Ленив ли русский мужик?

25 апреля 1956 года отменяется драконовский Указ о судебной ответственности рабочих и служащих за самовольный уход с предприятий и учреждений и за прогул без уважительной причины. Судебная ответственность заменяется мерами «дисциплинарного и общественного воздействия».

Через двадцать два года после упразднения Наркомата труда 24 мая 1955 года вновь образуется Государственный комитет Совета министров СССР по вопросам труда и заработной платы (Госкомтруд), а при нем научно-исследовательский институт труда.

Однако и после образования Госкомтруда, сфере государственной политики в области труда придавалась второстепенное, отнюдь не политическое значение.

Госкомтруд сформировался как своего рода общесоюзный отдел труда и заработной платы (ОТиЗ), возможность его стратегического и политического значения в сфере труда в самом начале была сведена на нет, к выработке различных Инструкций, методик, постановлений без действенного механизма их реализации, при отсутствии долгосрочных стратегических программ. Эти характеристики Госкомтруда, не изменившиеся вплоть до настоящего времени, превратили его в образцовое бюрократическое учреждение, существующее вне зависимости от требований жизни. Политика регулирования рабочей силы осуществлялась преимущественно в рамках отдельных ведомств.

Во второй половине 50-х, начале 60-х годов стала оживать замороженная в предыдущие десятилетия наука о труде. Впервые за многие годы начинают выпускаться работы по научной организации труда, собираются общесоюзные совещания для обсуждения назревших проблем. Однако настоящие глубокие реформы провести тогда не удалось. Попытки вернуться к истинно народным принципам труда натыкались на противодействие бюрократического аппарата.

Нет, не легко и не просто происходил отход от порочных и кровавых методов регулирования труда. Противоречивость эпохи подчеркивает тот факт, что первым руководителем комитета по труду стал Лазарь Моисеевич Каганович — «классик» административно-террористических методов регулирования общественной жизни и труда. С самого начала он задал воинстину сталинский тон работе комитета по труду. Впрочем, просидел он здесь недолго, хотя некоторые старые сотрудники до сих пор помнят его оскорбления и издевательства.

Каганович и ему подобные наследники Сталина враждебно воспринимали всякую попытку самостоятельного рабочего движения. Порой возникали кровавые рецидивы сталинизма.

Первые попытки рабочих неформально проявить свое право на забастовку окончились трагически.

Понятие труда, как высокой духовно-нравственной категории, принимаемое как само собой разумеющееся большинством наших дедов и отцов, для новых поколений уходит «на чердаки их личного сознания». Человек, как мера всех вещей, заменяется абстрактным лозунгом, планом, валом. Все шире распространяется формальное, бюрократическое отношение к труду как к мероприятию, которое следует выполнить, поставить галочку, «закрыть», не касаясь его сути, а если есть возможность, то отделаться от него, выполнив кое-как. Самым распространенным типом становится работник с усеченной культурой труда, обладающий раздробленным или неполным набором трудовых ценностей.

Труд как духовно-нравственная категория, обладающая внутренней самоценностью для настоящего труженика, становится средством удовлетворения всяких других потребностей, как навязанная извне сила, противостоящая человеку. Отчуждение труда, деградация трудовых ценностей становится важнейшим препятствием нашего социально-экономического развития, полноценного использования трудового потенциала.

В середине 50-х годов осуществляется наступление государства на остатки промысловых артелей. Мы уже видели выше, что перед войной артели и кооперативы фактически потеряли свою самостоятельность, хотя продолжали существовать как формально независимые по отношению к государству предприятия. Однако даже символическая самостоятельность промысловых артелей была не по душе руководителям «хрущевского режима».

14 апреля 1956 года выходит постановление «О реорганизации промысловой кооперации». Согласно этому постановлению, государственной промышленности передается около 3500 наиболее крупных промысловых артелей, на которых было занято 600 тысяч человек с общим объемом производимой продукции на сумму 23 миллиарда рублей. Значительная часть артелей была слита с однотипными государственными предприятиями, перестав существовать как самостоятельные организации. Другие продолжали существовать самостоятельно, но уже не как артели, а как государственные предприятия. Многие из них, особенно предприятия, занятые ремонтом и изготовлением обуви, одежды, трикотажных изделий, мебели по индивидуальным заказам населения, ремонтом металлоизделий, музыкальных инструментов и др., а также парикмахерские и фотографии вошли в систему вновь организованных управлений бытового обслуживания населения. Так, государство, не вложив ни копейки, методами сталинской коллективизации создало новую отрасль.

В 1960 году промысловые артели полностью ликвидируются, а это значит в государственную промышленность было передано 25,6 тысячи промысловых артелей, выпускавших продукции на 62,4 миллиарда рублей (в ценах тех лет) и дававших работу 2,6 миллиона человек.

После Сталина не был ликвидирован и разрыв между обучением и производительным трудом. Выпускникам школ не прививали навыков к труду, умение и желание работать. Хотя в принятых в начале 60-х годов «Законе об укреплении связи школы с жизнью…» и постановлении Совмина СССР «Об улучшении производственного обучения учащихся…» и декларировалась задача соединения обучения, с производительным трудом, на практику школы оно повлияло мало. Постановка трудового воспитания в школе имела формальный характер.

Отсутствие производительного труда в школе при обучении и воспитании молодежи создало поколения людей, не привыкших к труду и воспринимающих его в начале взрослой жизни, как нечто неприятное и тягостное. Причем для довольно значительной части людей это отношение к труду сохраняется на всю жизнь. Человек, не научившийся с детства трудиться, смотрит на мир иждивенчески, ждет от него значительно больше, чем может дать сам. Отсюда неизбежный конфликт с обществом, коллективом, семьей.

Более того, иногда средства массовой информации воспитывают у молодежи нетрудовые понятия и идеалы мелких дельцов, мошенников, уголовных кооператоров-рвачей, а порой вымогателей и проституток. Низкопробное смакование сцен насилия и секса, слюнявая эстетизация порока, откровенные призывы к наживе и стяжательству являются формой разрушения народной культуры. Почему «промысел» шлюх или подонка-вымогателя приобретает эстетизированное название, скажем, интердевочки или рэкетира и так подробно освещается в средствах массовой информации? Почему в песнях и передачах довольно часто проповедуют идеи наживы, достижение материального результата любой ценой («Будет все отлично, не жалей наличных денег для себя», — поет группа «Скандал», а другая ей вторит: «Кто проиграл — тот плачет, кто выиграл — на коне»? Кому это нужно?.. Еще Бунин в «Окаянных днях» описывал такой эпизод: «Был В. Катаев (молодой писатель, будущий автор сусальной повести «Белеет парус одинокий». — О. П.). Цинизм нынешних людей прямо невероятен. Говорил: «За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки…» И то, что Катаев сказал одному Бунину, сегодня можно услышать по телевидению, вещающему на десятки миллионов человек. Некоторые представители молодежи откровенничали перед экраном в таком духе: «Меня мало интересует моральная сторона, главное, не работая, получать большие «бабки» (деньги) А что если ради этого придется пойти на преступление? «Это вас не касается», — был ответ.

Конечно, эти откровения не отражают представлений всей нашей молодежи, но, тиражированные на миллионах экранов они могут повлиять и на других молодых людей, ищущих жизненные ориентиры. Ведь от того, насколько молодой человек пропитается мыслями и взглядами своего героя, зависит формирование его нравственных ценностей.

Сегодня по нашей стране бродят не менее миллиона лиц без определенных занятий, официально именуемых «БОМЖ» (без определенного места жительства), или «БОРЗ» (без определенного рода занятий). Труд для этих людей — печальная необходимость, которую они нередко предпочитают заменять воровством. Дальневосточные ученые, исследовавшие тунеядство и бродяжничество в своем регионе, считают, что причина бродяжничества этих людей в том, что они не получили трудового воспитания, или, говоря словами Толстого, «потеряли способность, охоту и привычку зарабатывать свой хлеб». Выборочное статистическое обследование бродяг показало, что две трети из них ранее судимы, более трети — люди 30–39 лет, седьмая часть — женщины, большинство разведено. Преобладающее большинство бродяг имеет детей.

Журналист Алексей Лебедев, проживший среди бродяг около года, считает, что «на некоторую часть бродяг можно взглянуть как на продукт нашей романтики. Сейчас многие сокрушаются: строили грандиозные гидростанции, заводы, БАМ, не думая о жилье и быте тех, кто строил. Масса героев, покорителей природы, оказалась без крыши над головой (я не имею в виду тесные общежития). Позвали людей в голубые дали: «Ребята, палатка это прекрасно! Выстройте Зейскую, Бурейскую электростанции — поедете дальше!». Не все выдержали испытания «романтикой». Единицы становятся бродягами, а сотни временщиками. Им — что тайгу рубить, что дом ломать. Лишь бы платили. Бродяжничество — это, наверное, утрата всякой морали, в том числе и трудовой: забетонировать — разбить, построить — разрушить…»

Сложившаяся в стране система труда сама воспроизводит лодырей и прогульщиков, постоянно отвлекая людей от места основной, профессиональной работы, направляя их на непрофессиональное выполнение чуждых им видов труда.

В сфере труда нашей страны кое-где и по сей день бытуют троцкистско-сталинские, административно-репрессивные формы организации труда. Прежде всего это относится к труду в местах заключения и военных «трудовых армиях».

Возьмем трудовые колонии. На сегодняшний день по объему выпускаемой продукции трудовые колонии, входящие в систему Министерства внутренних дел, занимают шестое место среди производственных министерств страны. Здесь продолжают жить «трудовые» традиции Беломорканала, заложенные Сталиным и Ягодой… Производство ведется на устаревшем оборудовании, в тяжелых условиях, безо всякой охраны труда. Причем, в лагерях по-прежнему существует «трудовая-нетрудовая» иерархия («блатной закон»), согласно которой работу выполняют так называемые «мужики» (люди, как правило, совершившие преступление случайно и желающие побыстрей вернуться к привычной жизни), уголовная же верхушка из «первой пятерки» блатных чаще всего не работает, заставляя свою норму выполнять «мужиков» (а нормы рассчитаны на здоровых, хорошо питающихся людей).

Пятьдесят процентов заработанного осужденными в колонии изымается на содержание правоохранительных органов, а многие осужденные отчисляют средства и на другие цели. На продуктовый ларек разрешается тратить 10–15 рублей в месяц. «И выходит… («мужик») через несколько лет из ворот колонии потерявший здоровье, без денег, измученный долгой унизительной зависимостью, профессионально ни к чему не пригодный». А ведь таких «мужиков» сейчас в колониях около 800 тысяч, а в 70-х годах было в два раза больше.

Наряду с принудительным трудом заключенных широкие масштабы имеет принудительный солдатский труд. Солдат, взятый на службу, чтобы защищать Родину, используется министерствами и ведомствами (Минводхоз, Минтрансстрой, Минтяжстрой и мн. др.) как неквалифицированная рабочая сила, которую можно эксплуатировать выше всяких возможностей и при безразмерном рабочем дне.

«В «военно-трудовых армиях» сегодня работают, по нашим примерным расчетам, не менее миллиона человек. Своим трудом эти армии значительно облегчают жизнь паразитирующим на солдатском труде министерствам и ведомствам. Как правильно отмечается: «Привлечение солдат к выполнению плановых заданий «развращает» многие наши ведомства, они перестают соразмерять свои желания и возможности: рабочая сила-то ведомству ничего не стоит». Ни соцкультбыт нормальный создавать, ни зарплату человеческую платить солдатам, по мнению руководителей ведомств, не надо. И эксплуатация труда здесь не в меньшей степени, чем у заключенных в трудколониях.

В целом по стране сложилось крайне уродливое соотношение между настоящими тружениками и людьми, работающими, чтобы только отделаться, предпочитающими праздность труду. Обследование, проведенное в середине 80-х годов, показало, что настоящее стремление работать как можно лучше, высокая само-

дисциплина, инициативность, творческое отношение к своим обязанностям свойственно только 25–35 % занятых в нашем народном хозяйстве, причем в основном, лицам от сорока лет и старше. Примерно пятая часть работающих — лица с низкой трудовой активностью. Они инертны, работу предпочитают праздность. Нарушают трудовую дисциплину, отличаются слабой продуктивностью и низким качеством труда. Около половины взрослого населения нашей страны, хотя и понимает ценность трудолюбия и добросовестного отношения к труду, но не стремится работать как можно лучше, не обладает высокой сознательной дисциплиной, не относится инициативно и творчески к своему труду. Получается так, что, по крайней мере, две трети нашего населения трудно отнести к хорошим работникам. Степень отдачи трудового потенциала, начавшая повышаться в конце 50-х годов с 60-х годов вплоть до настоящего времени неуклонно снижается.

Катастрофически увеличился разрыв в производительности труда в нашей стране и США, и в особенности в производительности труда в сельском хозяйстве. Если в конце XIX — начала XX века Россия делала стремительный рывок к сокращению это разрыва, то в последние 70 лет (за исключением некоторых периодов) наше экономическое отставание становится все более и более явным. Оторвавшись от народных корней, превратив сферу труда в арену всевозможных социальных экспериментов, подменив национальную модель трудовой деятельности набором «временных инструкций» (от «съезда», к «съезду»), отказавшись от народных форм хозяйствования, мы все больше и больше теряем способность к продуктивному творческому труду.

Сегодня подошли к опасной черте, за которой теряются главные достоинства души народа — ее трудовые качества. Пока они продолжают жить в народной психологии преимущественно как потенциал, способный дать блестящие результаты. Но с каждым годом тысячелетний заряд этого потенциала слабеет, неработающие органы со временем атрофируются.

Чтобы остановить этот катастрофический процесс, надо встать лицом к нашей истории, вернуться к народным основам, традициям и идеалам, создать условия для возрождения народных форм хозяйствования и труда. Только в этих формах трудовой потенциал России, используемый сегодня не более чем на пятую часть, сможет дать полную отдачу.