Эдуард Поляков
По любви
Вместо предисловия
С тех пор как развалился Советский Союз, этот город стал мне чужим. Может, правда, что прошлое, если оно при этом совпадает со счастливыми минутами в жизни, вызывает в нас добрые воспоминания, а всё плохое остаётся за пределами памяти?..
Мне вспоминается многолюдная Москва с её светлыми улицами, весёлой суетой, советскими авто, звонко сигналящими неуклюжим пешеходам…
Советские автомобили… Мальчишкой смотришь на мчащиеся по проспекту машины и знаешь – вот «газончик» 53-й проскочил, вот «зилок» 130-й, вон «Волга» 24-я, вот «Жигули», «рафик», «Запорожец», «Москвич-412». Их было немного. Но их знали. Потому что делали наши машины у нас, своими руками, наши советские рабочие. В техникуме, где я учился после восьми классов школы, на постаменте стояла полуторка. А надпись под ней была простая и пронзительная: «Автомобилю-труженику, автомобилю-воину».
А теперь на улицах когорты иностранных машин. И, к стыду своему, я могу различить только эмблемы на капоте. А уж что за модель, не скажу. Мои сыновья лучше меня знают. Только надо ли это? Пригодится такое знание в жизни? Даст ли что-то ценное, базовое? Не знаю.
Раньше в машине ощущалась какая-то душа. Словно живой она была. Мои соотечественники трудились, старались сделать для народа качественную и добротную вещь, которая этому же народу и должна была служить исправно. О том и другом можно теперь спорить. Можно наши отечественные машины поливать грязью, как некоторые сегодня и делают. Можно смеяться над ними. Это сейчас модно. Это у нас любят.
Но я не забуду те трудовые будни простых водил в карьерах страны, которые вытягивали на своих «КамАЗах», «МАЗах», «КРАЗах» и «БелАЗах» так нужные государству песок, щебень, руду…
Сколько стоит сегодня автомобиль и сколько зарабатывает рабочий, я даже не стану подсчитывать. Теперь в моде кредит. Взял себе – и сиди выплачивай пять – десять – пятнадцать лет. Наслаждайся, что у тебя крутая тачка! И плати банкирам процентную мзду всё это время.
За тонированными стёклами иномарок прячутся нынешние успешные люди. Мне приходилось общаться с некоторыми из них – привела судьба. И что сказать? Ворьё в основном. Одно сплошное ворьё. Для таких важнее всего в жизни – прибыль и обогащение любым способом. Казалось бы, куда богатеть, сколько надо богатства, чтобы остановиться, чтобы испытать меру достатка? Есть квартира. Есть загородный дом. Есть престижная машина. Это ли не достаток? Ан нет. Хочется больше и больше. Квартиру надо содержать. Загородный дом надо поддерживать. Машину надо менять – появляются тачки покруче. До полного достатка в таком разе далеко…
Пока в гроб не положат и богатый памятник на могиле не поставят. И что после таких остаётся на земле? Наворованное да заборы пятиметровые загородных особняков.
На могиле Льва Николаевича Толстого и памятника никакого нет, а то, что оставил нам с вами этот интереснейший и величайший человек, ещё многим и многим поколениям потомков пригодится, и ой как пригодится…
Мне этих не жалко. Они ведь никого не жалеют. И в храм приходят грехи замаливать. Дают батюшке десятинку, не скупятся. А батюшка и радёшенек. Эн, сколько привалило! С почётного прихожанина всегда хороший куш.
Спаси Господи, что старцы праведные ещё молятся неустанно по скитам и кельям своим за народ русский. Может, и простишь ты всех нас за грехи наши и предательства, и даруешь детям невинным нашим в будущем жизнь добрую на этом свете.
Дети наши – ниточки Божии.
Снисходят к нам даром небесным на землю. Смеются. Резвятся. Растут. Это неизбывные цветы нашей жизни. Их всех люблю. А более всего люблю их, до боли в сердце, когда они плачут. Спешу утешить. Понять. Ну что же этому маленькому человеку надо? Чем ему не угодили? И где беда? А коли угодил, то сразу и улыбка на лице засветится и все обиды как рукой снимет. Одно слово – дитя.
Ради детей, ради семьи, ради земли родной – всего этого дорогого и любимого, и хочется жить, творить. С такого пожелания моему дорогому читателю пусть и начнётся эта книга.
Бурьян
Историю эту я услышал от Кузнечика, местного рыбачка-любителя, который пригласил меня как соседа по даче на рыбалку.
Взяли удочки, сеть, донки резиновые. Накопали червей. Замесили болтушку. Проверили прицеп с моторной лодкой и на моём джипе поехали на одно из подмосковных озёр, прячущихся в болотистом лесе, богатом белыми грибами, подберёзовиками и опятами.
По прибытии спустили моторку на воду, загрузились скарбом и потарахтели на другой конец озера, где у Кузнечика была своя обжитая стояночка с тарелочками, чайничками и палаткой на сваях. Уютное местечко. Отдыхай да радуйся…
Вечерком, выпив по рюмочке, разговорились. Надо было как-то ночь скоротать. На рыбалку собрались пойти на рассвете. Спать на свежем воздухе мне совсем не хотелось. Водочка шла своим чередом. И Кузнечик, закуривая, начал рассказ про своих деревенских соседей.
Ванюшкиного отца Гошу убил дядя Толян, когда малышу уже исполнилось три годика. Дело было просто. Гоша и его троюродный брат Толян, недавно освободившийся из тюрьмы по амнистии после семи лет за решёткой, рыбачили. Пили водку под шашлычок. Ставили с резиновой лодки сети на карася и щуку в карьере, залитом тёплой полупрозрачной и зелёной от донных водорослей водой. Был июль месяц. Раннее утро.
Заспорили из-за Галки, Ванюшкиной матери. Гоша два года как развёлся с ней, а Толян решил навострить туда лыжи, так как ему первое время надо же было где-то перекантоваться.
Гоша взбунтовался. К тому времени выпили уже по литру водки на рыло. И хотя, как живёт Галка, Гоше было наплевать, но у них был единственный сын – Ванечка по прозвищу Чефанэ. Так, выражая свою искреннюю любовь, прозвал его отец с самого рождения.
И своего Чефанэ Гоша любил, как умел. Принесёт ему шоколадку раз в неделю в детский сад. Протянет через забор под зорким и строгим взглядом воспитательницы и, улыбаясь, общается с сыном:
– На, Чефанэ, закуси! Это я, батя твой! Чего глядишь? Соскучился?
Чефанэ рвал шуршащую обёртку тоненькими пальчиками, грыз шоколадку подросшими молочными зубками и не понимал, зачем этот приставучий добрый дядя тянет к нему руки через забор.
Толян среагировал мгновенно, когда Гоша покатил на него баллоны и запретил встречаться с Галкой. Он схватил с земли охотничий нож. Перевернулся. Повалил соперника. Всадил нож Гоше в сердце и подождал, когда тот перестанет булькать горлом.
Потом привязал к ногам верёвку и потащил труп в лодку. На середине карьера вместе с самодельным якорем из перевязанных алюминиевой проволокой кирпичей, украденных с завода, опустил тело Гоши в воду.
Гоша исчез с головой. Толян сполоснул у берега лодку от крови. Умылся, встав по пояс в воду. Поскрёб немного от кровищи траву на стоянке. Аккуратно снял сети. И поехал на Гошиной машине к Галке – хвалиться уловом. Из-за леса только-только выкатывалось красное солнышко.
Поминок по Гоше не справляли бы, если б Толян знал, что середина не значит глубина. Оказалось, что Гоша ушёл под воду всего сантиметров на тридцать, а через два дня, когда разбух, всплыл. Купающиеся в карьере дачники обнаружили труп. Позвонили в полицию. И Галке с Толяном снова забота. Закупаться водкой да закусками.
Зато попили водочки досыта, вповал.
Ванюшку по такому случаю заблаговременно отправили к бабушке. Когда родственники разошлись с поминок, Галка отложила уборку до другого дня и вдоволь покувыркалась с изголодавшимся по бабам Толяном на широкой софе, подаренной к свадьбе, на которой Галка с Гошей когда-то делали Ванечку.
Когда Галка вернулась за Ванюшкой, он возился в песочке на глазах плачущей бабушки.
– Ох, сиротушка ты мой! Родители твои непутёвые! Только о себе и думали. Им только бы пить да гулять… Что же из тебя вырастет? Кому ты нужен, мой маленький?
Она кормила внучка клубникой. Поила молоком, которое покупала на ещё сохранившейся после развала совхоза ферме. И хотела оставить его жить у себя. Нужно было только поговорить с Галкой. И сейчас вот поговорили.
– Дочка, отдай мне Ванюшку. Я его и в садик буду водить. И поить-кормить. И подлечу, если захворает. Мы со стариком пенсионеры – что нам станется…
Галка закурила длинную тонкую сигаретку, закинула ногу на ногу в модных прозрачных чулках, подчёркивающих её длинные сексуальные ножки. Раздумывала.
– Ну это пока маленький… А в школу пойдёт – кто с ним будет нянькаться? Ты, старая? Сил нет уже. Угрохала себя на своих кирпичах. Дед твой вообще лопата. Давай лучше Ванюшку отдадим куда-нибудь?
– Куда ж мы его отдадим-то?
– А хоть в школу какую специальную или в детский дом…
– Так ему только четвёртый год, а ты его уже в детдом определяешь?
– Так отца-то у него нету. Кормильца-то он потерял. Пенсию назначат. Он имеет право…
Галку ждал Толян. Она торопилась поскорее закончить этот нудный разговор. Дед, сожитель матери, был пришлый – так, старичок под бочок, с ним здесь не считались.
Он вечно пропадал где-то в огороде и делал всё, что старуха прикажет. А старухе было только пятьдесят шесть лет. Всю жизнь она проработала на местном кирпичном заводе. Надышалась на обжигах досыта. Появилась одышка. Заскакало давление. Поднялся сахар. Пенсия была для неё финишной ленточкой, за которой начиналась жизнь. Поэтому она и деда нашла. Чтобы сподручнее было с хозяйством управляться. Галкиного отца-алкоголика похоронили лет десять назад.
Решили-таки с Галкой, что на первое время Ванюшка останется у бабушки, а там поглядят.
Галка родила Ванюшку в шестнадцать лет. Теперь ей шло к двадцати. Самое время тратить молодость. Ловить за хвост удачу. Гулять и веселиться. А тут какой-то Ванюшка-Чефанэ! Да с глаз его долой! И жизнь – по новой!
Но жить по новой не получалось. Всё как-то пьянка да загул. Толян воровал по дачам новых русских буржуев, понастроившихся здесь в неимоверных количествах на бывших и нынешних совхозных полях. Дач-то понастроили. А вот охранять их не научились толком. Толян разводил их как лохов. Тащил, что попадётся на глаза. То телевизор приволочёт. То денег Галке принесёт в кошельке. А то и брильянтик какой задарит. А сам вроде как подрабатывал у них. Сделает рожу попроще и спрашивает – нет ли работы. Поработает денёк-другой. Затарится и на соседние дачи перебегает. Расплачивалась с ним Галка натурой. Чем ещё было? Нигде не работала.
Посадили Толяна не вовремя, в год, когда Ванюшке исполнилось семь лет и надо было его отправлять в школу. Сунул Толян было Галке пачку денег в газетке.
– Береги. Пришкерил от гадов… Завтра придут за мной. Я ментам на лапу дал, чтоб к тебе на ночку пустили…
Менты наутро деньги у неё отобрали и пригрозили, что если раскроет рот, то пойдёт по кругу, а потом вслед за своим любовничком трудиться на благо родного государства. Тыщи даже не бросили. И осталась она с пустыми руками в пустой квартире.
А к сентябрю надо было как-то собирать Чефанэ в первый класс. Их даже уже и на собрание родительское приглашали. Бабка сходила. И список составила, чего надо купить. Пришлось на её и на дедову пенсию всё покупать.
Держа в руках пёстрый букетик астрочек, нарезанных дедом в огороде, Ванюшка пошёл в свой первый класс в сопровождении бабушки.
Мать перед этим познакомилась на станции с командировочным сварщиком Богданом, приехавшим трудиться на кирпичный завод с Украины, и загуляла с ним. Сварщики, она знала, неплохо зарабатывают.
Путалась с ним до первых холодов, а потом вытащила из тесной общаги на свою дежурную софу. Богдан варил на заводе арматуру и щиты, подхалтуривал в гаражах – по мелочовке газовой сваркой, – и деньги у них завелись.
Водку Богдан не пил. Он любил пиво. Возьмёт домой вечерком ящичек и льёт в себя, сидя перед телевизором. Живот накачивает. Стало на третий год Галке с ним тяжело. Дело было к Толянову возвращению.
В выходной сидели с Богданом в квартире. Тот по обыкновению глотал пиво – она потихонечку попивала водочку, чтобы он не заметил, и держала в руках бутылку с будто бы начатым пивом.
– Слышь, родной, а тебе не надоело у меня жить?
Богдан смотрел футбол и не отвлекался. Сделал вид, будто не расслышал.
– Глухой, что ли? К тебе обращаюсь! Вали давай отсюда! Достал уже бухать у меня!
– Галю, а чтой-то ты на мене така зла? – не отрываясь от экрана, сказал Богдан. – Давай, Галю, завалю, да полюбимся с тобой?
– Полюбится он! Полюбился уже! Залетела я от тебя, урод! Теперь куда мне с пузом? На выставке лебедей в Большом театре балеты скакать? Вали, говорю, из моего дому!
Богдан приподнялся в кресле и удивлённо вскинул брови.
– Это когда ж ты успела, Галю? Всё вроде было по-тихому?
– Успела! Вали или денег давай на врачей!
– А сколько денег?
– Полтинник давай!
– Сколько?
– Пятьдесят тысяч!
Это она, конечно, загнула. Но знала, что буквально позавчера Богдан резал внеурочно разбитый «КамАЗ», и ему хорошо заплатили.
– Полтинник много. Стока не дам. Двадцать. И ухожу.
Так и договорились. Богдан тихо вернулся в свою общагу. Галка выбросила из квартиры все пивные бутылки. Вымыла полы. Боялась, что придет Толян, а у неё бардак.
Толян, однако, возвращаться не торопился. Застрял где-то на периферии. Видно, дельце какое затеял. И Галка решилась поехать к матери – проведать сынишку. Про беременность она, само собой, соврала.
Ванюшка обнимал маму, сидя у неё на коленях. Мамочка пахла духами, сигаретами и ещё чем-то загадочным. Так пахнет только мама. Это был только её чудный и родной запах. У бабушки с дедом такого запаха не было. Бабка пахла лекарствами. Дед – чем-то кислым. Ванюшка прятался к мамке под руку, ластился, чувствовал её тепло.
– Мам, а ты к нам надолго приехала? У меня новая машинка. Хочешь, покажу, как ездит? Это мне дед купил!
– Ну, покажи.
Пока Чефанэ бегал за машинкой, Галка достала из сумки водку – налила себе в пластмассовый раскладной стаканчик и быстро выпила, занюхивая рукавом и оглядываясь, не увидел ли кто.
Ванюшка прибежал с машинкой. Они сидели в саду под яблонями. Машинка зажужжала и покатилась вниз по дорожке. Ванюшка управлял ею с помощью пульта с антенной. Глаза светились счастьем. Машинка. Мама. Лето. Как хорошо жить на свете!
– Ванёк, а тебе не надоело у бабушки жить? Может, ко мне после каникул поедешь? Я соскучилась! И до школы тебе от дома пять шагов. Тяжело, поди, с дачи в школу и обратно все время мотаться?
– Хорошо, мамуль, я поеду к тебе. А ты будешь со мной жить?
– Куда я денусь – конечно, буду!
Под слёзы бабушки и молчаливое отсутствие старика-помощничка собирали его в посёлок к началу сентября. Сто раз во время этих сборов пожалела Галка о своих словах, но обещала ведь сыну. И надо было как-то исполнять родительский долг.
Вернулся Толян. Загудел на кухне запоями. Но не выгонишь же его? Раз пьёт, значит, есть деньги.
Пока дядя Толян бухал, Ванюшка делал уроки в подъезде за дверью на батарее. Старался не запачкать учебники и не помять школьную форму. И чтобы учителя, не дай бог, не заметили чего, всегда приходил в школу в числе первых. Но всё равно спалили парня педагоги.
– Иван, передай матери, пусть заглянет ко мне на досуге. Мне надо с ней переговорить, – сказала учительница Карине Ашотовна. И сделала соответствующую запись в его дневнике.
Мама шла к ней недели три.
– У вас ко мне вопросы? – Галка всё хорохорилась, хотя сидела за партой перед учительницей как взъерошенный воробей.
– Скажите, Галина Петровна, а где ваш сын делает домашние задания и есть ли у него другой школьный костюм?
– Все есть у него. Задание делает дома.
– А где дома?
– В комнате.
– У вас одна комната?
– Одна.
– Вы знаете, я, конечно, не хочу вам навязывать свое мнение, но, по-моему, Ване привычнее будет жить и делать домашние задания у бабушки. У мальчика очень снизилась успеваемость практически по всем предметам. Многое не запоминает. Несколько раз заставала его у игровых автоматов на станции. Играет в пятачки. Вы ему даёте деньги на школьные завтраки?
– Даю, конечно, – врала Галка, узнавая о сыне так много нового, что мозги отказывались работать.