Помоги проекту - поделись книгой:
— Как доехал? — спросил он по-арамейски.
Араб соскользнул со своего темного жеребца.
— Ты оказал мне честь, приехал сам! — он улыбнулся, прикоснулся рукой ко лбу, рту и груди и добавил: — Я думал, мне придется растолковывать малопонятные вещи одному из твоих людей.
— Надеюсь, они не столь малопонятны для меня.
— Посмотрим.
Араб напоил своего коня, связал его передние ноги и сел в тени.
Афер терпеливо ждал, пока тот попил воды и съел несколько сушеных фиников и кусок хлеба. Потом сказал:
— Говори, Нуман. Как обстоят дела в Ао Хидисе?
— Хорошо для тех, кому не нравится прежнее положение вещей. И плохо для тех, кто правит по-старому, — араб широко улыбнулся.
— Это значит, все идет, как я надеялся.
— Да, если таковы были твои надежды.
Афер вздохнул:
— Не играй со мной в глупые игры, приятель. Итак, наш претендент хорошо устроился?
— Лучше, чем мы ожидали.
— А остальные?
— Они тоже последуют за ним. Когда придет время. Через два-три месяца. Приблизительно после весеннего праздника.
Центурион кивнул:
— Это хорошо. Но расскажи поподробнее.
Нуман откинулся назад и закрыл глаза.
— Иногда он меня немного пугает. Он очень похож на князя. Не столько внешне, сколько своей способностью быстро понимать ситуацию и принимать решения.
— Каково его положение при князе?
— Он растет по службе.
Афер скрестил руки на груди.
— Подробнее, друг мой, — повторил он.
Араб открыл глаза и рассмеялся:
— Ты любопытен, не так ли?
— Любознателен. Я же должен знать, продвигается ли наш великий план. Или, быть может, нам придется предпринимать что-нибудь другое.
— План удастся.
После короткой паузы Нуман продолжил свой рассказ монотонным голосом, будто выучил его наизусть. Однако Афер знал араба достаточно хорошо и понимал, что и голос, и интонация были признаками его крайней сосредоточенности, которая помогала вспомнить все важные подробности. Включая те, которые сам Нуман не считал важными, но предполагал, что они могут иметь какое-то значение для Афера. Для Афера и его игры.
Все началось приблизительно год назад. Бельхадад — князь пустыни, властитель львов, сын звезд, король дорог, правитель Ао Хидиса — уже долгое время поддерживал отношения с римлянами. Но одновременно и с их большими врагами, парфянами. Город-оазис находился к востоку от древнего торгового пути из Петры в Дамаск. Там были источники, плодородные долины, деревья и пастбища, а также князь, который по-своему мудро распоряжался всеми этими природными богатствами. Беженцы из империи и ее окраинных областей пользовались безграничным гостеприимством Бельхадада. Если у них было достаточно золота и серебра. Если они обладали хорошими трудовыми навыками или недюжинными знаниями. Купцы, раньше не заезжавшие в оазис (на торговом пути было достаточно колодцев), теперь посещали его, чтобы заключать сделки с князем и его подданными. Но некоторых торговцев приходилось «уговаривать» сделать этот небольшой крюк: на дороге неожиданно появлялись разбойники, требовали серебро за пользование колодцами, которые они якобы охраняли. Кроме того, Бельхададу вдруг захотелось увеличить пошлину на дороге. Двадцать процентов стоимости товара в обмен за сопровождение каравана с целью защиты его от разбойников. Однако тот, кто посещал город-оазис Ао Хидис, чтобы набрать там воды и заключить сделку, ничего не платил за пользование его колодцами и платил «всего лишь» пятнадцать процентов от того, что он привозил в город или вывозил из него.
Кроме финикийских строителей и греческих ремесленников, предпочитавших по различным причинам жить и работать независимо от римского влияния, свобода пустыни и защита со стороны Бельхадада привлекали также тех, чьим ремеслом был кинжал, обеспечивающий им пропитание, которое они добывали под покровом ночи. Если эти люди не делали ничего плохого, правитель не обращал внимания на то, что они натворили раньше. Но если появлялся повод к недовольству ими в Ао Хидисе, то разбойникам приходилось выбирать: либо быстрая смерть, либо долгая служба в войске правителя.
Сначала Бельхадада не замечали, потом присматривались, но не препятствовали ему. Тем временем он распространил свою власть на обширные области пустыни. Говорили, что между побережьем Аравийского моря, в которое впадают Тигр и Евфрат, и границами царства набатеев ничего не происходит без одобрения и участия Бельхадада. Это приносило ему колоссальную выгоду. Когда набатеи на юге, евреи и римляне на западе заметили, что Бельхадад стал значительной силой, то уже ничего не могли против него предпринять. Трудно что-либо диктовать правителю, на службе у которого состоит не пятьдесят убийц, как раньше, а две тысячи головорезов, готовых идти за него в огонь и воду.
Афер знал, что и иудейские цари, и набатеи, и римские прокураторы в Кесарии и Антиохии время от времени вынашивали коварные замыслы в отношении Ао Хидиса. Но дальше этого дело не шло. Чтобы устранить Бельхадада, римлянам пришлось бы задействовать несколько легионов. В Кесарии было всего две когорты[6] вспомогательных войск, а войска сирийского наместника использовались против пиратов и разбойников в самой Сирии. Если послать один легион[7] в пустыню, то парфяне могут отважиться напасть на Вавилон, пограничную страну на берегах Евфрата. Гарнизон, находящийся там, не сможет тогда рассчитывать на помощь из Сирии.
Но были и другие возможности. Например, найти одаренного молодого человека, который смог бы быстро продвинуться по служебной лестнице, находясь вблизи правителя, а потом однажды попытался бы кое-что изменить. В том числе очень дружественные отношения, которые Бельхадад поддерживает с парфянскими посланниками и с купцами из городов на Евфрате, оставлявшими в Ао Хидисе больше серебра, чем стоили товары, купленные ими там.
— Между прочим, он собрал много людей, которые недовольны существующим положением вещей, — сказал Нуман.
— Собрал? — Афер прищелкнул языком. — Этого делать не надо.
— Нет, не собрал. Всякие скопления людей бросаются в глаза. Скажем, Хикар установил с ними контакт.
— Как он это делает?
— Очень искусно. — Араб рассмеялся. — У молодого симпатичного начальника охраны правителя есть возможность знакомиться с разными людьми. Ему не нужно убеждать и агитировать. Он может многозначительно молчать, если они, обращаясь к нему, делают какие-то намеки. Во всяком случае, есть несколько человек, в том числе и из окружения правителя, которые, с одной стороны, не стремятся быть друзьями римлян, а с другой, считая, что римляне сильны, богаты и находятся слишком близко, не хотят тесно дружить с парфянами.
— Осторожное отдаление и от тех, и от других? — Афер слегка улыбнулся. — Мудрый подход. Желательно, чтобы он себя оправдал.
— Что касается других вопросов… — медленно произнес Нуман.
— Да. Я слушаю.
— Я не уверен, но слышал, что северная группа разбойников поит здесь своих лошадей. Он наклонился и указательным пальцем нацарапал на песке что-то наподобие карты. — А южная…
IV
ВЕРБЛЮДЫ И ПАЛАНКИНЫ
Ты мчишься, чтобы обглодать лавр? Разве тебя не привлекают пышные бедра богини Ники? Или драхмы?
На втором этаже располагалось пятнадцать комнат. Каждая была рассчитана на троих постояльцев. Или на шестерых, если они не очень требовательно относились к быту. Постояльцам предоставлялись спальные маты, подушки, одеяла, бочка, на которой можно было сидеть, кувшин с водой и тазик для умывания. Когда Деметрий послал своих людей к Рави, он попросил их заказать две комнаты. Но так как, кроме них и негра с выкрашенными в рыжий цвет волосами, в гостинице никто не проживал, индиец предложил им пять комнат по цене двух.
Умываясь, Деметрий раздумывал над положением хозяина. В первый раз он останавливался в гостинице Рави лет десять или одиннадцать назад, когда возвращался из Индии. Упадок Адена начался уже тогда, хотя казалось, что не все еще потеряно: в обеих гаванях качались на волнах многочисленные корабли, приходили и уходили караваны, в гостиницах не хватало мест для гостей. Местные власти надеялись когда-нибудь преодолеть последствия опустошения, вызванного вторжением римлян.
Через пять лет после смерти Клеопатры, последней правительницы из рода Птолемеев, после включения Египта в состав Римской империи, Август[8] приказал прокуратору Александрии послать войско в Аравию, чтобы, как он выразился, приобрести богатых друзей или уничтожить богатых врагов. Элий Галл[9] проник в древнее царство сабатеев, но вынужден был прекратить осаду их столицы Мариабы. Тридцать лет спустя римляне из своих портов на Красном море послали флот в Аден, чтобы свергнуть господство тамошних торговых магнатов и открыть римским торговцам доступ на рынки Аравии и Индии.
Правитель расположенной дальше на восток Каны принял разрушение Адена как подарок судьбы и предоставил иностранным торговцам определенные льготы: невысокую пошлину (всего лишь пять процентов стоимости товара) и помощь своих воинов, которые насколько могли обеспечивали безопасность караванных путей внутри страны. Караваны шли из Каны через Мариабу на север, в страну набатеев, и дальше в порт Газа. Некоторые торговцы плыли на кораблях в Аден, а оттуда в Красное море, потому что их целью был Египет. Для всех остальных длинный караванный путь был приятнее, чем плаванье в один из египетских портов, Беренику или Миос Хормос, откуда караваны везли товары до Нила, где их перегружали на речные суда. В Адене можно было лишь набрать воды и устранить мелкие неполадки. От былого великолепия ничего не осталось.
Деметрий подумал, что бессмысленно проливать слезы о прошлом и рассуждать, что могло произойти, если бы правитель и торговцы Адена в свое время договорились с Римом.
Его первый приезд в Аден был случайным. Торговец, помощником которого он тогда был, не захотел ждать караван, так как тот должен был выйти из Каны не ранее, чем через двадцать дней. Поэтому они отправились на корабле дальше, на запад, чтобы набрать в Адене воды и, может быть, прикупить еще какой-нибудь товар. Потом Красное море и Береника. Два дня и две ночи в Адене…
Торговец Николаос иногда брал своего молодого помощника на переговоры с партнерами. Так он познакомил его с Хархаиром и другими. Это днем. А вечер и ночь Деметрий проводил в общении с хозяином гостиницы Рави, обсуждая с индийцем ситуацию, сложившуюся на его родине, и искал образы индийских богов, греческих растений и арабских девушек под зеркальной поверхностью налитого в чашу вина. Но чаши быстро осушались, поверхность исчезала, и не оставалось ничего, кроме пустоты. Тогда они их наполняли, создавая новую зеркальную поверхность, и погружались в недоступную пониманию мистику. Или бессмыслицу, если это не одно и то же. Правда, перед попыткой заняться таинственными опытами Деметрий предавался поиску несколько иных загадок с одной из девушек Рави, после встреч с которыми остается только горькая сладость и сильная усталость.
Второй раз он приезжал в Аден пять лет назад. Тогда Деметрия привели сюда слухи о том, что в землях, лежащих за Аденом, нашли или вырастили новый сорт мирры, который якобы был лучше, чем обычный арабский, и не уступал по качеству более дорогому эритрейскому. Скорее всего, эти слухи были отчаянной попыткой аденцев возродить торговлю. Мирра оказалась не лучше и не хуже, чем обычные арабские сорта. Тогда он на три ночи остановился у Рави и заключил небольшие сделки с Хархаиром и другими торговцами. Он попал в благоприятный для торговли момент и загрузил корабль маслом, платками, мазями и пряностями.
И вот он приехал в третий раз. Возможно, в последний. Если все так плохо, как сказал Рави, то в будущем не стоит ездить в Аден. Он задавал себе вопрос, стоило ли римлянам держать свой гарнизон в этом городе, городе живых мертвецов, как назвал его Рави. Для чего они это делали?
Гостиница уже опустела, когда Деметрий, приведя себя в порядок и облачившись в чистую одежду, спустился на первый этаж. Очевидно, индиец тоже решил не пропускать редкое представление и вместе с Прексаспом и остальными ушел на противоположный берег. Деметрий подумал, что он напрасно так долго занимался своей внешностью. Из-за этого он, наверное, уже кое-что пропустил. Когда за час до захода солнца он пошел по косе на север, туда, где должны были состояться гонки, то увидел довольно большое скопление народа.
Соревнования еще не начались. Здесь присутствовали все влиятельные люди города: Хархаир, Мухтар, Башама, Илацар и другие крупные торговцы, которые были в состоянии пережить упадок Адена, потому что имели представительства в Кане и Мариабе. Рядом с Рави стоял его повар Ашока. Широко улыбнувшись, он поприветствовал Деметрия. Прексасп взял с собой глухонемую персиянку. Микинес и Леонид стояли возле повозки, где разливали вино, а Мелеагр, отчаянно жестикулируя и гримасничая, разговаривал с огромным Нубо. Чернокожий великан теперь был одет в светло-зеленый хитон, гармонировавший с его рыжими волосами.
Большинство людей расположились у стартовой линии, где должны были начаться и закончиться гонки. Беговая дорожка представляла собой размеченный овал, по которому носильщики паланкинов должны были пробежать пятьсот шагов, что по оценке Деметрия равнялось приблизительно трем стадиям[10]. Немного, сказал он себе, но если учесть, что песок вдали от береговой кромки очень рыхлый, то это убийственное расстояние.
Носильщики паланкинов пока отдыхали. Между ними и громко беседующими зрителями стояли столы, возле которых можно было заключать пари.
Деметрий приблизился к торговым магнатам. Хархаир первым увидел его и махнул ему. Он крепко пожал руку грека.
— Деметрий Преждевременный, — сказал он, — добро пожаловать. Что привело тебя сюда через столько лет?
— Надежда на милость твоей улыбки, властелин, и на выгодные сделки.
Хархаир кивнул.
— Я так и подумал. Но ты же знаешь, что милость моей улыбки тем больше, чем выгоднее сделки для меня и чем убыточнее они для тебя.
Как и остальные, Хархаир был в широкой белой накидке. Голову украшал закрепленный красивыми шнурами головной платок. Покрывало, которое при необходимости могло защитить от ветра, песка и слишком яркого солнца, было поднято за углы, пропущенные сквозь петли шнуров. Деметрий посмотрел на его неприкрытое лицо: поредевшие брови, острый орлиный нос, седая борода, морщины. Взгляд Хархаира был по-прежнему настороженным и недоверчивым, но его пальцы, крепкая хватка которых не ослабела, выглядели как кожа и кости.
«Может быть, власть и богатство у него и остались, — подумал Деметрий, — но парки[11] собираются оборвать нить его жизни. Богатый, могущественный, а потом мертвый».
Вслух он сказал:
— Без сомнения, нам снова удастся найти равновесие между твоим страданием и моим наслаждением.
Мухтар хмыкнул:
— Здесь никто не собирается помогать чужеземцу, подобному тебе, получить хотя бы малую толику наслаждения.
Деметрий заметил на лицах Хархаира и Башамы легкую тень неодобрения.
— Мне кажется, — совершенно спокойно произнес он, — что твой благородный отец сделал три ошибки, которые, однако, нисколько не омрачают добрую память о нем.
Башама отвернулся, чтобы взять у слуги чашу с фруктовым соком. Он поднял ее, прищурил глаз и сказал:
— Просвети нас, Деметрий. Мухтар, я имею в виду отца, он обладал хорошими качествами. Его достоинства были многочисленны, как песчинки на морском берегу. Но ему были свойственны и недостатки, которых, если черпать их бадьей, хватило было, чтобы осушить море.
Мухтар перебил его:
— Что расширило бы морской берег и безмерно увеличило бы количество песчинок его мудрости. Но давайте прекратим расчеты подобного рода.
— Которые ты в любом случае не смог бы провести, — невозмутимо продолжил Башама. — Какие три ошибки ты заметил? — вновь обратился он к Деметрию.
— Во-первых, отец Мухтара взял свою мудрость с собой для умиротворения богинь подземного царства, вместо того чтобы оставить ее сыну. Во-вторых, он, как и многие другие, пренебрег тем, чтобы в свое время позаботиться о чужеземцах, которые могли бы находить здесь достаточно наслаждения и поэтому не испытывали бы необходимости часто устраивать походы сюда на военных кораблях. И наконец, он забыл предупредить о последствиях этого своего сына.
Хархаир издал хриплый звук, который не выражал ни удовольствия, ни возмущения. Он смотрел на паланкины. Среди носильщиков были и римские воины. Без оружия и доспехов, они отличались от других красными хитонами и сандалиями, шнурки которых были обвязаны вокруг икр.
— Давайте не будем ворошить прошлое, — сказал Хархаир. — Поговорим лучше о гонках. Неужели они думают, что смогут так же быстро пронести паланкин, как наши слуги, которые ничем иным не занимаются? Ты собираешься заключать пари на исход гонок?
— Как может отважиться на это чужеземец, не знающий преимуществ отдельных носильщиков?
Башама тихо рассмеялся.
— Мы можем дать тебе совет. Тебя не удивит, если мы посоветуем тебе противоположное тому, что считаем разумным?
— Иное поразило бы меня, и я не поверил бы своим ушам. — Обращаясь к Хархаиру, Деметрий сказал: — А с другой стороны, тебе выгоднее дать мне хороший совет, чтобы радость легкого выигрыша сделала из меня круглого дурака, с которого ты бы мог завтра живьем содрать шкуру, когда мы будем торговаться.
Хархаир одернул накидку, будто хотел прогнать назойливых мух.
— Ты не получишь от меня совета, Деметрий. Пути вниз, в подземное царство, или вверх, к богам, каждый должен выбирать сам. Только утраты по собственной вине приносят настоящую боль, только самостоятельно завоеванный приз вводит в достаточное заблуждение.
Мухтар криво усмехнулся. С нескрываемой ненавистью он сказал:
— Иногда чужеземец, который осмеливается критиковать наше прошлое, слишком труслив, чтобы принимать решения в настоящем.
Деметрий кивнул.
— Ты прав, о достойнейший. Но уже случалось, что в конце смелого решения не оставалось ничего, кроме миски нищего.
— Нищего? — Араб поискал кого-то глазами. Потом он поднял правую руку и указал на кучку мужчин в потрепанной одежде, стоявших у края беговой дорожки. — Там стоит один такой. Из-за своей дерзости он превратился из раба в нищего. А через два дня он потеряет голову и будет в том состоянии, в котором я желал бы видеть тебя.
Башама прикоснулся рукой к левому плечу Деметрия, тихо вздохнул и отошел к группе хорошо одетых людей. Хархаир повернул голову, укоризненно посмотрел на Мухтара и поучительно произнес:
— Отвращение к империи можно понять, но оно становится глупостью, если мешает деловому партнерству и незаслуженно обижает гостей.
— Я ставлю сто драхм. — Деметрий ущипнул себя за правое ухо и подумал, не совершает ли он глупой ошибки только лишь из-за неприязни к сыну человека, с которым он имел деловые отношения. — Что поставишь ты?
— Нищенствующего раба. — Мухтар хмыкнул. — Если ты поставишь на римлян.
— Дай мне немного подумать.
Мухтар пожал плечами. Хархаир смотрел перед собой неподвижным взглядом.
Все носильщики паланкинов были сильными мужчинами. Семь из восьми команд принадлежали богатым купцам, в том числе Хархаиру, Башаме и Мухтару. Возле длинного стола, где заключались пари, Деметрий узнал, что все хозяева поставили на своих людей. Римляне были первыми претендентами на последнее место.
— Тебе хочется, чтобы я был настолько легкомысленным?
Поделиться книгой: