Помоги проекту - поделись книгой:
Герви Аллен
АНТОНИ АДВЕРС
ТОМ ВТОРОЙ:
Другой бронзовый мальчик
Эдне Аллен Рикмерс
Краткое содержание первого тома
Антони Адверс - дитя любви, зачатый во Франции, рожденный в Альпах, выросший в Италии и затем выпущенный в жизнь, полную приключений.
Антони - такое имя дали монахини голому и пищащему новорожденному ребенку, найденному у ворот их монастыря. Они ничего не знали ни о его прошлом, ни о соединенных судьбой любовниках, которые были его родителями, ни об ужасных событиях, которые сделали его сиротой.
Ребенок рос, одиноко играя у фонтана монастырского двора. Он ничего не знал об окружающем мире, даже не мечтал о путешествиях и приключениях, предстоящих ему, не представлял себе женщин, которые будут любить его.
Только маленькая фигурка мадонны, находившаяся при нем у ворот монастыря, знала историю его прошлого, делила с ним его мысли и молитвы и будет сопровождать его по необыкновенной жизни, которая суждена была Антони Адверсу.
Когда Антони немного подрос, священник Ксавиер, занимавшийся его образованием, отдал мальчика в обучение своему другу — шотландскому негоцианту, судовладельцу Джону Бонифедеру, жившему в Италии. Бонифедер, потерявший свою дочь много лет назад, привязался к Антони и относился к нему как к собственному ребенку. Он случайно узнал, что мальчик его внук, но решил хранить это в тайне. Он приучал его к своему ремеслу, и с каждым годом доверял юноше все более серьезные дела.
В конце первого тома Антони отправляется в Гавану по торговым делам своего благодетеля, который впоследствии сделает его наследником своего состояния.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
В которой несколько статуэток путешествуют вместе
Глава XXIV. Стол Солнца
Там, где Европа сгибает колено, чтобы втолкнуть стопу континента в сапог Италии, она прихватывает Генуэзский залив сверкающей лентой гор. Порой они скрываются из глаз, но, однажды увиденные, затмевают другие дорожные впечатления, сколь угодно разнообразные. Зимой и в другие сомнительные времена года залив прячется за дождем или туманом, который шлейфами космических плясовниц сбегает со склонов Приморских Альп.
Но в начале лета, до того, как задует сирокко, картина совсем иная. В это время бирюзовое небо сияет над виноцветным, как у Гомера, морем. По ночам планеты горят ниже, а звезды поднимаются выше, чем в тропических широтах. Заря приходит из Италии, и если в этот ранний час удача или мудрость выведут вас на палубу, не бойтесь разочароваться - перед вами встанет Генуя немыслимая, с каскадом мраморных террас, красными черепичными крышами, церквями, виллами и дворцами, обрамленная величественным амфитеатром гор.
Это все Антони Адверс узрел летним утром с палубы "Вампаноага", который с довольным урчанием рассекал водорезом бестрепетную морскую гладь. Подобной красоты Антони не видел с той поры, как сияющий мир открылся ему с верхушки монастырского дерева. Тот первый пронзительный восторг отчасти вернулся сейчас, и Антони, припав к фальшборту, смотрел на берег во все глаза.
Они медленно лавировали против берегового бриза, вполветра на левом галсе, в крутой бейдевинд на правом, команда неторопливо убирала паруса. Над водой плыл сладкий, тяжелый аромат апельсиновых рощ, к нему примешивались неосязаемая прохлада жасмина и запах свежескошенной травы. Только теперь, спустя почти час после рассвета, серебристые оливы начали проступать на фоне яркой зелени розовеющих олеандров.
Рассвет ширился, море, за несколько секунд до того лиловое, синело на глазах. Как мог он спать? Пропускать такие минуты? Почему люди должны умирать и оставлять такой мир? Сто лет, двести лет на этой дивной звезде - все было бы мало. Вот капитан Джорхем, стоит у штурвала, пока рулевой помогает убирать паруса - видит ли он, чувствует ли хоть что-нибудь подобное?
Филадельфия позвал их в каюту завтракать.
С самого Ливорно Антони спал по ночам, как младенец. Чувства его были обострены, и вместе с тем успокоены, омыты чистым морским воздухом. Все доставляло радость - даже движения плеч, рук, пальцев. Он ощущал тончайшую шероховатость вещей. В тишине корабля различал малейший звук. Капитан Джорхем взглянул на него и улыбнулся.
- Бодрит, а? Помнится, и я таким был. Рады, небось, что вырвались на волю?
Антони вынужден был согласиться. Мебель, здания, докучные люди, болезненная привычка к множеству пустячных вещей, от которых он хотел бы отделаться, но которые настойчиво заявляли на него права - все это исчезло. Он свободен от всяких обязательств, от всякого чувства вины. Он так счастлив, что не жалеет даже о тех, кого любит - любил! Какое волшебство - просто переместиться в пространстве!
Он сам, внутри, не изменился. Не двигался. Это сместился внешний мир. Исчезли преграды.
Он сидел в каюте, медленно вдыхал аромат кофе, радуясь его целительной теплоте, наблюдал, как скользит за иллюминатором вода, и наслаждался одним из благороднейших человеческих обольщений. Путешествие подарило ему свободу.
Застучали блоки на палубе, корабль снова сменил галс. Миссис Джорхем, привлеченная запахом кофе, самую малость отодвинула перегородку и высунула голову в ночном чепце поверх коричневых папильоток. Капитан Джорхем, расположившийся на сундучке с надписью "Джейн", принялся потчевать жену галетами и ветчиной. Иногда он постукивал галетой, вытряхивая жучков. Такая обходительность указывала на то, что капитан Джорхем нынче в ладу с собой и со всем миром.
"Удивительная представительница мира пернатых за загородкой", - подумал Антони.
Миссис Джорхем сложила губы трубочкой, вытянула шею и клюнула мужа в обветренную щеку, потом взглянула на Антони и поправила чепец. Должным образом смущенная, что такие личные семейные подробности происходят на глазах у постороннего, она улыбнулась, еще раз чмокнула мужа и задвинула перегородку с видом высоконравственным и достойным. Во все время завтрака она вела себя, как приличествует урожденной Патнам. Что он выдумал, ведь не тукан же она в самом деле. Антони видел, что даже на корабле, в тесном соседстве с чужими людьми и самим океаном, миссис Джорхем ухитряется сохранять хорошие манеры. Такая безупречность повергала во прах и хлебных жучков. Это было фамильное достоинство Патнамов. Капитан Джорхем, который в силу брачных уз имел к Патнамам некое, хоть и отдаленное, касательство, тоже был горд. Он победно опустил на стол котелок, в котором лишь жучки копошились на дне.
Как только Филадельфия убрал со стола, капитан вынул из ящика бумаги, с умным видом разложил их перед собой, обмакнул перо в чернильницу и подозвал Антони. Садясь рядом, тот заметил, что от капитана не только несет табачищем, но и разит ромом.
- Подпишите здесь, - без предисловий распорядился капитан.
Антони нагнулся над документом - это оказалась судовая роль. Толстый короткий палец капитана упирался в пустую строку, начинавшуюся словом "помощник".
- Помер от оспы в Лиссабоне, - снизошел до объяснений капитан.
Однако Антони медлил, памятуя первый урок Макнаба.
- Все честь по чести, - немного озабоченно продолжал капитан. - Разве ваш старик вам не объяснил? Мы с ним все обговорили еще до ужина. Мы берем вас первым помощником. Чтоб французы в Генуе не прицепились. Эх, знали бы вы, каково приходится в наше время нейтральному судну. На материке - французы, в море - королевский флот, того и глядишь, то ли матросов заберут, то ли груз сконфискуют. Тут главное - что везти. Вот, к слову, мне бы закупить в Генуе оливкового масла, а уж в Гаване я бы его продал за хорошие деньги! У них тут этого масла, хошь залейся. Даром отдают. Страсть как неохота идти в Гавану порожняком. Есть еще у меня задумка, взять для балласту мраморных плит. Даже англичане лопнут, а не докажут, что это контрабанда. А французам воще все одно, лишь бы мы беглых англичан не вывозили. Значит, если вы расписываетесь за помощника - без жалования, ясное дело, для одной проформы, то мы выдаем вас за янки. Нет, лучше вы будете из Виргинии. Говорите вы скорее по-тамошнему. Хороший бостонец должен выговаривать в нос. И вот еще что я вам скажу. Если англичане возьмут нас в море на абордаж, вас, как помощника, может и не загребут. Гляньте-ка сюда.
Капитан показал в списке фамилии пятерых матросов, с пометкой "завербованы вблизи Уэссана мичманом фрегата Его Величества "Ариадна" 6 февраля 1796 года".
- Ходкий фрегат, не то бы мы от него ушли. Бывало дело, прибавим парусов, и поминай, как звали, но не от всякого уйдешь есть и такие, что на фордачок идут быстрее нашего. В тот раз оставили нам шестерых матросов, еле до дома добрались. Сопляк-мичман, ну тот, который поднялся к нам на борт, знал, кого выбирает. Они, черти, с пеленок этому обучаются. Да и вообще не понимаю, чего вы раздумываете? Разве не тепленькое это местечко для помощника, в каюте-то с дамой, а?
Более чем убежденный на этот раз, Антони поставил подпись. Капитан с довольным видом отпер сундучок, подписанный "Элиша", вынул бутылку и плеснул в кружку.
- Ну, мистер, - сказал он, подмигивая, - чтоб первый рейс прошел гладко.
Перегородка слегка отодвинулась, патнамская дама потянула носом.
Антони видел, что в глазах ее мелькнуло беспокойство, губы вздрогнули, однако не произнесли ни слова. С обреченным видом миссис Джорхем затворилась вновь.
Капитан утер рот и вышел на палубу. Пока судно лавировало к гавани, он дважды спускался вниз и прикладывался к "Элише". Они еще не обогнули Моло Веккио, а он уже исполнился спиртного духа и походкой все больше напоминал идущий по бурному морю корабль. Именно так, воспарив над бренным торгашеским миром, капитан только и мог вступать с ним отношения купли-продажи. "Смазал шестеренки" - называл он сам это состояние. Однако трудно было решить, сколько именно "смазки" требуется, чтобы дела пошли как по маслу и трюм "Вампаноага" заполнился выгодным грузом. Впрочем, была тут одна странность. Спиртное приносило капитану удачу. От закупленных как-то спьяну попугаев он получил барыш, о каком на трезвую голову не посмел бы мечтать. Он подтянул штаны.
- Отправляемся на берег, мистер? - спросил он с ухмылкой. То, что молодой джентльмен вроде Антони служит на "Вампаноаге" помощником, раззадоривало его неимоверно. В теперешнем настроении шутка представлялась грандиозной. - Одевайтесь.
Антони полез в сундучок за кошельком и плащом. Впервые с отъезда откинув крышку, он увидел пакет, подписанный чеканным почерком мистера Бонифедера. Антони нетерпеливо распечатал и пробежал глазами письмо, ругая себя за спешку - впрочем, как не торопиться, если снаружи уже доносятся утренние шумы незнакомого города!
Письмо содержало нудные инструкции касательно получения долга и состояло из девяти параграфов. Мистер Бонифедер, похоже, предусмотрел все возможные случаи. Скучища! Это он успеет прочитать в Гаване. Как сухо написано! Старик обращается к нему, как к простому служащему. В пакете оказались также векселя на испанских банкиров и два других письма. Одно было надписано по-итальянски:
Это тоже обождет. Как неразборчиво старик стал подписывать свое имя... Тут Антони заметил постскриптум.
Твой
Дж.Б.
Антони сел на койку, держа в руках письмо, которое внезапно расплылось перед глазами. Как можно было за несколько часов забыть своего благодетеля? Ему захотелось ударить себя кинжалом, чтобы черствое сердце откликнулось с должной силой.
Что ж, наверно, благодарность, как горе, осознается постепенно, ибо иначе может сломить. Взгляд Антони упал на сундучок. Мадонна спеленута в какую-то тряпку, словно мумия. Для сохранности? Он не будет сейчас ее тревожить. И под плащ заглянет другой раз. Он не вынесет еще подарка от руки, которая благословляет его "даже из..." Хоть бы один день без прошлого и будущего! Со стариком в Ливорно все должно быть хорошо.
В Ливорно? Где это? Есть ли такое место? Генуя, Генуя шумит и благоухает совсем близко.
Он встал. Чтобы действовать, нужно стряхнуть прошлое и не вспоминать о нем без нужды. Быть признательным, да! Но не сейчас, не сегодня утром - в Генуе. Он захлопнул крышку перед носом мадонны и всего остального.
Но он забыл кошелек. Пришлось вновь открывать сундук. Когда Антони убирал туда письмо мистера Бонифедера, которое до того машинально сжимал в руке, на палубу выпала вторая записка.
Палаццо Бриньоле, Генуя
А.А. Вручи лично. Это старая летняя школа иезуитов в предместье Альбаро. Не премини заглянуть туда, если успеешь.
Значит, отец Ксавье в Генуе! Прошлое мстит. Как давно Антони не вспоминал отца Ксавье! Последнее детское письмо он отослал ему в Неаполь много лет назад, и потом не отвечал священнику. Собирался, не без этого. Неаполь? Гонимые иезуиты скитаются по городам и весям. Наверно, отцу Ксавье пришлось не сладко. Антони устыдился. Но последнее письмо от священника пришло после того, как Вера... ко всем чертям! Сколько всего в сундучке! Ладно, он уважит просьбу мистера Бонифедера и постарается навестить отца Ксавье. На этот раз Антони закрыл сундучок аккуратно, запер замок, нахлобучил шляпу и вышел на палубу. Капитан Джорхем взглянул на него неодобрительно.
- Супротив приличию, чтоб помощник заставлял капитана ждать, мистер, - сказал он.
Филадельфия, потный и ухмыляющийся, греб через тесно заставленное кораблями полукружье старинной гавани. Подняв глаза, Антони увидел трехцветный французский флаг над громадой крепости Сперони. Оттуда слабо долетали звуки труб. Длинная крепостная стена вилась по склону горы Перальдо и терялась из виду. То там, то сям солнце вспыхивало на пушке или отражалось от штыков. Церкви были сложены из черного и белого мрамора, взгляд то и дело выхватывал их полосатые фасады и шпили.
Они пристали у Порта-Лантерна, где французские офицеры битых четыре часа изучали бумаги и допрашивали Антони, который переводил им слова капитана.
Непросто оказалось разубедить военных, считавших нейтральное судно своим законным трофеем. Французы наведались на "Вампаноаг" в шлюпке и к своему разочарованию убедились, что трюм действительно пуст. Капитану Джорхему было за что благодарить "помощника". Наконец, неохотно подписав разрешение на вывоз "корабельного провианта, оливкового масла, мрамора и статуй", их отпустили.
- Статуи, - недоумевал капитан, - что за статуи?
Антони со смехом объяснил. Французы не могли взять в толк, что мрамор нужен для балласта. Статуи делают из мрамора, мрамор нужен для статуй. Все одно! Путь покупают и то, и другое, это не контрабанда. Капитан еще разглядывал документ.
- Клянусь Богом, мистер, у меня мысля! - взревел он наконец.
Лишь через несколько минут Антони оправился от мощного удара между лопаток.
Генуя являла собой путаницу кривых улочек, горбатых, расходящихся под произвольными углами, стиснутых высокими зданиями. Тьма обитала в них, словно на дне старого колодца. Даже камни, казалось, прогнили. В нос бил запах старого сыра, хранящегося в бурдюках из козловой кожи.
Повсюду копошились полуголые детишки, проходили женщины с корзинами рыбы или столь же вонючими грязными тряпками на голове. Солдаты слонялись по отнюдь не воинским надобностям, и каждый пятый-шестой прохожий оказывался подозрительного вида священником в черной рясе с изжелта-белым мрачным лицом. Антони с трудом верил, что он в той самой, обрамленной гордыми скалами Генуе, которую видел с корабля.
Они проходили под бесконечными аркадами, чьи оштукатуренные стены почернели с течением лет. Кучи гниющего сора, неописуемых отбросов, тряпья громоздились у стен, но возле наружных арок, особенно там, куда било узкими клинками солнце, расположились на краю тротуара торговцы макаронами и кукурузной кашей.
Капитан вознамерился закупить какое-то немыслимое количество масла. Хотя переговоры вел новый помощник, торг продолжился сильно заполдень. Лигурийские диалекты вообще трудны, и генуэзцы смеялись над тосканским выговором Антони. Даже после того, как капитан с продавцами ударили по рукам, потребовалось еще часа два на поиски телег и доставку масла на пристань. Многоопытный капитан Джорхем ни на секунду не спускал с купленного глаз и расплатился не раньше, чем последний обернутый соломой кувшин опустили на пол склада в Порто-Франко. Здесь капитану пришлось развязать кошель и позаботиться, чтоб таможенники запомнили его добром.
Несмотря на последнюю трату, капитану было отчего довольно потирать руки. С приходом французов торговля в Генуе захирела, так что припасы ему достались за бесценок. Глаза его сверкали, и Антони с тревогой читал в них желание еще разок хлопнуть новообретенного помощника по спине.
В обычных обстоятельствах капитан Джорхем сберег бы свои пенсы и харчиться отправился на корабль, но выпитое с утра к полудню улетучилось, а он как раз с попутным ветром входил в долгий четырехмесячный запой, который случался у него раз в три года, и во время которого ему мерещился звук неких, давно умолкших шажков. Капитан имел обыкновение, заслышав потусторонний топоток, смешивать ром, портер и вино, в пропорции, известной у знатоков под названием "собачий нос". Ром и портер у него имелись, а вот вина недоставало.
К тому же он хотел купить мрамор для балласта, с тем, чтобы продать его в Гаване на надгробья, а взамен загрузить обычные валуны, которых, говорят, на Кубе в избытке. Для надежности надо было просверлить в плитах дыры, за которые потом крепить. Мало того, ему нравилось, что новый "помощник" ловко болтает по-тутошнему. Он намеревался сполна воспользоваться этим преимуществом.
А главное, у него была "мысля".
Состояла она ни много ни мало в том, чтобы, воспользовавшись столь неожиданным разрешением на вывоз скульптур, заполнить пустующие койки в кубрике "идолами", а именно: изготовленными в Генуе мадоннами, младенцами и святыми в полный рост, с тем чтобы сбыть их кубинским католикам, явно обделенным предметами искусства. Капитан Элиша в бытность свою в Гаване из праздного любопытства заглядывал в церкви, и обнаружил там прискорбную нехватку "идолов". Идея представлялась весьма заманчивой, несмотря на легкие угрызения протестантской совести.
Стоя под ярким солнцем, он утирал лоб зеленой тряпицей и немного ошалело ворочал старыми мозгами. Он ощущал голод и еще более насущную потребность смочить горло. Миссис Джорхем на борту и его не видит. Ладно, он купит ей подарочек. А себе он купит винца, посмотрит городишко, и пусть помощник-белоручка поработает языком.
- Пошли, мистер, пора подзаправиться. Показывайте дорогу. Капитан и хозяин приказывают.
Антони обрадовался. Он боялся, что они вернутся на корабль. А так он, глядишь, отпросится повидать город - и отца Ксавье.
Он окликнул мимоидущего французского офицера, и тот дружелюбно провел их под витыми чугунными балконами скромного переулочка в мощеный дворик, затененный сверху шпалерой, по которой вилась одна непомерно разросшаяся виноградная лоза. Вкруг большого каменного стола в центре сидели несколько французских офицеров, их шпаги, ташки и перевязи валялись на каменных скамьях грудой воинских трофеев. Строй бутылок, надкусанные салатные листья, сыр, хлеб, остатки нашпигованного чесноком окорока - все это помещалось на залитой вином скатерти. Под аккомпанемент ругательств вылетали из бутылок пробки. Вернувшегося товарища встретили радостные криками. Капитан Элиша просветлел. Он почувствовал что-то новенькое.
Они с Антони устроились в уголке. Женщина в красной юбке и с голыми икрами вынесла деревянный столик, поставила миску виноградного уксуса, тарелку с молодым чесноком, положила буханку серого хлеба.
- Лук, - заметил капитан Джорхем, - превосходнейшее средство от цинги.
С этими словами он принялся за чеснок и потребил весь. Одну за другой обмакивал он жемчужные головки в уксус, присыпал солью и отправлял в рот, где те медленно исчезали, вздрагивая зелеными хвостиками, однако не до конца - не успевал хвостик скрыться во рту, как его перекусывали и сплевывали на пол. Подобно тому, как за картечью прибойничий забивает пыж, так вслед "луковицам" был дослан здоровенный ломоть серого хлеба. Зарядившись честь по чести, капитан довольно огляделся и увидел вокруг себя полумесяц нежных чесночных побегов - все они были ровно одной длины и все указывали остриями наружу. Капитан пересчитал их: раз, два, три и так до сорока трех.
- Жуткая штука, эта цинга, - объявил он. - Десны расшатывает. - Он потрогал языком передние зубы. Пока не качаются. Однако чего-то все равно не хватает.
- Надо выпить, мистер, - сказал он, - чего-нибудь горячительного. Этот лук так и выпукает в животе. Ух! - Он задумчиво постучал ложкой. - Слыхал я про одну шхуну. Взяли они на Бермудах груз - лук в кедровых бочках для китобойцев на Южных Шетландских островах. А бочки эти, значит, заколотили прочно. Тут и началось. Не дошли до Ямайки, как бочки у них раздулись, словно те воздушные шары, которые выдумали французы. Луковый газ! Шхуну валит на борт. Не могут сменить галс. Пришлось им взломать бочки, не то подняло бы их на воздух и понесло прямо в Африку. Да, сэр, и со мной сейчас, как с этой шхуной. Уи-ух!
Французский офицер с длинной рыжей бородой, испачканной оливковым маслом и усыпанной сырными крошками, брезгливо покосился на капитана.
- Я плыву по воздуху, - говорил капитан Элиша. - Я поднимаюсь, как на дрожжах. Я раздувшийся утопленник. Я дохлый кашалот на солнцепеке. Мне срочно нужно самое сильное снадобье.
Он потянулся к миске с уксусом. Антони, встревоженный, остановил его руку. Как раз в эту минуту женщина внесла кувшин и большое дымящееся блюдо. Капитан Элиша завладел кувшином. В горле у него забулькало.
- Освежает, - сказал он, - но кислое, что твой уксус.
Он поставил кувшин. Антони попробовал вино - Лакрима Кристи. У него свело зубы. Он заказал самое сладкое, что нашлось - малагу. Капитан опрокинул стаканчик. Он еще ворчал, но ему явно получшало.
- Противоядие приняли, мистер, теперь попробуем здешний харч. Желудок мой раздулся на полную вместимость.
На блюде оказалась вареная курица с рисом. Они умяли и курицу, и рис. Антони насытился. Он заказал свой любимый мускат, который покорил и капитана. После двух бутылок мир предстал перед ним в новом свете. "Лук" был похоронен безвозвратно.
- Теперь мне захотелось есть. - Капитан взглянул на опустевшее блюдо с сожалением и на помощника с надеждой. Антони позвал женщину и потребовал еще яств. Оценив способности капитана и сам приободрившись после бургундского, он заказал пир.
Капитан отрезал изрядную порцию табаку, поместил за щеку, продолжая благостно созерцать дворик. Женщина, несколько напуганная, удалилась, и с кухни долетали ее взволнованные распоряжения. Капитан в ожидании дальнейшей трапезы утешался табаком, что сопровождалось обильным слюноотделением. Французы уже смотрели на него и заключали пари: доплюнет - не доплюнет.
Поделиться книгой: