Помоги проекту - поделись книгой:
ПИОНЕР
Пионер, 1954 № 2 ФЕВРАЛЬ
ДЕНЬ, КОТОРЫЙ НЕ ЗАБУДЕТСЯ
В зимние каникулы я видел много интересного: наш отряд ездил в Ясную Поляну, мы побывали на тульских заводах. Но самым замечательным для меня был день, когда я попал на ёлку в Кремль.
Билет на ёлку мне дали в школе. Я так обрадовался, что просто не мог дождаться часа, когда можно будет идти. Мне очень хотелось побывать в Кремле. Ведь в Кремле на съездах, на совещаниях собираются самые замечательные, знаменитые люди нашей страны, руководители партии и правительства. А вот сейчас, в зимние каникулы, Кремль предоставлен нам, советским детям.
Елка начиналась в четыре, но мы с ребятами пришли к Спасским воротам гораздо раньше.
И вот наконец мы в Кремле. Мне показалось, будто я попал в старинный город: таких домов, таких красивых белых церквей я ещё никогда не видел. Я сейчас же отыскал «Царь-колокол» и побежал к нему. Он оказался ещё огромнее, чем мне представлялось. Этому колоколу больше двухсот лет, сто три года он пролежал в земле. Потом мы увидели «Царь-пушку» и пошли к ней.
Незаметно пролетело время, пора было идти на ёлку. Торжественно, под музыку, вошли мы в огромный белый зал. Это Георгиевский зал - зал русской славы. На его белых стенах золотыми буквами записаны имена солдат, полководцев, батальонов, доблестно защищавших нашу Родину. Здесь, в этом прекрасном, величественном зале, в мае 1945 года наш народ праздновал свою победу над фашизмом,
Такой гигантской и нарядной ёлки я ещё никогда не видел! Кругом всё было так красиво, торжественно, так весело было в зале!…
Нам сказали, что сегодня на ёлку пришли корейские дети. Я видел их; они стояли возле сцены и с восторгом смотрели на ёлку.
Потом начался концерт. Он был очень хороший. Но всё-таки я его не дослушал: не терпелось всё осмотреть поподробнее. Мы с ребятами пошли в Грановитую палату, - здесь цари принимали послов, здесь праздновал Полтавскую победу Пётр I… Потом мы поднялись в терема, они удивительно красивые, расписные, со сводчатыми потолками, с узорными печами из цветного кафеля, с оконцами из цветного стекла, - казалось, будто всё это в сказке.
Осмотрели мы и кремлёвские соборы. Благовещенский собор небольшой, но очень красивый. Его построили русские мастера ещё в XV веке. В соборе хранится много икон, написанных замечательным художником Андреем Рублёвым.
Успенский собор ещё величественнее и богаче; в нём совершались разные торжественные церемонии, здесь короновались на царство русские цари. В соборе я долго рассматривал деревянный шатёр Ивана Грозного - там очень красивая, тонкая резьба. Этот шатёр, как почти всё в соборе, сделан руками замечательных русских мастеров.
Потом мы все отправились в Оружейную палату. Taм собраны разные сокровища. Я видел знаменитую Шапку Мономаха, трон, на котором сидел Иван Грозный, старинную утварь, царские одежды, карету, в которой ездил Пётр |, когда он был ещё мальчиком… Так много видели мы, что всего и не перечислишь.
Когда мы уже уходили из Кремля, то снова прошли мимо Большого Кремлёвского дворца, где стоит ёлка. И тут только я увидел, что на дверях центрального входа написано с одной стороны «Верховный Совет СССР», а с другой - «Верховный Совет РСФСР». Значит, наша ёлка стоит в том самом здании, где собирается Верховный Совет.
Я возвращался домой, а перед глазами у меня всё ещё были красавица ёлка, терема, Кремлёвский дворец… Иду, задумался, вдруг слышу: «Мальчик, ты не по переходу идёшь!» Это, оказывается, милиционер мне говорит, а я и в самом деле не в том месте улицу перехожу…
Я посмотрел на милиционера, и он улыбнулся: наверно, догадался, откуда я иду… Это был замечательный день, и я никогда в жизни его не забуду.
Москва, 110-я школа, 7-й «А» класс.
ДОРОГА В ЖИЗНЬ
Ф. Вигдорова
Рисунки Н. Калиты.
- Так вот, - сказал я, - было это в прошлом году. Я тогда уже работал в коммуне воспитателем. Готовились мы к походу. Я уж вам как-то говорил, что летом мы всегда путешествовали - по Волге ли, по Крыму ли, но непременно отправлялись далеко, в новые места. Прошлым летом поехали мы на Кавказ. К вокзалу шли строем, а строй у нас был красивый, впереди свой оркестр. Вы скажете: а вещи как же? Вещи мы складывали в грузовик, там было всё: еда, посуда, чемоданы с одеждой. Грузовики шли за последним взводом - за нашими малышами. Однако, хотя в строю ничего нести не полагается, старшие ребята в первом взводе несли чемодан. А получилось это вот почему.
Обычно, готовясь к лету, каждый коммунар у нас откладывал понемногу из своего заработка на заводе. Накапливалось порядочно, у иных - больше сотни. К этому походу у ребят набралось пятьдесят пять тысяч рублей. А коммунаров четыреста; прикиньте-ка: сколько это в среднем на брата?
Переглянулись мои слушатели: быстро сосчитать такое в уме!
- Примерно по сто тридцать, - подсказал Алексей Саввич.
- Видите, сумма серьёзная. Стали мы думать: если раздать эти деньги ребятам на руки, растратят зря и на Кавказ приедут ни с чем.
И придумали положить в общий чемодан, а уж на Кавказе раздать, и тогда пусть каждый покупает что ему хочется. Положили мы эти деньги в чемодан. Они едва уместились - как-никак пятьдесят пять тысяч, и всё пятёрками да трёшками. Антон Семёнович посмотрел, посмотрел и говорит: «Раз деньги на моей ответственности, стало быть, этот чемодан должен нести я?»
Попробовали мы чемодан на вес - килограммов двадцать, не меньше. Разве же можно, чтобы Антон Семёнович такую махину тащил на себе всю дорогу? И вот решили мы дать этот чемодан на хранение первому взводу - комсомольцам. Они, конечно, согласились; и постоянно у них во взводе мельтешил этот самый чемодан.
А поход был нешуточный - семьсот километров поездом до Горького. Четыре дня побыли в Горьком - походили, посмотрели, где жил Алексей Максимович, где работал, какие там ещё памятные, интересные места, устроили экскурсию на автозавод. Потом вниз по Волге. Плыли не спеша, останавливались в каждом городе. И Антон Семёнович понемногу стал раздавать ребятам деньги - с таким расчётом, чтоб и на Кавказ хватило. При каждой раздаче составлялся список, и ребята расписывались. Списки были в другом чемодане, где помещалась вся наша канцелярия, - этот чемодан тоже был в ведении комсомольцев, но его не носили с собой, а клали в обоз.
И вот за десять дней плаванья раздал Антон Семёнович восемнадцать тысяч пятьсот сорок один рубль двадцать пять копеек, до сих пор помню. А почему так до копейки запомнил, вы сейчас поймёте.
В Сталинграде пересели мы с парохода на поезд и покатили в Новороссийск. Поезд попался очень плохой, без света, а выезжали мы ночью и в темноте погрузились. Антон Семёнович проверил караулы в каждом вагоне и пошёл в первый взвод - спать. А утром, едва рассвело, толкают меня: просыпайся скорей! Едва разобрал, в чём дело, да так и ахнул. Оказалось, когда поезд отходил от последней станции, какой-то. человек вскочил в вагон и хвать чемодан! Потом кинулся к другой двери и выпрыгнул на ходу.
У меня в мыслях, конечно, одно: чемодан-то с деньгами! Тут старшие ребята и я с ними, недолго думая, повыскакивали из вагона и давай прочёсывать всё вокруг. Но вор как сквозь землю провалился. Мы были на последнем перегоне к Новороссийску и знали, что там коммунары пробудут два дня перед посадкой на пароход. Стало быть, нагоним. Что вам долго рассказывать! Два дня мы рыскали по округе, устали, конечно, замучились, а хуже всего - пришли к своим в Новороссийск с пустыми руками. Тут оказалось - спросонок я не понял, а потом не спрашивал, - что вор-то схватил не тот чемодан, который с деньгами, а другой - со всякой нашей канцелярией. Так что горевать особенно не о чем было, кроме как о собственной нерасторопности. И очень совестно было перед Антоном Семёновичем. Но потом выяснилось ещё одно обстоятельство. Собирает Антон Семёнович совет командиров и говорит: «В чемодане лежали расписки ребят в получении денег. Значит, я теперь не могу отчитаться в расходе восемнадцати с половиной тысяч рублей. Как быть?»
Тогда секретарь совета командир Шурка Жевелий говорит:
«Надо взять новые расписки».
Мы слушаем и думаем про себя: это верно, расписки надо взять, другого выхода нет. Но ведь, может, кто и забудет, спутает. А может быть и хуже: получил пятнадцать, а напишет десять - вот что плохо. У нас ведь ребята разные, есть такие, что пришли совсем недавно прямо из тюрьмы…
И вот на общем собрании Антон Семёнович сказал ребятам, чтобы каждый написал на отдельной бумажке расписку па все деньги, сколько получил в дороге. Каждый сел, припомнил, написал. Вечером в совете стали приводить эти расписки в порядок - как ни говорите, четыреста штук! Разложили мы их по взводам, и каждый взвод отдельно подсчитывает.
«Подведут… Ой, подведут, черти!» - шепчет мне Шурка.
И я тоже сижу, считаю, а сам думаю, как бы не подвели!
Шурка положил перед собой тетрадку и крупно так вывел: «18.541 р. 25 к,». И вот приходит минута: по взводам всё проверено и записано, надо подводить общий итог. Шурка берёт карандаш и начинает считать. Считал, считал, потом как бросит карандаш. «Не могу, - говорит. - Считай ты, Колька!»
Колька сел и начал вслух: «Три, да четыре, да пять, да один, да девять…» И пишет первую цифру итога: «5». Мы все закричали:
«Правильно!»
А Шурка шипит:
«Подумаешь, правильно! Рано обрадовались. В копейках никто врать не будет».
Так мы считали. Когда дошло до десятков, Колька ошибся в подсчёте; его тут же стукнули по затылку, и никто за него не заступился. А под окном столпились коммунары и ждут.
Наконец подсчитали. Объявляет Колька общую цифру: «18.506 рублей 25 копеек». Стало быть, недочёт тридцати пяти рублей всего-навсего! Ну, это ещё не беда. Тут только мы почувствовали, до чего устали от волнения; кажется, легче было вагон дров переколоть. Но всё-таки противно: есть кто-то подлый среди нас. Хоть мы и думали про себя, как бы не подвели, а всё-таки надеялись, что всё сойдётся… Шурка высунулся в окошко и говорит:
«Подсчитали. Тридцать пять целковых не хватает».
Там тоже молчат, не радуются. Шурка и говорит:
«А все отдали бумажки?»
«Все», - отвечают ему.
И тут Шурка как хлопнет себя по лбу.
«Ах, я старый чурбан! - кричит. - Ах, собака! Нате!»
Выхватил из кармана бумажку и бросил на стол, а на ней расписка, что Александр Жевелий получил в счёт заработка тридцать пять рублен. Мы все и хохочем и ругаем его, - дескать, вот голова дырявая, из-за тебя зря расстраивались. А Колька подскочил к окну и кричит: «Правильно! Тютелька в тютельку! Копейка в копейку!» За окном все, как один: «Ур-ра!» А Антон Семёнович спокойно так говорит:
«А по-моему, иначе просто быть не могло».
Вот вам и вся история. Так-то!
- Ух ты! - сказал Петька.
Другие тоже как-то облегчённо зашевелились вокруг меня. И тут я перехватываю странный, напряжённый взгляд Репина. Он сразу отводит глаза и с наигранным безразличием произносит:
- Король, а горн ты что, загнал?
- Чего? - Король недоуменно подымает брови.
Всплеснулся шум и тотчас замер. Всё стихло, как перед грозой. Удивительно: никто, никто, даже Петька не только не начал разговора о горне, но, казалось, и не вспоминал о нём. А вот Репин помнил, всё время помнил.
- Горн, говорю, спустил по дешёвке?
- Да какой горн? Про что ты?
- В то утро, как вы ушли, пропал горн. Ты, что ж, не знаешь?
Поделиться книгой: