?.. Думаете успокоить меня?
— Разумеется; кто знает об опасности, тот не позволит захватить себя врасплох. Так поезжайте, — сказал Ришон вставая, — ночь будет прекрасная, и до рассвета вы приедете в Монльё.
— А наш барон не ждет ли моего отъезда?
— О, теперь он занят тем же, чем занимались мы, то есть ужинает, и если его ужин хоть немного похож на наш, то такой любитель поесть, как он, не встанет из-за стола без особенно важной причины. Впрочем, я зайду к нему и удержу его.
— Так извинитесь за мою неучтивость. Я не хочу, чтобы он поссорился со мной, если встретит меня, когда будет в дурном расположении духа. Впрочем, ваш барон, должно быть, человек воспитанный.
— Именно так. Тоща он будет готов бежать за вами на конец света, чтобы иметь удовольствие скрестить с вами шпаги. Но будьте спокойны, я поклонюсь ему от вашего имени.
— Только подождите, дайте мне уехать.
— Разумеется, черт побери.
— Нет ли каких поручений к ее высочеству?
— Конечно, есть: вы напомнили мне о самом важном.
— Вы уж написали ей?
— Писать не надо, нужно передать ей только два слова.
— Какие?
— Бордо. — Да.
— И она поймет?
— Обязательно. Зная эти два слова, она может спокойно отправиться в дорогу; скажите ей, что я за все отвечаю.
— Ну, Помпей, — сказал виконт старому своему слуге, который в эту минуту, зевая, показался в дверях, — ну, друг мой, надо ехать!
— Ого, ехать! — отвечал Помпей. — Помилуйте, господин виконт! Да ведь буря страшная!
— Что ты говоришь, Помпей? — возразил Ришон. — На небе ни облачка.
Поделиться книгой: