Помоги проекту - поделись книгой:
— Где матка?
— Вон она! — сказал Коля и указал на женщину, с которой перед этим разговаривал, — она еще не успела уйти далеко.
Офицер разжал руку, но смотрел недоверчиво. Коля догнал женщину. Она без слов поняла все. По-матерински обняла его, погладила по голове, поцеловала. Они вместе спустились вниз по улице Коммунаров…
Обратно к своим Коля вернулся ночью. Пробрался к самой реке. Вокруг было тревожно. С вышки Алексеевского монастыря постреливал немецкий пулемет. Коля полз вдоль берега тростниками, пока не был окликнут нашим часовым…
Известие, принесенное Лонгиновым, подтвердилось. Чувствуя непрочность своего положения, фашисты изгнали из города остававшихся там жителей. Специальные отряды палачей прочесывали отселенные улицы, убивая стариков и больных, — всех, кому было не под силу покинуть родной кров.
Невыносимая тяжесть ложилась бойцам на сердце. Как праздника, ждали они дня, когда, наконец, смогут за все рассчитаться с врагом.
И он пришел, этот день.
О предстоящем выступлении бойцам было объявлено утром, после физкультурной зарядки.
Ополченцев выстроили перед террасой большой дачи детского санатория в Сосновке, где помещалась их казарма, Было тихо. Чуть слышно шумели вершины высоких сосен, залитые мягким утренним светом. Деловитый стук дятла звонко разносился но лесу. Бодрила сухая осенняя свежесть начинающегося погожего дня.
Комиссар Куцыгин объявил о полученном приказе. Ополченцам и истребителям предстояло в составе сводного отряда, плечом к плечу с бойцами Красной Армии, драться за освобождение родного города…
Короткая, внешне сдержанная речь комиссара была проникнута большой внутренней силой и страстностью. Она глубоко волновала бойцов. Они понимали, что им оказано большое доверие. Задача, поставленная перед ними, была почетна и ответственна. Им предстояло стать участниками великого сражения, в котором решалась судьба нашего социалистического государства, сражения, развернувшегося на тысячекилометровом фронте от Верхнего Дона до Приволжских степей и горных отрогов Кавказа. Беспощадно громя гитлеровцев на улицах Воронежа, они не только будут сражаться за родной город, но и окажут братскую помощь защитникам Сталинграда, куда фашистское командование направляет сейчас свой основной удар…
День прошел в деятельной подготовке. Бойцы чистили оружие, проверяли снаряжение, писали письма родным и друзьям. На руки были розданы ручные и противотанковые гранаты, консервы, хлеб.
Общее настроение можно было выразить двумя словами:
— Наконец-то! Дождались…
Только девушки ходили грустные, подавленные. Им было объявлено, что в завтрашнем бою они участвовать не будут. На них было тяжело смотреть, в глазах их читались обида и невысказанный упрек. Даже всегда бойкая Роза Попенко, непоседа и задира, с лихо выпущенным из-под кожаного шлема чубиком, притихла, ушла в себя.
Все же девушки не теряли еще надежды, что приказ в последнюю минуту может быть изменен, и тайком готовились к походу: чистили винтовки, укладывали вещевые сумки, Маруся Осадчих и Наташа Бабина поодиночке подходили к своим командирам и просили разрешить им идти в бой вместе с товарищами. Трудно было отказывать им, и только мысль о том, что впереди — тяжелый наступательный уличный бой, требующий от бойца исключительной выдержки и выносливости, чреватый всякими случайностями, давала командирам твердость оставаться непреклонными.
В средине дня в штаб истребительного батальона пришла Аня Скоробогатько. Она была внешне спокойна, но в глазах ее горел хорошо знакомый товарищам упрямый огонек.
— Товарищ командир батальона! — сказала она твердым, хотя и несколько сдавленным волнением голосом. — Кто в тяжелый час, переживаемый нашей страной, может запретить нам, девушкам, с оружием в руках защищать Родину? Иль мы не заслуживаем доверия?.. Не может быть, чтобы вы думали так. Я уверена, что вы разрешите нам участвовать в предстоящем бою наравне со всеми бойцами. Иначе какой смысл имеет наше пребывание в отряде?..
Глубокая убежденность в своей правоте была в словах Ани. И она добилась того, о чем просила. Девушкам было разрешено участвовать в бою.
С заходом солнца трехтонные ЗИСы, тяжело ухая на ухабах, увезли истребителей и ополченцев к передовой.
Ночь была темная, без луны. По ту сторону реки над городом в нескольких местах колебалось зарево пожаров, и тревожные отсветы его дрожали на высоких башнях элеватора за домами левобережного района. Немцы беспорядочно обстреливали из орудий и минометов наш берег. Со стороны Чижовки доносилась ружейная стрельба и частые пулеметные очереди. Там второй день шел ожесточенный бой.
Выгрузившись из машин, истребители и ополченцы в ожидании приказа о выступлении расположились в пустом пожарном гараже одного из заводов Сталинского района. Здесь уже были бойцы партизанского отряда «Граница». Мерцали в темноте огоньки папирос. Слышались негромкие разговоры.
Стало известно, что стрелковая дивизия с 15 сентября ведет наступательный бой на Чижовке, упорно продвигаясь вперед. В первый же день были преодолены вражеские укрепления на взгорье. Правым флангом дивизия уже вышла на Большую Стрелецкую улицу. В центре овладела розариумом. На левом фланге бои идут в районе Краснознаменной улицы.
Раненый красноармеец с забинтованной рукой, еще весь находившийся под впечатлением недавнего боя, рассказал о подвиге старшего лейтенанта Люлина. В критический момент, когда атака захлебнулась и батальон залег под шквальным огнем противника, Люлин бесстрашно пробрался вперед и в расположении вражеских войск на трубе кирпичного завода водрузил красное знамя. Увидев, как победно пламенеет оно в небе, бойцы сами, без команды, поднялись в атаку, в неудержимом порыве смяли фашистскую оборону и далеко отбросили врага…
С гордостью и волнением слушали истребители и ополченцы рассказ раненого бойца. Они нетерпеливо ждали минуты, когда и им на поле боя будет дана возможность показать свою горячую любовь к Родине и волю к победе.
Командиры еще раз проверяли — все ли готово к выступлению.
Из ополченцев, истребителей и партизан был создан сводный истребительный отряд, равный по количеству штыков стрелковой роте. Командиром его был назначен капитан Грачев, командовавший до этого партизанским отрядом «Граница», заместителем Грачева — Башта, комиссаром отряда — Куцыгин. Секретарем парторганизации был утвержден Красотченко.
В полночь приехал генерал. Познакомившись с бойцами и командирами, он сжато изложил цель и характер предстоящей боевой операции. Истребители должны переправиться через реку в районе Ближней Чижовки и отдельными группами незаметно просочиться сквозь немецкую оборону в центр города. Достигнув здания Областного суда на улице 9 января, где было намечено расположить штаб отряда, бойцы рассредоточиваются по прилегающим улицам и переулкам, укрываясь в домах и дворах. Сводный истребительный отряд будет действовать в этом районе до подхода наших главных сил, уничтожая мелкие группы противника и одиночных солдат и офицеров, выводя из строя пулеметные и минометные расчеты, нарушая связь и вообще всеми средствами дезорганизуя оборону гитлеровцев и сея панику в их рядах.
Пожелав истребителям успеха, генерал сказал, что в следующий раз надеется встретиться с ними в уже освобожденной правобережной части Воронежа…
Было около двух часов ночи, когда отряд повзводно, в сопровождении красноармейцев-проводников, двинулся к переправе. Шли рассредоточение, цепочкой. На Чижовке не смолкала автоматная стрельба. Холодный, сырой ветер доносил запах гари…
Новый железобетонный мост через реку Воронеж между Чижовкой и Сталинским районом был разрушен еще в дни июльских боев. Метрах в трехстах правее его массивных, поврежденных взрывами быков саперы забили в дно реки низенькие сваи и настлали на них доски. Днем вражеская авиация в щепы разбивала штурмовой мостик, но к ночи саперы восстанавливали его вновь.
Кроме того через реку по левую сторону дамбы ходили два парома, сколоченные из грубых тяжелых бревен.
У переправы было людно. Здесь кипела работа: в темноте, соблюдая тишину и осторожность, красноармейцы грузили на плоты ящики с патронами и снарядами, Подходили пополнения. Подъехала полевая кухня. С того берега привезли раненых…
Сводный истребительный отряд переправлялся через реку, разбившись на группы, — частью на плотах, частью по штурмовому мостику. Первые группы успели перейти на правый берег затемно. Остальным пришлось задержаться в ожидании проводников.
Коля Лонгинов переправлялся вместе с бойцами 3-го взвода. Он по-мальчишески радовался тому, что, наконец, будет участвовать в большом сражении. Все вокруг представлялось ему интересным в значительным. Не терпелось поскорей очутиться на правом берегу.
Спускаясь к реке, он то и дело забегал вперед, пока командир не сказал:
— Лонгинов! Помоги пулеметчикам, видишь, отстали.
Коля взял у пулеметчиков коробки с дисками и пошел потише…
Погрузились на паром. Под тяжестью бойцов и снаряжения плот осел, и через него перекатывалась вода. Но переправа прошла вполне благополучно.
Быстро двинулись к Чижовке вдоль дамбы. Начало сереть. Командир послал Лонгинова и его товарища-одногодка Парамонова вперед узнать, как пройти к командному пункту 2-го батальона. Справа от дамбы в выемке стояла наша минометная батарея. В будочке, у изрешеченного пулями и осколками трамвая, разместился расчет ПТР. Все это заслуживало внимания, и пройти мимо равнодушно Коля не мог. Он остановился посмотреть.
Откуда-то из укрытия вышел лейтенант.
— А ну, хлопцы, подите сюда! — крикнул он. — Вы кто такие? Что вам здесь надо?
Лонгинов и Парамонов начали объяснять, но было видно, что лейтенант не особенно нм верит.
Выручил подошедший с остальными бойцами командир. Лейтенант, поговорив с ним, указал дорогу к командному пункту батальона.
По крутой, размытой дождями лощинке истребители поднялись на Красную горку.
Группа бойцов 1-го взвода во главе с комиссаром Куцыгиным переходила реку, когда уже брезжил рассвет.
Шли гуськом по скользким колеблющимся доскам. Было свежо и зябко. Хлюпала вода под ногами. Порой где-то в стороне с противным визгом рвались мины, но нащупать переправу немцам не удавалось.
По широкой пойме реки стлался густой предутренний туман.
Медсестра Таисия Елизаровна Соколова шла следом за комиссаром Куцыгиным. Она впервые участвовала в бою. Человек самой мирной профессии, она всего три месяца назад работала воспитательницей в детском саду, в том самом районе города, где сейчас, ни на минуту не смолкая, трещали выстрелы и тяжело ухали взрывы. Вчера, во время сборов в Сосновке, и позже, когда ехала на тряской грузовой машине, а справа, за рекой, грохотал бой и дымно клубились багровые сполохи пожаров, и потом ночью, томясь ожиданием в темном гараже, Соколова много думала о том, что предстоит ей впереди. Она не считала себя храброй и не мечтала о подвигах, но она хотела от начала до конца честно выполнить свой долг. Рисуя себе картины предстоящего боя, Соколова словно заранее стремилась пережить самое страшное, что могло ожидать ее впереди. Нет, она не думала о том, что сама подвергается опасности и может быть ранена и даже убита. Ее пугало другое: мысль, что когда она увидит убитых и умирающих бойцов, силы оставят ее, и она не сумеет справиться с собой, не сможет оказать товарищам ту помощь, которой они ждут от нее.
Но вот теперь, когда она шла сквозь туман по шатким доскам переправы и с каждым шагом явственней слышала звуки приближающегося боя, она почему-то не испытывала страха. Тело было наполнено ощущением какой- то непривычной успокаивающей легкости. И все вокруг, что она могла рассмотреть, — мерно покачивающиеся впереди сутулые плечи Куцыгина и проплывающие слева в белесой мгле темные силуэты бетонных устоев взорванного моста, — казалось таким же невесомым, как туман, точно это виделось ей во сне. Речная сырость забиралась под шинель, легким ознобом пробегала по коже, но во рту было сухо и хотелось пить…
Соколову радовало, что она находится сейчас возле Куцыгина, которого хорошо знала еще до войны по его работе в райкоме партии. Она любила и уважала этого человека. В нем чувствовалась большая, спокойная, уверенная сила. Само присутствие Куцыгина здесь, рядом, ободряло Соколову.
Ей вспомнилось, как вчера, после того как было объявлено, что женщины отстраняются от участия в бою, она пришла к Даниилу Максимовичу и со слезами на глазах стала просить сделать для нее исключение, как для медсестры, и не оставлять ее в тылу.
Он понимающе улыбнулся ей и сказал:
— Кого оставить, сестренку? Да никогда!..
И теперь Куцыгин порой оборачивался к ней, и она слышала его глуховатый, ободряющий голос:
— Не отставай, не отставай, сестренка!..
— Скользко, Даниил Максимович, — отвечала она виновато.
Потом они шли по обочине дамбы. Туман поредел, и сквозь него просвечивало голубое небо. Где-то впереди, казалось, теперь совсем близко, слышались разрывы, но это тоже не было страшно. И когда вверху, с визгом прорезая воздух, пронесся осколок, Соколова даже удивилась, что шедший позади нее ополченец, рослый здоровый парень, вдруг присел на корточки и втянул голову в плечи.
— Чего кланяешься? Тещу повстречал, что ли? — с беззлобной насмешкой сказал один из красноармейцев- проводников.
— Разве его спросишь, куда он летит? — смущенно ответил парень.
Кругом засмеялись. Соколова тоже невольно улыбнулась. Происшествие это выглядело забавным и никак не воспринималось всерьез…
Истребители уже подходили к плетням первых дворов Чижовки, когда Соколова увидела возле тропинки на траве бойца в красноармейской шинели. Он лежал на боку, чуть подогнув ногу, и было во всей его позе что-то очень спокойное и обычное, как если бы человек устал и прилег отдохнуть. Соколова опустилась на колени, чтобы попробовать у него пульс. Рука была холодная и неподатливая.
— Сестричка, зачем ты его трогаешь? Он же мертвый… — осуждающе сказал позади нее тот самый боец, который только что кланялся шальному осколку мины.
Соколова отдернула руку, разглядев на примятой траве возле головы лежавшего перед ней человека запекшуюся кровь.
Торопливо поднялась на ноги, испытывая тошноту и легкое головокружение. Она словно проснулась к только теперь почувствовала и тяжесть висевшей черев плечо сумки с медикаментами, и тупую усталость, проникающую в каждый мускул после проведенной без сна ночи.
Командный пункт 2-го батальона стрелкового полка, на участок которого прибыл истребительный отряд, помещался на Красной горке в неглубоком погребке с крутым кирпичным сводом. Командир батальона капитан Быстров вышел навстречу истребителям. Это был человек лет тридцати пяти, невысокий, быстрый в движениях. Густая рыжеватая щетина пробивалась на его впалых щеках. Щуря воспаленные от недосыпания и полутьмы блиндажа глаза, он оглядел прибывших.
Большинство бойцов сводного истребительного отряда не имело обмундирования. Лишь стальные каски да кожаные ремни с патронными подсумками, надетые поверх шинелей, пальто и ватников, придавали им некоторое воинское единообразие.
— Здорово, орлы! — приветствовал истребителей капитан Быстров.
Казалось, он был разочарован их видом.
Стоявший рядом с ним батальонный комиссар Сергеев, рослый, ладно сложенный человек, со знаками отличия старшего политрука, добродушно усмехнулся и сказал:
— Судить об этих орлах будем по их делам, капитан!..
Грачев доложил о прибытии отряда и о боевой задаче, поставленной перед истребителями.
— Знаю, знаю, — сказал капитан Быстров и провел рукой по лицу, словно пытаясь согнать с него усталость.
Грачев и Куцыгин вместе с ним опустились в блиндаж.
— Ваше задание придется пока отставить, — объявил Быстров. — Обстановка изменилась. Ночью немцы подбросили свежие части автоматчиков и кое-где нас потеснили. Придется сперва выправлять положение…
Запищал зуммер полевого телефона.
— Товарищ комбат! Вас вызывает «одиннадцатый», — позвал телефонист.
Быстров взял трубку.
— Да, прибыли, — сказал он.
Слушал, хмурясь и покусывая губы.
— Есть. Будет исполнено, товарищ «одиннадцатый».
Поделиться книгой: