Соль и пламя. Вестница

– Вы без объяснений отстранили меня от должности. Разумеется, я в бешенстве, – ответил Иттан, хотя бешенства в нем не набралось бы и на грамм. Он был спокоен, просто жаждал прояснить ситуацию перед тем, как уволиться и уехать из прогнившей столицы, где все напоминало об Агнии.

– Поймите меня, Иттан. – Виитаро опустил взгляд словно нашкодивший ребенок. – Я признаю воинские заслуги вашего отца перед государством. Также я благодарю вас за годы, дарованные факультету света. Но ваши квалификационные навыки вызывают… м-м-м… сомнения.

То есть пять лет не вызывали, а тут начали вызывать столь резко, что Виитаро не смог побеседовать с теперь уже бывшим светлым деканом, а быстренько вытурил его? Иттан собирался озвучить это – разумеется, язвительным тоном, – но взгляд его зацепился за почти чистый стол. Разве что конверт с гербом в виде орла выделялся среди свитков и бланков академии.

Все стало ясно.

– Вас попросил отец Свена Лотта? – Иттан кивнул на вскрытое письмо. – За то, что я обидел его драгоценного сыночка?

– Что вы несете, молодой человек! – возмутился Виитаро, но рука его легла на конверт.

Трудно бороться с прихотью первого министра, особенно когда ходят слухи, что тот помыкает самим королем. Виитаро Монро всю жизнь посвятил академии, потому не хотел впасть в немилость короля из-за строптивого декана. И пусть.

– Не смею больше тратить ваше время. Заявление передам через секретаря, – сказал Иттан, откланиваясь. – Успехов.

– Что же вы, Иттан, такой неуравновешенный, зачем же все воспринимаете так горячо? – вдруг донеслось до него ехидное. Виитаро не скрывал злорадства. – Вы бы отваров попили успокаивающих, что ли.

Иттан повернулся и встретился с взглядом, полным превосходства.

– Вы радуйтесь, что вас за избиение в тюрьму не упекли, а всего-то с должности сняли. – Ректор убрал злополучное письмо в ящик стола, запер тот на ключ. – Так нет, вы опять на рожон лезете. Ну, уволитесь, а толку? Одумайтесь, пока вас не вышвырнули за дверь.

Это прозвучало с такой надменностью, что Иттан, в самом деле, ощутил себя неуравновешенным подростком, готовым нахамить, а лучше – ударить. Истинная сила в нем взбурлила так, что полынный запах ее поплыл по кабинету. Кулаки сжались.

– Вы и меня изобьете? – полюбопытствовал Виитаро, поправляя пенсне.

– Какого вы обо мне мнения? – притворно удивился Иттан и вышел, мысленно отсчитывая до десяти, чтобы не сорваться.

Успокоив Клаудию (по правде, накачав ее до беспамятства травяным настоем), он сам разобрал канцелярию. И среди множества бесполезных писем, просьб и благодарностей нашлось кое-что, что на секунду заставило улыбнуться. Коротенькая весточка, запечатанная сургучом с гербом правящего дома Пограничья, страны теней.

Леди Сольд эр Вир-дэ успешно разрешилась от бремени. Ровно в полночь семнадцатого дня первого солнечного месяца первенец лорда и леди издал первый крик.

Сольд, давняя подруга Иттана, которая вышла замуж за лорда теней (добровольно связала себя с тенями – безумная девчонка!), месяц назад родила мальчика. Хоть у кого-то жизнь удалась.

К вечеру того же дня Иттан собрал по коробкам все вещи, которые хранились в казенной спальне академии. Приказав слугам перенести их в отчий дом (то-то маменька обрадуется, что сын вновь будет жить в семье), он оглядел опустевшую комнату. Пять лет обставлял ее по своему вкусу, а теперь – ничего. Ни отголоска души прежнего хозяина.

А многочисленные учебные наработки он по чистой случайности закинул в камин, который – тоже по случайности – разжег. И все, что было накоплено им за пять лет работы: учебные планы, методики, рекомендации, графики, – исчезло в жадном пламени.

Какая досада.

Повозка ожидала у ворот академии, но Иттан не успел подняться в нее. Из темноты явился некто, прокашлялся, привлекая внимание. Лицо его закрывали широкие полы капюшона. Громадное тело скрывал плащ.

– Я от Регса, – прогнусавило существо неизвестной расы. – Ваша скрипачка найдена.

– Где она? – Сердце затрепыхалось в грудной клетке.

– Прикажите извозчику сменить маршрут. – Существо шустро влезло в нутро повозки. – Угол Дубовой и Кленовой. Давайте же!

Иттан мысленно распрощался с академией, влез в повозку, которая стала маленькой от присутствия незнакомца.

Извозчик ударил кнутом, и лошади поплелись по улочкам столицы. Всю дорогу существо (судя по габаритам, рынди – только у этой северной расы мужчины внешне напоминают платяной шкаф, а ударом кулака легко проламывают стену) молчало, лишь пыхтело сквозь зубы. На вопросы незнакомец не отвечал. Иттан, усвоив, что вести с ним светскую беседу не собираются, отвернулся к оконцу.

Они подъехали к самой окраине города. Дома сменились лачугами, чаще необжитыми, разваленными, наклонившимися одним боком к земле. На многих не хватало крыш, от других остались остовы. Почва была болотиста и чавкала под колесами. Кисловатый запах гнили разъедал ноздри.

Мурашки поползли по позвоночнику.

Лошади замерли посреди тропы, по обе стороны которой тянулись поля, заросшие бурьяном и осокой.

– Приехали, – оповестило существо в капюшоне и, кажется, хрюкнуло от предвкушения.

Глава 3

Трауш эр Вир-дэ

Огонь в камине пожирал поленья, но леди, с ногами забравшаяся в кресло, мерзла. Она зябко грела ладони у каминной решетки, щурилась, вглядывалась в танец языков пламени.

С того дня, как детский крик разорвал настороженную – все до единого тревожились за роды любимой хозяйки – тишину поместья Вир-дэ, Сольд постоянно замерзала, мало ела и совершенно не заботилась о своем здоровье. Ничем не болела, но таяла на глазах. Младенец, напротив, окреп и уже научился улыбаться; леди же меркла, даря ребенку всю себя без остатка. И это при том, что за сыном денно и нощно следила кормилица, лишь изредка выдавая его в материнские руки.

– Ну а что вы хотели, – разводил руками личный лекарь правящей семьи. – Вообще чудо, что Сольд разродилась от бремени, при ее-то хрупком здоровье. К тому же ваша супруга вечно истощена, что обусловлено некоторыми… – в этот момент он обычно запинался, потому как не мог подобрать нужного слова, – особенностями ребенка.

Трауш хотел одного: чтобы его леди здравствовала. Чтобы щеки ее вновь горели румянцем. Чтобы она перестала быть задумчивой и вялой. Ночами он грел ее теплом своего тела, подолгу боясь заснуть и даже сдвинуться, только бы не нарушить дрему вечно изнуренной Сольд.

Сейчас она потерла ладонь о ладонь – тонкие пальцы подрагивали не то от усталости, не то от холода – и сказала тихо, но решительно:

– Нашему сыну нужно имя.

– Сольд. – Трауш встал за ее спиной, погладил по отросшим волосам, не собранным в косу; огонь напитал их рыжим оттенком. – Ты помнишь, я согласен на любое, которое выберешь ты сама.

– Наш сын не может оставаться безымянным, – тверже ответила она. – Скоро день благословения, и к тому времени ты должен определиться с именем. Наследника называет отец, а не мать.

Как же объяснить ей, что Трауш не хотел называть ребенка вообще? Что сама мысль о том, что его сын будет принят богами в этом имени, вызывала отчего-то лютую ярость? Пока малыш был краснощекой игрушкой, он казался незначительным, почти нереальным. Но когда он будет назван – боги нарисуют ему линию жизни.

И тогда лорду придется смириться с тем, какой у него наследник.

Трауш несколько раз предлагал имя наобум, но Сольд только качала головой.

– Я подумаю, – в сотый раз пробормотал он, выходя из залы.

Лопатками почувствовал опечаленный взгляд жены.

Сын спал в колыбельной, укутанный шерстяным одеяльцем с вышитой на том монограммой рода. Пухлые губы были приоткрыты, ресницы дрожали, кулачки сжимали краешек подушки. Трауш посмотрел на него так внимательно, что ребенок захныкал.

На плач тут же прибежала кормилица. Дородная молодая блондинка, ее выбрала сама Сольд. Кормилица воспитывала трехмесячную дочь, но любила обоих детей одинаково. Даже странно, как можно любить кого-то чужого, заботиться о нем как о своем собственном?

– Ну-ну, – она прижала младенца к груди, и тот успокоился, – ну что ты, это всего лишь папа.

Из ее уст это слово – папа – звучало так спокойно и гладко, будто речь шла о самом обычном мужчине, а не о высоком лорде Пограничья. Сам Трауш никогда не называл своего родителя «папой», только «отцом», потому как считал первое обращение неуважительным и простецким.

Папа…

Если бы. Папы не желают своим сыновьям смерти.

– Хотите взять его? – Кормилица протянула ребенка, и тот заелозил, недовольный тем, что его оторвали от теплого тела.

Трауш покачал головой.

Этот младенец иссушил мать. Он пожирал ее и сейчас, хотя Сольд и утверждала, будто все в порядке.

Ее беременность проходила обычно. Лекарь приезжал в поместье еженедельно, но в первые месяцы не находил ни единой патологии. Правда, сама Сольд побледнела, слегла с дурнотой – но лекарь успокоил:

– Это естественная реакция женского организма.

В какой-то момент Трауш ощутил себя полнейшим глупцом, потому как трепетно следил за каждым вздохом жены. Сольд посмеивалась:

– Прекращай. Младенец не способен убить меня.

И поглаживала себя по едва округлившемуся животу.

Так было до тех пор, пока Трауш не застал свою леди в саду. Она стояла недвижно, зачем-то вытянув правую руку, и сжимала-разжимала пальцы.

– Что-то не так? – спросил Трауш с опаской.

– Я слышу истинную силу, – просто сказала Сольд. – Она льется внутри меня.

И крутанула запястьем. Высокий лорд прислушался чутьем к жене. Та была спокойна.

– Не понимаешь? – продолжила, улыбаясь. – Во мне неоткуда взяться истинной силе, я же пустышка. Пока не наполнюсь ею извне – она не появится. Но магия пребывает. Смотри.

Из-под ее пальцев вырвалась маленькая снежная буря.

Трауш переводил взгляд с рук жены на ее живот. Он понимал, на что Сольд намекает.

– Думаешь… ребенок?

– Возможно, ему суждено стать великим колдуном. – На щеках заиграл румянец.

Но дни текли друг за другом, и тихая радость сменилась растерянностью. Сольд все чаще пропадала в библиотеке, читала о магии. Писала матери, и та уверяла, что в их роду дети никогда не проявляли себя в утробе.

В тот вечер, спустя семь месяцев со дня зачатия, Трауш возвращался домой в дурном расположении духа. Сердце чуяло неладное. Леди не обнаружилось в спальне, не было ее ни в саду, ни в столовой.

Мертвенно-белая Сольд лежала без сознания посреди библиотеки. Губы ее посинели. Щеки впали. Она дышала тяжело и тихо, почти неслышно. А сквозь большой живот проглядывались очертания ноги или руки. Ребенок пинал мать.

На сей раз лекарь осматривал Сольд с тревогой. Шептал что-то, пересыпал порошки. Позвал жреца, и вместе они долго изучали очнувшуюся леди. Та безропотно выполняла все их указания.

– Ваш сын напитался стихийной магией. – Вердикт был странен. – Тот выброс, который случился зимой, после вашей стычки с братом, вобрал в себя плод. Ребенок – не просто маг. Он – сама стихия. А стихия всегда голодна.

– Ему не хватает моей силы, понимаешь? – добавила Сольд. – Он будто ест ее. Мне приходится потихоньку тягать резерв из теней, потому как иначе я полностью истощаюсь. Мне страшно, – впервые призналась жена.

С того дня Трауш перестал считать то, что росло внутри высокой леди, сыном. Оно было монстром. Чудовищем. Тварью, недостойной жизни.

Но на предложение избавиться от младенца Сольд – напоминающая скелет, обтянутый кожей, – отреагировала категорическим отказом:

– Это наш первенец, и я готова умереть за него, если придется.

Траушу пришлось смириться с волей жены.

Он появился на свет в середине лета. Роды были мучительно долгими, но когда они кончились, а на грудь матери положили вопящего младенца, Сольд расплакалась.

Трауш услышал первый крик сына и всхлип супруги не слухом, но чутьем, бродя по кабинету взад-вперед, не находя себе места – Сольд не допустила его до спальни. Хмыкнул и залпом осушил стакан виски. Уже не первый стакан. Все шестнадцать часов родов он не покидал поместья.

Ждал.

Заливал страх алкоголем.

Надеялся, что произойдет чудо и пуповина обовьет шею младенца. Задушит его в чреве.

Но тот справился.

Что ж, ребенку было суждено жить. Пока.

Глава 4

Иттан

– Обожди тут, мы скоро, – крикнул извозчику незнакомец, чуть успокоив дурное предчувствие Иттана. Да и в целом переживать было не о чем: Регсу незачем устраивать ловушку. Мертвый клиент неплатежеспособен.

– Смотрите под ноги, господин. – Существо придержало дверцу. – Тут полно всякой дряни. Нет, магический огонь не жгите, – опередило оно бывшего светлого декана, который собрался щелчком пальцев зажечь «светлячка». – Мало ли кто потянется на свет.

Иттан щурился, но темнота – чернильная, глубокая, поедающая – обволакивала. Потому он спотыкался как слепец, по щиколотку увязал в воде и шарил вокруг себя руками, а провожатый шел спокойно, точно помнил тут каждую кочку. Впрочем, может, и помнил. Иттан ругался сквозь зубы и все порывался развернуться. Останавливало его только то, что сзади темнота была не менее густой и выбраться из нее самому не представлялось возможным.

– Долго еще? – спросил он, запнувшись о что-то, смутно напоминающее мягкое тельце живого (или некогда живого) существа.

– Нет, господин, вон, виднеется уже.

С горем пополам они вышли к одноэтажной развалине. Раньше тут имелся забор, но он лишился половины досок и издали (Иттан уже привык к тьме, потому мог всмотреться) напоминал клыкастую пасть какого-то чудища, вылезшего из трясины.

– Заходите. – Незнакомец отворил перед Иттаном дверь, пропуская вперед.

Стало окончательно не по себе. Ночь, безлюдный пустырь и существо, дышащее с посвистом, стоящее за спиной. Так немудрено и головы лишиться.

– К чему эта конспирация?

Иттан приготовился обороняться, но оказалось, что опасаться нечего.

– Зажигайте свет, – разрешил провожатый, задвинув щеколду.