Абхазский дневник

21 июля 1993 г.

г. Сухум

Лена!

Я просила соседку в случае моей гибели передать эту мою рукопись-дневник тебе. Я не для себя его писала, а для будущих потомков абхазского народа. Это – картина нашей жизни в Сухуме в период пребывания в нем грузинских войск и мои горестные размышления. Не судите, если что не так я написала. Все искренне, от души, без всякой фальши и рисовки.

Передай дневник историку, лучше Ст. Лакоба. Не для печатания. Но если Абхазия и абхазцы выживут в этой войне, пройдут годы, появятся новые, молодые историки Абхазии и будут писать о нашем времени. Пусть мой дневник и будет документом этого времени. Потом его могут оставить или в архиве или передать моим родным – двоюродным братьям и племянникам в Лыхнах. Пусть служит им памятью обо мне и об этой горестной странице нашей истории. Будьте счастливы.

Люся Тарнава.

Дневник

пенсионерки, оставшейся в оккупированном Сухуме 14 августа 1992 года

Мои наблюдения, размышления, факты

Сегодня - 5 декабря 1992 г., и я решила начать писать дневник. Поздно, это нужно было начать раньше, но я не догадалась и не до того было. Дневник оставляю будущим потомкам абхазов, если они останутся, и историкам при написании истории Абхазии этого периода. Если она будет еще, эта история Абхазии. Если погибну, прошу передать дневник историку Ст. Лакоба, если он будет жив, или Лене Маргания, моей подруге, она найдет кому его передать. Не буду делать никаких анализов и выводов. Пусть это делают те, кто прочтет дневник. А стану описывать лишь факты и события, свидетельницей которых я буду или того, что слышу вокруг себя ежедневно. За погрешности в печатании и возможные опечатки прошу заранее извинить. Днем, как правило, борьба за существование, некогда писать, а по ночам горит всего лишь коптилка или свеча – плохо видно что печатаю. Керосин в лампе жалею – он стоит 40 р. за 1 л (тогда) да и нет его тоже. Прежде чем начать дневник, я все же опишу события вкратце и состояние и положение нашего г. Сухума и нашей жизни на сегодняшний день. Опишу прямо по тематике, чтобы полнее все охватить и ничего не пропустить.

Итак:

Моя боль и переживания личные. Через месяц после войны, т.е. ее начала, отправила племянника, Леву, 26-летнего парня в сторону Гудаута. Ушел налегке, почти босой, в босоножках на босу ногу – сейчас же уже зима. Ничего с тех пор не знаю о нем: дошел ли, как дошел, жив ли, терзаюсь ежедневно и этим. Квартира его разодрана – двери, окна… Не могу прямо мимо идти, обхожу его дом стороной, т.к. мне плохо с сердцем, глядя на все это.

Наш бедный город. Один разор и запустение. С начала войны сожжены многие магазины, ларьки, до сих пор стоят закрытые с заколоченными фанерой витринами и надписи: «Магазин ограблен – нет ничего!» Весь асфальт искорежен гусеницами тяжелых танков. Вся набережная в комьях грязи из-за них же, привокзальная площадь – тоже. Двери вокзала забиты досками. На ж-д путях стоят разграбленные товарные вагоны с открытыми дверями, кругом пустые пачки из-под чая, открытые баночки из-под консервного томатного сока, люди тащили все, что попадалось под руку. Порой даже не знали что тащат, т.к. вещь похищенная была еще в упаковке. Вдоль нашей улицы горы бытового мусора, выброшенного из частных мегрельских домов. И эти горы тоже состояли больше всего из-под пустых консервных банок, так называемой гуманитарной помощи, которая попала не по назначению, а в руки спекулянтов, мародеров и хапуг, которые ее потом же и перепродавали несчастным голодным людям, в основном русскоязычному населению. На этих кучах мусора вдоль улицы Эшба, основной нашей магистрали, валялись дохлые собаки и кошки, сбитые ошалелыми гвардейцами, мчавшимися на украденных у населения машинах, как сумасшедшие. Собаки еле плетутся от голода, трусят прямо по шоссе, где их и давят. Видела сама все это. Теперь стали сами жители частных домов сжигать осенние листья платанов и мусор вместе с ними. Стало чуть лучше.

Горят лучшие здания Сухума. Сгорели АБНИИ, здание архива, кинотеатр «Апсны», лучший детский сад морского порта и красавица гостиница «Рица» - визитная карточка города. Ходила сама смотреть, чтобы удостовериться и погоревать. Все так и есть. Даже еще тянет гарью. До боли жаль и библиотеку АБНИИ и красавицу гостиницу. Перед гостиницей стояли гвардейцы в черной и другой форме с автоматами в руках и довольно улыбались. Людей вокруг – ни души! Боятся выйти. Все это живо напомнило кадры кинохроники из времен войны 1941 года и фашистов довольных с автоматами наперевес. Ушла с горечью и злостью на все происходящее. Причем бедная «Рица»?

Таков наш город и на сегодняшний день.

Наши тяготы и жизненные проблемы.

Несмотря на то, что уже 4-ый месяц г. Сухум находится в руках и под властью Тбилиси и новых местных руководителей, никто абсолютно не спешит создать самые элементарные жизненные условия для людей, городского населения. Мы живем как при первобытнообщинном строе, нам лишь пещер не хватает. Итак, по порядку.

Вода.

С первых же дней войны город лишился питьевой воды. В домах ее не было совсем, кое-где во дворах шла и мы туда ходили «к черту на кулички». Потом и во дворах частных она исчезла. Стали ходить за тридевять земель к какому-то чудом сохранившемуся в наше время в Сухуме глубокому колодцу в частном русском дворе. Вся наша улица туда плелась. За день всю воду в колодце вычерпывали, за ночь она снова набиралась и мы ее днем снова вычерпывали. Голову мыла и стирала дождевой водой, для туалета – тоже дождевая, если шли дожди. Потом вода все же как-то появилась, но лишь на первых этажах, немного на втором и не всегда, и в частных дворах. В общем и целом, воды все же в городе нет. Зато чистая водопроводная вода сочилась сквозь асфальт и текла по нашей улице Эшба. Видимо, гусеницами тяжелых танков асфальт был продавлен, а под ним и водопроводные трубы. Найти в таком случае неисправность – большая проблема. А разговоры вокруг о том, что это виноваты абхазцы – они все повредили. Вообще же чуть что, абхазцы виноваты. Надо же оправдать свою беспомощность. А считалось, что абхазские руководители никчемны для населения. Но у нас до 14 августа было хорошо и вода, и свет, и газ был бы, если бы не саботаж самого же Тбилиси.

Электричество.

Со 2-го ноября Сухум лишился электроэнергии, а мы возможности приготовить себе еду и вскипятить хотя бы стакан чая. Ведь газа давно нет. Ждали несколько дней, но света так и нет, и тогда все принялись устраиваться кто как мог. Запылали во дворах костры с варевом, стали устанавливаться в домах буржуйки, возникли керосинки, на лестничных площадках домов поставили пустые старые ведра, соорудив из них нечто вроде буржуйки… Появились на свет старые трубы, колена, решетки и люди, владеющие печным искусством. Все мы в саже, пропахли дымом, очистили подвалы от старой рухляди, и другая мебель пошла в ход. Из частных домов принялись рубить платаны, камфорные деревья и эвкалипты… Ну, платаны, ладно, если их рубить не низко, они снова отрастут, но эвкалипт, камфорное дерево… Погибает зеленый наряд города. Газета устрашает штрафом, но людям плевать. Главное – выжить и спастись. Рядом с нами бывшее общежитие постройкома №6. Там жили парни абхазы. Говорят, их вывезли на рытье окопов. Все общежитие разорено и разгромлено. Мебель выброшена для огня: добротные шкафы и столы. Библиотека профсоюзная при этом здании разгромлена. Стеллажи разобраны для костров, книги – на полу, но и их уже нет – разобрали кто для огня, кто похитил для себя. Вынуты рамы окон на огонь, разбирают паркет для костров. Такой вот разор, будто здесь варварские полчища прошлись. Будто люди не в своем городе живут.

Спать ложимся в 5-6 ч. вечера, как только стемнеет. День зимний и короткий. Почти никто не зажигает света. Свечи дороги, керосина нет и экономят. Мой сосед соорудил мне из аптечного пузырька коптилку образца военной поры. Фитиль из бинта, наливают керосин. Она не коптит и в комнате все же что-то видно и можно передвигаться не натыкаясь на мебель.

Сосед же соорудил мне и печурку самодельную из квадратной банки жестяной с трубой и ржавым коленом, которое я нашла на свалке. Готовить на ней сложно и долго, но разогреть еду можно в ковшике и вскипятить стакан чая, кофе или какао. Такая роскошь – порошок немного остался. А молоко сухое купила на кондитерской фабрике по 100 р. за кг.

Газ дали на два дня. Сообщили, что неисправность где-то в Грузии устранена и газ обещали. Но потом он вновь исчез и похоже навсегда. Грузгаз нашему городу отказал в подаче газа. Видимо кто-то рассчитывает, что население города без воды, газа, света и тепла скорее перемрет. Нужна ведь территория без населения. Население они потом свое привезут откуда нужно, а мы лишние. Се ля ви, как говорят французы.

Купила газ. «Демократическая Абхазия». Не верю я ей. Но все равно читаю – какие-то крупицы правды о нашей жизни там есть. Так вот. Редакция газеты дала телеграмму лично Шеварднадзе о возможном социальном взрыве в г. Сухум, если населению не дадут хотя бы газ для существования. Просят давать хотя бы 2 раза в неделю. И неисправность там давно устранена, а газ все так и не хотят давать. Тем более при абхазском правительстве нам его никогда бы и не дали, если даже сейчас не дают.

Стволы срубленных платанов частники домов – мегрелы утаскивают к себе во двор и распиливают на зиму – они-то спасутся – а ветки и прочий хворост подбирают старушки из коммуналок, и я в том числе. Они-то, мегрелы, спасутся. В первые же дни войны ими были разграблены все склады города и магазины – они всем запаслись. И хлеб в их руках – дают в первую очередь им и тем семьям, где служат парни в гвардейцах. Привезли к нам во двор на машине хлеб и давали его в первую очередь соседям – мегрелам. Я разбежалась, но мне сказали: подожди! Потом все же сжалились и дали, а русские соседи не получили, хлеб – отказали им.

То же самое и у хлебозавода. В очередях стоят, в основном, лишь русские, армяне и прочие, кроме привилегированного населения – грузин и мегрелов. Их в очередях очень мало. Они приезжают на своих машинах ночью, под утро к хлебозаводу и берут его там без всяких очередей и проволочек. А мы стоим днями и ночами и то не всегда нам достается. Такова демократия!

Недалеко от нас Сухумский винный завод. С первых же дней его разорили и ограбили. Все тащили оттуда вино в ведрах, бочках, бутылках. Все вокруг пропахло и пропиталось винным духом.

Мой дом и соседи. В доме живет мало абхазцев, которые с началом войны все сразу уехали. В нашем подъезде осталась я одна на первом этаже. Почему я не уехала? По многим причинам. Во-первых, отчасти доверилась соседям, думая что не причинят они мне все же зла. Во-вторых, надеялась, что этот кошмар вот-вот кончится, но он не кончался. Еще когда Леву отправляла в Гудауту, можно было пройти через нижний Гумистинский мост. Тогда там стояли по обе стороны моста миротворческие силы русских войск. И тогда я не ушла, надеясь, что все скоро успокоится. Кроме того, мне было страшно бросать свою квартиру на произвол судьбы и лишаться всего нажитого за 40 лет работы. Я уже старая и пенсионер, мне теперь ничего не нажить и оставаться в одном платье до конца жизни – такая перспектива меня не прельщала. Сдерживало и то, что идти в Гудаута совершенно без денег и садиться на чью-то шею, лишний рот, а там и так не сладко без меня. Я хронически больна и вне своего дома больше недели нигде жить не могу. И не захотела я быть беженкой неизвестно на которое время. Пенсию не дают месяцами. Сейчас кончается декабрь, а мне последний раз пенсию дали лишь за август. Пожилому и одинокому пенсионеру жить не на что. Мы были с Левой, моим племянником, на грани голода. Потому я его и отправила, решив сама тянуть и голодать одной. Но стало невмоготу, и пошла на бывшую работу. Попросила хотя бы временно надомную работу, чтобы получать какую-то зарплату, чтобы не умереть с голоду. Дали такую работу. И теперь ношу с работы домой карточки и работаю с ними. В основном по ночам при свете коптилки, т.к. днем идет борьба за выживание: вода, дрова, огонь, очереди, хождение пешком на работу, а оттуда на рынок. Все время пешком! Транспорта почти нет. Троллейбусы стоят из-за отсутствия эл. энергии, иногда ходят автобусы, но проезд стоит 5 р. в один конец. Мне это не по карману. Если бы не работа, дарованная мне моей родной бывшей библиотекой, мне пришлось бы так или иначе бежать из города, чтобы спастись от голода. Работа меня пока кормит.

Итак, соседи. Пока никто из грузин – соседей меня не обидел, хотя и заботы никто не выказывает. Но и на этом спасибо! Ведь почти все квартиры в Сухуме абхазцев ограблены, машины экспроприированы гвардейцами, на которых они и мчатся как ошалелые, давя в городе собак и кошек. Квартиры уехавших абхазов непременно грабят. Тех, кто остался, тоже посещают под видом обыска и поисков оружия – и тоже грабят. Некоторые квартиры посещают по несколько раз и добирают, что осталось от прежних грабителей. Иногда жильцы вызывают полицию. Полиция приедет, похлопает по плечу грабителей и спокойно уезжает. Мол, молодцы, действуйте так и дальше. А иногда и полиция, говорят, помогает дограбливать. У И.О. вывезли даже всю мебель из квартиры. В моем подъезде 3 абх. квартиры и все уже ограблены. Меня пока Бог миловал. Но еще не поздно. Каждую ночь жду «гостей». Особенно, если абхазская сторона станет одерживать победу, вот тогда неизвестно, что с нами от злости сотворят. Но пока я живу и молюсь! Наш подъезд вечером закрываем на засов. Но пришли гвардейцы и стали стучать автоматами соседке на первом этаже: открой, будем стрелять! Она грузинка. Испугалась и открыла засов. Спросили, где квартиры абхазцев. Она указала на уже ограбленную квартиру, хозяева которой давно уехали из нее. Выломали дверь ногой и вошли. Брать там уже нечего – одна мебель стоит. Спросили, где еще. Она им ответила, что больше в подъезде нет. А могла и указать пальцем на мою квартиру. Д.Г. – моя соседка по площадке этого не сделала. Она спасла меня этим. И вообще из всех соседей в подъезде остались лишь все русские. Семь квартир русские, все остались и не думают уезжать.

Они почти все с началом войны от меня как бы отстранились. Даже те, с которыми я прежде была в дружеских отношениях. Я это расценила как трусость и предательство. Они боятся, что общение со мной скомпрометирует их перед соседями – грузинами, которые расценят это как поддержку абхазам. Можно ли их судить за это строго? Не знаю! Но вот соседи моей приятельницы – абхазки В.Т. из соседнего дома, русские, живущие с ней на одной площадке, ни на один день не оставили ее без внимания. Каждый день они к ней заходят посидеть, поговорить. Там, напротив она им сказала: не ходите ко мне, вас это может скомпрометировать. Но они отмахнулись: глупости! А мои вот так! Никто не заходит никогда, не заговорит, слава Богу, хоть здороваются и то не все и не всегда. Странно при этом, что мегрелы – соседи ко мне относятся лучше, чем трусливые русские. Одни из русских ненавидят абхазцев и поддерживают грузин, другие втайне сочувствуют абхазам, но боятся это выразить, третьи откровенно говорят, что им все равно кто будет в Абхазии у власти: кто будет, к тем и примкнем, нам главное, чтобы был хлеб и жизненные удобства.

Как был прав один автор – грузин, писавший еще до войны в газ. «Республика Абхазия» статью, где он, пытаясь очернить Воронова и в его лице русское население Абхазии, писал, что случись война, насмерть будут биться лишь грузины и абхазы, как за свою родину, а русские сразу побегут прочь, потому что для них Абхазия не родина, а всего лишь «кормушка». Как раз для Воронова-то она родина, и для другой, старой, потомственно-русской интеллигенции, чьи предки жили в Абхазии еще в XIX в., а вот для остальных русских…

Интеллигенции почти нет. В основном это простонародье, думающее лишь о куске хлеба, много пьяниц, бомжей. Все они остались и никуда не уехали. На фоне выезда грузин и абхазов их стало больше видно. На кучах мусора вдоль улиц груды путсых аптечных пузырьков из-под настойки пиона. Оказывается, бомжи это сейчас распивают вместо спиртного. Одно отребье осталось. Все они понаехали в Абхазию просто к теплому климату, морю и дешевым фруктам – родины у них никакой нет.

И вот такие у меня, увы, русские соседи оказались. Я страшно одинока. Перемолвиться совершенно не с кем. Сама к ним не хожу, т.к. боюсь, что им это сейчас не по душе. Надо же выслужиться перед соседями – мегрелами. Хожу к В.Т. в соседний дом и там изливаю наболевшее. И она ко мне не заходит – стара, больна, ей не до меня. Вокруг меня один вакуум, пустота! Такое вот общество и люди в тяжелое время. Страшно то, что ни одного интеллигентного человека нет рядом. Меня русские осуждают и за то, что я не сижу на лавочке перед домом со всеми и не перемываю косточки неприятелю, то бишь абхазам. Но я и в лучшие времена не имела привычки сидеть без дела на лавочке. А теперь сидеть и ругать не тех, кто стреляет отсюда орудиями «Град» в моих соплеменников, а тех, в кого стреляют. Но это же верх кощунства. Говорят, раньше не сидела на лавочке, а теперь НАДО сидеть с ними. Такая вот «дипломатия» и «политика» трусости и предательства. Но это не по мне. Не общаюсь ни с русскими, ни с грузинами. Но и абхазцы, оставшиеся в городе, как обычно, не дружны, не спаяны, не солидарны, часто избегают друг друга… Может ли такой народ отстоять свою свободу и независимость? Не знаю.

Беженцы и морской порт.

Услышала, что будет катер с абхазами – беженцами в сторону Гудаута. Написала письмо брату в Пицунду и решила передать туда с кем-нибудь. Пришла на причал порта. Огромная вереница людей. Не поняла кто стоит в очереди на причале. Спросила, не в Гудаута ли едут? Мне ответили, что в Гудаута сейчас едут лишь сумасшедшие. Отошла и стала наблюдать. Подъезжают легковые машины. Мужчины высаживают своих жен, сестер, матерей, дочерей с огромными баулами, чемоданами, мешками с барахлом. Все стоят в очереди к кассе. Все несколько катеров под грузинским флагом идут лишь в Поти и Батуми. Билет стоит 310 р. Говорят, что многие из Поти и Батуми поедут дальше и окружным путем на пароходе в Сочи , а оттуда и в Россию. Ни одного катера на Сочи, в Гудаута так и не дали. А должен был быть под флагом Красного Креста. Не было. Так и остались еще многие абхазцы в Сухуми – никто о них с той стороны не позаботился. Осталось, в основном, одна абхазская интеллигенция – многих вижу порой на рынке.

Итак, грузины отправляют своих домочадцев, а сами остаются защищать свои дома и машины. У них все – деньги крупными купюрами (видела, как брали билеты), дома, машины – и они ущемлены. А я, абхазка – привилегированная нация. Живу в темной бетонной холодной и сырой маленькой квартире, а мои родственники, работающие в Сухуме, в полуподвалах богатых мегрельских особняков на квартире. Это я уже скатилась на выводы.

На колхозном рынке так много гвардейцев с автоматами, что среди них надо пробираться как сквозь строй. Покупают экзотические фрукты, которых они в своей Восточной Грузии никогда и не видели, например, фейхоа. Благодатный край, как за него не воевать! В порту стыла на холодном ветру и ждала обещанный в Гудаута катер, у одного гвардейца нечаянно выстрелил автомат. В самой гуще очереди. Люди отшатнулись в испуге, а он стоит и смущенно улыбается. На пристани, где ресторан «Амра», тоже стояли гвардейцы и неизвестно по чему и зачем-то палили. Может и по чайкам или просто так. Я ушла и стала за грузовую машину подальше от греха.

На нашей троллейбусной остановке был трагический случай. Люди ждали автобус. Мимо проезжала военная машина со снарядами. Один из снарядов выскользнул и полетел на остановку, где были люди. Солдат только успел крикнуть: «Разбегайтесь!», но было уже поздно. Снаряд взорвался, погибли люди, были и раненые.

В городе часто беспричинно палят из автоматов. Но почему если в нем нет неприятелей?

Новый первый заместитель министра обороны, фамилия вроде Камикадзе (Комкамидзе. – Ред.), выкопанный Шеварднадзе на Украине и призванный помочь созданию в Грузии профессиональной армии, справедливо написал в своей статье, что армии, как таковой, в Грузии еще нет, это всего лишь добровольцы, дисциплины у них никакой, и они должны не шастать по городу с автоматами в руках, а тем более беспричинно палить, а находиться в своих казармах. А они шастают, создают угрозу населению. У хлебной очереди, когда наводят порядок, постоянно палят из автоматов. Люди привыкли. Голуби сначала разлетались и прятались. Теперь тоже привыкли. У нас хлеба теперь без гвардейцев не возьмешь. Только они и стоят с автоматами и наблюдают за очередью. Люди, как взбесились, и лезут, отталкивая слабых и больных. Озверели люди!

Местные гвардейцы и их семьи получают часто вне очереди хлеб. Им хорошо платят – по 8-10 тысяч р. в месяц. Между тем, старикам пенсий не выдают и зарплату вовремя – тоже.

На рынке сразу видно расслоение общества. Особенно в мясном ряду. Мясо 200 р. за кг. Толстосумы и гвардейцы покупают по несколько килограммов сразу, а нищие пенсионеры, в основном это русские, перебирают лишь косточки, которые, даже голые, без признаков мяса, отполированные прямо, стоят 50 р. за кг. Протягивающим руку нищим иногда отрезают кусочек мяса. Русские полунищие уже раздражают на рынке торговцев и людей. Да, и жалко, и раздражают. Видела, как нищий бомж стянул пучок редиски у торговки. Она его догнала, отняла и принялась этим пучком бить его по голове, что-то приговаривая. Редиски разлетелись. Он поплелся дальше. Видела, как вполне приличные на вид старушки русские стоят перед торговками капусты и просят верхние листья от капусты не выбрасывать, а давать им, а сумки держат раскрытыми наготове. Один грузин разозлившись на них, подошел, схватил кочан капусты и принялся бить им по голове русскую старую женщину, кочан распотрошился, он схватил другой и опять стал бить, пока его не прогнали. А она, бедная, даже не отошла и ничего не сказала. Расправившись с абхазами, грузины прогонят отсюда вскоре и русских, которые их уж очень раздражают своей бедностью и нищетой. Уже в очереди разговор: «Тут будут жить лишь грузины и абхазы!» Вот так-то! Но русские не уезжают, надеются, что грузины расправятся с абхазами и жизнь у них снова наладится. Наивные надежды! Вот абхазы – то их может и не погонят отсюда, а мегрелы – как сказать! Поживем – увидим!

У меня создалось негативное отношение к русским из-за их выжидательной и нейтральной позиции: где есть хлеб и еда – там и родина. Но ведь в России-то больше хлеба и еды. Тут им совершенно плохо. А почему бомжи остались? На что надеются?

Потери бывших сослуживцев, подруг.

Умерла библиограф нашего отдела Л.П.Х. Вынесли хоронить в 2 ч. дня – на кладбище не очень пускают – там стоят установки «Град».

Умерла моя соседка и приятельница, русская, Л.И. Обострение шизофрении от такой жизни, нервное истощение. Исхудала как скелет. 3 дня лежала мертвая на своей постели в спальне. Скрюченная, на боку, с открытыми глазами. Ее сожитель, бомж Л., скрыл ее смерть от соседей, никого не впускал – он отпетый алкоголик. Затем соседи прознали и влезли через окно, открыли дверь. Выпрямить Л.И. так и не смогли, закрыть глаза – тоже. Хоронили без гроба. Завернули в простыню, затем в байковое одеяло, положили на носилки и, как мумию, понесли ее мужики на кладбище. На дно могилы положили дверь от шифоньера, затем ее, а сверху засыпали сырой мокрой глиной. Я купила ей 3 розовых бутона (она так любила цветы) и положила ей на могилу. Никто больше не принес ни цветка, соседи вообще не пошли на кладбище. Были я, невестка Л.И. с подругой и 3-ое мужчин их знакомых, что копали могилу и понесли ее на кладбище на носилках. А ведь у Л.И. есть взрослые и сын и дочь, но их в Сухуме не было.

Умерла зав. чит. залом В.К. Диабет в тяжелой форме. Была все время на инсулине и уколах. Но из-за отсутствия света, воды и огня не могла себе сделать своевременно укол инсулина. Диабетическая кома.

Видимо, кому-то надо, чтобы от таких тяжелых жизненных условий поскорее все слабые перемерли. Как бы выдержать, выстоять назло таким недругам! Как бы все силы собрать свои в кулак. Но нет здоровья и возраст.

Говорят, что некоторые гвардейцы бросают оружие и удирают к себе в Грузию. Но это дезертирство – их по головке за это никто не погладит. Зато вливаются новые из числа местных мегрелов. Уж они-то никуда отсюда не побегут.

Вот так-то – с войной нам принесли лишь разор, запустение, грабежи, мародерство, пожары, голод, холод, а за 4 месяца правления городом не дали даже самых элементарных удобств для городского населения – ни воды, ни огня, ни света, ни тепла… Ни хлеба! А если хлеб и бывает иногда, то достается с превеликим трудом и не всем и не всегда. А ведь в Сухуме войны нет, хотя он и прифронтовой город. Почему не наладить элементарные условия для жизни оставшегося здесь несчастного населения. Возможно, ждут, что так оно скорее перемрет, освободится территория, которая в основном-то и нужна, а не живущие на ней людей. Жаль, что сами местные мегрелы еще в плену иллюзий и не понимают этого. Им все кажется, что наладить свет, воду, тепло, и огонь не дают бессовестные, по их мнению, абхазцы. А своих правителей они не винят ни в чем.

2 декабря 1992 г.

С утра пошла на работу и зашла по пути на рынок. Бог меня миловал! Только вышла с рынка, как туда попал снаряд с той, абхазской, стороны. Естественно, по ним долбят круглые сутки и они молчать без конца не станут. Во дворе у нас возмутились, что снаряд брошен именно на многолюдный рынок. Я пыталась доказать, что снаряды не управляемы и с той стороны не считали, что он непременно попадет на базар, и что оттуда тоже станут в конце концов падать на нас снаряды, поскольку и на них бросают. Но на меня налетели, что я, мол, оправдываю варварство и то, что снаряд бросили в многолюдное место. Погибло много неповинных ни в чем людей. Один русский парень из дома напротив нашего. Вечером видела, как его военные привезли под простыней на грузовичке. Мать – уборщица, единственный сын.

Я замолчала и ушла. Лучше всего молчать. Я сказала, что ведь и Эшера раздолбали, но ведь и там жили люди в домах. Но это, оказывается, можно, а вот на Сухум ничего бросать нельзя. Такая вот «демократия!».

Хлеба все нет, пекарня гражданскому населению ничего не выдает. Видела на базаре, как гвардеец бросил нищему десятку, щедрые черти! На таких и нищие молиться будут. Теперь опасно выходить и на базар, и на работу.

3 декабря 1992 г.

Говорят, что после вчерашнего попадания снаряда на базар, там почти не было людей. Люди боятся туда идти. Кто же нас кормить станет, если не базар? По радио сообщили, что погибло 12 чел., более 30 ранено. Из них, как мне стало известно, две абхазки. Попало 3 снаряда. Но моя знакомая абхазка сказала, что видела, как снаряды летели не с абхазской стороны, а с грузинской, со стороны Лечкопского кладбища, где и стоит установка «Град». Другая версия. Ее выдвинули сами две грузинки: на Маякский причал прибыло судно с оружием для грузинских гвардейцев. Узнав об этом, гудаутцы выпустили по ним снаряды. В ответ полетели снаряды Грузии, которые и залетели вместо абхазских позиций на базар. Кто знает правду?!

И еще говорят, что гвардейцы ужасно пьют: им поручили отвезти дрожжи для хлебозавода. Они их повезли вертолетом, но выгрузили не туда, куда надо. Хлеба уже неделю нет. Вероятно, из-за отсутствия дрожжей. А говорят, что их продали.

Слышала, что в лагере у гудаутцев недовольство среди северокавказцев: они воюют, а абхазцы удрали в Москву и там пережидают события. Зато хвалят мне очамчирцев – хорошо воюют.

Сосед Игорь соорудил мне печурку из большой квадратной банки из-под маслин. Даже с трубой и коленом. Выставил ее на подоконник за окно. Иначе нельзя. Дымит она безбожно, но что-то сварить и подогреть на ней можно: ковшик с супом, вскипятить чай. Были бы дрова сухие! Вся квартира пропахла дымом. И я пахну, вместо духов, копченостями и дымом. Руки стали, как наждачная бумага. Собирала на ул. Эшба кору эвкалипта и хворост для своей печурки. Будь газ, вообще бы не выходила на улицу, во двор. Лучше не маячить перед соседями. После трагедии на рынке они стали еще больше коситься на нас, абхазцев. Я живу, как на вулкане, или под дамокловым мечом. Но деться некуда. Страшно идти, но все равно надо идти на рынок и за зарплатой. Ведь есть-то нечего.

В соседнем доме, в однокомнатной квартире случился пожар.

Там жила одинокая психически больная пожилая женщина. Все ее вещи выброшены на улицу через окно и валяются на тротуаре, а квартира черна от копоти, а о ее судьбе мне ничего не известно. Она – русская, ходила обычно в бесплатную столовую для бедных. На фоне отъезда грузин и абхазцев из города, стало видно, что остались тут одни почти русские. В домах почти они. В своей извечной стихии – борьбе за выживание, они проявляют чудеса изобретательности, но не уезжают.

4 декабря 1992 г.

После трагических событий на рынке почти не было покупателей и продавцов. Купила 3 кг. мандарин по 5 р. Была и этому рада. Зарплаты не дали. Ее уже всегда задерживают. По дороге с рынка домой видела в кучах мусора много одноразовых шприцев. И у вокзала, где сквер.

Хлеба все нет. Осталась буханка белого черствого хлеба. Молюсь на нее! Буду варить на костре под окном суп без мяса на комбижире. Уже и есть не хочется. Перешила юбку на пятую петлю для крючка – так похудела. И на моем круглом и полном лице сразу обозначались морщины. По дороге нашла досочки для костра и на работе взяла 5 шт. старых, оторванных от пола паркетин – они уже все равно не годятся. На берег за корягами идти боюсь, там часто палят из автоматов. У Левы в квартире уже сорвали и занавеси и шторы. Стала пить по ночам элениум, чтобы меньше нервничать и не просыпаться. Ложимся в 5-6 ч.вечера, как стемнеет. До 11 ночи я за это время высыпаюсь, а потом не сплю почти до утра, ворочаясь в постели, и, Бог знает, что за это время не передумаешь. К утру засыпаю, когда надо бы вставать на рассвете. Элениум не помогает. Пью и адельфан, пока есть, от давления. Я и без снарядов умру от всех переживаний и волнений. Все, что только можно, люди тащат к своим буржуйкам и кострам и жгут. С утра во дворе пилят и рубят что попало.

6 декабря 1992 г.

Оглавление

1

Следующая глава