Помоги проекту - поделись книгой:
Софи нехотя признала, что он лаконичен и компетентен. Базилика Сан-Томмазо, рассказывал Мейлер, принадлежит к группе памятников Рима, в которых посетители могут спуститься вниз сквозь века в эпоху митраистского культа. Здесь, на верхнем уровне, где они сейчас стояли, находилась базилика двенадцатого века, построенная на месте раскопанной церкви третьего века.
— А под ней — только представьте, — сказал мистер Мейлер, — лежит, спящий более восемнадцати столетий дом эпохи Флавиев[20] — классическая «резиденция джентльмена» с собственным храмом, посвященным богу Митре.
Он помолчал, и Софи, хотя она смотрела на него с глубочайшей неприязнью, подумала: «Ему интересно то, о чем он говорит. Он знает свое дело. Он получает от этого удовольствие».
Мистер Мейлер продолжал, коротко описав грандиозную работу археологов девятнадцатого века, которые раскопали первую, более раннюю базилику, а затем, глубоко под ней, — языческое домовладение.
— С тех времен Рим поднялся примерно на шестьдесят футов, — закончил он. — Вас это не поражает? Меня поражает всякий раз, когда я об этом подумаю.
— А меня — нет, — объявил майор Свит. — Меня ничто не поражает. Кроме человеческого легковерия, — мрачно добавил он. — Однако!
Мистер Мейлер с беспокойством глянул на него. Софи подавила смешок и поймала взгляд Барнаби Гранта, в котором светилось что-то вроде признательности. Леди Брейсли, не обращая внимания на сказанное, переводила опустошенный взгляд с одного мужского лица на другое. Стоявшие бок о бок Ван дер Вегели внимательно слушали. Кеннет Дорн, заметила Софи, не находил себе места и казался озабоченным. Он переминался с ноги на ногу и вытирал лицо носовым платком. А высокий мужчина, как же его зовут — Аллейн? — с вежливым вниманием слушал, стоя немного в стороне, и, подумалось Софи, ничего не упускал.
— Итак, — объявил мистер Мейлер, — начнем наше путешествие в прошлое!
Женщина с открытками незаметно встала между группой и входом. Лица, затененного черным платком, она не поднимала. И почти неслышно бормотала: «Cartoline? Открытка для почта?», продвигаясь к Себастьяну Мейлеру.
— Внутри есть получше. — громко объявил он группе. — Не обращайте внимания. — И шагнул вперед, минуя женщину.
С необыкновенной быстротой она сдвинула платок на затылок и прошептала в самое лицо Мейлеру: «Brutto! Farabutto! Traditore!»[21] — и добавила, кажется, поток ругательств. Глаза ее горели. Губы растянулись в улыбке, а затем сжались. Сейчас она плюнет ему в лицо, в тревоге подумала Софи, и женщина так и сделала, но мистера Мейлера не так-то просто было застать врасплох. Он увернулся, и она плюнула ему вслед и осталась стоять на своем месте с видом мегеры из большой оперы. Она даже издала хриплый жуткий смешок. Мистер Мейлер вошел в базилику. Его смущенное стадо разделилось, обходя продавщицу открыток, и проскользнуло вслед за ним.
— Кеннет, дорогой, — пробормотала леди Брейсли. — В самом деле! Это не назовешь веселым маленьким путешествием!
Софи оказалась между Барнаби Грантом и Аллейном.
— Эту особу привлекли, — поинтересовался Аллейн у Гранта, — для дополнительного колорита? Она постоянно так делает или это эффектная случайность?
— Я ничего о ней не знаю, — сказал Грант. — Ненормальная, наверное. Противная старая ведьма, правда?
И Софи подумала: «Да, но на вопрос он не ответил».
Она обратилась к Аллейну:
— Вы полагаете, что весь этот переполох, в переводе на англосаксонский темперамент, означает не больше прохладного взгляда и вздоха сквозь зубы?
Грант посмотрел на нее из-за Аллейна и с некоторым пылом произнес:
— Пожалуй! Нужно делать скидку на их склонность к драме.
— Довольно-таки чрезмерную в данном случае, — холодно отозвалась Софи, мысленно платя резким замечанием за ту отповедь при встрече у Испанской лестницы.
Грант передвинулся к ней и поспешно сказал:
— Я теперь знаю, кто вы. Только сейчас вспомнил. Мы встречались в «Костер-пресс», не так ли?
«Костер-пресс» было названием его лондонского издательства.
— Всего на минуту, — ответила Софи и тут же воскликнула: — О, как же здесь красиво!
Они стояли в базилике.
Ее интерьер ослепительно сиял, словно сам излучал свет. Базилика сверкала красками: «средиземноморский» красный, чистый розовый, голубой и зеленый; мрамор цвета слоновой кости и пунцовый: мерцающая золотая мозаика. И господствующий в этом состязании цветов великолепный ярко-алый — живой фон римских и помпейских фресок.
Отделившись от группы, Софи с удовольствием любовалась этим очарованием. Оставленный с Аллейном Грант вдруг подошел к ней.
— Мне нужно об этом поговорить, — пробормотал он. — Видит Бог, как мне этого не хочется.
Софи коротко глянула на него.
— Тогда зачем это делать? — поинтересовалась она.
— Вам кажется, что я играю. Простите.
— На самом деле, какая разница, о чем я думаю.
— Вам совсем не обязательно быть такой резкой.
Они в изумлении уставились друг на друга.
— Я ничего не понимаю, — неожиданно произнес Грант. — Я вас не знаю.
И Софи в панике отозвалась, запинаясь:
— Ничего страшного. Это меня не касается. Мне жаль, что я резко вам ответила.
— Ну что вы.
— А теперь, — пропел Себастьян Мейлер, — я передаю слово моему прославленному коллеге — мистеру Гранту.
Грант с чрезвычайно сердитым видом слегка поклонился Софи и встал лицом к своей аудитории.
Начав рассказ, он тоже выполнял свои обязанности хорошо и с большим обаянием, какого был лишен мистер Мейлер. Во всяком случае, признала Софи, Грант намного приятнее. Его угловатое лицо было по-настоящему красиво вылеплено и обладало поистине средневековой чеканностью, которая прекрасно вписывалась в окружающую обстановку. Грант провел их в глубь сияющей церкви. Там находились еще две-три группы туристов, но по сравнению с потоком в самых знаменитых местах здесь посетителей было мало.
Грант объяснил, что даже на этом, самом последнем из трех уровней церкви Сан-Томмазо последовательность времен представлена очень богато. Когда в двенадцатом веке старинную церковь внизу засыпали, ее сокровища, включая предметы из языческого домовладения под нею, перенесли в эту новую базилику, поэтому теперь античные, средневековые и ренессансные работы смешались.
— Они давно уже дружат, — сказал Грант, — и сблизились в процессе. Вы можете видеть, как хорошо они друг с другом сочетаются.
— Это случается и на домашнем уровне, — заметил Аллейн, — вам не кажется? В домах, которые в течение многих поколений принадлежат одной семье? Своего рода созвучие различий.
— Совершенно верно, — согласился Грант, быстро глянув на Аллейна. — Пройдемте дальше.
Волна аромата возвестила о появлении рядом с Аллейном леди Брейсли.
— Как великолепно вы это выразили, — пробормотала она. — Как вы умны.
Ее худая ладонь в лайковой перчатке коснулась его руки. Склонив голову, леди Брейсли смотрела на Аллейна. Наблюдавшей за ними Софи показалось, что на его лицо будто упал занавес, и действительно, на Аллейна накатила волна отвращения, жалости и ощущение безысходности. «Будь я проклят, — подумал он, — если стану добычей этой дамы».
С другой стороны к леди Брейсли подошел Себастьян Мейлер, что-то пробормотав. Снова говорил Грант. Ладонь покинула руку Аллейна, и парочка, развернувшись, скрылась из поля зрения за стыком двух пилястров. Интересно, пришел ли Мейлер ему на выручку, размышлял Аллейн, или ему просто нужно сообщить леди Брейсли нечто конфиденциальное?
Грант провел свою группу в центр нефа мимо отгороженной schola cantorum[22], рассказывая, думала Софи, не слишком много и не слишком мало, но все — хорошо. Сама она в изумлении взирала на золотую мозаику, покрывавшую вогнутую внутреннюю поверхность апсиды. Акант и лоза нежно переплетались, включая маленькие группки простых людей, занимавшихся своими средневековыми делами. Крест, каким бы господствующим он ни был, вырастал, казалось, из какого-то дохристианского древа.
— Об апсиде я ничего не скажу, — заметил Грант. — Она говорит сама за себя.
Снова появились Мейлер и леди Брейсли. Она села на скамью на клиросе, и то ли из-за случайного освещения, то ли из-за одолевшего ее изнеможения, которое неожиданно наваливается на старых людей, выглядела так, будто еще больше усохла за своим ненадежным фасадом. Но только всего на мгновение. Она выпрямила спину и поманила племянника, который беспокойно топтался с краю группы, проявляя и внимание, и нетерпение. Он подошел к тетке, и они пошептались, он — зевая и ерзая, она — с явным возбуждением.
Компания стала обходить базилику. Ван дер Вегели фотографировали и задавали массу вопросов. О римских древностях они знали очень много. Теперь барон с лукавым видом начал расспрашивать о конкретных подробностях, весьма живо отображенных в романе Гранта. Не стоят ли они в эту самую минуту на том месте, где собрались персонажи? Нельзя ли в точности пройти по пути, которым они следовали во время той чудесной кульминационной сцены?
— О-о-о-ах! — восторженно вскричала баронесса. — Это будет так захватывающе! Да?
Грант отреагировал на ее мольбу так же, как и на предыдущие разговоры: со сдерживаемым отвращением. Резко глянул по очереди на Софи и Аллейна, метнул на Себастьяна Мейлера взгляд, полный, пожалуй, неподдельной ненависти, и смущенно заметил, что автор редко в точных деталях воспроизводит действительную мизансцену, не больше чем использует подлинный человеческий материал.
— Я не хочу сказать, что не отталкивался от Сан-Томмазо, — обратился он к Софи. — Разумеется, отталкивался. Но я дал церкви другое название и изменил ее в соответствии со своим замыслом.
— Поскольку вы имели полное право так поступить, — дерзко вставила Софи, и Аллейн подумал, что на мгновение эту пару объединила общая сфера деятельности.
— Да, но все же покажите нам, — попросила леди Брейсли. — Не будьте гадким. Покажите нам. Вы обещали. Вы же знаете, что обещали.
— Разве мы не для этого пришли? — поддержал ее Кеннет Дорн. — Или нет? Я думал, что вы и есть главная достопримечательность.
Он приблизился к Гранту и встал, приняв элегантную позу — левую руку вытянул вдоль перегородки певческой школы, а правой — подбоченился. Поза была не вульгарной, но все равно откровенной, и по крайней мере с одной стороны Кеннет теперь раскрылся. Он посмотрел на Гранта, чуть расширив глаза.
— Разве это не распродажа? — спросил он. — Или я что-то напутал? Или я просто дерзко себя веду?
У майора Свита вырвалось, мгновенно подавленное, яростное ругательство.
— Прошу прощения! — выкрикнул он и со злостью уставился на фреску с изображением неразумных дев[23].
— О боже, — проговорил Кеннет, по-прежнему обращаясь к Гранту. — Теперь рассердился майор. Что я такого сказал?
Он снова зевнул и промокнул лицо носовым платком. Грант окинул его понимающим взглядом.
— Ничего особенного, — коротко ответил он и отошел в сторону.
В образовавшуюся брешь устремился мистер Мейлер.
— Вот озорник! — бросил он Кеннету, а затем, оправдывая Гранта в глазах своих обескураженных клиентов, сказал, что тот невероятно скромен.
Леди Брейсли, как и Ван дер Вегели, горячо поддержала это мнение. Оборвав их громкие восторги, Грант с огромным усилием, как показалось Аллейну, принял живой и деловитый тон и возобновил свое выступление.
— Разумеется, — сказал он, — если вы действительно хотите увидеть места, которые соотносятся с книгой, я с удовольствием их вам укажу. Хотя, думаю, если вы ее читали, то они сами со всей очевидностью заявляют о себе. Например, в боковом нефе справа находится картина, которой так восхищался Саймон, да и, позволю добавить, я сам. «Сомнение святого Фомы» кисти Мазолино да Паникале. Посмотрите на этот розовый цвет и «помпейский» красный.
— Классно! — нервно бросил Кеннет. — Чистая психоделика, а?
Грант проигнорировал его слова.
— Он так сомневается, — обратился он к Софи, — вы видите? Голова склонена набок, губы поджаты, а эти напряженные пальцы! Как хорошо, что та громадная больница в Лондоне названа его именем — он до мозга костей ученый, как вам кажется?
Себастьян Мейлер пронзительно хихикнул с одобрением, возможно, от удивления.
— Пока мы находимся в этом приделе базилики, — продолжил Грант, проведя группу немного вперед, — вам, возможно, захочется увидеть то, что, боюсь, я целиком вставил в свою книгу.
Он показал им огороженное перилами место размером примерно шесть футов на три. Тут же послышались возгласы узнавания.
Внутри ограды находилось открытое прямоугольное отверстие, похожее на колодец. К перилам была прикреплена табличка, на пяти языках гласившая, что взбираться на них строго запрещено.
— Прислушайтесь, — призвал Грант. — Слышите?
Они замерли. В тишину вплетались отдельные голоса других туристов, ходивших по базилике, голос гида в атриуме, шаги по мрамору и отдаленный гул римских улиц.
— Прислушайтесь, — повторил Грант, и некоторое время спустя снизу, из-под их ног, поднялся едва слышный поначалу, но вскоре заявивший о себе звук текущей воды, ровный, бормочущий голос, сложный и непрерывный.
— Большая клоака? — требовательно осведомился майор.
— Текущий в нее чистый поток, — ответил Грант. — На глубине более шестидесяти футов под нами. Если вы перегнетесь через перила, то сможете увидеть, что непосредственно под этим отверстием есть такое же другой, в полу более ранней церкви. А еще на тридцать футов глубже, неразличимое для нас, если только не посветить фонариком, находится третье отверстие, а уж еще дальше
Ван дер Вегели разразились возбужденными комментариями.
Грант, с теплотой сообщили они ему, вывел в своей книге целый комплекс образов, основываясь на этом волнующем феномене.
— По мере все более глубокого проникновения в суть личности Саймона… — все не унимались они, разъясняя произведение его автору.
Аллейн, который романом восхищался, подумал, что они, вероятно, правы, но чересчур настойчиво вторгаются, по существу, в деликатный мыслительный процесс.
Грант весьма успешно скрывал какое бы то ни было смущение. Внезапно барон и баронесса одновременно рассмеялись и стали громко извиняться. Какая нелепость! Какая дерзость! Что это, в самом деле, на них нашло!
На протяжении всего этого инцидента майор Свит разглядывал Ван дер Вегелей, подняв брови и слегка ворча. Софи, подавляя нестерпимое желание захихикать, обнаружила, что за ней наблюдают Аллейн и Грант, а леди Брейсли переводила безжизненный взгляд своих огромных глаз с одного мужчины на другого, готовая поддержать любое настроение, какое сможет уловить.
Очень сильно перегнувшийся через перила Кеннет вглядывался в глубину.
— Я смотрю вниз сквозь века, — заявил он. Его голос искажался, будто при разговоре в громадный мегафон. — Бум! Бум! — крикнул он, и далеко внизу отозвалось эхо. — Там внизу призрак, клянусь, — грянул Кеннет, а потом: — О боже! — Он выпрямился, и все увидели, что он болезненно побледнел. — Я забыл, у меня аллергия на высоту. Какое отвратительное место!
— Пойдем дальше? — спросил Грант.
Себастьян Мейлер повел их в притвор храма, где находился обычный магазин, торговавший открытками, безделушками и цветными слайдами. Здесь он предъявил входные билеты для посещения нижних отделов церкви Сан-Томмазо.
Первый спуск представлял собой два пролета каменных ступеней с площадкой между ними. Воздух был свежий, сухой и пахнул только камнем. На площадке висела карта подземных помещений, и Мейлер указал на нее:
— Еще одна есть внизу. Попозже кто-нибудь из вас захочет там побродить. Заблудиться вы никак не сможете, а если вам все же покажется, что вы заблудились, поднимайтесь вверх по любой лестнице, которая вам попадется, и рано или поздно вы окажетесь здесь. Очень красивые, правда?
Он привлек их внимание к двум очаровательным колоннам, покрытым, словно кружевом, резными побегами вьюнка.
— Языческие, — проворковал мистер Мейлер, — восхитительно языческие. Извлеченные оттуда, где так гармонично смотрелись — из дома эпохи Флавиев внизу, старательными служителями Ватикана. На присвоение церковью разного имущества можно посмотреть со многих и разных точек зрения, не так ли?
Майор Свит изумил своих спутников согласным и одобрительным фырканьем.
Мистер Мейлер улыбнулся и продолжил:
Поделиться книгой: