— Ей-Богу есть, ваше величество! Я его дома, чтоб мне лопнуть, ношу. А только, когда выхожу на улицу, то, конечно, снимаю. Неловко, знаете.
— Не врешь ли ты, братец. А, ну, дай я тебе его навешу.
— Э-эх!
— Ваше величество! Позвольте представить вам капитана фон-Шмерп, который сделал чрезвычайно важную разведку.
— А-а… Приятно, приятно!
— Его, ваше величество, по-моему мнению, нужно наградить как-нибудь особенно. Чем-нибудь этаким чрезвычайным отличить его…
— Конечно. Что бы ему такое сделать? А вот мы его самого сейчас спросим… Капитан! Что вы хотите? Какое отличие?
— Ваше величество! Я хочу многого. Я хочу получить единственное отличие на всю армию.
— Гм… Именно?
— Разрешите мне не носить ордена «Железного Креста».
— Большого вы просите, капитан… Многого вы просите… Но и подвиг ваш велик… Жалую вам это отличие…
И весь полк гордился бравым капитаном фон-Шмерп.
«СПЕЦИАЛИСТЫ»
…Склонив жалостливо на бок голову, генерал Лиман фон-Сандерс поглядел на турка.
— Жалко мне вас, турки, — печально прошептал Сандерс. — То есть, так жалко, что и сказать даже невозможно. Сердце разрывается, глядя на вас.
Он утер кулаком сухой глаз.
— Кровью сердце обливается, на вас глядючи. Все вас били, кому не лень.
— Ну, уж и все, — возразил Турок.
— Русские били?
— Ну, били.
— Итальянцы били?
— Предположим.
— Чего там предполагать? Предположение должно еще превратиться в уверенность. Болгары били?
— Тоже — народ нашли!
— А, все-таки, били. И сербы били. И вот — гляжу я на тебя Махмудка — и слезы жалости застилают мои глаза.
Сандерс вынул платок, потер им глаза, потом сделал вид, что выжимает мокрый платок. Развесив на трубке кальяна платок, якобы для просушки, Сандерс продолжал:
— Надо вам помочь, Махмудка. Мы не можем допустить, чтобы немецкое сердце разрывалось от ваших страданий.
Турок повел в воздухе длинным носом, будто учуяв еле уловимый аромат жареного, и согласился:
— И не допускайте. Еще сердечную болезнь наживете.
— Ну, вот видишь. Надо помочь. Согласись сам, что ты живешь на вулкане. Русские били — еще будут бить; болгары, итальянцы били — еще будут бить.
— Румыны… тоже…
— Что румыны?
— Тоже могут бить, — вздохнул турок.
— Могут. Еще как, братец ты мой, могут. Вот видишь! А у нас, у немцев, сердце болит.
— Невозможно этого допустить, чтобы у вас сердце болело, — воскликнул хитрый турок.
— Мы и не допустим. Возьмем — и прямо поможем! Господи! Нешто ж мы, немцы, звери какие, что ли, или что?..
— Аллах керим, — воскликнул Турок.
— Именно что керим. Не иначе. Первым долгом, должен вам сказать — ты меня извини, Махмудка, — но крепости у вас никуда не годятся.
— Иль-Алла, Россуль-алла! — вздохнул турок.
— Не знаю. По-вашему, может, россуль, а по-нашему, по-немецки, это хуже. Впрочем, как говорится: не вздыхай глубоко, не отдадим далеко. Крепости мы вам выстроим новые. Потом пушки: ведь я тебе друг, Махмудка, но ты меня извини — я прямо должен сказать: пушки ваши дрянь. В такой пушке горох можно толочь, а не стрелять из нее.
— Да, — согласился турок, — для стрельбы они неудобны.
— А снаряды? Ведь вы, извините меня, кочанами капусты стреляете, а не снарядами.
— Уж вы скажете тоже — капуста… Капусту едят, а наших снарядов есть нельзя.
— Еще того хуже. Значит они уж решительно ни на что не годятся. Итак — мы присылаем своих инженеров для крепостей, присылаем пушки и снаряды.
— Аллах керим!
— Да уж все будет, как следует. Все, все дадим. И Керим будет, и все что нужно. Уж мы обо всем подумаем. Офицеров для команды над солдатами пришлем, броненосцы дадим. Потому нам очень вас жалко.
Сандерс взял платок, потер им где-то около уха, всхлипнув, сказал «хоть выжми!» и ушел.
Оставшись один турок потер руки и пробормотал:
— Ловко я немца обкрутил.
А Сандерс, шагая по стамбульской улице, думал:
— А ловко я обтяпал дельце. Обмишулил долгоносого. Ни сучка, ни задоринки.
Махмудка попытался спорить с Сандерсом.
— Я еще понимаю, что пушки наши. Но почему же все крепостные офицеры ваши! Пусть уж немножко будет и наших. — Бог знает, что ты говоришь, Махмудка! Наши офицеры лучше ваших?..
— Лучше.
— Армия наша опытнее?
— Ну, опытнее.
— Так вам же лучше, если у вас будут офицеры первый сорт, а не второй.
Ну, да… я понимаю. А, все-таки, оно как-то неловко.
— Странно даже, — скривил губы Сандерс и в его голосе задрожала дежурная слеза обиды. — Для них же стараешься, хлопочешь, тратишься, а они…
— Ну, ладно, ладно… Пусть. Только, чтобы они получше крепости делали.
— Да уж будьте покойны. Собаку съели.
— Аллах керим!..
— Тонко изволили подметить. Керим самый настоящий. Без обману.
— Послушайте, Сандерс, это как будто и неудобно: ну то, что вы броненосцы дали — за это спасибо, но зачем же вся команда немецкая?..
— Чудак ты, Махмудка: да ведь мы на них фески наденем!
— Нет, это что — фески… А мы бы хотели, чтобы и турок немного на броненосцах было. Пусть поплавают.
— Да зачем же?
— Ну, что вам стоит покатать их немножко.
— Ладно. Так и быть: кок будет у нас турецкий и штук пять кочегаров тоже турецкие…
— Хорошо б если бы и командир…
— Что командир?
— Чтобы… наш…
— С ума ты сошел! Да ваш турок штирборта от бакборта не отличит. Ведь он кабестан с ватерлинией путает! Впрочем, конечно… Мы вам, может быть, не нужны?.. Так, так… Сделали доброе дело. Вооружили людей, облагодетельствовали, — а теперь и — вон?.. Где мой платок? Опять — хоть выжми…
Турку сделалось стыдно.
— Ну, ладно, ладно. Нет Бога, кроме Бога, а Магомет — пророк его!
— «А ты дурак»», — подумал Сандерс.
— Послушайте… Зачем же вы крепостные пушки наводите на султанский дворец? Это нельзя. Вдруг нечаянно выстрелит? Ведь защищать нужно здесь, а не здесь.
— Мы и броненосную артиллерию навели на султанский дворец, — пожал плечами Сандерс. — А часть пушек навели на Айя-Софию.
— Аллах керим! Зачем же?
— Ничего там не «керим». Раз не понимаешь, так молчи. Ведь если неприятель нападет на Константинополь и возьмет его — куда он первым долгом бросится? На самые драгоценные для турков здания!.. Ну, вот мы и защищаем их. Мы, немцы, все должны предусмотреть.
— Да ведь, вы же их, — здания эти, — можете разрушить!!
— Лучше разрушить, чем отдать неприятелю.
— Да, ведь, неприятеля пока нет?
— Нет — так будет! Нет дождя перед дождем. Послушай, не вертись тут, только мешаешь.
— Странно вы со мной стали разговаривать…
— Обожди, скоро иначе с тобой поговорю.
— Эй, Махмудка! Пойди-ка сюда!
— Послушайте… Нельзя ли повежливее…
— Я тебе покажу вежливость. Вот смотри: это что? Пушки? — Пушки.
— Куда они наведены?
— На султанский дворец.
— И еще куда?
— На главные здания города.
— Так-с. Какие солдаты у пушек?