Помоги проекту - поделись книгой:
Участковый повернулся к Шориной:
— Вы дружили?
Девочка промолчала; ее лицо скривилось, словно от боли. И тут заговорил Барковский:
— Игорь Андреевич, они десять лет за одной партой просидели. У Ирки вообще нервный срыв был, когда Алина погибла. Может, не надо ее сейчас мучить?
Капитан прижал руку к груди:
— Прости, Ира. Вернемся к сегодняшнему дню. Мальчики были на физкультуре, девочки здесь, в классе. Почему?
— Мы отпросились, — ответила за всех Мелкова. — Мы выступление на «Последний звонок» делаем. Времени не хватает, и нас Владимир Ованесович отпустил.
— А где была Анастасия Николаевна?
— Здесь, с нами. Мы там по-английски поем. Она собиралась помочь…
— И что было дальше?
Мелкова промолчала. Вместо нее заговорила Белодедова.
— Она вдруг встала и вышла. Молча.
— Она плакала?
— Нет… Просто встала и вышла.
— Что было потом? Довженко?
Для спортсмена Довженко этот вызов оказался совершенно неожиданным, он растерянно произнес:
— Я?!
— Тебя там не было?
— Был, но я… все так быстро было… — произнес Довженко в страшном волнении. — Она зашла в раздевалку и… просто выбросилась в окно. Я не успел даже… вот и ребята…
И тут раздался голос Шориной:
— Я не поняла: вы нас уже допрашиваете?
Крюков поднял руки:
— Все, все, ребят. Это не допрос, никакого протокола, я просто увлекся, простите. С каждым из вас мы побеседуем, как положено, в присутствии взрослого, все будет по правилам. А сейчас поздно уже, пора по домам. Все свободны.
Второго приглашения не потребовалось; школьники дружно потянулись к выходу из класса. А Крюков внимательно наблюдал за ними. Он заметил, как одобрительно положил руку на плечо Шориной Барковский, как Палий что-то успокаивающе прошептала на ухо Довженко, с какой неприязнью смотрела на Белодедову Кристина Суворова, как неожиданно серьезен стал Худяков, и как молча, ни с кем не прощаясь, первым вышел из класса Юров.
Крюков вышел из школы вслед за школьниками, подошел к микроавтобусу криминалистов. Оттуда навстречу ему вышла полная молодая женщина — Антонина, для своих Тоша, один из лучших экспертов Управления.
— Здорово, Крюков, — приветствовала она капитана.
— Привет, Тош, — отозвался он. — Как ты?
— Простудилась на фиг.
Беседуя с Тошей, Крюков краем глаза отмечал проходящих мимо школьников. И заметил, как Суворова и Мелкова сели в стоявший у школьной ограды большой внедорожник.
— Какие новости? — спросил он.
Тоша усмехнулась:
— Нефть марки «брент» торгуется на восемь пунктов ниже, в Таиланде наводнение, в Москве пасмурно, а в Питере молодая училка из окна выпала.
Тут Крюков неожиданно предложил:
— Тош, хочешь пельмешек? Горяченьких, свеженьких? Тут недалеко новая пельменная открылась — ну, пальчики оближешь!
Тоша усмехнулась еще шире.
— Вот ты змей! Ну, ладно, слушай. На первый беглый взгляд: девушка не беременна, следов насилия нет. Наверняка имеются разрывы внутренних органов, но причина смерти — перелом позвоночника. Остальное — при детальном осмотре. Пельмешки свои себе оставь, они наверняка из собачатины. А я на диете.
— Я тебе по жизни должен, — сказал Крюков, улыбаясь. — Может, переспим?
— Не, у меня же насморк, целоваться не могу, — Тоша покачала головой. — А так бы да… Ой, нет, я ведь замужем, забыла…
Крюков дружески поцеловал Тошу и ушел.
…В это самое время в кабинете директора школы состоялся весьма примечательный разговор между директором Царевой и преподавателем физкультуры Баграмовым — тем самым, что вел урок у мальчиков одиннадцатого класса. Разговор начался с того, что физрук сделал директору одно откровенное признание. Это признание далось ему с большим трудом — у физрука, немолодого уже мужчины, едва не началась истерика, он схватил стакан и стал жадно пить воду.
— Стыдобища! Ты посмотри на себя! — презрительно произнесла Царева, глядя на него. — Мужчина!
— Люда! — взмолился Баграмов.
— Не Люда, а Людмила Михайловна! — прошипела на него директор.
— Людмила Михайловна, мне до пенсии полтора года осталось! Честное слово, я…
— Сядь! — скомандовала Царева.
Баграмов послушно сел.
— И ведь хотела же уволить, хотела! — произнесла Царева, с ненавистью глядя на физрука. — Пожалела тебя, старого дурака. Слушай меня, Володя. Если хоть один человек — хоть один! — услышит то, что ты мне сейчас рассказал… Я тебя не просто уволю — я тебя уничтожу! Ты понял?
Баграмов истово приложил руку к груди.
— Иди домой! — распорядилась директор. — Прямо сейчас.
— Можно я больничный возьму?
— Вот когда я тебя покалечу, тогда и возьмешь. Убирайся!
И Баграмов убрался…
…Возле дома, в котором жила Аня Мелкова, остановился большой внедорожник. Его владелец Коля — молодой парень в хорошей кожаной куртке, с золотыми часами на руке — вышел и галантно открыл заднюю дверцу для Кристины Суворовой. Вслед за Кристиной вышла и ее подруга Мелкова. Она заметно нервничала.
— Да не парься ты! — успокаивала ее Суворова. — Ну погуляла пару часов, мороженого поела… Курить будешь?
— Нет, что ты! — покачала головой Аня. — Отец унюхает — прибьет.
Достала из пакета скромные туфли без каблука, села на ступеньку и переобулась. Свои модные туфли на шпильке засунула в сумку.
— А это зачем? — удивилась Суворова.
— В прошлый раз он у меня каблуки отломал, — объяснила Аня.
— Жесть! — поразилась Суворова. — А моим плевать, хоть я голая ходить буду.
— Мне бы твои проблемы… — вздохнула Аня.
— Детка, как говорит наша Царева, — не оперируй понятиями, о которых не имеешь ни малейшего представления, — ответила на это Кристина. — Тяжело вздохнула, помрачнела. — Черт! Настя мертвая в морге… Из головы не выходит… Да, надо завтра с Белодедовой поговорить, чтобы нюни не распускала. А то запалит всех. Ладно, до завтра.
Они расцеловались, и Мелкова скрылась в подъезде. А Кристина снова села в машину рядом с Колей. Тот обнял девушку, но прежде чем приступить к ласкам, поинтересовался:
— А что вообще с вашей училкой случилось? Мужик бросил? Денег должна была?
— Не мужик. И не денег, — ответила Суворова. — Не знаю я, что случилось.
— Нет, ну как? Ни с того ни с сего в окно не выходят. Дура она, что ли?
— Наверное, дура… — пробормотала Кристина. И неожиданно попросила:
— Поцелуй меня!
Коля не стал отказываться…
В это время Аня осторожно открыла дверь своей квартиры. Не зажигая света, сняла туфли, куртку и на цыпочках направилась к ванной. И тут вспыхнул свет. У выключателя стоял отец Ани.
— Папа, нас в школе задержали… — начала объяснять Аня.
Однако отец не дал ей договорить — молча отвесил сильную пощечину.
…Наташа Белодедова, придя домой, тоже не стала включать свет. На ощупь прошла в свою комнату, включила компьютер. Экран осветился, и кое-что стало видно. Например, что на диване сидит мать Наташи, Галина. Но Наташа не заметила матери, не увидела и раскрытую дверцу шкафа. И, проходя к окну, стукнулась о нее лбом — так, что даже вскрикнула.
— Наташка! Что, опять? — спросила Галина.
Только теперь Наташа ее заметила. Держась за лоб, села перед компьютером и сердито ответила:
— Нет! Просто здесь темно! Просто темно! Темно, понимаешь?
Галина подошла к ней, молча обняла. У обеих по лицам текли слезы.
…В той самой пельменной, куда участковый Крюков приглашал Тошу, за столиком сидели Довженко и Барковский. Впрочем, они пришли сюда не есть — говорить.
— Ладно, сменим тему, — сказал Барковский. — Что там у тебя с матерью?
— Да у нее крышняк поехал на старости лет! — заявил Довженко. — Психует по любому поводу. «Как ты разговариваешь с матерью? Что за тон?»
— Ну правильно, — кивнул Барковский. — Я же ее видел, она молодая красивая женщина.
У Довженко аж рот открылся от изумления:
— Кто, мать?
— Ну да. Ты подумай своей тупой башкой: ведь с ней ни в метро, ни в магазине, ни на работе так никто не разговаривает. Потому что она женщина. А ты ей хамишь. Ты ей, к примеру, дверь открываешь, как Олеське, когда в школу заходишь?
— При чем тут это? Что ты сравниваешь?
— А что ты не сравниваешь? Я тебе говорю, мудила, она обыкновенная баба. Одинокая. У нее мужик в доме только жрет, спит и хамит. А у нее, может, роман. А может, на нее начальник наорал. Ты бы ей цветов принес хоть раз, ты же мужчина ее жизни…
Довженко был совершенно потрясен, не знал, что ответить. И тут к их столику нагнулся Крюков и спросил:
— Свободно?
Довженко еще сильней перекосило; теперь на его лице было не только удивление, но и испуг.
— Я это… матери обещал… — залепетал он. — Поздно уже, волноваться будет… Я пошел…
И убежал. А Крюков расставил тарелки и начал с аппетитом есть.
— Круто излагаешь, — заметил он, прожевав. — Извини, что подслушал. Мне бы такого друга в свое время. Не так бы стыдно перед матерью было.
— Может, еще не поздно? — осведомился Барковский.
— Поздно. Похоронил давно. А тебе домой не надо?
— Нет, меня ругать не будут.
— Да? А с кем это ты у школы ругался? — с невинным видом спросил Крюков. — Ну, мужик такой высокий, в дорогом пальто. Вроде как орал на тебя. Не батя был твой?
И отметил, что, как говорится, «попал»: Барковский побледнел.
— А, этот… — начал он, еще не зная, что ответить. — Да это… директора нашего покойного приятель.
— А как зовут приятеля?
— Да я не помню, пару раз всего виделись… — промямлил Барковский. И вдруг круто переменил направление разговора:
— Извините, можно спросить? Ведь у вас инсульт был?
Поделиться книгой: