Два фантастических парня из Нью-Йорка

Вл. Гаков. Два фантастических парня из Нью-Йорка

В кн. Р. Шекли «Цивилизация статуса». А. Бестер «Тигр! Тигр!», М., Армада, 1996.

Согласен, название более подходит какой-нибудь музыкальной группе. Что-то не слыхал, чтобы герои очерка профессионально занимались музыкой (хотя известно, что оба серьезно ею интересовались); да и «парнями» называть признанных классиков – вероятно, отдает некоторой фамильярностью... Но в их молодые, наиболее продуктивные годы представить обоих на сцене – вполне смог бы.

По крайней мере предложение написать одну статью сразу о двоих не вызвало внутренних возражений – хотя и не соавторы, даже близкими друзьями, кажется, не были... Почему-то именно эта парочка – отнюдь не «сладкая», а порой даже едкая – в восприятии всех, кому хорошо знакомо их творчество, выглядит на редкость органично.

При том, что близнецами их назвать никак нельзя. Музыку они исполняли бы все-таки разную...

Посмотрим же, что даст нам этот экспериментальный двойной портрет – в интерьере научной фантастики.

Писать о каждом по отдельности одно удовольствие. Ну действительно, кто же не знает Бестера и Шекли? Читаемы и любимы в нашей стране – на протяжении трех последних десятилетий. Классики. Почти целиком переведены, причем лучшие произведения дошли до нас еще в далекие теперь, «застойные» годы.

Поэтому и я начну с воспоминаний: кем они были для нас, читателей, познакомившихся с первыми образцами западной фантастики в середине шестидесятых. Они – это Альфред Бестер и Роберт Шекли.

С первым все просто. Пока переводили его рассказы, писатель оставался «одним из...», его имя заметно подавляли тогда первые фавориты отечественных издательств и редакций журналов: Азимов, Брэдбери... Но как только издательство «Молодая гвар- дия» рискнуло подарить подписчикам многотомной Библиотеки современной фантастики роман «Человек Без Лица» (под этим названием к нам пришла лучшая книга Бестера – «Уничтоженный»), да еще в филигранном переводе, также ставшем легендой, – все ахнули! Подобной фантастики, к которой лучше всего подходил эпитет «виртуозная пиротехника», наш читатель еще не знавал.

О теме, тем более подтексте произведения и говорить не приходится. Фрейда тогда не издавали, о таких материях, как эдипов комплекс и психоанализ, шептались как о чем-то неприличном, темный мир подсознания для среднего читателя фантастики и сам-то пребывал как бы в потемках. По отношению же к произведению искусства ярлык «фрейдизм» звучал как приговор.

А тут – престижное издание тиражом в две сотни тысяч экземпляров! Донесшее до широкого читателя то, о чем тогда можно было прочитать разве что в самиздате... И хотя знакомство с другим значительным романом Бестера, «Тигр! Тигр!» после первого рискованного эксперимента (видимо, смелость его по достоинству оценили не только благодарные читатели, но и профессиональные блюстители нравов) отложилось на долгие два десятилетия, мы все-таки подсознательно – ждали. Перечитывая новые, приходившие к нам изредка и строго дозированно, переводы рассказов – таких же ярких. остроумных, стилистически совершенных, – ждали нового прорыва, понимая, что от кого-кого, но от автора «Человека Без Лица» вправе надеяться как раз на что-то из рук вон выходящее...[1]

Основательное знакомство с творчеством Альфреда Бестера состоялось лишь в начале девяностых годов. А познакомившись, – удивились: до чего же мало – по американским меркам – он успел написать. И сколь велико совершенное им в фантастике. Бестер остается бесспорным рекордсменом если не по интенсивности, так хоть по эффективности «стрельбы»: большинство из того, что он создал, ныне – бесспорная классика жанра.

И не было в этом жанре ни одного мало-мальски основательного потрясения основ, ни одного шумного движения – от «Новой Волны» до нынешних киберпанков, – не водрузившего бы на свои штандарты имя Альфреда Бестера.

Иная судьба сложилась на отечественном – фантастическом во всех смыслах – рынке у Роберта Шекли.

Его имя сегодня говорит российскому любителю фантастики, вероятно, больше, чем фэнам на родине писателя. Парадокс – не первый и не последний в жизни того, кто так их любит.

Судьба ему, можно сказать, улыбнулась дважды. Первый раз – в начале 1960-х годов, когда короткие остроумные новеллы Роберта Шекли превратились в поистине козырную карту для редакторов ведущих американских журналов научной фантастики «Гэлакси» и «Иф» (в них, кстати, нашел себя и второй наш герой – Альфред Бестер!), и молодой автор быстро выбился в первые ряды пишущих эту литературу в Америке. Спустя десятилетие эстафету подхватили редакторы и составители на другом конце земного шара: ни для кого не секрет, что в свое время имя писателя у нас звучало синонимом непереводимого русского слова «проходняк».

Скорее всего, сам Шекли оставался в полном неведении относительно своего второго взлета... Да и как было ему объяснить поделикатней, что причина трогательной и стойкой любви советских редакторов, в те годы бережно хранивших идеологическое целомудрие, заключена в одной, если задуматься, убийственной характеристике: «забавен и не очень опасен».

Да, разумеется, мил, искрометен, заразительно весел; порой колюч. Но – по нашим меркам – не опасен. То, что в рассказах Шекли иногда доставалось на орехи и его Америке, всячески приветствовалось. А пассажи, которые советский читатель мог принять на свой счет – опыт подобного «сверхпрочтения» был накоплен гигантский! – либо вовсе опускались (как скандально знаменитая «советская» главка из романа «Путешествие в послезавтра»), либо тонули в потоках беззлобного ерничества, софизмов и элегантного абсурда. Благо всего этого у Шекли – хоть залейся.

С другими, более значительными авторами – Робертом Хайнлайном, Джеймсом Блишем, Филиппом Хозе Фармером, Фрэнком Хербертом, Филиппом Диком, Робертом Силвербергом, Урсулой Ле Гуин, Роджером Зелазни (что говорить об эпатажной, ни Бога ни черта не боявшейся «Новой Волне»!) – наше знакомство затянулось на долгие годы. Пожалуй, единственным исключением, приходящим на ум, был тот же Бестер... С иконоборцами и ниспровергателями вечно все получалось как-то непросто, рискованно, проблемно. А выручал отечественных редакторов (фантастика-то была популярна, как никогда, что-то же надо печатать!) неизменно он – безотказный милый пересмешник, Роберт Шекли.

Не хочу сказать о нем ничего плохого. Сам, помню, зачитывался – засмеивался – его рассказами, за что и благодарен автору (был у него и свой «прорыв» – как можно забыть об «Обмене разумов», открывшем нам, в то время неизбалованным, мир элегантного литературного абсурда!). Кто будет спорить, и такая фантастика нужна во все времена – мягкая, светлая, ироничная, беззлобная. И талантом писать ее Роберт Шекли несомненно обладает.

Впрочем, следует употребить глагол в прошедшем времени: обладал – пик творчества Шекли, увы, позади. При том, что свое место, весьма достойное, у этого писателя в истории послевоенной science fiction, – убежден, останется. Наметившееся у нас сегодня некое выравнивание оценок, неизбежное в обстановке свободного издательского «половодья» и появления новых кумиров, не должно, на мой взгляд, означать скорого и неправого забвения тех, кто эту литературу – создавал.

Самым же несправедливым – в стихийно сложившейся доморощенной оценке творчества Шекли – было ее несоответствие имиджу писателя у него на родине. Там характеристика «беззлобного миляги» если кому и подходила, то уж никак не автору «Седьмой жертвы» и «Путешествия в послезавтра» (их-то как раз у нас переводить не торопились).

Да, юмор никогда не покидал Шекли, и даже к самым серьезным, кровоточащим темам он предпочитал подходить с иронией. Только совсем не безобидной. А постоянные объекты его сатиры – обыватели, тупицы, солдафоны, бюрократы, политиканы, самозванные мессии, лентяи-»халявщики», святоши, ханжи... (перечислять каждый может а меру собственной «испорченностью» творчеством этого авора) – они ведь, в сущности, интернациональны. И, если можно так сказать, интерсоциальны...

Да, действительно, в последние годы он чересчур погрузился в бесконечную и затягивающую, как наркотик, игру, респектабельно названную «литературным абсурдом». Но и в том абсурде смысла порой больше, чем в иных высокоученых книгах.

И вообще, хотя истинное место Роберта Шекли в американской фантастике на самом деле не столь значительно, как может представиться читателю, знакомому с нею только по переводам – во всяком случае явно уступает Бестеру! – оно все же остается достаточно заметным.

Итак, два писателя-ньюйоркца, с творчеством которых мы давно и на удивление неплохо знакомы. Меньше – с их жизненными и творческими путями. Они-то у этой парочки пересекались не раз, причем, весьма любопытно. Начиная с места рождения...

* * *

18 декабря 1913 года в семье нью-йоркского обувного торговца Джеймса Бестера случилось событие: родился сын. Спустя полтора десятка лет, 16 июля 1928 года, там же праздновал рождение первенца преуспевающий страховой агент Дэвид Шекли. Читатель уже, вероятно, догадался, что мальчиков назвали, соответственно, Альфред и Роберт.

Свою краткую автобиографию, опубликованную в сборнике «Картографы Ада» (1975), Бестер открывает признанием:

«Мне уже приходилось слышать, что некоторые читатели жалуются на меня на за то, что я так мало говорю о себе. Дело не в том, что мне есть, что скрывать; я противлюсь любым попыткам расспросить меня о подробностях личной жизни просто потому, что гораздо более заинтересован подслушать нечто интересное в беседах с другими. Меня никогда не покидало любопытство, и в такой болтовне всегда есть шанс узнать что-то новое о собеседнике. Профессиональный писатель – это профессиональная сорока-балабока».

Однако после столь обескураживающего заявления писатель все-таки «раскололся» на пространные воспоминания. Из коих можно почерпнуть много любопытного о жизни и профессиональной карьере одного из самых блестящих прозаиков Золотого века американской фантастики.

Бестер родился в еврейской семье, принадлежащей к среднему классу, на удивление нерелигиозной. Отец вырос в Чикаго – городе «всегда немного raunchy», как называет его писатель, используя жаргонное слово, несущее множество смысловых оттенков: беззаботный, взбалмошный, безыскусный, старомодный, истертый, «дешевка», второсортный, грязный, отвратительный, даже «поддатый»... – «там на Бога как-то постоянно не хватает времени». А мать – та вообще принадлежала к весьма колоритному квазирелигиозному течению, коему в начале века сильно доставалось от язвительных стрел Марка Твена, – т. н. «христианской науке» (Christian Science). Так что, в вопросах веры родители будущего писателя исповедовали подлинный демократизм, предоставив сыну выбрать ту религию, какая ему больше подойдет. «Я выбрал Естественный Закон», – лаконично сообщает Бестер, подчеркнув, что его детство прошло в либеральной и даже «иконоборческой» атмосфере.

Во что легко поверить, познакомившись в его произведениями...

После школы Альфред (или, как его всю жизнь звали, Алфи) на время покинул родные кварталы Манхэттэна и поступил в Университет штата Пенсильвания в Филадельфии, «одержимый дурацкой идеей набраться самых разнообразных знаний и стать Человеком Возрождения. Я сопротивлялся призывам сконцентрироваться на чем-то одном, предпочитая заниматься сразу всем: от технических наук до гуманитарых. На футбольном поле я был общим посмешищем, но зато спокойно мог поквитаться в фехтовальном зале».

Сколько тут правды, а сколько – эпатажной бравады, определить невозможно; по крайней мере, к любым заявлениям автора «Человека Без Лица» и «Тигра! Тигра!» следует относиться с осторожностью. Хотя близко знавшие его люди утверждали, что и спустя три десятилетия он передвигался с гибкостью профессионального танцора...

Как бы то ни было, университет Бестер окончил, однако долго раздумывать над тем, куда направить стопы дальше, не дала судьба, сама распорядившаяся его будущим.

Он еще поступил на юридический факультет престижного Колумбийского университета в Нью-Йорке и два года провел, изучая право (а также... палеонтологию!), но это дело будущему писателю быстро наскучило. Разбивая сердце родителей, искренне желавших, чтобы их единственный отпрыск взялся за ум и занялся делом, Бестер – после неожиданной победы в конкурсе любительских рассказов в одним из научно-фантастических журналов – полностью переключился на литературный труд.

Любопытная деталь: за победу автор-дебютант получил приз в 50 долларов. Рекламное объявление о конкурсе попало на глаза еще одному страстному фэну, который тоже сподобился написать первый в жизни научно-фантастический рассказ – но, написав, послал его в другой журнал, где, как он прослышал, платили на 20 долларов больше. И тот рассказ был напечатан и подписан подлинным именем дебютанта (хотя позже он использовал и псевдонимы): Роберт Хайнлайн...

Как и многих, любовь к научной фантастике поразила Бестера в нежном подростковом возрасте – да так и осталась главным романтическим приключением в жизни (если не считать женитьбы в 1936 году на удачливой актрисе, позже ушедшей в рекламный бизнес, – Ролли Гулко; с ней писатель прожил вместе почти сорок лет).

Он читал фантастику с момента ее рождения. Имеется в виду, конечно, американское представление об исторической дате: апрель 1926 года, день выхода в свет первого номера первого специализированного научно-фантастического журнала, основанного Хьюго Гернсбеком... А еще за год до того 12-летний паренек с сильно развитым воображением рыскал по полкам библиотеки в поисках сказок, воровато пряча их под курткой, потому что стыдился читать сказки в таком возрасте. И тут пришла эра Гернсбека!

«В ту пору я поглощал научную фантастику, как ежедневную пищу. Это было нелегко, потому что денег на покупку всех этих журналов у меня не было, и приходилось прибегать к хитростям. Я долго вертелся у стенда со свежими журналами, выставленного у входа в магазин, как будто выбирая, что купить, и, улучив момент, когда вокруг никого из персонала не было, быстро открывал первый попавшийся и старался залпом проглотить максимальное количество страниц, пока меня не застукали и не выгнали вон. Спустя два-три часа я возвращался и продолжал свое черное дело прямо с той страницы, на которой прервалось предыдущее чтение... Помню еще, как в летнем лагере был один особо ненавистный мне парень, который получил июльский номер «Эмейзинг» – я занял за ним очередь и ненавидел его за то, что он так медленно читает.»

В своих литературных вкусах Бестер проделал эволюцию, аналогичную той, что произошла со всеми его современниками – собратьями по перу. Ее же проделала и сама американская фантастика: от Гернсбека – к Кэмпбеллу, от популяризации и приключений – к первым социологическим и философским построениям Хайнлайна и Азимова.

Только, в отличие от последних, Бестер зачитывался и иными книгами – «Улиссом» Джеймса Джойса, например. Как саркастически заметил писатель в своей автобиографии, «видимо, последнее обстоятельство и заставляло редакторов научно-фантастических журналов относиться ко мне если не с уважением, то во всяком случае – с искренним интересом»... Как бы то ни было, подобные увлечения автора-дебютанта несомненно определили его особый, не укладывающийся в среднестатистический трафарет путь в этой литературе.

... Последние десять лет жизни Бестер провел в одиночестве: с женой он развелся еще в середине 1970-х, а детей у них не было, – и все-таки оставил о себе память, как о милом и приятном собеседнике, настоящем «компанейском» человеке. Люди, хорошо знавшие его, отмечали его способность удерживать внимание любой аудитории – числом от одного до тысячи человек; от единственного собутыльника в «Сарди»[2] – до толпы пенсильванских школьников, никогда не видевших «живьем» настоящего писателя. И еще Бестер был великий гурман: «среди современников, легко ограничивших свои гастрономические потребности цыплятами-барбекью[3], Алфи оставался поваром божьей милостью, тонким знатоком французской, итальянской и китайской кухонь».

А теперь самое время перебросить мостик к другому нашему герою. Шекли встречался с Бестером и вот что вспоминает:

«Впервые я встретил Алфи Бестера на квартире Хораса Голда, редактора «Гэлакси». Было это в начале 1950-х, когда мы оба регулярно печатались в этом журнале. Однако по-настоящему я оценил личность Алфи гораздо позже, когда мы присутствовали на Фестивале научной фантастики в Рио-де-Жанейро (знаменитом тем, что там, по слухам, на знаменитом пляже Копакабана жизнь едва не утонувшего Пола Андерсона спас никто иной, как Роберт Шекли). В отеле на нас с Алфи налетел местный кинорежиссер – с предложением снять короткий документальный ролик. О нас – какими мы предстаем со страниц наших собственных произведений. Мы, разумеется, согласились – а кто бы отказался? Сцена со мной представляла собой следующее: я валяюсь на пляже, а проходящие мимо девочки в бикини чуть не засыпают меня песком, даже не глядя под ноги – то есть на меня. Алфи досталась куда более соблазнительная сцена: гигантский банкетный стол, достойный самого Гаргантюа, в одном из лучших ресторанов Рио, – изобилие вина, хорошеньких женщин, песен... Позже мне довелось посмотреть эту короткометражку, и я хорошо запомнил Алфи: в каждой руке по барабанной палочке, на каждом колене – по девице, сползшая на один глаз шляпа-сомбреро, – при этом он еще не забывал дарить свою ухмылку камере и отпускать в мой адрес едкие шуточки, как всегда, выдержанные в холодно-корректном стиле... Он был прекрасным писателем и отменным джентльменом, а все вместе составило классного представителя человеческого рода».

Любопытное пересечение судеб...

Между прочим, с автором этой цитаты судьба распорядилась не менее замысловато. Хотя о его жизненном пути мне известно не в пример меньше.

Шекли также поначалу чуть не разбил сердца своих благонамеренных родителей. С ранних лет в единственном отпрыске на сей раз довольно традиционного – а значит, религиозного – еврейского семейства проснулся «крамольный» дух бродяжничества, не оставляющий писателя вот уже более полувека.

Началось все с поездки автостопом до Калифорнии, куда вчерашний школьник-вундеркинд направился, едва отшумела музыка на выпускном балу. Чего он только не перепробовал на Западном побережье, прежде чем вернулся домой, где его ждала призывная армейская повестка! Следующие три года Шекли провел в Корее, но будущего писателя война по счастливому раскладу не задела – он занимал должности все больше штабные: редактора армейской газеты, писаря-кассира, даже выступал в полковом ансамбле...

И много позже, в возрасте уже достаточно солидном, Шекли сохранил страсть к путешествиям. «Об этом нетрудно догадаться, читая мои произведения, – признавался он. – Я жил в Англии, Испании и в конце концов угомонился, осев в новом доме на острове Ивиса[4], где провел всю вторую половину 1970-х годов и куда хотел бы время от времени возвращаться впредь.»

Демобилизовавшись, Шекли поступил в Нью-Йоркский университет, закончив его в 1951 году с дипломом бакалавра искусств (соответствует нашему «выпускнику гуманитарных факультетов»), а параллельно умудрился овладеть еще «смежной» профессией... инженера-металлурга!

Тогда же он в первый раз женился, но ненадолго; а всего проделывал эту канительную операцию – развод и новую женитьбу – трижды. В последний раз сравнительно недавно, когда уже разменял пятый десяток – и этот брак также не заладился; правда, четвертая жена, Джейн, не без влияния супруга сама начала писать фантастику. Единственным благотворным результатом всех этих многотрудных попыток создать семью стали дети: сын и две дочери, младшую из коих зовут неожиданно: Аня (Anya)...

Как и Бестер, Шекли являет собой образец человека творчески «расхристанного», неустроенного – в представлении обывателя. Однако если с фотографии первого на нас смотрит богемный художник эпохи битников и джаза (хотя молодость его пришлась еще на довоенную пору): седая бородка-эспаньолка, шейный платок под расстегнутым воротом рубашки, добрые прищуренные подслеповатые глаза за толстыми линзами очков, – то второй больше смахивает на изрядно потертого «старичка»-хиппи: «битловские» усики, на голове – «химка» a la Анджела Дэвис, отрешенная улыбка кайфующего «странника».

С хиппи Роберта Шекли духовно сближает любовь к путешествию, которое те, как известно, понимают весьма специфически... Но, как уже было сказано, жизнь писателя в избытке заполняли и самые прозаические странствия по штатам и странам, и профессиональные, научно-фантастические вояжи за границы реальности. А в свободное от творчества время он чем только ни интересовался: шахматами, яхтами, мотоциклами, коротковолновым радио, философией, психологией, фотографией, велосипедными прогулками, теннисом...

Однако, в отличие от Бестера, научная фантастика всегда оставалась главным делом его жизни. По крайней мере – главным источником заработка.

* * *

Тут самое время бросить взгляд – насколько удастся, «параллельный» – на творческий путь обоих.

Что касается Бестера, то критики неоднократно отмечали, что более странной карьеры в научной фантастике, чем его, мало у кого встретишь.

Как заметила биограф писателя, Кэролайн Венделл, «Альфред Бестер представляет собой аномалию даже в мире научной фантастики, в которой высоко ценятся такие качества, как творческая индивидуальность или эксцентричность (что именно, зависит от точки зрения). Писатели-фантасты на протяжении десятилетий обедали вместе, писали вместе, даже спали вместе; большинство стремилось зарабатывать на жизнь именно научной фантастикой. Ничего этого мы не найдем у Бестера. Он никогда не был членом внутреннего круга. Тем не менее, два из его трех романов стали классикой, как и рядрассказов, – не потому, что были типичными, а скорее наоборот – потому, что не лезли ни в какие ворота». Лучше не скажешь...

Он писал фантастику в качестве терапии, своего рода лекарства против стресса; как только нужда в эмоциональном «побеге» из реального мира исчезала, Бестер переставал писать. Он, строго говоря, так никогда и не стал профессиональным писателем-фантастом, если понимать под этим повседневный литературный труд ради хлеба насущного.

И однако значительный процент того, что «шутя» выходило из-под его пера, с какой-то потрясающей неизбежностью становилось классикой жанра!

Можно уверенно выделить три периода активности, в интервалах между которыми Бестер надолго «выпадал» из фантастики: ранний (1939–42), зрелый (1950–58) и «закатный» (1974–80).

Как уже говорилось, рассказ-дебют студента юридического факультета Колумбийского университета завоевал первый приз в конкурсе, проводимом среди новичков журналом «Триллинг уандер сториз». И был напечатан в апрельском выпуcке за 1939 год – под названием «Разбитая аксиома». Бестер и в жизни, и в творчесте никогда не являл собой образец осмотрительности: сразу же после первой публикации он бросил университет, начав романтическую и хаотичную жизнь «вольного художника».

И успешно! В следующие три года он продал в журналы около полутора десятков рассказов, в том числе – ставшие классикой (типа «Адама без Евы»). Однако вскоре принял приглашение коллеги-писателя Мэнли Уэйда Уэллмана и с головой погрузился в совершенно иное занятие – но также плоть от плоти молодой американской научной фантастики: начал сочинять комиксы.

«Они предоставляли мне прекрасную возможность: отвыкнуть от проклятой привычки писать лениво, от случая к случаю», – признавался Бестер. Хотя для целых поколений фэнов созданные при его участии Супермен, Бэтмен и Капитан Марвел значили едва ли не большее, чем Бен Рейч из «Человека Без Лица» или Галли Фойл из «Тигра! Тигра!»...

После комиксов Бестер какое-то время проработал сценаристом на радио, где ему неожиданно помог предшествующий опыт: комиксы приучили писателя, во-первых, визуально представлять себе написанное, а во-вторых – уметь строить энергичный, лаконичный диалог. Однако когда на смену радио пришло телевидение, писателю пришлось нелегко в новой обстановке: «Радио требовало жесткой и изматывающей работы, не оставляя места халтурщикам и пройдохам. В телевидении все было как раз наоборот».

После бесчисленных битв с редакторами и руководителями ведущих телекомпаний Бестер почувствовал, что нервы его – на пределе. И тут он весьма кстати вспомнил о научной фантастике: на сей раз она потребовалась ему как терапевтическое средство, как наркотик, как бегство или просто передых. (А ненавистному миру телевидения отомстил по-своему, по-писательски – опубликовав сатирический роман «Кто он?», известный также под более прозрачным названием – «Крысиная беготня»...)

В 1950 году состоялось первое – но отнюдь не последнее – возвращение Альфреда Бестера в научную фантастику. Ставшее настоящим триумфом: последующие шесть лет оказались самыми плодотворными для писателя, нашедшего (вместе с Робертом Шекли, кстати!) экологическую нишу в журнале «Гэлэкси».

Это еще одно из пересечений двух судеб.

Практически все рассказы Бестера, относящиеся как к первому, так и ко второму периоду, представлены в сборниках «Звездный взрыв» (1958) и «Темная сторона Земли» (1964); оба были дополнены новыми рассказами и переизданы в 1976 году под другими названиями: «Легкая фантастика» и «Звездочка светлая, звездочка ранняя».

Перечислю только самые известные рассказы (все они переведены на русский язык). «Адам без Евы» (1941) и «Они уже не могут жить, как раньше» (1963) – два парадоксальных варианта решения чисто умозрительной (пока!) проблемы, поднятой еще «бабушкой» современной фантастики, Мэри Шелли – проблемы последнего человека на Земле. Распутыванию иных парадоксов, связанных с путешествиями во времени, посвящены три классических новеллы – «Человек, который убил Магомета» (1958), «Ночная ваза с цветочным бордюром» (1964) и «О времени и о Третьей авеню» (1951); а сложным психопаталогическим коллизиям между героем и его слугой-андроидом – «Доверие к Фаренгейту» (1954). Добавьте к этому еще «Выбор Хобсона» (1952), «Вне этого мира» (1964), «Звездочка светлая, звездочка ранняя» (1953), остроумную пародию на штампы научной фантастики – «Путевой дневник» (1958)!..

Пересказывать сюжеты произведения Бестера – занятие неблагодарное. В них главное – не сюжет и не фантастическая идея; да и как описать сюжет и идею, если в большинстве своем это сгусток экстравагантного литературного стиля, типографских «фенечек», ритма, огня, страстей, словесной невоздержанности и колорита деталей, самоиронии и бесчисленных выдумок! Известному английскому писателю и историку фантастики Брайну Олдиссу принадлежит броское, хотя, на мой взгляд, самое точное определение той безумной, чрезмерной и пышной палитры красок, что зовется творчеством Альфреда Бестера: «широкоэкранное барокко».

Одной из любимых тем Бестера-рассказчика стали неизвестные, или только предполагаемые способности человеческого сознания. Попутно он забирается в такие дебри человеческой психики, куда редко кто из фантастов рисковал сунуться до середины 1960-х, когда этот «внутренний космос» основательно исходили вдоль и поперек авторы «Новой Волны».

В классических рассказах – «5.271.009» (1954), «Феномен исчезновения» (1954), «Пи-человек» (1959) – герои принадлежат к славному, хотя и не совсем приятному в общении племени одержимых, эксцентричных, исключительных одиночек, наделенных от природы или выработавших в себе возможности, недостижимые для простых – «нормальных» – людей. И чье присутствии в мире этих людей не несет ничего хорошего ни первым, ни вторым.

Подобным исключительным персонажам посвящены и два знаменитых, прославивших писателя романа – «Уничтоженный» (1953), знакомый нам как «Человек Без Лица», и «Тигр! Тигр!» (1957), первоначально изданный в Англии, куда писатель временно переехал вместе с женой (получившей ангажемент в одном из лондонских театров), а в американском издании получивший название «Звезды – цель моя».

Как и рассказы, оба заметно выделяются на американском научно-фантастическом фоне не сюжетными находками (хотя и таковых немало) и не оригинальными футурологическими идеями (в обоих происходит в далеком будущем). Бестер есть Бестер, и его сила – в ином. В филигранном стиле, в богатом орнаменте языка, во «фрейдистских» страстях и психологизме; наконец, в язвительной иронии, с которой он наблюдает как бы со стороны за самим собой, громоздящим один сюжетный поворот – правильнее было бы назвать его вывертом – на другой. Строгий и бескомпромиссный критик научной фантастики Деймон Найт сравнил писателя с виртуозным циркачем: «Наука у Бестера не лезет ни в какие ворота, его персонажи – даже и не персонажи вовсе, а набор цилиндров с секретом в руках иллюзиониста, и вы завороженно следите, кто или что появится на этот раз. А Бестер закуривает возникшую из воздуха сигару, взрывает ее, быстро карабкается по веревочной лестнице под купол, делает сальто на трапеции, успевает сыграть на рояле три такта из национального британского гимна – «Боже, спаси короля!», проглатывает шпагу, и обдает вас брызгами, с шумом ныряя в бассейн... Боже, ну что вам еще нужно?»

Сравнение с иллюзионом бьет прямо в точку. Когда читаешь романы Бестера, трудно отделаться от впечатления, что автор стоит за спиной и тихонько хихикает над тобой – но при этом никогда не откажет читателю в естественном желании: «за свои деньги» получить головокружительный, закрученный до предела, богатый деталями «вкусный» сюжет.

Что касается сюжетов... В первом романе, принесшем автору премию «Хьюго» – Бестеру повезло стать вообще первым лауреатом этой престижной премии! – формально рассказана трагедия Эдипа 24 века – сверхбогача Бена Рейча, убившего отца в состоянии «помутнения подсознания». Преступление все-таки свершилось, несмотря на попытки детектива-телепата предотвратить его, а наказанием преступнику становится преследующая его больная совесть в облике ментального фантома – Человека Без Лица. В романе «Тигр! Тигр!» формально речь также идет о воздаянии за содеянное. Автор и не скрывал, что сюжетную канву попросту заимствовал у великого Дюма: «Монте-Кристо» далекого будущего, Галли Фойл, потерпев кораблекрушение в открытом космосе, не был взят на борт проходившим мимо судном – и отомстил бросившим его на произвол судьбы. Правда, до этого он еще претерпел множество психологических и физиологических трансформаций и превратился в трансцендентного полу-бога...

Много вам дали эти аннотации? А оба романа не устаревают вот уже третье десятилетие, не только удовлетворяя вкусам массового читателя фантастики (неудивительно, что оба твердо занимают места в разного рода читательских опросах на тему «Лучшие книги всех времен»), но и с такой же регулярностью становясь произведениями культовыми. Многословные и витиеватые, богато орнаментированные, панорамные и одновременно опускающиеся до самой глуби человеческого подсознания («широкоэкранное барокко»!), эти две книги на удивление охотно «разбираются» каждым очередным радикальным движением, претендующим на новое слово в фантастике.

Так было в середине 1960-х, когда о Бестере в восторженных тонах писали идеологи британской «Новой Волны»; так повторилось два десятилетия спустя, когда автор «Уничтоженного» и «Тигра! Тигра!» был с легкостью зачислен в заслуженные предтечи киберпанков.

* * *

А теперь перелистаем страницы «литературной» жизни второго из наших героев.

Славы «культового» автора, классика Роберт Шекли, в отличие от Бестера, не снискал. Зато в сатирической и особенно юмористической фантастике, как уже говорилось, оказался почти вне конкуренции.

После окончания университета он недолгое время проработал на заводе, и тогда же судьба надоумила его посещать так называемые «открытые курсы» по литературе. Между прочим, основы писательского мастерства ему преподавал ни кто-нибудь, а сам Ирвин Шоу... А в 1952 году, на страницах научно-фантастического журнала «Воображение» состоялся дебют молодого автора – был опубликован его рассказ «Последний экзамен», предопределивший дальнейшую карьеру Шекли.

Уже его первый сборник рассказов «Нетронуто руками человека» (1954) критики в один голос назвали блестящим дебютом. Наш читатель, прекрасно знакомый с ранним творчеством Шекли, может составить впечатление об этой пробе пера, вспомнив, к примеру, такие рассказы, как «Чудовища», «Седьмая жертва» и наконец, незабываемого «Специалиста»! Все они появились в том самом первом сборнике...

Затем споро последовали и другие: «Гражданин в космосе» (1955), «Паломничество на Землю» (1957), «Лавка бесконечности» (1960), «Идеи: без ограничений» (1960), «Черепки космоса» (1962)[5]. К середине 1960-х Роберт Шекли становится одним из самых популярных американских фантастов-новеллистов, его короткие, остроумные новеллы с непредсказуемой ударной концовкой приняты за эталон в научно-фантастических журналах. Особенно в «Гэлакси», где Шекли без малого десятилетие лелеяли, как автора No.1... (Так что пристрастие к рассказам этого писателя со стороны редакторов наших, отечественных, во всяком случае неоригинально.)

Одна из его излюбленных сатирических мишеней – традиционнейшая тема научной фантастики: контакт с представителями инопланетной цивилизации.

Можно перечислять его удачные рассказы на эту тему десятками: автору все никак не прискучит изобретать новые парадоксальные варианты контакта, попутно посмеиваясь – не над инопланетянами, а над «своими» же. Зараженными всеми мыслимыми предрассудками, жадностью, ксенофобией, высокомерием и особым «земным» расизмом... Что касается наших братьев по разуму, то Шекли разворачивает перед читателем широкий спектр их – от кошмарных до уморительно-смешных.

Конечно, в большинстве своем его «инопланетяне» откровенно несерьезны, карикатурны, однако получается, что и в таком легкомысленном деле можно созидать подлинные шедевры. Чего стоит хотя бы звездолет с планеты Глом, описанный в рассказах «Специалист» (1953) и «Форма» (1953) – самый необычный звездолет в фантастике! Помните: забавные члены межзвездной экспедиции, которые одновременно являются составными частями космического корабля, несущего их к цели?..

Другой неиссякающий источник вдохновения Шекли-сатирика и юмориста – роботы, земные и инопланетные. Ну как же без них обойтись писателю-фантасту! А с другой стороны – как исхитриться сказать свое слово – после того, что уже сказано было Чапеком, Азимовым, Саймаком?... Шекли временами это удавалось. В некоторых рассказах, хорошо знакомых нашим читателям, – «Мятеж шлюпки» (1955), «Особый старательский» (1959), «Мой двойник – робот» (1973), «Битва» (1954), – механические подручные человека забавны и уморительно нелепы. В других, как, например, в мрачной антиутопии «Страж-птица» (1953), – могут не на шутку испугать.

Что Шекли может быть заразительно-смешным, искрометным, и большинство его новелл проглатываются легко и со вкусом, – спору нет. Достаточно открыть любой сборник, с читанными-перечитанными в молодости рассказами, – и «западете» по новой! Проверено на себе... Но то, что он бывает порой не столь безоблачно-весел, как кажется на первый взгляд, что временами и на вселенского пересмешника нападает тоска и приступы мизантропии, – тоже долго копать не надо.