Путешественник следил за Кастореном глазами, потом немного подумал, решился, сошел с лошади, вошел в ворота вслед за своим лакеем, отдал ему поводья лошади и тотчас направился в комнату юноши. Тот, услышав, что дверь отворяется, невольно вздрогнул от страха, смешанного с удивлением, но гость не мог заметить этого движения в темноте.
— Итак, — сказал путешественник, весело подходя к юноше и сердечно пожимая руку, которую тот не спешил подать ему, — я обязан вам жизнью.
— О сударь, вы слишком преувеличиваете цену моей услуги, — отвечал юноша, отступая на шаг.
— К чему такая скромность? На самом деле вы спасли мне жизнь. Я знаю герцога: он чертовски жесток. Что же касается вас, то вы образец догадливости, феникс христианского милосердия. Но вы, такой милый, такой любезный, неужели вы не послали известия туда?
— Куда?
— Туда, куда я ехал, черт возьми, туда,
— Нет, — отвечал юноша, — признаться, я об этом не подумал. А если б и подумал, так не знал бы, каким образом это сделать. Я сам здесь только часа два и не знаю в гостинице никого.
— Черт возьми! — прошептал путешественник с заметным беспокойством. — Бедная Нанон! Дай Бог, чтобы с ней ничего не случилось!..
— Какая Нанон?.. Нанон де Лартиг? — вскричал юноша с изумлением.
— Ба! Вы, верно, колдун? — спросил путешественник. — Вы видите вооруженных людей в засаде и тотчас догадываетесь, кого они ждут. Я говорю вам имя, а вы тотчас угадываете фамилию. Объясните мне все это поскорее, или я донесу на вас, и бордоский парламент приговорит вас к костру.
— Ну, на этот раз не много нужно было ума, чтобы догадаться, в чем дело. Ведь вы уже сказали, что герцог д’Эпернон — ваш соперник. Потом вы назвали имя. Стало быть, это та самая Нанон де Лартиг, прелестная, богатая, умная; в нее, говорят, до безумия влюблен герцог д’Эпернон, и она управляет его провинцией, за что ее ненавидят, как и самого герцога, во всей Гиени… И вы ехали к этой женщине? — прибавил юноша с упреком.
— Да, признаюсь… Коль уж я назвал ее имя, тут не отопрешься. К тому же о Нанон злословят, не зная ее. Она очаровательная девица, верна своим обещаниям, пока они доставляют ей удовольствие, предана тому, кого любит, пока любит его. Я должен был ужинать с нею сегодня вечером, но герцог спутал все планы. Хотите, я завтра представлю вас ей? Черт возьми! Ведь когда-нибудь уедет же герцог в Ажен.
— Благодарю, — сухо отвечал юноша. — Я знаю мадемуазель де Лартиг только по имени и не желаю знать ее иначе.
— Напрасно, черт возьми, напрасно! Нанон — прелестная женщина, и вам во всех отношениях не мешает быть знакомым с нею.
Юноша нахмурил брови.
— Ах, извините, — сказал удивленный путешественник. — Я думал, что в ваши лета…
— Разумеется, в мои лета обыкновенно принимают подобные предложения, — отвечал юноша, заметив, что его строгая нравственность производит дурное впечатление, — и я охотно принял бы его, если б не должен был уехать отсюда в эту же ночь.
— О! Вы не уедете, пока я не узнаю, кто так великодушно спас мне жизнь!
Юноша с минуту не решался, потом отвечал:
— Я виконт де Канб.
— Ага! — сказал его собеседник. — Я много слышал об очаровательной виконтессе де Канб. У нее много владений около Бордо, и она очень дружна с принцессой.
— Она моя родственница, — живо отвечал юноша.
— Так, честное слово, поздравляю вас, виконт, говорят, она удивительно хороша. Надеюсь, что при случае вы представите меня ей. Я барон де Каноль, капитан полка де Навайля, и теперь пользуюсь отпуском, который дал мне герцог д’Эпернон по просьбе мадемуазель де Лартиг.
— Барон де Каноль! — воскликнул виконт, с явным любопытством разглядывая человека, прославившегося в то время своими галантными похождениями.
— Так вы знаете меня?
— Только по слухам, — отвечал виконт.
— И по дурным, конечно, не так ли? Что делать? Каждый покоряется своему характеру. Я люблю бурную жизнь.
— Вы имеете полное право жить как вам угодно, сударь. Однако ж позвольте мне сделать одно замечание.
— Какое?
— Вы сильно скомпрометировали женщину. Герцог выместит на ней свою неудачу.
— Черт возьми! Неужели?
— Разумеется. Хотя мадемуазель де Лартиг несколько… ветрена… однако ж она все-таки женщина. Вы вовлекли ее в беду, и вы должны позаботиться о ее безопасности.
— Вы правы, совершенно правы, мой юный Нестор. Занявшись нашим милым разговором, я совершенно забыл о моих обязанностях. Нас предали, и герцог, вероятно, знает все. Если б можно было предупредить Нанон… она так ловка… и, верно, выпросила бы мне прощение у герцога. Ну, молодой человек, знаете ли вы войну?
— Нет еще, — отвечал виконт с улыбкой, — но думаю, что узнаю ее там, куда еду.
— Хорошо, вот вам первый урок. Когда сила бесполезна, надобно употреблять хитрость. Помогите же мне схитрить.
— Я не желаю ничего лучшего. Но скажите, каким образом?
— В гостинице двое ворот.
— Как так? Я не знаю.
— А я знаю: одни выходят на большую дорогу, другие ведут в поле. Я выйду через ворота в поле, обойду кругом и постучусь у домика Нанон, в нем тоже двое ворот.
— Хорошо, а если вас захватят в этом домике? — вскричал виконт. — Нечего сказать! Славный вы тактик!
— Как захватят?
— Да, разумеется. Герцог, соскучившись ждать вас на дороге, отправится в домик.
— Но я только войду и тотчас выйду.
— Если войдете… так уж не выйдете.
— Решительно, молодой человек, — сказал Каноль, — вы колдун.
— Вас захватят и, может быть, убьют на ее глазах.
— Ба! — отвечал Каноль, — ведь у нее есть шкафы!..
— О! — прошептал виконт.
Это «о!» звучало так красноречиво, содержало столько скрытых упреков, столько чистой стыдливости, столько непритворной деликатности, что Каноль тотчас остановился и в темноте пристально принялся рассматривать юношу, облокотившегося на подоконник.
Виконт почувствовал на себе этот взгляд и весело продолжал:
— Впрочем, вы правы, барон, ступайте! Только осторожно, чтобы вас не схватили.
— Нет, не я, а вы правы, идти не стоит, — отвечал Каноль. — Но как предупредить ее?
— Я думаю, письмом…
— А кто доставит его?
— Кажется, с вами ехал лакей. В подобных случаях лакеи рискуют лишь несколькими палочными ударами, а дворянин — жизнью.
— Право, я схожу с ума, — сказал Каноль. — Касторен превосходно исполнит поручение; я подозреваю даже, что у плута есть там интрижка.
— Вы видите, все может устроиться, — прибавил виконт.
— Да. Есть у вас бумага, чернила, перо?
— У меня нет, а все есть внизу.
— Извините, — сказал Каноль, — сам не знаю, что со мной сделалось сегодня: я беспрестанно делаю глупости. Ну, да мне все равно. Благодарю за добрые советы, виконт, я сейчас же исполню их.
И Каноль, не спуская глаз с юноши, которого уже несколько минут рассматривал очень пристально, вышел и спустился по лестнице. Между тем виконт в смущении и беспокойстве шептал про себя:
«Как он смотрит!.. Неужели он узнал меня?»
Каноль сошел вниз и чрезвычайно печально посмотрел на перепелок, куропаток и прочие кушанья, которые метр Бискарро укладывал в корзину. Не он, а кто-нибудь другой съест все эти прекрасные вещи, хотя они предназначены именно для него. Затем барон спросил, где комната, приготовленная Кастореном, велел принести бумаги, перьев и чернил и написал Нанон следующее письмо:
Каноль поставил свое имя под этим посланием, написанным с гасконским фанфаронством: он знал, какое впечатление она произведет на гасконку Нанон; потом, позвав лакея, сказал ему:
— Скажите откровенно, метр Касторен, далеко ли вы зашли с мадемуазель Франсинеттой?
— Помилуйте, сударь, — отвечал лакей, удивленный вопросом. — Не знаю, должен ли я…
— Успокойся, волокита, я не имею никаких видов на нее, и ты не удостоишься чести быть моим соперником. Вопрос мой только справка.
— А! Это совсем другое дело. Мадемуазель Франсинетта так умна, что сумела оценить мои достоинства.
— Так ты в дружбе с ней, господин бездельник, не так ли? Похвально! В таком случае, возьми эту записку, обойди лугом…
— Я знаю дорогу, сударь, — отвечал Касторен самодовольно.
— Хорошо. Постучись в задние ворота. Ты, вероятно, знаешь и эти ворота?
— Знаю.
— Еще лучше. Стало быть, ступай через луг, постучись в ворота и отдай это письмо мадемуазель Франсинетте.
— Так я могу?.. — начал Касторен с радостью.
— Можешь идти сейчас же. Тебе дается десять минут на все путешествие — туда и обратно. Надо доставить письмо мадемуазель Нанон де Лартиг немедленно.
— Но, сударь, — возразил Касторен, почуявший, что поручение может быть опасным, — а если мне не отопрут?
— Так ты будешь дурак. Наверное, у вас есть какой-нибудь условный стук, благодаря которому такого галантного кавалера не оставят за воротами. Если же нет, то я жалкий дворянин, потому что у меня в услужении такой простофиля.
— Да, у нас есть условный знак, — отвечал Касторен с торжествующим видом. — Я стучусь дважды, а потом через некоторое время третий раз.
— Я не спрашиваю, как ты стучишься, это мне все равно: главное, чтобы тебя впустили. Ступай же; если тебя поймают, проглоти записку. И знай, что я обрублю тебе уши, если ты не съешь ее.
Касторен полетел как стрела, но, спустившись с лестницы, остановился и, нарушая все приличия, засунул записку за голенище. Потом он вышел через задние ворота, обежал луг, пробираясь сквозь кусты, как лисица, перепрыгивая через рвы, как гончая собака, и постучался в ворота домика тем особенным образом, который старался объяснить своему господину. После этого сигнала ворота тотчас отворились.
Через десять минут Касторен без всяких осложнений вернулся и сообщил барону, что записка уже находится в прелестных ручках мадемуазель Нанон.
Каноль за эти десять минут разобрал свою дорожную сумку, приготовил себе халат и велел принести ужин. С видимым удовольствием выслушал он донесение Касторена, вышел в кухню, громко отдал приказания на ночь и беспощадно зевал, как человек, с нетерпением ожидающий минуты, когда ему можно будет лечь спать. Весь этот маневр имел целью показать д’Эпернону (если бы герцог стал наблюдать за ним), что барон никуда не намеревался ехать далее гостиницы, где он хотел попросить ужин и ночлег как простой и мирный путешественник. Действительно, маневр этот произвел именно то впечатление, какого желал барон. Какой-то поселянин, сидевший за бутылкою вина в самом темном углу залы, позвал слугу, расплатился, встал и спокойно вышел, напевая триолет. Каноль пошел за ним до ворот и видел, как он вошел в рощу. Минут через десять послышался конский топот. Засада была снята.
Барон воротился в комнаты и, успокоившись насчет Нанон, начал думать, как бы повеселее провести вечер. В конце концов он приказал Касторену приготовить карты и кости, а затем пойти к виконту и спросить, не может ли тот принять его.
Касторен повиновался и на пороге комнаты виконта встретил старого седого слугу, который, полурастворив дверь, отвечал на его приветствие и просьбу неприветливым голосом:
— Теперь никак нельзя, господин виконт занят.
— Очень хорошо, — сказал Каноль, услышав этот ответ, — я подожду.
И, так как в кухне послышался страшный шум, барон с целью убить время пошел посмотреть, что происходит в этом важном отделении гостиницы.
Шум наделал поваренок, носивший ужин к Нанон. На повороте дороги его остановили четыре человека и спросили о цели его ночной прогулки. Узнав, что он несет ужин хозяйке уединенного домика, они сняли с него поварской колпак, белую куртку и фартук. Самый молодой из этих четырех человек надел платье поваренка, служившее признаком его профессии, поставил корзину на голову и вместо посланного пошел к домику. Через несколько минут он воротился и начал потихоньку толковать с тем, кто казался начальником отряда. Потом поваренку отдали колпак, белую куртку и фартук, поставили ему на голову корзину и дали пинок пониже спины, чтобы он знал, куда идти. Бедному мальчишке только того и хотелось. Он бросился бежать и почти без чувств от страха упал на пороге гостиницы, где его и подняли.
Это приключение казалось непонятным всем, кроме Каноля, но барону не было нужды объяснять его; он предоставил трактирщику, слугам, служанкам, повару и самому поваренку теряться в догадках и, пока они пытались найти объяснение, отправился к виконту. Думая, что первая просьба, переданная через Касторена, избавляет его от второй, барон без церемоний открыл дверь и вошел.
Посредине комнаты стоял стол со свечами и двумя приборами. Для полноты картины недоставало только кушаний, которые должны были его украсить.
Каноль заметил число приборов и вывел из него благоприятное для себя заключение.
Однако ж, увидев его, виконт резко встал. Легко было заметить, что его удивил этот визит и что не для барона, как тот вначале надеялся, был поставлен второй прибор.
Все разрешилось после первых слов виконта.
— Могу ли узнать, господин барон, — спросил юноша очень церемонно, — чему я обязан новым вашим посещением?
— Самому простому случаю, — отвечал Каноль, несколько удивленный сухой встречей. — Мне захотелось есть. Я подумал, что и вы, вероятно, тоже хотите этого. Вы один, и я один, и я хотел предложить вам поужинать вместе.
Виконт взглянул на Каноля с заметной недоверчивостью и, казалось, затруднялся с ответом.
— Клянусь честью, — продолжал Каноль с улыбкой, — вы как будто боитесь меня. Уж не мальтийский ли вы рыцарь? Не идете ли вы в монахи? Или, может быть, почтенные ваши родители воспитали в вас отвращение к баронам де Каноль?.. Черт возьми! Ничего не случится, если мы просидим час за одним столом.