Помоги проекту - поделись книгой:
- Не хочу… не могу… Всё бросить - и в школу на год! Не успели ещё жизнь наладить, ничего ещё своего не приобрели…
Адомелис растерянно смотрит то на одного, то на другого.
- Подумала бы ты хорошенько, на какой мы севооборот переходим! - убеждает её Ионас. - А механизация какая! С твоими четырьмя классами тебе только в огороде копаться, а не бригадой руководить… Агротехника - это наука, её освоить надо… Если бы меня правление послало, поехал бы сегодня же! Скажи, разве раньше мы могли так учиться?
- О, ты поехал бы! - вся вспыхнула Анеле. - Кто любит, тот не уезжает… Да, да, не любишь ты меня!… Иначе и слова этакие не слетели бы с языка!
Ионас молчит, покусывая губы.
Адомелис впервые видит, как ссорятся Ионас и Анеле. Он стоит подавленный, уставясь па ножку стола. Что это вдруг за несчастье стряслось!
- Не надо мне… У меня есть коньки… - бормочет он.
Анеле бросает чулок - клубок шерсти закатывается в самый дальний угол - и обнимает Адомелиса. Гладит его волосы, заглядывает ему в глаза и шепчет:
- А ты меня, Адомелис, из дома не прогнал бы, правда? А коньки я тебе и без этих курсов куплю! Увидишь, куплю!
Побледневшее, бесконечно родное лицо Анеле так близко, что её горячее дыхание обжигает мальчику веки.
Слыханное ли дело: Анеле, его большой, хороший друг, уважаемый всеми бригадир, просит у него защиты?
И кто её обидел? Тоже его большой, справедливый друг Ионас!
А кузнец меряет комнату большими, тяжёлыми шагами. Каждый шаг больно отдаётся в груди Адомелиса. Остановившись вначале у одного окна, потом у другого, Ионас хватается за карманы. Неужто он ищет папиросы? В канун свадьбы Ионас бросил курить и с тех пор на папиросы даже не смотрит.
Адомелис осторожно высвобождается из рук Анеле и отступает к дверям.
Никто сегодня его не удерживает, не так, как обычно, когда его силою тащат из сеней и даже из калитки обратно в дом.
Анеле вздыхает, поднимает клубок и возвращается к столу.
- Ну, не забывай нас… - говорит Ионас, провожая Адомелиса. - Заходи, когда будет время. Может, и мы тогда веселее будем…
Адомелис, ни слова не говоря, прыгает с высокого крыльца в снег.
Темноголубое небо полно ярких звёзд. Заливая землю ровным голубым светом, величественно плывёт полная луна. Под высоким-высоким сводом без конца и края расстелились пушистые поля. Дальше, за Дотнувеле, словно сказочные башни, высятся огромные стога сена. Матово сверкают обледенелые стволы неподвижных лип. По наезженной дороге скрипит обоз с лесом; причудливо ломаясь на сугробах, по полю скользят тени лошадей и саней.
Так вольно, вольно и красиво… До грусти красиво, до печали!…
Адомелис чувствует себя затерянным в этих искрящихся бесконечных снежных полях…
В доме Анчюлисов по вечерам попреж-нему издали светилась большая лампа с протёртым до блеска стеклом. Не то, что у матери Адомелиса или у Андронене: те всё керосин жалеют! Стены из тёсаных брёвен, как и в былые дни, пахли смолою. Блестел начисто вымытый пол, проглядывавший между узорчатых половиков, вытканных самою Анеле. Из вышитого полотняного мешочка, повешенного на гвозде между окнами, выпирали газеты. Но не было уже в доме Анчюлисов того веселья и уюта, что так манили Адомелиса.
После ссоры своих друзей Адомелис ещё ни разу не лёг и не проснулся без мысли: что бы такое придумать, чтобы в доме Анчюлисов стало всё по-старому?
О семейном разладе Анчюлисов знал не один Адомелис.
Мать и соседка Андронене в один голос обвиняли Ионаса.
- Это он всю кашу заварил… - слышал не раз Адомелис. - Не успел жениться, а уже жену из дому гонит… Зачем ей теперь околачиваться на всяких курсах?… Разве мало в колхозе незамужних девушек? Кто же теперь его обошьёт, кто постирает, кто за коровой присмотрит?
Почему незамужние девушки могут ехать на курсы, а замужняя Анеле не может, Адомелису так и не понять.
Как-то по дороге из школы Адомелис завёл об этом разговор с Микасом. Но и Микас не мог ничего толком объяснить.
- А ты сам поехал бы? - не отступал от него Адомелис.
- Я? Ещё спрашиваешь!… - вырвалось у Микаса, но и он тут же приуныл.
- Мачеха-то, сам знаешь, не пустит… Она…
- Эх ты, паря!
Если бы его, Адомелиса, послали в город, он не поехал бы, а полетел. В городе высокие-высокие дома, куда нарядней и выше поцюнеляйского костёла. Люди там пешком не ходят, на лошадях не ездят, а в машинах катаются, на автомобилях, самолётах, кораблях. В городе, говорят, и ночи нет. Как засветят электричество повсюду - а каждая лампа тебе, что вилок капусты! - так.даже звёзды блекнут. Не выучил, скажем, днём урок - мяч гонял или на санках разъезжал, - можешь вечером, ночью… А коньков, коньков-то сколько в городе! На каждой площади, на каждом перекрёстке горы сверкающих, новеньких коньков. Кто только из колхоза ни приедет, каждому всё дают. Трактористам и председателям - тракторы, комбайны; ещё не совсем взрослым, ну, ребятам, - коньки.
Адомелис ясно представляет: он сидит в набитых сеном санях дяди Повиласа. Вороной конь фыркает, пуская облака мёрзлого пара. За калитку ухватилась заплаканная мать, тут же с невесёлым видом стоят его милые друзья Ионас и Анеле. Они машут ему на прощанье руками, а он с дядей Повиласом знай себе катит по дороге, вздымая вихри снега.
- Так почему ты сам не укатишь? Ведь у тебя мать настоящая, не мачеха… - в свою очередь, сказал уязвлённый Микас.
- А вот и поеду!
- Ну так поезжай!
Грудь Адомелиса вдруг сжимает какая-то до сих пор не испытанная боль. Острая, жгучая боль… Он чувствует, что ему было бы очень трудно сидеть в санях и смотреть на остающихся дома.
«Ага! Вот оно в чём дело! - обрадовался Адомелис. - Это просто Анеле не хочет оставлять Ионаса одного!» - Он решил немедленно же переговорить об этом с самой Анеле.
Однако и Анеле не объяснила своему маленькому другу, почему она не в ладах с Ионасом.
- Ты ещё недорос, Адомелис… Не поймёшь до поры, до времени… - грустно улыбалась она. - И не допытывайся лучше!
Вот тебе раз! Небось, когда Адомелис помогал свёклу копать, тогда он был большой. «Будь мужчиной!» - сказала сама Анеле. Что ж это она, слов своих не помнит, что ли? То он, уже большой был, а теперь опять стал маленьким.
Вероятно, один только председатель Гуджюнас может сказать Адомелиеу правду. Он коммунист, а Ионас и Анеле - только комсомольцы, только помощники его. Конечно, с Гуджюнасом Адомелис не в такой дружбе, как с Ионасом и Анеле.
Но кто же, скажите, может запретить колхознику обратиться по важному делу к председателю?
Адомелис не сразу вошёл в дом правления. Дело в том, что председатель страсть как любит задавать ребятам загадки. Он их, может, тысячу знает, а ты ломай голову, отгадывай. Мальчик сперва заглянул в замочную скважину, потрогал медную, заиндевелую ручку и откашлялся - для храбрости - точь-в-точь, как дядя Повилас.
Дверь он приоткрыл тихо-тихо, чтобы не завизжали ржавые петли. В комнате, синеватой от дыма, сидели председатель Гуджюнас и заведующая свинофермой Вале. Они были заняты важным разговором и на его «здравствуйте» даже не ответили.
Разговор шёл об… Анеле. Размахивая своей единственной рукой, председатель сердито объяснял:
- Разве я не понимаю, что Анеле не хочет с Ионасом разлучаться? Но какой, скажи, она пример для бригады, если отказывается учиться? На днях говорит мне: «Одна подушка всего-навсего у нас, перо драть надо, шерсть прясть. Не поеду!». Видишь, какое дело?
Адомелис напряжённо слушал, и в нём подымалась злоба. Как это председатель может так плохо отзываться об Анеле! Разве Анеле не бригадир, разве она не комсомолка? Чья бригада первой закончила обмолот, первой рассчиталась с государством? Правда, с картофелем произошла небольшая заминка. Но это даже можно и не считать: дожди тогда помешали. И вдруг, нате вам, теперь она уже хуже других!… Все, все точно сговорились против неё!
Будто угадав мысли Адомелиса, Вале рьяно вступилась за Анеле. Однако председатель тут же остановил её взмахом руки:
- Не будь адвокатом! Политкружок - и тот уже не посещает. Скажи, хорошо разве так поступать? Какой она подаёт пример?
Вале замолчала… Адомелис затаил дыхание. Заметив у дверей мальчика, председатель повёл рукой в его сторону.
- Да ты, Вале, ребёнка любого спроси, и тот скажет, что бригадиру нужно учиться. Так, парнишка?
Застыдившись, Адомелис незаметно выскользнул за дверь.
Да, верно, сама же Анеле раньше твердила, что надо учиться, надо быть примером для всех, а теперь не хочет ехать на курсы. В их колхозе учатся не только ребята, но даже взрослые. У председателя Гуджюнаса работы ведь по уши, но и он где-то учится. Школа у него, говорят, заочная. Адомелис никак не может представить себе, как выглядит заочная школа, но если её посещает сам председатель, то школа эта, безусловно, существует. Кроме того кто учится, тот защищает мир. Так сказала учительница. Неужели Анеле не хочет защищать мир? Наконец, Анеле не в простую школу едет, а на курсы! Там, наверное, речь идёт только о комбайнах и о всяких других машинах!
Адомелису кажется, что на всех курсах изучают только машины.
Наконец-то Анеле собралась в дорогу!
Этим ранним утром всё выглядит не так, как вчера или позавчера. Морозно и радостно! Над трубами, даже не шелохнувшись, столбами торчат сизые дымки. Один, два, три… Вдали Адомелис насчитывает ещё пять. Ему кажется, что настоящий огромный лес дымовых столбов прорастает в поднебесье, где всё более теряет восковой румянец застывший, холодный месяц. Адомелис знает, почему так побледнел месяц. Это он солнца боится. Дневное светило ещё не выглянуло, но край неба уже вспыхнул красным полымем. Но вот заря охватила весь восток, снег порозовел и заискрился - даже в глазах зарябило.
…На поле сухая, плотная корка наста с громким хрустом раскалывалась, как сахар. А когда они свернули на проезжую дорогу, под ногами тоненько и шаловливо заскрипела осевшая поутру снежная пыль.
Адомелису так хорошо, так весело идти, что он шёл бы и шёл без устали… Кажется ему, что они идут не в правление, где ждут сани, а туда, где покраснело небо, где просыпаются освещенные солнцем большие города. Дома там выше поцюнеляйской колокольни, а люди не ходят пешком и на лошадях не ездят - все в машинах раскатывают.
Но всего того, что так заворожило Адо-мелиса, не замечали его друзья.
Анеле шагала, опустив голову, твёрдо сжав губы, отвернувшись от Ионаса. Она никуда не смотрела - на одну только дорогу, на вчерашние следы от полозьев, Ионас, подняв воротник чёрной шинели, тоже глядел только прямо перед собой: на дома, на деревья, глядел унылый и озабоченный.
«Экий я дурень!… Они ведь ничуть не помирились!» - понял Адомелис. И снег, и солнце, и столбы дыма над трубами показались ему уже не такими красивыми. Не радовали и думы о далёком городе.
Чтобы хоть как-нибудь развеселить Анеле, Адомелис затопал твёрдыми, обшитыми кожей валенками. Ухватившись за её руку, он заскользил по обледенелой дороге - то обгонит, то отстанет. Застывшими, непослушными губами улыбался ей. Анеле крепко сжала его закоченевшие от холода пальцы - и только. Хоть бы одно словечко молвила!
…Так и укатила Анеле, усевшись в широкие сани, запряжённые пегой лошадкой дяди Повиласа. Ионасу Анеле едва руку подала. Одного только Адомелиса порывисто прижала к себе и поцеловала в посиневший нос.
- Жди, пришлю коньки!… - крикнула она, когда сани уже тронулись.
- Не надо, - задыхаясь, отказывался Адомелис. - На что они мне?
Дядя Повилас пустил лошадь рысью.
Сани всё удалялись и удалялись, пока совсем не исчезли в сверкающей огненной дали.
Ой, как скучно без Анеле - прямо жизнь не в жизнь! Куда бы ни шёл Адомелис - в школу
ли, из школы ли домой или с ребятами в лес, - в мыслях всё Анеле. Даже охотиться на зайцев с дядей Повиласом отказался! Окна дома Анчюлисов уже не мигают издали приветливыми огоньками. Ионас в кузнице, словно взаперти. До позднего вечера гремит наковальня, горстями сыплются из трубы искры. Ионас так ожесточённо куёт железо, что Адомелису порой кажется, что от ударов большого молота наковальня возьмёт да уйдёт в конце концов в землю.
И всё же у Ионаса работа не очень спорится.
Целую неделю он ремонтировал сеялку. Адомелис сам видел, как председатель Гуджюнас, осмотрев машину со всех сторон, недовольно поморщился.
Хотя председатель не сказал кузнецу ни слова, Адомелис возмутился: и как может Ионас хорошо работать, если нет Анеле, если она с Ионасом в ссоре?…
А люди, которые приходят в кузницу то попросту у огня погреться, то перекинуться словцом - другим, будто сговорившись, все справляются:
- Ну, как твоя в науках преуспевает? Отстаёт, небось? Наука, что и говорить, простому человеку не пироги…
Кузнец точно и не слышит их, занятый своим делом. А когда к нему слишком назойливо пристают, он сердито отрезает:
- Почему она обязательно должна отставать? Как все люди, так и она!
Адомелис знает, что Ионас ждёт, не дождётся письма. Но Анеле так и не шлёт ему весточки. Всё обиду не забывает! Ионас даже собирается, выбрав свободный денёк, съездить в город. К ней, не к ней - это видно будет. Поэтому-то Адомелис втихомолку и ворчит на любопытных колхозников.
Возвращаясь из школы, Адомелис каждый раз заглядывает на поцюнелянскую почту.
- Кузнецу Ионасу нет письма? - спрашивает он, когда у окошечка толпится поменьше народу.
- Кузнецов много, а Ионасов и того больше… - отвечает ему молодой курчавый заведующий. - Какой же это Ионас?
- Ну… Анчюлис… - смущается Адомелис.
- А-а-а… знаю такого, знаю… - говорит заведующий, просматривая письма. - Нет, нету ему ничего…
Адомелис возвращается домой не солоно хлебавши.
Он так часто заходит на почту, что заведующий охотно заводит с ним беседу.
- Кто же Ионасу должен написать, если это не тайна? - спрашивает он.
Поделиться книгой: