Помоги проекту - поделись книгой:
2. Большие клещи
А как в это время складывалась ситуация на Южном фронте?
Июльские ночи коротки. В Центральной России темнота отступает уже в третьем часу.
Генерал Кривошеин, командующий 3-м механизированным корпусом, стоял па опушке леса недалеко от Яковлева. Ночь была жаркой, и в воздухе разливался запах сосновой смолы.
На небе в стороне Белгорода были видны вспышки артиллерийского огня. Фронт находился примерно в тридцати километрах, и грохот орудий доносился весьма отчетливо: русская артиллерия обстреливала немецкие позиции.
Всю ночь с 4 на 5 июля генерал Кривошеин и его штаб, как штабы всех советских соединений на курском выступе, ждали полномасштабного германского наступления.
3-й механизированный корпус входил в состав 1-й советской танковой армии и стоял непосредственно за 6-й гвардейской армией, чьи стрелковые дивизии держали южный фас курского выступа — полосу между городами Белгород и Сумы.
«Где же Гот нанесет главный удар?» — спросил Кривошеин скорее себя, чем своих офицеров.
Начальник штаба уверенно ответил: «По шоссе на Обоянь, конечно, товарищ генерал. Это самая короткая дорога на Курск. Прямо перед нами он попытается прорвать позиции Шестой и Пятьдесят второй гвардейских дивизий и двинуться на север. Поэтому мы в самом нужном месте, сразу за гвардейскими стрелками».
«Да», — произнес Кривошеин. Однако в его голосе чувствовалось сомнение. Кривошеин знал, что его начальник штаба высказывал мнение, на котором строились оборонительные планы высшего командования советского Воронежского фронта.
Они имели информацию о дате наступления противника и их группировке для боя. И они полагали, что разгадали замысел Манштейна: его наступательную тактику и принципы сосредоточения сил и средств. Поэтому генерал армии Ватутин передвинул отменно вооруженный корпус Кривошеина в район Алексеевка — Яковлево для прикрытия шоссе Харьков — Обоянь — Курск и подъездного пути из Бутова. Здесь, по мнению Ватутина, должен был ударить Гот, чтобы у Обояни форсировать Псел и рвануться на север.
Но так ли несомненно, что генерал-фельдмаршал фон Манштейн нанесет главный удар Именно в этом месте? Южный фронт, где изготовились к атаке две немецкие армии с пятнадцатью дивизиями, имеет протяженность восемьдесят километров. Для первого вклинивания в советскую оборону Манштейн может избрать любой участок. И, даже если верить донесениям, что 4-я танковая армия Гота является ударной, а оперативная группа «Кемпф» имеет задачу просто прикрывать ее фланг, все равно нельзя быть уверенным, что Гот предпримет наступление именно так, как предполагает высшее советское командование.
Генерал Кривошеин потянулся за папиросой. «То, что предполагает Ставка, и то, что предполагаем мы, конечно, самое очевидное решение. Так поступили бы мы на их месте. Но Гот — хитрый, коварный лис. Пойдет ли он очевидным путем? К тому же он очень обстоятельный человек: сначала тщательно изучает зону боевых действий, выясняет особенности местности, естественные преграды, течения рек, холмы и долины, выгодные и невыгодные плацдармы».
Начальник штаба слушал внимательно. Он имел представление, что Кривошеин хорошо знал немецких танковых командиров, многих — лично. В сентябре 1939 года, после германской кампании против Польши, он вел продолжительные переговоры с Гудерианом. Кривошеин тогда командовал советской танковой бригадой, которая соединилась с танковым корпусом Гудериана в Брест-Литовске.
На небольшом приеме после совместного парада он сильно насмешил немецких офицеров, когда, произнося тост за германо-русскую дружбу, оговорился и вместо того, чтобы выпить за «вечную дружбу», выпил за «вечную вражду»5. Возможно, генерал сейчас вспоминал этот случай почти четырехлетней давности. А может быть, у него были какие-то другие мысли. Он повернулся к своему начальнику штаба: «Пошли в укрытие».
В этот момент в двадцати километрах от них, на Бутовском холме, подполковник Альбрехт, командир артиллерии моторизованной дивизии «Великая Германия», по телефону вел обратный отсчет всем огневым позициям: «...Два, один — огонь!»
И, как он, все артиллерийские командиры немецких дивизий 4-й танковой армии между Герцовкой и Белгородом закричали: «Огонь!»
Страшный артиллерийский залп раздался над холмами и долинами со Средне-Русской возвышенности с таким раскатом грома и молнией, как будто все грозы за последние сто лет сейчас слились в одну.
Подобной концентрации огня артиллерии и тяжелого оружия на столь узком участке фронта в этой войне еще не достигали. Между Белгородом и Герцовкой за пятьдесят минут было выпущено больше снарядов, чем за кампании против Польши и Франции, вместе взятые.
Генерал Кривошеин взглянул на свои часы: 03 часа 30 минут. Душная ночь ожидания подходила к концу. На небе вспыхивали отблески далеких выстрелов. Битва начиналась.
Генерал-фельдмаршал фон Манштейн для Южного фронта на курском выступе избрал не такую наступательную тактику, как Модель на севере. У него не пехотные, а танковые соединения должны были совершить быстрый прорыв.
Основанием его решения являлось то обстоятельство, что, принимая во внимание значительную ширину фронта, количество пехотных дивизий, находящихся в его распоряжении, было недостаточным для традиционной тактики пробивания в обороне бреши, в которую устремляются танковые соединения. Учитывая, что советская оборона эшелонирована на большую глубину, Манштейн счел традиционный метод слишком затратным по времени и силам, а при недостатке пехотных дивизий еще и ненадежным. Гот надеялся, что мощный удар его 600 — 700 танков, сосредоточенных в двух местах, так быстро подавит сопротивление противника, что все последующие бои с крупными танковыми резервами русских будут происходить уже за пределами советских оборонительных укреплений, и с этой целью он пустил в первой волне все танковые силы своей армии. Тот же путь избрала оперативная группа «Кемпф». Это была школа Манштейна. Это была его интерпретация боевого приказа Главного командования сухопутных сил Германии: посредством подавляющего превосходства во всех наступательных средствах на местах вклиниваться в оборону противника до соединения двух атакующих армий, затем ловушку захлопнуть.
Более 1000 танков и 300 штурмовых орудий двинулись на русские оборонительные рубежи, чтобы осуществить прорыв, не задерживаясь, выйти на оперативный простор и соединиться с 9-й армией Моделя.
Русские поняли намерение противника: в самом деле, они расположили свои резервы за 6-й гвардейской армией генерал-лейтенанта Чистякова.
Однако генерал-полковник Гот тоже располагал информацией немецкой воздушной разведки о районах сосредоточения советских резервов, особенно об их танковых резервах. Он рассчитал, что, если следовать указанию Главного командования сухопутных сил Германии — «достичь соединения с 9-й армией прямым прорывом через Обоянь», он, скорее всего, окажется перед переправами через Псел в Обояни, когда советские танковые войска выйдут на поле сражения из района восточнее Курска. Они, конечно, пройдут через перешеек у Прохоровки и ударят в глубокий фланг немецкого наступательного клина в самый неподходящий момент.
Гот поэтому решил изменить свой график. Вот как он сформулировал это своему штабу: «Будет разумнее сначала отразить атаку противника у Прохоровки, а затем продолжить наше продвижение на север в направлении Курска». Это означало, что после прорыва все наступающие дивизии Гота повернут на северо-восток, а не ударят на Обоянь, как ожидали русские.
Это было исключительно важное решение.
Расчеты Гота оказались правильными. Его план наступления сорвал план советского Верховного главнокомандования по обороне Южного фронта курского выступа и мог обеспечить поворот в развитии сражения, если бы... Но не будем предвосхищать события.
На бутовском холме подполковник Альбрехт не отрывал глаз от траншейного перископа, наблюдая за результатами артиллерийского обстрела. Снаряды теперь взрывались за траншеями противника, и стена огня и дыма сползала вперед в тыл врага. В этом дыму германские пехотинцы могут наступать как тени.
Дежурный офицер шепнул командиру артиллерии: «Идет генерал Хёрнлайн».
Через минуту командир дивизии «Великая Германия» стоял у траншейного перископа рядом с подполковником.
— Доброе утро, Альбрехт, как развиваются события?
— Все в соответствии с графиком, господин генерал.
— Не было донесений от пехоты?
— Пока нет.
В этот момент прибыл полковник Касснитц, командир мотопехотного полка. Он вздернул руку к своему стальному шлему. Полковник совсем не выглядел довольным.
— Что, Касснитц?—спросил с подозрением Хёрнлайн.
— Черт знает что, господин генерал. Мой Третий батальон до сих пор не вступил в бой.
— В чем дело?
— Они ждали подхода танков, те не появились, и они не двинулись с места.
Хёрнлайн и Альбрехт оцепенели. Танки не подошли? Целая армада бригады «Пантер» Лаухерта и 1-й дивизион танкового полка «Великой Германии» под командованием майора Пёссела не вступили в бой? Но это невозможно!
Это известие откровенно сбило Хёрнлайна с толку. Здесь, на центральном участке наступления, все зависело от силы удара танковой группы графа Страхвитца. Верховное главнокомандование возлагало большие надежды на 200 новых чудо-танков «Пантера» с их 75-мм длинноствольной пушкой, которые именно здесь должны были пройти боевое крещение. Куда, черт возьми, они подевались?
В то время как гренадеры дивизии «Великая Германия» с трудом выбирались из своих траншей, бригада «Пантер» Лаухерта тоже двигалась вперед на всех 200 новых машинах. Они являли собой стальных хищников — элегантной конструкции, весом 45,5 тонны, длиной 9 метров, с лобовой броней от 80 до 110 мм и скоростью до 55 километров в час.
Эксперты сходились во мнениях, что это был танк, которого давно ждали в действующей армии, танк, который на долгое время обеспечит реальное превосходство германского оружия на Восточном фронте.
Только один вопрос беспокоил специалистов и инспекторов танковых частей: была ли «Пантера» действительно готова к использованию в боевой обстановке? При испытаниях на полигоне в Графенворе обнаружились серьезные недоделки. И вместо учений в составе соединения офицеры и экипажи бились над решением технических проблем. Даже когда танки уже везли на железнодорожных платформах на Восточный фронт, им еще заменяли главную передачу. Соответственно, никакой индивидуальной подготовки, не говоря уж об учениях в составе соединения, не было проведено. Назвать часть готовой к боевым действиям было бы большим преувеличением.
Другой важный момент: батальоны, по 96 «Пантер» каждый, были непомерно большими для оперативного управления одним батальонным командиром. Тем не менее все попытки подполковника Вернера Мильдебрата добиться продления срока боевой подготовки в Графенворе окончились ничем. Формированию было предписано участвовать в наступлении под Курском.
Войска первого эшелона, наслышанные о новом чудо-оружии, испытали настоящий шок, увидев, как, уже выдвигаясь на свои исходные позиции, их стальные герои изрыгали из выхлопных труб языки пламени, а некоторые, как ни странно, загорались.
Однако провал первой атаки в Бутове 5 июля обусловили вовсе не эти «болезни роста». Причина была куда более банальной: бригада «Пантер» Лаухерта попала на не обнаруженное минное поле перед советскими позициями. Если танк продолжал двигаться, то подрывался на мине и повреждал гусеницы. Если он останавливался, то превращался в огромную мишень для советских противотанковых орудий, противотанковых ружей и артиллерии.
Попытка мотопехотного полка «Великой Германии» наступать без танковой поддержки окончилась тяжелыми потерями. По этой причине снова раздался привычный приказ: «Саперы, вперед!»
В аду советского заградительного огня 2-я рота штурмового инженерно-саперного танкового батальона «Великой Германии» расчистила в минном поле проход для «Пантер». Но это потребовало нескольких часов, жизненно важных часов, которыми русские не преминули воспользоваться.
«Только перед деревней Черкасское на минном поле осталось 36 танков», — отмечает в своем описании Курской битвы полковник Маркин. И добавляет: «Танки, натолкнувшиеся на минное поле, отступали в беспорядке под целенаправленным огнем советской артиллерии и противотанковых стрелков. Первая чрезвычайно опасная атака врага была отбита. Его попытка наступать одновременно по всему участку прорыва потерпела крах». Это было абсолютно верно.
После донесения полковника Касснитца генерал Хёрнлайн понял, что из-за неудачи бригады «Пантер» прорыв на левом крыле его дивизии потерпел фиаско.
На правом же крыле дивизии события развивались как нельзя лучше. «Как дела у гранатометчиков Лоренца?» — спросил Хёрнлайн. Как будто он только и ждал своей реплики, связной вырос перед генералом: «Донесение от подполковника Лоренца!»
Хёрнлайн прочел: «Встретив упорное сопротивление, полк проник в траншеи противника, очистил их и теперь быстро наступает в направлении высоты у деревни Черкасское».
На правом крыле, таким образом, все шло по плану. Батальоны гренадеров «Великой Германии» вместе со штурмовыми орудиями и танками 2-го батальона танкового полка и ротой «Тигров» капитана Вальрота вышли к Черкасскому ровно в 05.00. В 09.15 они были уже на высотах за деревней, глубоко вклинившись в первую полосу советской обороны.
Граф Саурма, командир батальона «Пантер» «Великой Германии», руководил своими танками умело и отважно. Его машина внезапно появлялась именно там, где ситуация становилась опасной или сложной. Ледяной ужас поэтому сковал командиров роты когда ближе к полудню они услышали в наушниках слова радиста Саурмы: « “Пантера”
11-01 подбита. Командир батальона серьезно ранен».
Но шок длился лишь несколько секунд. Затем прозвучал спокойный голос: «Готберг — всем. Батальон, слушай мою команду». Капитан фон Готберг принял командование на себя. Несколько часов спустя граф Саурма скончался.
Как только генералу Хёрнлайну стало известно об успехе гренадеров, он немедленно изменил свой план и перенес основной удар прорыва с левого крыла на правое. Мотопехотный полк и бригада «Пантер» переместились вправо.
Но на всем, казалось, лежала печать проклятья. Грозовые дожди последних дней превратили Березовую лощину в настоящее болото. Одна «Пантера» за другой застревали в трясине, увязая выше гусениц. Еще несколько часов отсрочки нанесения решающего удара бронированного кулака, завершающего прорыв дивизии «Великая Германия» в первый день наступления! Когда на поле сражения опустилась ночь, деревню Черкасское все же захватили, несмотря на все препятствия, и опорный пункт первого рубежа советской обороны перед «Великой Германией», таким образом, ликвидировали.
Цена оказалась высокой. В число убитых и тяжелораненых вошел полковник Касснитц, командир мотопехотного полка.
Важную роль в сражении за Черкасское сыграла также 11-я танковая дивизия, действовавшая на правом фланге дивизии «Великая Германия». Боевая группа графа Шиммельмана вклинилась в советские позиции с танками, гренадерами на борту десантных бронемашин, противотанковыми орудиями, саперами и штурмовыми орудиями, а часть ее затем зашла флангом в направлении Черкасского. Огнеметные танки, эти огнедышащие монстры, подавили советские опорные пункты в бункерах и укрепленных зданиях.
Огнеметные танки являлись самым подходящим оружием для такого рода сражений. Два огнемета, установленные на башне машины Т-III, могли направлять огненные копья прямо в амбразуры, окна и двери на расстоянии шестидесяти четырех метров. Шипящая 3 — 4-секундная струя огня убивала и обугливала все при температуре 1000 градусов по Цельсию.
Черкасское пало. «Великая Германия» и 11-я танковая дивизия продвинулись на восемь километров в глубь главной оборонительной зоны противника.
Восемь километров — это много. Однако советские оборонительные рубежи, будучи эшелонированными в глубину, ни в коем случае не были прорваны. А именно полного прорыва должны были достичь наступающие в первый день. На следующий день, 6 июля, генерал-майор Микль, командир 11-й танковой дивизии, задачей дня имел мост через Псел, южнее Обояни, в пятидесяти километрах от исходной позиции.
Накануне сражения генерал-полковник Готхад посетил Микля в первом эшелоне его штаба и подтвердил задачу для ударной группы Шиммельмана на 6 июля — мост в Обояни.
Это был график образца танковых рейдов 1941 года. Так Манштейн стремительно наступал своим 56-м танковым корпусом на Двинск6.
Приказы Гота Миклю основывались на предположении, что бригада «Пантер» Лаухерта как торнадо пронесется через оборонительную зону противника, за ней последуют «Тигры», другие танки, бронетранспортеры с десантом и штурмовые орудия танковых и мотопехотных полков.
Одна только дивизия «Великая Германия» имела в своем составе более 300 средних и тяжелых танков — концентрация беспрецедентная в русской кампании для участка единственной дивизии. Возможно, немецкие намерения и удалось бы воплотить в жизнь, если бы в первый день наступления бригаду «Пантер» не преследовали несчастья, если бы она не понесла невосполнимые потери. Возможно!
Между тем прошел только один день сражения на Южном фронте курского выступа. Правда, этот первый день показал, что и здесь фактор внезапности, на который делалась стратегическая ставка, был упущен.
Самые первые подробные донесения, полученные генерал-полковником Готом от начальника разведывательного отдела армии примерно в середине дня, содержали интересный и многозначительный факт. Во время всех предыдущих немецких наступлений радисты в танках и первых эшелонах штабов неизменно перехватывали растерянные вопросы советских командиров к вышестоящим начальникам: «На меня наступают. Что предпринимать?» 5 июля этот обычный характерный признак замешательства и удивления не был отмечен ни разу.
Советские войска не были захвачены врасплох — они ждали противника и подготовились к любым неожиданностям. В тактическом же смысле, с другой стороны, внезапность — в том, что касается времени, места, использования видов вооружений и главного удара наступления,—была полностью достигнута.
В секторе 48-го танкового корпуса, таким образом, в оборонительной зоне противника была пробита широкая и глубокая брешь. Левое крыло «Великой Германии», на участке фронта 3-й танковой дивизии, первый день сражения завершило успешным ударом по передовой советской линии обороны.
В 15 часов 4 июля берлинский и бранденбургский полки, вместе с ударной группой Паппе, с опорных пунктов 332-й пехотной дивизии начали наступление на железнодорожную линию Белгород — Готня и деревню Герцовка, с тем чтобы захватить подходящий плацдарм для бронетехники. Под командованием унтер-офицера Штайнфюрера бойцы 2-й роты 394-го мотопехотного полка выполнили задачу дня еще до наступления темноты. Дивизия получила возможность двинуть вперед 2-й дивизион 6-го танкового полка.
3-я танковая дивизия действовала практически с таким же успехом 5 июля. Точно в 05.00, после короткой артиллерийской подготовки и нескольких налетов бомбардировщиков 8-го воздушного корпуса, части генерал-лейтенанта Вестховена атаковали позиции 71-й советской гвардейской стрелковой дивизии. 332-я пехотная дивизия прикрывала левый фланг.
Здесь хорошо замаскированные противотанковые позиции и изобретательно вкопанные танки точно так же замедлили продвижение гренадеров. Приходилось отвоевывать метр за метром. Боеприпасы закапчивались. Силы бойцов рот 3-го мотопехотного полка истощались. Палящее солнце стояло высоко. Подполковник Вельман, командир полка, продолжал подбадривать батальонных командиров. «Еще одна последняя высота», — настаивал он. Это была высота 220, южнее Коровина.
Им удалось. Немного подождали. Потом зачистили территорию и обезвредили нескольких русских снайперов, которые еще находились в своих окопах, расстреливая патроны.
Обер-ефрейтор 2-й роты Могель быстро вел свою группу по лабиринту траншей. «Подождите, — вдруг сказал он, останавливаясь. — Слышите?»
Они прислушались. Да — какие-то голоса. Показалось, что говорят по-немецки. Они бросились вперед. Теперь осторожнее, траншея раздваивается. Быстрый взгляд за угол.
Перед ними съежилась дюжина немецких солдат без оружия. Уловка русских? Ловушка? Через несколько секунд им открылось решение загадки. Это были немецкие военнопленные. Русские использовали их на строительстве укреплений. Когда началось наступление, они «потерялись» и укрылись в брошенном блиндаже.
И поскольку лучшие сюжеты создает сама жизнь, стоит рассказать о том, что произошло на высоте 220 возле Коровина посреди грохота сражения. Пожилой унтер-офицер из группы пленных оказался перед обер-ефрейтором Могелем: тот взглянул на него, и оба, как по команде, протянули друг другу руки. Племянник нашел своего дядю.
Небольшой, но трогательный эпизод беспощадного сражения на Курской дуге. Момент, когда человеческое пробивается сквозь дым и ужас боя. Такой же, как тот, когда в предыдущий день капеллан Руцек из Вены, католический священник дивизии, вышел к умирающим на минное поле.
Капеллан не дожидался группы разминирования. «Я не могу заставлять Господа ждать», — сказал он и пошел. Среди умирающих было трое серьезно раненных, чью жизнь могла спасти срочная медицинская помощь.
Одного за другим капеллан вынес их из ада минного поля на собственной спине. Шесть раз он преодолевал страшную дистанцию — три раза туда и три раза обратно. Многие вспомнили тогда Иисуса Христа, шествовавшего по водам моря. Шаг за шагом совершал капеллан по смертельным капканам, неся свою тяжелую ношу. И все раненые остались живы.
В опускающихся сумерках 5 июля 394-й моторизованный полк штурмом взял деревню Коровино. Деревня была превращена в противотанковую крепость, поскольку являлась западным форпостом первой советской оборонительной полосы.
Полковник Паппе, командир полка, как всегда впереди всех, мастерски организовал наступление и мощно повел его. Совсем рядом с Коровино его ранили. Майор Пешке принял командование полком на себя и завершил успех дня. Русские отступили.
Лейтенант фон Вельтхайм, командир легкого взвода 2-го дивизиона 6-го танкового полка, тоже не упустил своего шанса. Он преследовал отступающего противника и в зареве горящей мельницы ворвался в последний бастион советской оборонительной полосы перед рекой Пена — деревню Красный Починок.
Вельтхайм первым вышел к Пене. Таким образом, 3-я танковая дивизия достигла назначенной цели дня. Она прорвала первую советскую полосу обороны и на 10 километров вклинилась теперь в курский выступ.
Ночью 255-я пехотная дивизия из Центральной Германии тоже выдвинулась на передовую слева от 3-й танковой дивизии и встала рядом с 332-й силезской пехотной дивизией. Они должны были расширить зону прорыва, обеспеченного танковыми дивизиями 48-го танкового корпуса на левом крыле, и удерживать ее.
Забрезжил рассвет 6 июля. В утренней дымке над низиной полетели снаряды реактивных минометов «Небельверфер». Их вой возвестил о начале второго дня наступления на левом крыле Южного фронта; поднимающиеся в позициях противника серые столбы дыма обозначили цели батальонов из Силезии и Центральной Германии.
А что происходило на правом крыле, у танкового корпуса СС ? Генерал-лейтенант Чистяков, командующий советской 6-й гвардейской армией, вечером 4 июля напоминал своим командирам дивизий о необходимости быть предельно внимательными. «Перед вами стоит гитлеровская гвардия, — говорил Чистяков. — В этом секторе нам следует ожидать главный удар германского наступления».
Несложно было прийти к подобному заключению. Танковый корпус СС под командованием генерала Хауссера, с тремя танковыми дивизиями войск СС, представлял собой грозную силу — 300 танков, в том числе много «Тигров», примерно 120 штурмовых орудий, а также целая бригада реактивных минометов «Небельверфер». Беспрецедентная концентрация огневой силы. Даже если русским и не были известны все эти детали, они знали достаточно о мощи корпуса Хауссера, который четыре месяца назад снова отбил у них Харьков.
Советские полевые позиции перед Хауссером были превращены в совершенную, глубоко эшелонированную и сильно разветвленную фортификационную систему. 52-я гвардейская и 375-я стрелковая дивизии, обе — первоклассные соединения, занимали траншеи и земляные бункеры. Их усилили артиллерийскими полками, противотанковой артиллерией, истребительно-противотанковыми батальонами, танковыми рогами, минометными полками и другими формированиями. За дивизиями развернутым строем ждал корпус 1-й танковой армии генерала Катукова.
Хауссер наблюдал за наступлением с командного пункта мотопехотного полка «Германия».
«Все вдет по плану, господин генерал», — доложил командир полка Ганс Гармель.
Поделиться книгой: