Ганг, твои воды замутились. Три брата

— Дела семьи его нисколько не интересуют! Если мы разоримся, то он заметит это только по тому, что ему перестанут приносить в комнату завтрак на золотом подносе! — продолжал Джави, не дождавшись от матери никакой реакции на свои слова.

Деви по-прежнему молчала. Сыну показалось, что она ждет не дождется, когда он наконец уйдет, и он поспешил вон из гостиной, обиженный тем, что никто не хочет понять его чувств.

Как только за ним закрылась дверь, Деви позвала внука:

— Нарендер! Ну-ка спустись ко мне на несколько минут!

— Иду, бабушка! — сейчас же раздался голос в ответ, и Нарендер поспешил вниз.

Он низко поклонился в ритуальном поклоне, будто «снимая прах с ее ног», хотя они уже несколько раз виделись в этот день. После того, как бабушка заболела, внук стал особенно нежен и почтителен к ней — даже в словах, в мелочах, которые, казалось бы, не имели особенного значения. Теперь, когда они виделись не слишком часто — только в выходные да, как теперь, на каникулах, ему очень хотелось окружить ее вниманием и заботой. Он читал ей, подолгу рассказывал о своих товарищах, об учебе, возил ее на прогулки по саду и к морю, проводя с ней больше времени, чем даже тогда, когда был ребенком. Это не только не стесняло его, но даже приносило радость и немного усмиряло боль, возникшую однажды при мысли о том, что она уйдет от него, и с тех пор не покидавшую его.

Деви погладила его склоненную голову, нежно касаясь волнистых волос. Однако когда он посмотрел на нее, то сразу понял, что бабушка чем-то недовольна.

— Скажи, что с тобой происходит, мой мальчик? Почему ты никак не хочешь сделать хоть несколько шагов навстречу собственному отцу? — строго спросила она, не став придумывать никаких вступлений. — Он вышел от тебя расстроенным. Нет, даже несчастным.

— Не думаю, чтобы его счастье и несчастье так уж тесно были со мной связаны, — пожал плечами внук.

— Напрасно! Ты уже достаточно взрослый, чтобы различать и видеть внутренние причины, побуждающие людей поступать тем или иным образом! — бабушка явно не намерена была сегодня шутить. — Ты должен, да, именно должен, подумать о своем отце, Нарендер. Он заслуживает этого.

Внук хотел было скептически ухмыльнуться, но не посмел обидеть ее. Ему совсем не нравился этот разговор, и он предпочел бы жить, привычно конфликтуя с отцом, но не стараясь понять его побудительные мотивы. Но бабушка решила положить этому конец — и это значит, что ему придется задуматься о том, как строить свои отношения с семьей. Все, чего хотела Деви, никогда не вызывало у него обычной юношеской реакции отторжения. Напротив, он привык думать, что если она ставит какой-то вопрос, значит, этот вопрос имеет полное право быть поставленным, и хочет он, Нарендер, или не хочет, но для него же лучше будет ответить на него изменениями в своем поведении и вообще в своем внутреннем мире.

— Бабушка, послушай и меня тоже, — спокойно ответил он, решившись на серьезный разговор. — Ты же знаешь, чего он, собственно говоря, от меня хочет. Если отбросить все частности, то ему нужно одно — чтобы я стал дельцом. Таким же, как он сам, добывателем денег, «рупиядобытчиком». Я этого не хочу, но он не интересуется моими желаниями. Как же я могу пойти ему навстречу? Начать заниматься фабрикой? Проворачивать махинации на бирже? Что я должен сделать, чтобы ты считала, что я иду ему навстречу?

— Ты должен его понять — это главное, — вздохнув, сказала Деви. — Он хочет одного, чтобы ты показал ему, что считаешь его умным человеком, хорошим отцом, чтобы ты оценил его заботу о тебе. Он жаждет твоего признания, восхищения, просто доброго слова. Неужели в нем нет ничего, что нравилось бы тебе? Я в это не верю!

— Бабушка, он не нуждается в моем восхищении — ему нужно только, чтобы я ему подчинился! — с досадой ответил ей юноша. — Я раздражаю его своей непохожестью на идеального сына такого человека, как он. Он хочет только сломить меня, сделать своим полным подобием.

Деви вдруг улыбнулась и покачала головой.

— Нет, мой мальчик, ты ошибаешься, — сказал она, глядя внуку в глаза. — Он такой же человек, как другие, а значит, ему хочется того же, что и всем — чтобы его любили.

— Кто? Папа? Папа хочет, чтобы я его любил? — Нарендер вытаращил глаза. — Да он всю жизнь только и делал, что старался вызвать у меня ненависть и отвращение к себе, постоянно выказывая такие же чувства ко мне самому!

Деви взяла его руку и ласково погладила ее.

— Какой же ты еще маленький, Нарендер! Кто объяснит тебе все, когда меня… — она не решилась продолжать, ругая себя за то, что вообще напомнила ему о неизбежном. — Я только хочу сказать, что уже пора поумнеть — а это значит стать милосердней.

— К нему? — не понял юноша.

— Ко всем, — ответила бабушка. — Даже к себе.

— А как? — простодушно спросил Нарендер, будто маленький ребенок, которому впервые доверили «взрослую» работу.

— Начни с отца — постарайся быть терпимее и добрее. А сам… Ты должен научиться ценить жизнь и радоваться ей, тогда ты лучше поймешь людей, тебе легче будет прощать и любить их.

— Прощать и любить — это что, одно и то же? — удивился Нарендер.

— Почти всегда, — кивнула бабушка. — А впрочем, хорошо бы тебе узнать об этом не с моих слов, а из собственного опыта. Хватит сидеть с книгами здесь и в университете. Тебе пора покинуть стены этого дома и познакомиться по-настоящему с миром — а вместе с ним и самим собой. И начать советую немедленно!

— Что ты имеешь в виду? — удивился юноша, с трудом спускаясь на землю, где вместо общих рассуждений его ждали конкретные дела. — Пойти к отцу и сказать: папа, я восхищен твоим умением носить смокинг!

— А хоть бы и так! Уверена, ему понравится! — рассмеялась Деви. — Но я говорю о другом. Сделай так, как он хотел — сходи к Чанхури. Хотя бы ради Ратхи — по-моему, она просто прелесть.

— По-моему, тоже, — согласился Нарендер. — Ладно уж, иду надевать смокинг — правда, я в нем совсем не так хорош, как отец.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ратха улыбалась гостям вымученной улыбкой, мечтая только об одном — хоть бы этот вечер поскорее закончился. Как она была глупа, ожидая его с таким нетерпением! Она даже не пошла на встречу с приехавшим в Калькутту известным французским археологом, хотя ей очень хотелось. И все ради того, чтобы успеть сделать себе прическу и свежий маникюр.

Первую половину приема она еще надеялась, все время посматривала на дверь, старалась держаться поближе к зеркалу, чтобы видеть себя и свой туалет: все ли в порядке, не растрепались ли локоны, красиво ли лежат складки сари из тяжелого южно-индийского шелка. Это сари стоило ей немалых хлопот, не говоря уж о том, что пришлось заплатить за него больше тысячи рупий. Зато удалось разыскать именно такое, какое вполне могло считаться последним криком моды. Девушки из университета называли этот стиль «змеиным» — плотный шелк переливался чуть ли не всеми цветами радуги. Если смотреть на него с близкого расстояния, оно малахитово-зеленое, стоит чуть отойти — уже ярко-алое, ну а если взглянуть сбоку — то вообще фиолетовое. Ратха не могла бы сказать с чистой совестью, что она без ума от своего наряда. Ядовитыми красками и тяжелой скользкостью он и вправду напоминал змею. Но ведь модно… Что тут поделаешь! Остается только надеяться, что со следующим поветрием в моде ей повезет больше — станут, например, считаться «криком» сари из муршидабадского шелка — те, что продергиваются через кольцо, как паутинка. Вот они ей действительно по вкусу.

Хотя сегодня девушке хотелось нравиться не себе, а тому, кого она так долго ждала. Вот наконец в зале появилась широкоплечая фигура Джави Сахаи, и Ратха, забыв о приличиях, бросилась к нему, надеясь за его спиной увидеть Нарендера. Однако кроме нарядной Ситы, с не слишком веселым видом оглядывающейся вокруг, она никого не обнаружила.

Ратха едва удержалась, чтобы не спросить у Джави, почему не пришел его сын. Однако остатки гордости все же помешали ей сделать это. Она закусила губу и отступила назад, надеясь, что семейство Сахаи не заметило ее порыва.

Однако Джави был слишком наблюдателен, чтобы пропустить то, что увидел бы даже рассеянный человек. Написанное на лице девушки отчаяние еще больше разозлило его. «Что позволяет себе этот мальчишка! — со злостью подумал он, вспоминая обычное отстраненное выражение лица сына. — Его ждет такая красавица, а он предпочитает проводить вечера в обществе своих книг и высоких мыслей! Скоро он откажется идти на прием к премьер-министру Индии, если тому вдруг придет фантазия пригласить такого бесполезного и ни к чему не пригодного молодого человека!»

Он отправился поздравить еще раз Бхагавата Чанхури, на ходу придумывая, на что сослаться, если тому вздумается спросить о Нарендере. Однако, к счастью, президенту было не до Сахаи-младшего. Он сразу же предложил Джави важные новости, не забывая отвечать при этом на многочисленные поклоны.

Прием шел своим чередом, и они переходили от одной группки людей к другой, стараясь не упустить ни одного интересующего их гостя без того, чтобы не задать ему пару вопросов, когда Джави вдруг увидел, что в гостиную входит его сын. Нарендер настолько снизошел до общества, что надел смокинг и даже чем-то смазал свои непокорные волосы, так что они заблестели ровным глянцем. Отец не мог не отметить, что сын производит впечатление на окружающих — на него смотрели с интересом, а иные — особенно молодые девушки — даже с восхищением. Конечно, это было приятно, но Джави сейчас больше интересовало то, что заставило сына переменить свое решение остаться дома.

«Неужели поумнел немного? — подумал отец. — Нет, скорее, бабушка просто велела ему отправляться в гости — ее-то он не смеет ослушаться, не то что своего глупого, ничтожного отца, который только и умеет, что зарабатывать деньги! Ладно, как бы там ни было, Нарендер здесь — а это сейчас главное!»

Джави обернулся и, найдя в толпе Ратху, показал ей глазами на сына. Девушка недоуменно посмотрела на господина Сахаи, но все-таки обернулась, проследив его взгляд. Увидев Нарендера, она так покраснела и смутилась, что Джави даже заулыбался.

«Славная все-таки девчонка, — вздохнул он. — Не только тем хороша, что дочка влиятельного человека. Из нее и жена будет отличная, не хуже моей».

Он видел, что Ратха колеблется, не зная, что ей предпринять — то ли бежать навстречу Нарендеру, то ли ждать, пока он сам подойдет к ней. Однако, судя по всему, девушка не была вполне уверена, что он догадается найти ее в толпе гостей. Она взглянула на господина Сахаи, как бы ища у него поддержки, но тот отвернулся, не желая выглядеть сводником. Тогда Ратха сочла, что стоит рискнуть своей репутацией ради такого юноши, как Нарендер, и, краснея от собственной решительности, быстро пошла к нему.

Почему-то это было замечено всеми. Люди сторонились, давая ей дорогу, и оборачивались, чтобы понять, к кому она так торопится. И только один Нарендер как будто не замечал суеты, которую вызвало его появление.

— Ну, вот и ты! — сказала Ратха, подбежав к нему. — Я уже и не надеялась.

Она протянула руку, как бы желая коснуться его, но тут же отдернула ее, наткнувшись на внимательные взгляды, обращенные к ним со всех сторон.

— Ты сегодня очень красивая, — улыбаясь, сказал юноша.

— Правда? — вспыхнула Ратха. — Тебе нравится?

Она умела спокойно и с достоинством принимать комплименты, но все, что было связано с Нарендером, воспринималось ею совсем не так, как в других ситуациях. Любое его слово могло в одно мгновение преобразить ее жизнь — сделать ее счастливой или, наоборот, повергнуть в отчаяние. То, что в других устах звучало ничего не значащим пустячным замечанием, у него выходило похвалой или осуждением — просто потому, что для Ратхи все это было частью непрекращающегося разговора, который она вела с ним в душе.

— Пойдем, поздоровайся с папой, а то ты так старательно обходишь наш дом, что это уже становится неприличным, — сказала она и тут же испугалась, не услышит ли он в ее словах упрек или недовольство.

Но Нарендер и не думал обижаться. Он с улыбкой пожал плечами и пошел за ней. Ратха замолчала, надеясь, что он будет как-то оправдывать свое нежелание посещать их, приведет вескую причину, которая мешала ему видеться с нею сразу же после возвращения из Шантиникетона, но так ничего и не дождалась.

«Для него это совершенно нормально — не повидаться со мной. Он и не заметил, как давно мы не встречались», — кольнула ее внезапная догадка, но девушка не дала ей укрепиться в душе и сразу же прогнала.

Но что-то осталось и стало чуть-чуть саднить внутри. Теперь, чтобы почувствовать себя такой же счастливой, как в момент, когда она увидела его лицо в толпе гостей, ей приходилось делать над собой усилие. «Сама виновата, — ругала себя Ратха. — Сколько раз давала слово никого не упрекать. Знаю ведь, что ничего хорошего из этого не выходит, а вот опять попалась…»

— Папа, Нарендер пришел, — сказала она отцу, показывая на остановившегося в двух шагах юношу.

Чанхури внимательно оглядел парня и вдруг неожиданно радостно улыбнулся:

— Рад видеть тебя, сынок!

Сынок! Нарендер вовсе не надеялся на такое радушное обращение. В общем-то он находил это чересчур фамильярным, Бхагават Чанхури вовсе не был тем человеком, короткие отношения с которым могли бы его обрадовать. Хотя, возможно, этот господин так зовет всех друзей его дочери.

Нарендер низко поклонился, как того требовал торжественный момент чествования победителя, и протянул ему подарок, завернутый в бумагу.

— Примите мои поздравления, — вежливо произнес он.

— Как интересно! Что же это мой сын решил подарить господину президенту? — насмешливо спросил подошедший Джави. — Свод небесной мудрости? Или рекламный проспект Тагоровского центра?

Юноша почувствовал, как в нем снова закипает злость на отца, но недавняя бабушкина проповедь не позволила высказать ему недовольство вслух.

— Действительно мудрость, но вполне земная, — ответил он, стараясь сдержать свои чувства и сохранить желание быть терпимым.

— Что это?! — Бхагават развернул бумагу и теперь смотрел на обложку книги, которая была ему слишком хорошо знакома.

«Политика и коррупция»… Он написал эту работу двадцать лет назад, будучи, как ему теперь казалось, глупым и восторженным юнцом, полным решимости изменить мир. Иллюзии давно развеял ветер, но книга, оказывается, еще выплывает то там, то здесь, как брошенная потерпевшим бедствие матросом бутылка — его уже давно спасли, и он пьет свой кофе в уютной квартирке, а она продолжает странствовать в полном опасностей океане, неся в себе известие о беде и крик о помощи.

— Вот это подарок! — усмехнулся Джави Сахаи. — Вполне в духе моего сына. Я хочу сказать, выбрано с большим вкусом.

Он прекрасно видел, что Чанхури неприятно напоминание о либеральных грешках молодости, как не понравилось бы почтенному отцу семейства, если бы кто-то вспомнил при его детях и дородной супруге, как он плясал когда-то в ярмарочном балагане с тоненькой цыганкой. Растерянность президента была, казалось ему, даже забавной — к тому же всегда полезно знать слабые места человека, с которым заключаешь союз. Однако несветские и даже бестактные манеры сына не могли не огорчать — принести такой подарочек мог или ни о чем не осведомленный, или желающий уязвить посильнее человек. И то, и другое не устроило бы Джави в собственном сыне.

— О, «Политика и коррупция»! Помню, помню, эту книгу называли в свое время «калькуттской бомбой», — вмешался неожиданно вынырнувший откуда-то младший брат Джави — Джай.

Он возложил на президента свой подарок, который, к счастью, оказался более традиционным, чем дар племянника, — это была обычная цветочная гирлянда без всякого подтекста и скрытых шипов.

— Однако должен заметить, — весело продолжал дядюшка Джай, делая вид, что не замечает вытянувшейся физиономии хозяина дома и недовольства брата, — что эта парочка давно уже разошлась. Раньше их кое-что связывало, и довольно крепко, а теперь политики больше нет — осталась одна коррупция!

Он рассмеялся с добродушием человека, не слишком интересующегося тем впечатлением, которое производят его слова и поступки на окружающих. На этот раз его веселье было охотно поддержано — все-таки это был выход из затруднительного положения, в которое их поставила бестактность Нарендера.

— Может, вы и правы, — сказал немного оправившийся Чанхури, закончив смеяться, — но вы только критикуете, а я, не опасаясь угроз, борюсь с этой коррупцией.

— Представляю, как тяжело вам приходится, — сочувственно склонил голову Джай.

Чанхури не успел понять, была ли в его словах насмешка, потому что в зале возникла какая-то суматоха и молодые голоса весело закричали приветствия президенту — это вошла делегация университета Вишвабхарати, среди членов которой Нарендер сразу же увидел знакомые лица.

— Ура президенту! — надрывались студенты, которым, казалось, доставляло удовольствие покричать и пошуметь в таком изысканном и сверкающем драгоценностями обществе.

— Ну-ка потише, — шикнул на них глава делегации — профессор биологии, лекции которого Нарендер никогда не пропускал.

— Господин президент, — почтительно сказал ученый, — у нас есть кое-что для вас. Вот, глядите, — он взял из рук довольной своей важной ролью молоденькой девушки стеклянный сосуд с мутной жидкостью, в которой плавали какие-то отвратительного вида хлопья.

— Я, кажется, догадываюсь, что именно вы мне привезли, — Чанхури протянул руку и принял посудину с грязной жижей. — Вода несчастного Ганга…

— Не говорите так! — перебил его профессор. — Ганг не несчастный. Он дает людям столько радости и любви, что не может быть несчастным, как бы тяжело ему с нами ни приходилось. Да, он болен, болен нашей преступной беспечностью, погоней за выгодой и равнодушием. Но ведь Ганг бывает и другим.

Ассистентка подала ему еще один сосуд. На этот раз он был полон чем-то прозрачным и чуть голубоватым и казался драгоценным хрусталем, а не дешевой стекляшкой.

— Возьмите лучше этот, — кивнул на него профессор. — Вот она, настоящая гангская вода, такая, какой должна быть везде — от Гималаев до Бенгальского залива.

— Спасибо, это поистине королевский подарок, — поклонился Чанхури.

— Эту воду студенты набрали у истока реки год назад. Как видите, она по-прежнему свежа и чиста, — улыбнулся ученый. — Истинная чистота не боится времени и испытаний, которое оно преподносит. Надеюсь, с вами будет так же.

— Благодарю, дорогой профессор, но у меня к вам дело. — Чанхури взял его под руку, как будто хотел потолковать о чем-то личном, но говорил при этом так громко, что слышно было всем вокруг. — Я хотел бы сделать подарок вашим студентам. Что вы скажете о еще одной поездке в Ганготы, к истокам Ганга? Берусь субсидировать группу человек из тридцати.

— О! Нам, кажется, очень повезло сегодня вечером, — охнул профессор и обернулся к студентам. — Не правда ли?

— Ура! — закричали с готовностью молодые люди. — Слава президенту!

— Надо полагать, субсидия будет выделена из фонда Общества охраны Ганга? — шепотом поинтересовался у Джави брат. — Полетели денежки…

В ответ на его ядовитое замечание Сахаи-старший хотел было промолчать, однако, поразмыслив, все-таки разомкнул скривившиеся губы:

— Воспитание молодежи в духе уважения к реке — одна из наших главных целей. Только болван может не понимать этого!

— Хорошо, что нас, болванов, не так уж много, а то бы таким умникам, как вы с Чанхури, долго не продержаться, — развел руками Джай и отошел, оставив брата исходить злостью.

Нарендер слушал милую болтовню Ратхи, размышляя при этом, можно ли уже откланяться, или же времени, проведенного им в этом доме, еще недостаточно, чтобы считать себя исполнившим свой сыновний долг.

— И вот теперь я даже не знаю, что мне делать, — щебетала Ратха. — Папа, конечно же, меня не отпустит.

— Что? Куда? — переспросил Нарендер, потерявший нить разговора, и с сожалением увидел, как расстроилась девушка.

— Да ты не слушаешь… — протянула она, чуть не плача. — Я говорю тебе о практике, а ты…

— Прости, здесь слишком шумно, — извиняясь, пробормотал юноша, не желавший ее обидеть.

— Да? Так, может, пойдем на балкон? — сразу воспрянула духом Ратха, надеясь, что Нарендер придумал это, чтобы остаться с ней наедине.

Он предпочел бы уйти совсем, но понимал, что сделать это сейчас — означало оскорбить ее еще больше. Поэтому он покорно прошел за ней на балкон и, опершись о перила, стал разглядывать уже сиявшие в полную ночную силу звезды.

— Как хорошо! — невольно вырвалось у него. — Век бы так стоял и смотрел на небо.

— И я, — согласилась Ратха. — Особенно, если с тобой.

Она замерла, надеясь услышать хоть что-нибудь в ответ на это смелое признание, но Нарендер, казалось, опять все пропустил мимо ушей.

«Да что же это такое! — возмущенно подумала девушка. — Я ему чуть ли не в любви признаюсь, а он даже внимания на мои слова не обращает. Конечно, он не такой, как все, но все же это довольно странно!»

«Пора уже понять, что он тебя не любит, — в который раз настойчиво проговорил ей внутренний голос. — Довольно унижаться, все зря — его сердце молчит, когда ты рядом!» Но Ратха не желала слушать никого, даже свой внутренний голос. Если Нарендер не отвечает на ее чувство, значит, он просто ничего не понимает. Да, он не видит, что она влюблена. Или просто так воспитан, что думает — любовь рождается только после свадьбы. Ведь не может же он быть равнодушен к ней! К ней, которая всегда привлекала к себе внимание самых красивых и интересных юношей. Тем более что она уже всячески давала ему понять, что с пониманием отнесется к его чувству.

И все-таки Нарендер ничем не проявлял своей симпатии к ней. Он вел себя, как добрый приятель, — это все, чего ей удалось достигнуть после двух лет знакомства. Вот и теперь он вдруг легонько толкнул ее в плечо, как мальчишку.

— Слушай, а что, если и мне отправиться с ними в Ганготы?