«Империал-Рояль»

Кирнос С.В

Жизнь после: «Империал-рояль».

От автора

Это произведение является заключительным в серии книжных работ «Жизнь после», продолжая линию книг этой же серии «Жизнь после: Надежда во мраке» и «Жизнь после: Под сводами бури». Сами книги берут своё творческое начало в романе-антиутопии «Под ласковым солнцем: Империя камня и веры».

Героям в последний раз суждено собраться и вместе выступить против своего главного противника – Архиканцлера, который превратил их жизнь в бесконечную борьбу. Но теперь их оружие не автоматы и патроны, не пушки и снаряды, а нечто иное, стоящее на ступень выше. Теперь их главное орудие – суть карточных игр и самой жизни – великий обман, свершённый на глазах у всех. И кульминация этой лжи должна стать ключом к спокойной жизни героев, став концом в их борьбе, но по правилам жизни, может ли для кого-то стать конец началом новой партии?

«Суть вышей комбинации, собранной из самых маститых карт, не заключается в её неоспоримости. Можно её оспорить, собрав ровно такую же комбинацию карт. Но почему, же тогда она так примечательна? Потому что человек, получая её, обретает надежду и веру в то, что он не потерпит поражения. Высшая масть, собрание их в высшую комбинацию есть гарантия для души, дающая спокойствие ей».

– Сарагон Мальтийский.

«Heureux au jeu, malheureux en amour – Кому везёт в картах, тому не везёт в любви.

– Древняя пословица Франции

«Хороший игрок всегда помнит это правило: к игре присмотрись, а потом уж за карты берись».

– Изречение известного человека из произведения докризисной эпохи Кена Кизи. «Над кукушкиным гнездом»

Пролог

Где-то на окраинах Автократорства.

В устроенной государством деревенской таверне повисла атмосфера радости. И даже, несмотря на её государственность, тут витала некая радость и лёгкая, детская несдержанность, недоступная для стопроцентного концентрата государства, праведности и вечного воздаяния – городов Автократорства.

Старые деревянные стены, помнили всё, что тут происходила за последние двадцать лет, со дня её существования. И драки, разгоняемые полицейскими, и молитвенные ярые проповеди Культа Государства, прерываемые едва хмельными возгласами завсегдатаев. Этим она и отличалась от миллионов кофеин, ресторанов и пабов в бесчисленных городах Империи Рейх. Если там всё загонялось в строгие, непреступные моральные рамки и даже количество алкоголя на день могли жёстко контролировать, дабы гражданин «не упился и не стал воплощением всей антиморальности, животным, чью натуру мы обязаны задавить». Тут, в этой старой деревенской таверне можно было и слегка переборщить с содержанием алкоголя в кружке пива… или кружках.

Но ни деревенская таверна, ни городской ресторан, ни кофейня не имели отличия только в одном: всех их связывал «Римский Куриат».

«Римский Куриат» – карточная игра, которую создал сам первый Канцлер, взглянув на традиционные тридцать шесть карт, а посему она явилась самой популярной и почитаемой во всей Империи, и тем более на её окраинах, где сейчас и играли…

– Давай! У тебя «когорта»! – Вскрикнул за столом в таверне один из играющих.

Один из нескольких сидящих за столом человек открылся и выложил на стол четыре карты, чей номинал измерялся четырьмя дамами, чьё карточное лаковое покрытие блеснуло в свете ламп.

– Проклятье! – Выругался мужчина, отбросив свои карты. – У тебя «Матронум Двор»

– А что же у тебя? – С лисьей ухмылкой вопросил второй парень и потянулся рассматривать карты противника.

Как только пальцы коснулись карт мужчины и перевернули их, на свет тут же вынырнули картейки с номиналом в две семёрки «чёрной масти» и две шестёрки «красной масти».

– Ха, думал меня завалить собранием «Гранд-Серва»? Не получилось! – Ликующе проговорил парнишка и потянулся за тем, чтобы отхлебнуть немного пива из пинты, но тут же прервался, посмотрев на источник звука.

– Кхм, – приложив кулак ко рту, демонстративно прокашлялась девушка, – мальчики, вы видимо про меня забыли.

– Да ладно, что там у тебя? – Потеряв всякую торжественность, обратился с вопросом парень.

На стол тут же пали пять карт и решивших исход игры. Под лампой сверкнули Пиковый король, Бубновая дама, Трефовый валет, Червовая и Крестовая десятки, возвещая об абсолютной победе девушки.

– Вот тебе ладно! «Империал-Рояль»

Внезапно остановился один из непосвящённых в игру юношей, лет так четырнадцати. Он с удивлением и интересом спросил:

– А что такое «Империал-Рояль».

– Собрание карт, обеспечивающих вам моментальную победу. – Ответила девушка. – Совокупностью нужных мастей и карт, с которыми не поспоришь, проще говоря.

Часть первая. Перетосовка перед партией

Глава первая. Уборка после бури

Остров Анафи. Спустя неделю после сражения.

«Не знаю даже с чего начать. Много чего хочется сказать, но так мало бумаги. Небо над нами почему-то всегда серое, но дождя нет. Я не могу нормально спать. Кошмары сняться каждую ночь. Это оказалось больше, чем нас учили на тренировках.

Нас осталось несколько сотен. Четыре полные роты несут службу на острове. Ещё пара сотен лежит в лазаретах.

Меня приписали к завалоразборочной команде внутри Великой Цитадели. Мы разгребаем завалы каждый час работы, и каждый раз натыкаемся на десятки трупов. В узких коридорчиках, маленьких комнатах. Там лежали те, кто ждал помощи, но она так к ним не пришла. Страшное зрелище. Стены расписаны кровью. Вся «Цитадель завалена телами погибших и залита цистернами крови.

Я не могу поверить, что это было предательство. Ганс, Андре, Филипп: все эти люди были моими друзьями. Но потом я их убил. Мы вместе гуляли в детстве, вместе играли и росли, потом поступали на службу в полк-орден, а потом мне пришлось в них стрелять. Они машинально сорвали с себя знаки ордена и стали расстреливать работников за компьютерами. Я не мог поступить иначе. Я расстрелял своё прошлое. В спину.

Мы не одни тут. С нами на острове люди из ордена Воронов Смерти и Чёрных Серафимов. Они тоже нам помогают.

Всё. Больше ничего писать не могу. Приближается наша смена. Надо отсыпаться.

Брат-сержант Вильсон М.А.»

– Из дневника, погибшего при обрушении завала, воина ордена Лампады.

Небо над островом Анафи всегда оставалось выдержанно-серым, словно расцветкой оно потакает всей гнетущей обстановке на острове. Тяжёлый небесный свинец статично держался над островом, гоняемый в разные стороны диким ветром-менестрелем.

Дождя не было с тех самых пор, как кончилось великое сражение. Все отплакались и небо тоже. Сейчас время только для тотальной уборки на каменистом клочке земли посреди морской пучины.

Весь остров покрылся чёрной сажей, которую быстро отмывали. От количества пепла и сажи в воздухе у многих горчило во рту и слезоточили глаза. Но хуже всего были ароматы сгнивших тел и гари, перемешавшихся в смрадный единый и жуткий оркестр запахов.

Всё пребывало в разрушениях, которые, как можно быстрее, старались залатать. Не было не одного целого куска земли на Анафи. Всё испытало на себе мощный и безжалостный гнев Архиканцлера, приведшего на смерть десятки тысяч солдат из двух стран.

Порт, Великая Цитадель и множественные полевые укрепления: всё находилось в руинах. Теперь некогда славный и гордый порт теперь напоминал разрушенный город после массивных бомбардировок. Портовые здания, улицы, различные постройки и огромная пристань – ничто не смогло остаться целым. Корабельная артиллерия и ракетные удары разнесли всё в прах, оставив только призрак былых прикрас.

Оставшиеся в живых моряки, слуги ордена и бойцы как могли, разгребали кучи мусора и руины, параллельно стараясь всё это починить. Но всё слишком удручённо. Разрушения настолько глубоки, что тут понадобится не один месяц работы.

Конечно, всё сделали в порту настолько, насколько это позволяли ресурсы, и требовала обстановка. Пристань для оставшихся на плаву кораблей и жильё, для тех, кто их будет латать и управлять ими.

С Великой Цитаделью всё обстояло сложнее, ибо целые уровни теперь отрезаны от поверхности. Узкие коридорчики превратились в самые опасные места, ибо обрушения могли случиться когда угодно. Глубокие повреждения зданий всё ещё представляли угрозу для голов строителей.

Чтобы начать починку Цитадели нужно спуститься на самые нижние этажи и пролить свет на то, что там кроется. Когда системы защиты, включённые Морсом, начали без жалости истребление, некоторые предатели смогли укрыться от турелей. И теперь, отрезанные от света и вентиляции нижние уровни, стали пристанищем для незадавшихся отступников и засланцев. Но команды зачистки уничтожили практически все ячейки сопротивления и строители начали частичный ремонт «Цитадели».

Однако это не самое главное в здании, что величалось Великой Цитаделью. Под массивами бетона и стотонных конструкций хранились массивы информации и узловое управление всеми системами ордена. Только благодаря стоицизму солдат Лампады удалось дать ответный удар противнику. И сейчас, под угрозой вечных обрушений, преодолев душе цепенеющий страх, слуги или «полугражданские» лица вели свою работу. Компьютеры часто глючили, связь работала с горем на пополам, под угрозой того, что на макушку обрушаться камни и бетон, люди продолжали неустанно работать, отдавая свой долг. Это восхитило до глубины души даже выживших командиров.

Всё пространство вокруг Великой Цитадели стало похоже на картины пейзажа выжженной кручи, как будто по каменистой породе прошёлся адский вихрь, вышедший прямо из глубин самой преисподней. Несмотря на то, что многие руины от полевых укреплений быстренько смели, трупы убрали и похоронили, шрамы, оставленные на земле, не поддавались описанию. Огромные воронки от снарядов, развороченные траншеи, груды металлолома, который так легко не уберёшь и всюду следы воздействия инфернального огня – оплавленные камня, песок, ставший стеклом и застывшие озёра расплавленного металла. Вся эта картина переносила раны земли на душу, делая их уже мощным клинком, режущим по состоянию, шрамируя дух человека. На душе каждого остались свои глубокие шрамы, не поддающиеся лечению.

Больше всего пострадал запад острова. Именно там молот, и огонь войны оказался тяжелее всего. Развороченная скальная порода, камень, чуть не ставший песком из-за адского жара, разлетевшиеся куски бронетехники и расчёты анти корабельной артиллерии, подобные зловещим призракам, напоминающим о самой жуткой и мрачной войне в истории ордена. И ковры тел, которые быстро прибрали.

На западе острова быстро возвели кладбище. Весь его скоростной проект заключался в лучших традициях готического оформления. Остроконечные и удручающие атмосферой смерти памятники и стелы. Особые плетения из металла, образующие десятки завихрений, вырастающих в причудливые узоры, исполненные на чёрных оградках. Красивая чёрная плитка на земле, под которой теперь покололось несколько тысяч верных сынов и дочерей ордена. Над ними встали безмолвными стражниками чёрные как бездна памятники и обелиски, на которых умелые резцы рассказали о мужестве и верности покоящихся. В кладбище высадили искусственные деревья для создания ещё более мрачного вида и утверждения в душах кладбищенской эстетики.

За три дня выровняли площадку, вырыли ямы, положили плиты, установили памятники и произвели похороны. Всё на уровне реакции машины, ибо для скорби не было времени.

Солдат и воинов Автократорства и Аравийской Конфедерации не стали сжигать, и надругаться над телами или хоронить в общей братской могиле. Собрав горы трупов, упаковав тела в специальные чёрные мешки, орден отправил их на кораблях домой. Даже предателей из ордена Лампады было решено передать в руки Автократорства. Всё же они стали его воинами и слугами, когда отринули клятвы верности ордену. Теперь и бойцы Рейха, и предатели, и воины Аравийской Конфедерации будут похоронены на кладбищах иных стран.

На другой стороне «посылку» все приняли спокойно. Никто не стал нарушать этику войны и неписаный кодекс чести. Души изнеможены от жестокости и все понимали, что крови хватит. Лёгкие уже болели от запаха пороха и ноток железа, а язык не мог боле ощущать привкус крови на губах.

Решив дела загробные, настало время для решения дел насущных, земных. И первый вопрос, образовавшийся сам собой – оборона.

От некогда славного Полк-ордена, а теперь «Лампады», осталось несколько сотен человек. Доступ к рекрутским хранилищам в Империи отсутствовал, а весь штат новобранцев-скаутов остался в Рейхе, взятый под осаду. Четыреста человек в лучшем случае смогут дать отпор, но этого будет несоизмеримо мало, перед мощью Императора, который сможет согнать миллион человек и за секунды истребить тех, кто остался в живых…

Но теперь с практически погасшей «Лампадой» сидит костлявый и дышащий злобой «Ворон» оберегая её от того, чтобы пламя, освещающее путь в кромешной тьме, не погасло. Звучит слишком поэтично, но это правда, ибо воины ордена Воронов Смерти теперь расположились на Анафи. Их корабли, арсеналы, личный состав и командование полностью перебралось на остров.

Ульрих Фон Дюпон заявил, что останется на Анафи, затем чтобы «оказать поддержку дружественному ордену и поддержать его в борьбе против вероломного Архиканцлера и его предательства против тех, кто знает о гнусной измене Рафаэля и убийстве второго Канцлера».

Магистр «Лампады» знал цели Дюпона и что он хочет сделать. Месть за забытье своих собратьев и целого ордена. Что ж, Данте видел в этом будущий рок или… возможности.

Но так же сюда пришли корабли Турецкого Султаната. Пригнанные руководством ордена Чёрных Серафимов они встали на якорь у порта Анафи. Теперь воля Султана вступила в эту игру, направляя своих слуг на содействие «Лампаде». И теперь неусыпную охрану возле острова ведут линкоры и крейсера, способные отразить любую агрессию Архиканцлера.

Данте знал, зачем сюда пожаловали слуги Султана. Очень давно, начиная со становления Турецкого Султаната во время Континентального Кризиса, султанская чета имела претензии ко всем, кто её окружает. Слово за словом, выстрел за выстрелом всё привело к войне с Аравийской Конфедерации и Рейхом одновременно. И сейчас Султан намеревался взять то, что не смог отобрать во время прошлых войн.

На руинах одного ордена пришли сразу два, встав в противовес тем силам, что могли его уничтожить. Развалины «Лампады» стали фундаментом для новых союзов и свершений, которые начинают проясняться и приобретать чёткую последовательность. Но всё на этом острове зависело от одного человека, который взял путь, вектор, на принятие помощи со стороны и превращение во второстепенную силу.

Этим человеком без всяких сомнений является магистр ордена Лампады и его бессменный лидер – Данте Валерон.

Магистр, как и всегда, находился в своём замке, ведя неустанную работу по улучшению и восстановлению ордена. Именно он руководил всей большой операцией по «уборке» острова от тел и груд мусора. Теперь вся тяжесть работы взвалилась на него одного.

Крепость Сарагона Мальтийского представляла нечто странное и страшное. Вся былая роскошь, помпезность и суровая выдержка испарилась вместе с величием и мощью древнего строения. Теперь это лишь руины, что только напоминают о могущественных былых чертах Крепости.

Внешний двор распахало ракетными и корабельными залпами, обратившими некогда древнюю плиточную кладку в груды оплавленного расколотого камня. Да, теперь весь двор стал похож на прифронтовую линию, нежели на произведение неоготического зодчества.

Стены Крепости снесло огненным шквалом. Выстояв множественные шторма и бури, пережив разврат, похоть и разрушение Великой Европейской Ночи, не смогли прожить несколько часов привнесения «истинной праведности Рейха на грешную землю». Те, кто с молитвой на устах и верой в сердце клялись сохранить древнее искусство, похожее на архитектуру Империи, разрушали её с особым энтузиазмом. И теперь практически на каждом участке длинной стены валялись кучи древних кирпичей.

Фонтан во внешнем дворе стал кучей мраморных развалин, а мальтийский крест, на котором его возвели, стал выжженным куском земли. И вновь древнее искусство обратилось лишь в пыль на могиле истории и былых времён.

Многие постройки теперь зияли дырами и обрушившимися кусками. Части стен, окна и крыши теперь валялись у подножья построек. Меньше всего в вихре безжалостной войны пострадала Великая Библиотека.

Сад теперь стал пеплом, сгинув в шторме огня и праведности. Старый, очень старый сад, высаженный ещё самим Сарагоном Мальтийским стал ничем иным, как сажей, которую разметало по острову. Прекрасные деревья, пышущие насыщенной листвой, роскошные кусты, принявшие десятки причудливых образов, изысканные цветы, от которых исходил невообразимый аромат,… теперь всего этого просто нет, оно сгинуло в жарком огне. Лавочки обернулись в груды металлолома, а дорожки, выложенные прекрасным камнем, разметало на все стороны. Нет, теперь это не сад и даже близко на него не похоже. Всё что могло напомнить о саде – сгоревшие деревья, стоявшие подобно мертвецам. От одного вида обугленного ствола сжималось сердце, и стыла кровь. Сама душа начинала протестовать против того, что такая красота сгинула в небытие.

Всё стало полем боя в Крепости Сарагона. Ничто не смогло укрыться от тяжёлой руки войны и даже те, кто не держал оружия в руках, во внешнем дворе встали плечом к плечу с гвардией Данте, оросив раскалённый камень и разорванную землю собственной кровью.

Замок Сарагона Мальтийского пострадал намного меньше, ибо по нему практически не стреляли. Архиканцлер возжелал архаичный замок оставить для себя и повелел его не брать на прицел. Стены, крыша и внутренний двор – всё осталось в полном порядке, на милость Архиканцлера…

Но вот внутри царил полный бардак. Ассасины Императора поработали на славу, устроив самую настоящую бойню. Комната за комнатой, коридор за коридором, но они прошлись так, чтобы истребить всякое сопротивление для самих себя.

Ассасины устроили охоту за Данте и поплатились за это. Теперь их тела отправились спец. грузом обратно домой.

Но никто и ничто не нанесло такого урона, как предательство. Сам Замок находился в шаге от того, чтобы пасть в руки отступников, находился на грани острия «клинка судьбы».

Данте много размышлял о том, что могло стать причиной для предательства. Всё же он нашёл одну причину – тлетворное влияние агентов Архиканцлера. Вброшенные при переходе к Анафи они воплотились, как яд в крови. Медленно, но верно они отравляли светлые умы других бойцов, убеждая их в праведности мыслей и действий Архиканцлера. День за днём слова заговорщиков подбирали ключи к сердцам и умам своих собратьев. А те, кто отворачивались от ядовитых речей, но и не смели доложить командирам, из-за чести и уз братства.

Так всё привело к фатальному исходу. Одурманенные братья поверили лживым речам засланных провокаторов, и пошли на верное смерть, сорвав со своих душ все знаки верности ордену Лампаду. Отравленные бредом и сумасшествием они над своими головами подняли совершенно иной стяг.

Для заражённых лживыми идеями братьев теперь было только одно лекарство. Несколько грамм свинца навечно отправляли в небытие тех, кто отвернулся от чести и верности. Для предателей было только одно наказание. Оно исполнилось в скоротечности, воплотившись в быстрые приговоры трибунала ордена и ещё более моментальные расстрелы.

Когда с предателями было покончено, Данте взялся за реформирование того, что ещё можно назвать орденом. Пять сотен человек, пять рот в строю, не считая обслуживающий персонал. Все высшие командиры выжили, но командовать им теперь нечем. Тысячи сменились на сотни, и управлять сотнями дело капитанов, а не лорд-командиров, которые не могли разобраться даже где, чья и на каком куске острова юрисдикция. Система готова была дать сбой.

Старые звания и системы моментально сбрасывались в бездну, а на смену им пришли совершенно новые, ставшие отражением изначальности. Порядок после такой бури понадобилось наводить даже в войсках.

Магистр так и оставался на вершине всей пирамиды иерархии ордена, вновь взяв на себя роль мудрого диктатора. Сразу за ним сам глава ордена назначил «Капитул Ордена» и «Двор Ордена». Первый стал отображением власти военных структур и нужд, а второй выражал «полугражданские» потребности её же власть.

В «Капитул» теперь входили высшие офицеры, а именно «Прокуратории», сменившие лорд-командиров. Прокураториям давалось под управление тысяча человек, то есть когортой. Каждыми пятистами, «тактическим корпусом», человек управление брал «Мортарий». Сотню, то есть «ударную роту», возглавлял теперь «Командор». Двадцать человек, именуемые «дружиной», возглавлял «Лейтенант». Ну и пять человек, получившие название «Звено», передавались под управление «Сержанта».

Магистр удалил слово «брат» из всех званий. Теперь, после гнусного предательства, несмотря на тотальную чистку, мало кто осмеливался назвать своего напарника и порой даже друга, братом. И из-за того, что бойцов осталось всего пять сотен, магистр отдал всех их под управление только одного Прокуратория. Остальные остались сидеть без личного состава, но с должностью в Капитуле.

«Двор Ордена» Данте устроил несколько по иному, устроив из него то, что должно обслужить слуг ордена. Весь «Двор» теперь состоял из так называемых «Управлений». Во главе каждого Управления стоял Администрарий, который и управлял его работой, как того пожелает. Всего было создано несколько Управлений, обслуживающих «полугражданских» лиц и дающим им хоть небольшое право поучаствовать в жизни «Лампады».

Как, только прибрав бардак в управлении Ордена, магистр стал продумывать внешние действия. Завалы разберутся, тела уберутся и даже руины снова будут отстроены, но что делать дальше?

Сидя в своём кабинете, восстановленном после погрома, Данте размышлял над этим. Он оставил свой дубовый стол с компьютером, его не привлекали полки с книгами и взгляды в окна. Накинувший свою привычную и излюбленную одёжку, Валерон уселся в кресле и погрузился в самые глубокие размышления, став обращаться к самим глубинам своего сознания, слегка касаясь, подсознание…

Он не мог посоветоваться с кем-нибудь. Верховный Отец в прошлом, Великий Капеллан сейчас, Флорентин Антинори сейчас пребывает в больничном боксе. Старик еле как пережил сражение с врагом. Сменив рясу на бронежилет, библию на автомат и молитву на боевой клич он вступил на передовую и… его сердце колыхнулось, не выдержав такой нагрузки.

Но как хотел бы взять совет у него Данте, поговорить с тем, кто поймёт ледяную душу магистра.

Морс постоянно пропадает на разгребании завалов, а Андрагаст Карамазов пятый день просто пьёт. Данте даже и не думал, что инквизитора так легко будет сломать. «Безжалостная карательная машина столкнулась о любовь и разлетелась в клочья…» – постоянно иронизировал магистр Лампады.

Каменное лицо магистра не менялось несколько часов. Размеренное дыхание и взгляд в одну точку. Внезапно Данте полез в карман камзола и вынул оттуда бумажку, на которой принтер выдал из чернил буквы.